Сталь твоих коньков

      Ослепляющий, выжигающий сетчатку глаза свет софитов. Сердце, глухими ударами, бьется в ушах. Мышцы тела напряжены, как струна, как тетива лука, готового пустить стрелу в полёт.       Трибуны, ещё секунду назад рукоплескавшие, замерли. Затаили дыхание.       Из динамиков льётся музыка. Плавная, мелодичная. Такая же тягучая, как движения фигуриста. Разгон, па, ласточка. Движения руками, как взмах крыльев. Поворот, прыжок. Коньки разрезают лёд, оставляя тончайшие шрамы на замёрзшей воде.       Лоб покрыт испариной, на виске от напряжения пульсирует венка.       Третий круг. Плавное па, резкий поворот. Набрать скорость, сгруппироваться, прыжок.       А дальше, все как в замедленной съёмке: трибуны охают, с замиранием сердца смотря на череду элементов. Дорожка шагов, заход в двойной аксель, оборот, второй.       Выставить правую ногу... нет, ещё рано. Рано!       Оборот не закончен. Мышцы деревенеют, икры сковывает, как в тисках, колени выворачиваются. Перед глазами плывёт, уши заложило от напряжения и давления. И хорошо, это помогает - не слышно, с каким оглушительным треском разбиваются надежды от выступления.       СЛИШКОМ РАНО! Нет. Нет…       НЕТ!! - с истошным воплем, он подорвался на кровати. Сжимая подушку до побелённых костяшек, стискивал зубы до скрежета. - Твою мать.       Судорога растекается по ноге, как яд. Отравляет каждую мышцу, изводит нервные окончания. Токсин посылает в мозг импульсы, да посильнее, чтобы мучался.       Нужно переждать. Просто переждать.       Вдох-выдох. Вдох-выдох.       И это помогает.       Судорога отступает, как ночной кошмар. Сползает с кровати, забиваясь в самый дальний темный угол, чтобы при удобном случае вновь нанести удар.       Арсений сел на кровати, потирая пальцами глаза. Снова здорово, снова старые раны дают о себе знать. А может, организм намекает, что пора заканчивать карьеру? Переходить на щадящий режим, тренировать детвору и вот это всё. Податься туда, где спокойно, чинно, благородно.       Попов откинул мокрое от пота одеяло, да и сам он до омерзения липкий. Нужно в душ. Смыть остатки кошмара, расслабить мышцы.       Подтянув ногу, массирующими движениями прошёлся вдоль икры. Похлопывая, разминая ладонями. Не решение проблемы, но до ванной доковыляет.       Выкрутив вентиль на полную, Арс встал под тропический душ. Горячие капли забарабанили по лопаткам. Струи воды, огибая рельеф спины, выточенный тяжелыми весами в зале, смывали ночные кошмары. Стекали по накаченным бёдрам и подтянутым икрам. Расслабляли, успокаивали и согревали натруженные каждодневными тренировками мышцы. Сумбур мыслей и остатков сна, растворялся, поднимаясь с паром к зеркальному потолку.       От горячей воды в ванне стало душно, мебель покрылась испариной. Дверь едва была различима в клубах повисшего тумана.       Попов нежился под душем, пока в голове не осталась звенящая пустота. Да и кожа уже приобрела оттенок, как у варёного рака. Выдавив гель с ароматом ментола и хвои на ладонь, растер его по телу до появления мыльной пены. Сполоснулся, обтерся пушистым банным полотенцем и вышел из душа, почти, новым человеком. По крайней мере, призраки прошлого отступили на задворки сознания. В теле же чувствовалась расслабленность.       Натянув свободные домашние шорты, Арсений посмотрел на время. Часы показывали начало четвёртого утра. Толку ложиться и пытаться уснуть не было. Самое время выпить кофе и сесть за работу. Но сначала - постелить чистое белье и закинуть старое в стирку.       