«I was stumbling Looking in the dark with an empty heart. But you say, you feel the same Could we ever be enough?» One Direction — Home
До национальных соревнований остаётся одна неделя. Сонхун уже пережил две предыдущие, так что планирует не останавливаться на достигнутом и пережить ещё одну, при этом не сдохнув и не поехав кукухой. Он уже знает, что его ребята хоть и не заняли призовое место на каверденс фестивале, но всё равно очень хорошо выступили, Йесо даже прислала ему видео. Сонхун безумно гордится своими друзьями и купается в чувстве вины из-за того, что не смог быть рядом в такой важный для команды день. Его личная битва только впереди, а на неё уже почти нет эмоциональных ресурсов. Атмосфера дома до безумия напряжённая. Без айкоса и секса и под постоянным контролем Сонхун чувствует себя на взводе 24 на 7, готовым броситься под машину при первой же удобной возможности. Хоть родители больше не говорят о Сону, Сонхун даже не сомневается в том, что отец просто так не оставит эту тему. И явно всего лишь ждёт подходящего момента, чтобы к ней вернуться. Сонхун уже слышал краем уха их разговор с мамой о том, что их глупому сыну нужно просто найти хорошую девушку. Вот такое лёгкое и простое решение проблемы. Так что он начинает готовить себя к тому, что после битвы на льду его ждёт битва за свои чувства. Возможно, если бы Сону был рядом, вместе с ним, заодно, сделать это было бы чуточку легче. Но Сонхун один. Он возвращается домой вечером после трёх тренировок и сеанса массажа, который должен был вроде как помочь телу восстановиться, но на деле Сонхун лишь ещё сильнее чувствует себя бесформенным желе. Последние недели приходится жёстко следить за весом, чтобы тот не отклонялся ни в большую, ни в меньшую сторону, потому что любое колебание может сильно сказаться на ротации во время прыжков. Поэтому Сонхун жуёт отмеренную ему порцию риса, кимчи и кусочки обжаренного тофу. — Тренер Ким сказал, что ты сегодня был не в лучшем состоянии на тренировке, — начинает отец, а его вкрадчивый тон удивляет и одновременно заставляет насторожиться. — Мои прокаты в полном порядке, как ты о том и мечтаешь, — ровно отвечает Сонхун, не отрывая от тарелки взгляд и продолжая ковырять палочками тофу. — Речь о твоём психологическом настрое, — поясняет отец. — Господин Ким считает, что ты сейчас не полностью стабилен. Он дал мне телефон хорошего психолога, поэтому… — Как я могу быть стабилен, когда моя семья обращается со мной как с заключённым? — огрызается Сонхун, даже не пытаясь скрыть недовольство. И краем глаза ловит на себе строгий взгляд отца. — Сонхун, — голос мамы, напротив, звучит мягко, — не преувеличивай. Никто не обращается с тобой как с заключённым. Мы просто пытаемся помочь тебе пройти через важный и очень сложный этап в твоей карьере. От понимания её правоты ничуть не легче. Сонхун отлично знает, что на его окнах не стоят решётки, и шанс вырваться на свободу у него всё ещё есть. Да и в целом ничто не помешает ему собрать вещи и отправиться ночевать в берлогу к хёну. Он готов даже совсем уйти, если родители откажутся принять его не только таким, какой он есть, но и таким, каким он хочет стать. И единственное, что до сих пор держит в стенах этого дома — чувство невыполненного долга перед самим собой. — Не будет никакой карьеры, — произносит он, наконец прожевав и проглотив рис. — Если я не пройду на Чемпионат Четырёх континентов, то подам в отставку и подыщу себе университет. Если пройду, то… подам в отставку после. Стрелка настенных часов стучит отвратительно громко в повисшей тишине. Стук давит на горло, заставляет через боль сглотнуть слюну. И холодными, липкими прикосновениями скользит по рукам, щекочет вспотевшие от волнения ладони. — Не говори ерунду, — бросает отец, явно желая обрубить