Фигурное катание не единственное, что приносило деньги и радость. Да, на жизнь хватало и с лихвой. Но Арс просто не мог отказаться от текстов. Это жило в нем, пульсировало, как ручей, бьющий из земли по весне. Если угасало, то только чтобы вновь взорваться, принося плоды и бессонные ночи, проведённые перед монитором ноутбука.       Он писал заметки, короткие рассказы, рецензии на театральные постановки, освещал мероприятия посвящённые фигурному катанию. Пару раз даже заседал в жюри. И все это не денег ради, но для песни души.       Цензор, писатель, фигурист.       Отец всё детство и юность талдычил: нужно закончить университет по серьёзной специальности, устроится на настоящую работу, обзавестись семьей, можно не сразу, а когда он будет уверенно стоять на ногах (ага, спасибо, отец), ну, а там уже можно порадовать стариков внуками.       Идеальный сценарий, который Попов-младший должен был воплотить в жизнь во чтобы то ни стало. Вот в лепёшку расшибиться!       Но жизнь сложилась куда прозаичнее. Поняв, что больше не в силах тянуть эту лямку, Попов отчислился со второго курса нефте-да-пошёл-он-нахер-перерабатывающего универа, показал средний палец дубовым дверям, таящим вековую мудрость (и его скорую погибель) и навсегда покинул бренный мир ботаников, понтявщиков и богатеньких отпрысков.       Отец рвал и метал, а успокоившись благословил сына: ебись крутись, как хочешь и катись отсюда. Когда повзрослеешь, тогда и продолжим разговор.       С тех пор миновало немало месяцев, лет. Было опубликовано больше сотни театральных рецензий, завоёвано по паре кубков и медалей. Арса узнавали на улицах, в торговых центрах. Люди, которых он не знал, просили автографы. С замиранием и блеском в глазах следили за выступлениями от мала до велика.       С родными он так и не общался. Ни мать, ни отец не подавали признаков жизни, как и не пытались выйти на связь. Да, он тоже хорош: сам ни разу не написал, не попытался позвонить. Так и жил с затаенной обидой на родителей глубоко в душе.       В фигурное катание Попов подался поздно. Некоторые спортсмены в его годы уже уходили на пенсию: в тренеры или актеры на льду. Недруги поговаривали, что всё проплачено, а Сеню каждый вечер пускают по кругу всем тренерским составом.       Сам Арс считал, что просто повезло. Судьба подкинула возможность, он ухватился и пару раз выступил. На «Кубок» не стремился, в Олимпийских играх светить лицом не жаждал. Быстро вспыхнул и потух. Ему хватало скромной славы.       Механизм щелкнул, жернова прокрутили перемолотый кофе. Арсений забрал кружку, размера XXXL, добавил сливок и уселся за обеденным столом.       Вообще-то, у него имелся стол для работы и супер-пупер ортопедическое кресло, которое сконструлякали по параметрам его тела. Спинка из искусственного сетчатого материала повторяла изгиб позвоночника, специальные валики располагались так, чтобы поддерживать определённые мышцы. Покатые тонкие ручки из дерева цвета вишни, с металлическим каркасом. Подушечка под голову, запоминающая форму и положение. Пружины, амортизаторы, поршень подъема и спуска с плавным ходом.       В нем он работал часами, не отвлекаясь на затёкшую спину и расплющившуюся задницу. Даже можно было уснуть и проснуться не как после ночи на стройке, где по тебе КАМАЗ катался, а очень даже выспавшимся.       