пререкания на корню. И обычно это работает, ведь Сонхун бунтарь лишь в глубине души, а не на деле. Но только не сегодня. Сегодня он останется верным себе и своему решению, на которое и так пытался отважиться слишком долго. — Я серьёзно, — отвечает он безэмоционально. — Я уже всё решил. — Ты ничего не можешь нормально решить сам. — Вот и проверим. Сонхун поднимает на отца взгляд и ждёт очередной насмешки, но тот, видимо, всё же считав на лице и в голосе сына непоколебимость, хмурится. — Ты будешь делать то, что я тебе скажу, — как и всегда, звучит бескомпромиссно. Сонхун привык отступать после первой же попытки. В детстве ему было проще сдаться и прогнуться, чем смело провозгласить свои правила. Но, кажется, он наконец вырос. И, потеряв Сону, почувствовал это особенно отчётливо. Лишившись своей единственной радости, последней причины терпеть каждый день в этом до агонии невыносимом плену, он понял, что больше не хочет так жить. — Не буду, — перечит он. Палочки чуть звякают друг о друга, когда Сонхун опускает их на стол. — Ты снова начинаешь спорить со мной? — изумляется отец и с сухим смешком отрезает, обозначив своё преимущество: — Пока ты живёшь в моём доме, Сонхун, ты будешь делать то, что я считаю для тебя правильным. — Не буду, — приходится повторить ровно и жёстко. — Я уже взрослый и могу сам принимать решения. — Тебе ещё не надоело демонстрировать свой испортившийся характер? — отец тоже откладывает в сторону столовые приборы и даже садится ровнее, а затем обращается к маме: — Я говорил, что друзья из этой компашки отрицательно на него влияют, но ты всегда его защищаешь. Искать виноватых — это так в его стиле. — Не вмешивай сюда моих друзей, — повышает голос Сонхун. — А я не прав? Ты сильно изменился, после того как познакомился с ними. Раньше твои показатели были намного выше, и ты сам был сосредоточенным. Вспомни свои победы и результаты… А что теперь?! — Пап, это было три года назад, я уже немного не в той форме и не в том возрасте… — Ты хоть понимаешь, сколько драгоценного времени ты потратил на них, вместо того чтобы усиленно тренироваться ради своего же будущего? Ты бы мог добиться намного большего, если бы не они. Сонхун проглатывает эти слова. Для него они такие же безвкусные, как и рис на тарелке. Абсолютно пустые, хочется выплюнуть. Обычно Сонхун терпит их, стиснув зубы. — Они плохо на тебя влияют, — подытоживает отец с заметным раздражением. Но Сонхун настолько ими сыт, что всё скопившееся внутри него разочарование от так и не полученных им понимания и любви, выталкивает их обратно. — Они нормально на меня влияют, — упрямо протестует он. Его поведение явно выводит отца из себя, Сонхун физически ощущает, как тот давит в ответ своим полным презрения взглядом, а ещё чувствует прохладные пальцы мамы, которые прикасаются к руке чуть пониже локтя, пытаясь подать знак не спорить. В этом доме Сонхуна всегда просят молчать. Даже когда ему невыносимо это делать. Особенно когда ему невыносимо это делать. — Ты считаешь, что сношаться с мужчиной — это нормально? — у отца всегда было отвратительное умение подбирать слова так, чтобы во рту горчило от брошенных им в лицо унижений. — Сонхун, ты понимаешь, что вообще будет, если это куда-то просочится? — Мне всё равно, что будет, — выдавливает из себя Сонхун, и на несколько мгновений опускает взгляд обратно в тарелку, чтобы не подпустить слёзы, уже щекочущие уголки глаз, и зажмуривается, сдерживая обрушившийся напор. — Ты следил за мной, пап. Не знаю, кто из нас двоих более ненормальный. Мысль об этом настолько мерзкая, что начинает подташнивать. — Да, и мне нужно было следить за тобой с самого начала, тогда у тебя не было бы времени заниматься подобными глупостями. На долю секунды Сонхун ощущает себя обнажённым. А свои чувства — обесцененными и жестоко выпотрошенными одним единственными словом. Те самые чувства, что согревали его в самой глубине сердца, когда опускались руки, когда хотелось сдаться, когда казалось, что закончились силы даже для того, чтобы просто дышать. — Мои чувства не глупость. Сонхун так долго за них боролся. Сначала с самим собой, пытаясь принять их. Затем пытаясь доказать их Сону. Он зашёл так далеко, раскрыв их. Теперь драться за них придётся всегда. И от этой мысли невыносимо и дурно. — Чувства… — насмешливо вздыхает отец, но Сонхун, вновь подняв лицо, достойно встречает его высокомерный взгляд, игнорируя то, как начинают подрагивать руки. — У тебя просто всё ещё бушуют гормоны, Сонхун. Но очень скоро это пройдёт. Какие у вас могут быть чувства? Ты просто ещё не понимаешь, что это такое, потому что… — Дорогой? — раздаётся голос мамы. — Пожалуйста, давайте просто поедим, хорошо? Сонхун понимает, что она хочет, как лучше, пытаясь свести накаляющийся конфликт на спад. Он знает: ей сложно постоянно примирять их характеры. И обычно, почувствовав себя виноватым, он всегда затыкается. Всегда. Но не сегодня. — Почему ты считаешь, что имеешь право судить о моих чувствах? — в сердцах выпаливает он, вздёрнув подбородок. — Потому что старше меня? Или умнее? Или потому что я завишу от тебя? Или ты считаешь, что я не знаю, чего хочу? Ты привык, что я постоянно делаю всё так, как ты скажешь, и думаешь, что я буду делать так всегда? Ты считаешь, я недостаточно вырос, чтобы самостоятельно принимать решения? И чтобы понимать, что такое чувства? — Сонхун, милый, — негромко молит мама, сильнее стиснув пальцами его руку. А под тяжёлым и испепеляющим взглядом отца, у Сонхуна ходят желваки, когда тот произносит: — Жизнь — это не только чувства. Вот чего ты до сих пор не понимаешь. Она намного сложнее. — Пожалуйста, прекратите оба! — на этот раз голос повышает мама. — Мы… ещё успеем поговорить об этом. Потом. Сейчас Сонхуну нужно хорошо отдыхать и настраиваться на соревнования, ты сам сказал, что ему нужна эмоциональная стабильность, дорогой. Поэтому не надо сейчас забивать ребёнку голову этими вашими разговорами, — чуть строго замечает она и продолжает уже мягче, обратившись к сыну: — Милый, просто ешь, хорошо? Но Сонхун сбрасывает её руку и поднимается, с резким скрипом отодвигая стул: — Не думай, что я позволю тебе отнять у меня то, что мне важно. На самом деле Сонхун так сильно зол, что голод ощущается ещё ярче. Но он в состоянии перетерпеть это мерзкое жжение в груди. Находиться за одним столом с отцом прямо сейчас намного невыносимее. — Пак Сонхун, сядь на место, — тут же приказывает тот. — Я сыт, спасибо, — бросает Сонхун, твёрдым шагом направляясь к двери, пытаясь предугадать, прилетит ему за эту выходку или нет. — Я велел тебе сесть, — рявкает отец ему в спину, и Сонхун слышит, как тот поднимается из-за стола, но не оборачивается, открывая дверь. — Дорогой! Пожалуйста, не надо, — мама явно вскакивает следом. На долю секунды Сонхун боится, что услышит торопливые шаги и почувствует цепкую хватку на своём плече. Но ничего из этого не происходит. Он просто выходит за дверь и удаляется в свою комнату, под стихающие с каждым шагом голоса родителей. Никто не идёт за ним следом.~~~
Чуть позже мама приносит ему в комнату недоеденную порцию риса и тофу. Чтобы не видеть её осуждающий взгляд и не чувствовать себя виноватым за то, что ей пришлось взять удар на себя, Сонхун притворяется, что уснул. Ему гадко. Но в то же время он безумно гордится своим незапланированным бунтом. Эта смесь эмоций разрывает грудную клетку, надувая её до треска в костях при каждом глубоком вдохе. Он почти проваливается в сон, когда экран лежащего рядом с подушкой телефона загорается, и взгляд цепляется за имя контакта. В следующую секунду Сонхун подскакивает, схватив телефон дрожащими пальцами. Первые несколько мгновений он даже уверен, что спит и всё это лишь сон. Или какая-то нездоровая галлюцинация его растревоженного сознания, потому что Сону, который полностью игнорировал сообщения Сонхуна последние две недели, просто не мог написать первым. Но иконка его контакта светится на экране, и Сонхун испуганно нажимает на неё пальцем.< Золотце >