Не хватало только голосового управления, вот серьезно. И моторчика, чтобы вообще не вставать и передвигаться по квартире исключительно сидя.       Похоже на инвалидов в коляске, правда? Во-во.       Пробудив ноутбук клавишей «пробел», Арсений открыл файл заметок. Предстояла долгая и кропотливая работа: рецензия на мюзикл.       Пару недель назад знакомый - заядлый театрал, - пригласил его сходить развеяться. Постановка про первое свидание. Двое современных молодых людей пришли на свидание вслепую. У него за плечами тяжелые отношения и работа клерком. У неё - беспорядочные связи с рокерами, артистами и навязчивый голос тётушки Мэри, прости господи, в голове.       Легкий и ненавязчивый сюжет, как раз подходящий, чтобы отключить голову от удушающей бытовухи и просто наслаждаться зрелищем. Как Арсений сам это называл - смотреть картинки.       Многие считают, что работа критика - разнести в пух и прах. Сровнять с подмостками сцены то, над чем трудились сотни человек. От осветителя до музыкального продюсера, от визажиста до костюмера, от сценариста до актёра.       Ему не был чужд этот мир высокий творчества. Только у актёров под ногами твёрдая земля, а у Арса - лёд.       Разглядывая белый лист, он отхлебнул кофе. Чуть остывшего уже, но все так же приятно обволакивающего. С легкой горчинкой и пряностью специй.       За окном ночь передавала бразды правления утру. Занимались предрассветные сумерки, город наполнялся привычными звуками сирены, клаксонов автомобилей. Через приоткрытое окно тянуло прохладой ранней осени. Слабый сквозняк колыхал полупрозрачную ткань тюли.       Сделав ещё глоток кофе, Попов погрузился в текст. Пальцы легко летали над клавиатурой, набирая первый, второй абзацы. В голове всплывали образы, мысли и метафоры, пока серьёзный взгляд голубых глаз вычитывал написанное.       Черновик рецензии был закончен, когда солнце уже поднялось из-за горизонта и во всю стучалось в окна. Яркие лучи лизали молочного цвета стены кухни, бликовали на стеклянной поверхности обеденного стола.       Сохранив документ, Арсений машинально поправил, лезущую в глаза, челку. Часы в углу экрана показывали 8:45. Самое время, чтобы позавтракать лёгким тостом и очередной порцией кофе и отправиться на разминку.       Даже когда в программе нет выступлений и соревнований, фигуристы обязаны тренироваться. В зале тягать железо, повышая выносливость, делать растяжку и выезжать на лёд.       Сначала от такого распорядка ловишь кайф - мышцы болят, но крепнут, связки становятся пластичнее, а без коньков не удобно ходить. Подсаживаешься, как наркоман на иглу.       Потом резко наступает отвращение. Тело не меняется, точно находится в спячке, коньки натирают до мозолей, а количество расцветающих синяков на теле только умножается. Появляются мысли послать эту богадельню нахер и уйти клерком в пыльный офис.       И лишь на третьем круге возвращается была страсть. Тело ноет и стонет без нагрузки, ноги так и просят вновь ощутить плотность коньков. Легкий бег по льду, разворот на одной ноге, поворот со сменой направления, прыжок.       Попов блаженно прикрыл глаза, жуя тост. Каждый раз, выходя на лед, Арс мысленно ликовал, что ослушался отца и пошёл своей дорогой. Фигурное катание било в крови горячей магмой. И противится нутру, загоняя в рамки, было бы глупо.       Покажите ему человека, который всей душой любит то, что делает, и он пожмёт его руку.