[22:07] Золотце: привет [22:07] Золотце: ты ещё не спишь? [22:08] Сонхун: ещё нет [22:08] Золотце: как ты? [22:08] Сонхун: хотелось бы сказать, что терпимо [22:09] Сонхун: а ты? [22:10] Золотце: прости, что так долго не отвечал на твои сообщения, но мне нужно было понять, что происходит, и во всём разобраться [22:11] Сонхун: я понимаю. твои родители всё ещё злятся? [22:11] Золотце: да, и я пока не знаю, что мне делать [22:11] Золотце: но я пытаюсь понять [22:12] Сонхун: ясно [22:12] Сонхун: можно я позвоню? [22:12] Сонхун: сейчас [22:12] Сонхун: я очень соскучился по тебе [22:13] Золотце: хорошо Когда длинные гудки сменяются шуршанием и негромким дыханием, Сонхун очень хочет заскулить, но держится. — Привет, — медленно выговаривает он и наслаждается явно смущённым мычанием Сону в ответ. — Ты уже в постели? — негромко спрашивает тот. — Я боялся, что разбужу тебя. — Для тебя я всегда доступен, — уверяет Сонхун, перекатившись на бок, и поправляет подушку, чтобы лечь удобнее. — Фу, как слащаво, — фыркает Сону, и Сонхун уверен, что тот закатил глаза и наморщил нос. — Как ты? — не придумав ничего лучше, просто спрашивает он. — Расскажи мне. — Нормально? Сейчас… Дома очень неспокойно. Они записали меня к психологу, и, видимо, если я буду сопротивляться и не пойду, меня выставят на улицу. Но всё нормально, я… всё это должно было произойти однажды. И я, наверное, уже был готов. Ещё у меня скопились долги по учёбе из-за того, что я пропускал занятия, но… Мой рейтинг всё ещё высокий, и меня допустили к собеседованию на кафедру, так что я стараюсь настроиться на интервью… — Поздравляю. Уверен, что тебя возьмут. Они замолкают на несколько мгновений, растворяясь в повисшей паузе и прислушиваясь к размеренному дыханию друг к друга. Сонхун прикрывает глаза, и на секунду ему даже кажется, что он снова дома, в их съёмной квартирке: будто Сону рядом, лежит прямо под боком и тихо дышит ему в шею, окутанный пеленой сна. Словно между ними нет пугающих недопониманий, расстояния в несколько десятков километров, запертых дверей, сказанных Сонхуном в пустоту признаний, оставшихся без ответа. Он просто хочет снова спать вместе с Сону в одной постели, прижавшись к нему ближе, — это всё, что нужно. Всё, что имеет ценность. — Я смотрел видео с вашего выступления, ты хорошо постарался, — Сонхун вдруг решает похвалить Сону и резко чувствует себя виноватым из-за того, что раньше делал это слишком редко. — Жаль, что меня не было с вами. — Меня поставили на твой выход на припеве, видел, да? — Да, получилось хорошо. — Ты бы всё равно сделал лучше, чем я, ведь мои ноги в два раза короче твоих, — бубнит Сону в ответ. — И тебя очень сильно не хватало. Хён надеется, что ты скоро вернёшься… — Не знаю, наверное, вернусь. Как только пройдут соревнования. — Переживаешь, да? — тут же спрашивает Сону, и Сонхуну немного не по себе от этого вопроса, потому Сону никогда не интересовался чем-то таким прежде. И сейчас это незнакомое чувство ласково щекочет изнутри, наполняя сердце таким потрясающим теплом. — Не сильно, — отвечает Сонхун, немного покривив душой. — Скорее, я просто хочу, чтобы всё уже наконец закончилось. — Осталось совсем немного, и ты отлично держишься, — выдыхает Сону, а от его голоса по ладоням бегут мурашки. — Потерпи ещё чуть-чуть, Пак Сонхун, хорошо? Ты делаешь всё, что в твоих силах. Не пытайся прыгнуть выше головы и не думай о том, что с чем-то не справишься. Ты так долго и усердно работал. Ты готов. Все твои выступления сильные и живые. Просто сделай то, что можешь, и всё, хорошо? Этого будет достаточно. Мы всё равно будем очень гордиться тобой. Задержав дыхание, Сонхун отсчитывает секунды по ударам своего сердца. Слова, которые были так нужны, впитываются прямо в кровь. Он пропускает их все через себя. Зная, что Сону тоже пропустил их насквозь. Зная, как эти слова важны им обоим. Они — глоток воздуха, крепкая, нерушимая опора. Не то чтобы Сонхун никогда не слышал их от тренера, от родителей, от друзей… Но то, как их произносит Сону, наполняет сказанное особенным смыслом и чувством. Потому что Сону по-настоящему понимает глубину этих слов. — Ты тоже, — хрипит Сонхун, — хорошо подготовься к интервью. Они снова замолкают. Утонув в мыслях, Сонхун вдруг думает о том, что хочет скорее вернуть свою свободу. И чтобы всё было как прежде: они с Сону бы снова прятались по углам, оставались вместе убираться в зале, лишь бы уединиться, а при других бы продолжали препираться и врать родителям. Сонхуну грустно думать о том, что всего этого уже не будет. Как и, возможно, их с Сону. — Золотце, я правда очень соскучился по тебе, — признаётся он, крепче сжимая телефон. — Точно по мне? — хихикает Сону на другом конце, а от его игривого смешка вдруг становится легче дышать. — Или у тебя просто ломка без секса? — И это тоже, — вырывается честный стон. — Но это взаимосвязанные вещи! — И чем же они взаимосвязаны, мне интересно, твоим членом? — Тобой, — супится Сонхун, и хоть Сону этого не видит, но всё равно заливается смехом, видимо, уловив недовольство Сонхуна по интонации. — Или ты всё ещё считаешь, что мне нужен от тебя только секс? — Кто сказал, что я так считаю? — дразнится Сону. — Думаешь, что я не знаю, как записан в твоём телефоне? — Не знаешь. — Знаю. — Не знаешь, Пак Сонхун. Я поменял. Сердце ёкает под рёбрами. — Но всё равно, — упрямо продолжает Сонхун, — по тебе я соскучился больше, чем по сексу. А именно по тому, как ты постоянно ворчишь на меня, жалуешься из-за любой мелочи и ещё пинаешься во сне, и… — Какой же ты романтик, Пак Сонхун. У меня нет слов, — перебив, иронизирует Сону и посмеивается. — Поэтому мы с тобой не встречаемся. Запомни. — А ты хочешь? — поддаётся порыву Сонхун и не может поверить, что поймать верный момент было вот так просто. Когда всё честно. — Мы… — Сону запинается и продолжает не сразу, Сонхун позволяет ему оттянуть эту паузу на столько, на сколько нужно. — Мы обсудим это позже, когда всё это безумие закончится, хорошо? Понимания, зачем снова так сложно, нет. Неужели нельзя просто наконец решить, хотят они быть вместе и двигаться дальше бок о бок или нет? Потому что для самого Сонхуна ответ на этот вопрос предельно простой. И больше всего на свете он жалеет, что не решился заявить о нём раньше. — Обещаю, подожди ещё немного, — вкрадчиво говорит Сону. И приходится сдаться. В конце концов, они тянули с этим разговором неприлично, ненормально и нереально долго. Что стоит подождать ещё чуть-чуть? Какие-то жалкие несколько дней. — И я тоже соскучился по тебе. — Ладно, — соглашается Сонхун и устало зевает. — Сону? — зовёт он и сам слышит, как томно звучит его голос. — Расскажи мне, почему мы никогда не занимались сексом по телефону? — Пак Сонхун, — строго отвечает Золотце. — Я не собираюсь заниматься с тобой сексом по телефону. Сонхун давится смешком, уткнувшись носом в подушку. — Почему? Ты только что сказал, что соскучился… — хмыкает он, слушая то, как Сону недовольно сопит ему в ухо. — Не трогаешь себя, когда меня нет рядом? — Так, я сейчас сброшу звонок… — Конечно же, трогаешь, да, Сону? — слова приятно давят на горло, застревая поперёк. — Я даже не буду отнекиваться и