***

Попов пожал руку и опустился на кушетку. В кабинете пахло хлоркой, медикаментами и ядреным ментолом. Такой букет ароматов кого угодно мог привести в чувства. Одними только парами можно было дезинфицировать, серьезно. Под потолком стройным рядом горели лампы, и только одна, у самой двери, билась, как в эпилептическом припадке.       - Перегорела, - задумчиво произнёс он, пытаясь разрядить молчаливую обстановку.       За столом сидел врач их спортивного комплекса. Кандидат, почти учёный с диссертацией и прочими научными трудами, тонкой души человек и просто лучший друг Попова - Сергей Матвиенко. Он неспешно перелистывал карту больного, приклеивая стикеры на края страниц. Арсений знал, что Матвиенко может по памяти зачитывать все написанное. Друг тянул время.       - Серег, я пришёл погреть тебе кушетку что ли? Давай не тяни уже, зачем позвал? - Попов откинулся на благородного голубого цвета стену, скрещивая руки.       - Я вот всегда думал, что мы друзья, - Матвиенко бросил своё занятие, смотря в упор. - И если чо, вот, прям, если ЧО, то ты мне расскажешь. А ты, тихушник, даже не обмолвился.       Выслушав тираду и многозначительно кивнув, Арс вновь поинтересовался в чем дело.       - Ты прихрамываешь. Может быть, твои мышцы ног в гипертонусе. Без тактильного осмотра не берусь ставить диагнозы, - Сергей пожал плечами, сцепляя пальцы в замок, - но врачебное чутьё подсказывает, что ночью тебя посещают отнюдь не прекрасные девушки, а болезненные судороги.       - Какая наблюдательность, - губы тронула усмешка. Арсению ничего не оставалось, как поднять руки, мол «туше, мусье», и улечься на кушетку.       - Давай сюда свои ноги, - Матвиенко обработал руки антисептиком и натянул синие латексные перчатки. - Осмотрю тебя и пойдёшь гарцевать на лёд. Но прежде, - сделав паузу, он закатал арсовские штанины, - разогрейся, как следует. Второй раз порванные связки сразу закроют тебе путь на сцену.       Попов благодарно улыбнулся другу, закинув руки за голову. Кому-то может показаться, что такая себе поддержка у Матвиенко, но Арс знал, что за этой маской скрывалось настоящее беспокойство за ближнего.       На стадионе заканчивала тренироваться хоккейная команда. Молодёжка. Юнцы носились по полю, перекидывая шайбы друг другу. Каждая пара должна была забить шайбу в ворота, не укокошив бедного вратаря. Движения хоккеистов быстрые, отточенные. Они были похожи на бойцовских псов - кинь кусок мяса и в момент ничего не останется. Изорвут на клочки.       Под куполом собрался букет из подростковых гормонов, адреналина и флюидов азарта. Его можно было физически ощутить. Казалось, поднеси спичку и стадион взлетит на воздух.       Арсений наблюдал за тренировкой, ожидая пока освободиться лёд. Он уже успел размяться и мышцы просили продолжения.       Тренер подал сигнал свистком, жестом подзывая команду.       Попов поправил гетры, проверил фиксацию коньков на ноге.       Встав кругом и обхватив друг друга за плечи, игроки проревели девиз-речёвку и ударили клюшками по льду.       Арсений спустился на уровень ниже, становясь у бортика.       - Завтра в то же время! - рявкнул тренер, распуская хоккеистов. - И поживее, а то сегодня я имел отвратительную возможность наблюдать за танцем сонных мух!!       - Да, тренер.       - Есть, тренер.       Хоккеисты покидали поле, на ходу стягивая шлемы, расстёгивая защиту. От них пахло потом, лица некоторых были краснее спелого помидора, влажные волосы вихрились и липли к вискам. Разгоряченные игрой они пихались, пинались, норовили задеть друг друга.       Дождавшись, когда последний игрок зайдёт на твёрдое ковровое покрытие, Попов ступил на лёд.       - Эй, только пидоры носят трико и выставляют яйца напоказ!       Офигев от таких слов, Арсений резко развернулся, взглядом ища то ли смельчака, то ли невоспитанного идиота.       На секунду он встретится с глазами обидчика. Обдало волной нескрываемого презрения и животной злобы. Как крючки взгляд впился в кожу.       - Быдло, - буркнул Попов под нос, делая плавный поворот на одной ноге и выкатываясь на лёд.       Ему было глубоко наплевать, что там вякает неотесанная шпана. Но в голове скребся мерзкий таракашка, вновь и вновь запуская момент, как кинопленку. И на подкорке, гаденько посмеиваясь, выводил корявым почерком:             «А глаза-то зелёные»