врать, что не дрочу на тебя почти каждый день. — Фу, какой же ты иногда отвратительный, я не могу, — хнычет Золотце, а Сонхуну до покалываний в паху нравятся эти дрожащие нотки в его голосе. Они всегда заводят нужный механизм. — Зато честный, в отличие от тебя… Пальцы не медлят, ныряют под широкую резинку домашних штанов и сжимают нарастающее напряжение. — Я… — запинается Сону. — Я просто люблю, когда это делаешь ты, — и, словно испугавшись своего же смущённого признания, выпаливает, защищаясь: — Иначе зачем ты мне тогда вообще нужен, если я могу удовлетворять себя сам?! — Любишь, когда я доставляю тебе удовольствие, да, золотце? — Сонхун пытается сдержаться стон, быстро прикусив губу, но тот всё равно булькает во рту. — Да, — буквально мяукает Сону и продолжает не менее жалобно: — Не вздумай дрочить на меня сейчас, слышишь? Или я выключу телефон. Ты слишком сексуально дышишь. Не смей заводить меня, когда не можешь позаботиться обо мне, ясно тебе? Бери на себя ответственность! — Моего голоса и твоего воображения тебе мало? Напряжение нарастает так быстро, что вот-вот зазвенит в ушах. Поэтому, когда Сонхун, собрав волю в кулак, заставляет себя замереть, разжав пальцы, жадность, требующая к себе внимания, бьёт его с ещё большей жестокостью. — Никакого секса, пока мы не обсудим всё, Пак Сонхун. Даже секса по телефону, — категорично подытоживает Сону. А Сонхун разочарованно стонет, но руку из штанов послушно достаёт. — Тогда просто поговори со мной ещё немного, — кряхтит он, устало зевая и старательно игнорируя то, как пульсирует в паху, решив повременить со своими грешными потребностями. — О чём угодно. И слушает убаюкивающий шёпот Сону, его лёгкое прерывистое дыхание, пока не проваливается за грань воздушного сна. Счастливым впервые за последние две мучительные недели. И голоса Сону достаточно, чтобы вновь почувствовать себя дома.~~~
< Золотце >
[09:10] Золотце: пак сонхун! [09:10] Золотце: удачи сегодня! [15:19] Сонхун: золотце [15:19] Сонхун: ты хочешь прийти на моё выступление завтра [15:20] Сонхун: завтра произвольная программа [15:20] Золотце: моё собеседование тоже завтра: ( [15:20] Сонхун: а точно, я забыл, прости [15:20] Сонхун: просто хотел скорее увидеть тебя [15:21] Золотце: я приеду, если получится [15:21] Золотце: но не буду обещать [15:22] Сонхун: хорошо [15:22] Сонхун: : ( [15:23] Золотце: я не знаю, когда освобожусь [15:24] Сонхун: да, я понимаю [15:24] Сонхун: я соскучился [15:25] Золотце: 🙄 [15:25] Сонхун: что? ты не напишешь это же в ответ? [15:27] Золотце: нет~~~
< Золотце >
[07:33] Золотце: я с тобой [07:33] Золотце: и я верю в тебя~~~
Сонхун повторяет себе, что слабость в ногах — это нормально, и вообще, он в порядке. Пусть подобное убеждение больше похоже на самообман, сейчас это не особо важно. Важнее успокоиться. После проката короткой программы Сонхуна трясло целый вечер. А вторая строчка в турнирной таблице совсем не радовала, а скорее, и без медали висела на шее тяжёлым грузом. Таким желанным и таким ненавистным одновременно. Паутина спутанных чувств, сковав всё тело, лишила сна почти до самого утра. Его шанс наконец доказать окружающим, что после всех приложенных им усилий он достоин большего, был так далеко и так близко. Свобода тоже, казалось бы, маячила на расстоянии вытянутой руки. И Сонхун стоял прямо на перепутье. Объятья мамы почти успокаивают. Ждать своей очереди перед выходом на лёд всегда эмоционально сложно. Сонхун из последних сил пытается не потеряться в лабиринте своих мыслей, то и дело продолжая разминаться и не позволяя мышцам остыть, а себе — сойти с ума. Он выходил на лёд уже сотни раз. И боролся за право получить медаль тоже. Но важность именно сегодняшнего дня беспокойно скребёт на дне живота, напрочь лишая веры в то, что получится хоть один прыжок. Сонхун никогда и никому не признается в этих страхах. Возможно, даже Сону. На камеру, в интервью, друзьям, родителям и тренеру он всегда будет говорить, что был спокоен и собран. Будет убеждать в этом и себя, и, возможно, однажды слепо поверит в то, что все эти пережитые им страхи были лишь мимолётными сомнениями и навсегда остались в прошлом. Но… правда в том, что они никогда и никуда не уйдут. Забравшись очень глубоко, в самый тёмный опустевший уголок его сердца, они просто притаятся там до следующей встречи. — Всё получится, просто не теряй фокус. Тренер говорит что-то ещё, Сонхун надеется, что эти слова введут его в какое-то магическое состояние гипноза. Он просто хочет, чтобы всё, что должно произойти, уже наконец свершилось и стёрлось из памяти дымкой тумана. — Пак Сонхун! — голос Сону эхом доносится откуда-то из параллельной Вселенной. Слишком желанный, чтобы оказаться правдой, но Сонхун всё равно резко оборачивается, чтобы отыскать взглядом обладателя этого самого голоса, и пугается, когда видит того настолько близко. — Что ты здесь делаешь? — Не ты ли сам просил меня прийти? — отвечает Сону с чуть сбитым, видимо, после очень быстрого шага или даже бега, дыханием. Сонхун жадно разглядывает его лицо, подмечая каждую изменившуюся за эти три недели деталь: треснувший уголок губ, новый цвет лёгким слоем нанесённого под глаза тональника, другую серёжку в ухе, отросшие кончики волос — всё-всё-всё, по чему особенно соскучился. — Как прошло собеседование? — спрашивает он на автомате, всё ещё отказываясь верить в то, что Сону стоит прямо перед ним. Но тёплые тонкие пальцы робко обвивают запястья Сонхуна, доказывая свою реальность. — Всё хорошо и сейчас это не важно, — быстро качает головой Сону и легко улыбается. А под светом светодиодной лампы кажется, что в его глазах мерцают космические огоньки. — Сейчас важно то, что я здесь. — Я думал, что ты не придёшь. Внутри что-то вот-вот сломается. Сонхун просто хочет скорее очутиться дома. Там, где рядом с ним будет Сону. В его объятьях. И в следующую секунду Сону дарит ему исполнение этого желания, подавшись вперёд и обвив за шею руками. — Пак Сонхун, — мягкий шёпот согревает мочку уха. — Не думай про медаль, про оценки, про прыжки… Не думай о том, как ты выступишь. Когда ты закончишь, я скажу тебе кое-что очень важное. Возможно, то, что ты очень хочешь услышать. Там четыре слога. Дыхание застревает в горле. А руки закольцовывают Сону, прижав ближе. Мир на секунду растворяется в головокружении, и сердце, охваченное приступом панического восторга, долбится запредельно громко. — Скажи сейчас, — хриплым шёпотом умоляет Сонхун. — Нет, после, Пак Сонхун, — отвечает Сону, отстранившись, и хитро улыбается. — Ты должен быть замотивирован. Если я скажу сейчас, всё потеряет смысл. — Мы не в мелодраме, Сону, скажи сейчас, — настаивает Сонхун, и ему резко становится и плохо, и хорошо одновременно от нахлынувшей эйфории. — Нет, — не менее твёрдо повторяет Золотце. — Может быть, это вообще не то, на что ты рассчитываешь. Если это не то, на что Сонхун рассчитывает, тогда он планирует драматично вскрыться прямо лезвиями коньков. Эта мысль, конечно, проносится в его голове идиотской шуткой, но в каждой шутке всегда есть доля правды. Потому что если Сону не собирается признаться в своих чувствах, если Сону наконец не скажет Сонхуну, что тоже любит его, зачем это всё нужно. — Ты пойдёшь на трибуну? — растерянно спрашивает Сонхун, с трудом сдерживая забурлившие внутри чувства. — Да. — Тогда увидимся после? — Да. Я буду ждать тебя здесь, в холле. — Это может занять время… Оглашение результатов, интервью… — Ну и что, — перебивает Сону, прижимая пальцы к губам Сонхуна. А янтарь в его глазах растекается по сердцу Сонхуна горячей смолой. — Я буду ждать тебя здесь сколько потребуется. Час, два, мне не важно. А чуть потрескавшиеся, но всё равно очень мягкие на ощупь губы дарят краткий, почти невесомый поцелуй в щёку, прежде чем Сону делает шаг назад. И плевать, если на них смотрят люди. — Увидимся, да? — зачем-то повторяет Сонхун ещё раз. Сону лишь кивает и разжимает пальцы, выпуская его запястья из своего тёплого плена. Дальше всё смазывается из-за накрывающего с головой беспокойства. Снова напутствия, разминка, лёд. Лёд. Уже изрезанный чужими коньками. Белоснежный. Встречает колючим холодом. Словно близкий друг или старый враг. Отбросив все назойливые сомнения, Сонхун ступает на него, чтобы встретить свою судьбу. А мысль о Сону греет под рёбрами, сжигая страх. Сонхун растворяется в музыке и движении каждой клеткой своего тела. А когда всё заканчивается, первое, что он чувствует, — это лёгкость, с которой прыгал все аксели по программе, второе — боль в колене после падения на выезде из четверного лутца. Она не резкая, скорее, ноющая, и тут же расползается по коже липким, навязчивым разочарованием, но Сонхун душит её, не позволяя взять над собой контроль. Только выехав с катка, он понимает, как тяжело дышать. А сделав глоток воды, что лезет не в то горло, осознаёт, что его мучения почти закончились. Почти. Но это «почти» тает, словно мираж, как только после каждого следующего выступления строчки в турнирной таблице начинают прыгать одна за другой. Меняться местами. Взлетать наверх, падать вниз. Вместе с удачными и проваленными каскадами. Сонхун сжимает рукой ноющее колено, когда его имя в последний раз замирает на третьей строчке, окрашиваясь в бронзовый цвет. Ему хочется и радоваться, и выть от обиды, попрощавшись со своей зыбкой верой в свободу. Всё это время Сону ждёт его где-то там, в сером и шумном холле совсем один, и весь этот калейдоскоп эмоций в сердце Сонхуна меркнет со скоростью секундной стрелки, отсчитывающей мгновения до их следующей встречи. Наконец поймав идеальный момент, чтобы свалить, сославшись на повреждённое колено, попрощавшись с тренером, запихнув куда-то медаль, схватив сумку и разминувшись с родителями, Сонхун, чуть прихрамывая, спускается в холл и, увидев Сону у стены почти в том же месте, где они прощались, замирает. Ноги наливаются свинцом, а в лёгких не хватает воздуха. Потому что от того самого момента, который они верно, но слишком долго ждали из-за своих глупости и трусости, их отделяет всего несколько грёбаных метров. Которые просто нужно пройти. И, слава Богу, в следующее мгновение Сону отрывает взгляд от пола и, заметив Сонхуна, первым шагает к нему навстречу. Руки крепко обхватывают за талию, а подбородок находит своё место в выемке у шеи над правой ключицей, когда Сону льнёт ближе. — Квота на три места… Меня могут взять, если комитет решит заявить меня в состав или хотя бы в резерв. Я не знаю… — лихорадочно шепчет Сонхун, сжимая Сону в объятьях. — Пак Сонхун, — шёпот буквально парализует, заставляя язык онеметь, а самого Сонхуна заткнуться и разве что взволнованно заскулить в ответ. — Люблю тебя . Яркие круги растекаются на внутренней стороне век, стоит сильно зажмурить глаза. Уголки глаз нещадно жжёт, под кадыком давит и тянет. Задержав дыхание, Сонхун стискивает зубы. И тело Сону тоже. До негодующих охов. — Пак Сонхун, вообще-то больно! Ты мне сейчас рёбра сломаешь! — Скажи ещё раз, — хрипит Сонхун, прижавшись губами к холодному уху. Сону недовольно возится в объятьях и чуть отклоняется назад. Когда их взгляды встречаются, Сонхун впервые чувствует, что всё именно так, как и должно быть. Верно. В нужном порядке. На своих местах. — Люблю тебя, Пак Сонхун, — повторяет Сону. В глубине этих четырёх слогов они наконец находят единственное верное решение своего громоздкого уравнения с двумя переменными.