Тысяча и один

— Апчхи! А ведь Сакуса говорил, что нужно теплее одеваться. Но Сакусу, как обычно, никто не слушал. Никому нет дела до того, что он всегда прав. — Теперь мне тебя еще и лечить. Это отвратительно. — Киеми закрывает лицо руками, мол, «сдался ты мне, разгильдяй хренов». — Ну я же не думал, что… А-а-пчхи, — Бокуто снова чихает и жалостливо смотрит на друга, — заболею… — Мы в России. Зимой. В Сибири. — Ну прости, прости, прости меня. — чуть ли не плача просит Бокуто, хватаясь за ноги черноволосого, почти что падая с кровати. — Не оставляй меня таким, молю! Сакуса тяжело вздыхает и молча кивает, признаваясь самому себе, что не посмел бы оставить друга бороться с болезнью один на один. В Новосибирске холодно. Сакуса даже дома готов укутаться в двадцать пять одеял и без перерыва пить горячий чай. А Бокуто еще вчера вечером подвергся страшной лихорадке. Вот вроде большой мальчик, серьезный мужчина с горой мышц, а надеть носки подлиньше да потеплее не додумался. А ведь Сакуса реально говорил. — Я хочу на колесо обозрения! — Бокуто тыкает экраном телефона Атсуму прямо в лицо. — Оно как раз на набережной, куда мы едем. — Атсуму встает рядом и приобнимает его за плечи, а свободной рукой листает в телефоне. — Вот, нам сюда. Шое тоже хотел. Вереща как ребенок, Бокуто бежит в свою спальню собираться на прогулку. — Только одевайся теплее! — кричит ему вслед Киеми. — Две пары носков, у тебя еще есть такая синяя кофта, ее надень! Из комнаты слышится резко брошенное «Да-да, я тебя понял!» Но Сакусе кажется, что это не так. Сакусе не кажется. Очень воодушеленный прогулкой, Бокуто оделся слишком легко, недооценив морозы, либо переоценив свой иммунитет. А теперь Киеми наводит ему чай с медом, пытается разобраться в таблетках, которые купил в спешке. Он же, взволнованный, как можно быстрее бежал домой, ведь жалобной голос Котаро, напоминающий больше писк котенка — было невыносимо слышать. Да, Сакуса прекрасно знает, что Бокуто не убьет даже пуля в лоб, даже если цунами накроет их с головой и даже если придется бежать по минному полю. Но он все равно переживает. Ведь Котаро может проваляться так не один день, а на целую неделю слечь мертвой тушкой. — Так, это от горла… — Киеми разбирает пакет с таблетками, вчитывается в каждую инструкцию. — Это от температуры, а это у нас..? А, просто витамины. Мужчина достает нужные таблетки и кладет их на поднос, где уже стоит обед, и идет в комнату к Котаро. А Бокуто только шмыгает носом и выглядит ну очень плохо. Его белесые совиные волосы, обычно стоящие дыбом, сейчас были больше похожи на ураган из белых норок. Сакуса ставит поднос на тумбочку и достает градусник, хорошо встряхивая его. — Киеми, ты самая лучшая жена в мире. — Просто молчи. — Ладно, ладно, а-а-пчхи, — Бокуто чихает Сакусе прям в лицо. — Ой, прости, прости, прости, правда, я не спец- Но Сакуса даже не кривит лицом, не убегает в ванную и не сокрушается в нецензурной брани, потому что все эти чертовы бактерии летят ему прямо в лицо. Он всего лишь вздыхает и с каменный лицом сует в подмышку больному другу градусник. — Я же тебе сказал, — черноволосый берет стул и ставит его рядом с кроватью. — замолчи. И начинает кормить Котаро с ложечки куриным супом. «Ну давай, скажи «а-а-а», глупый Бокуто» — звучит ни капли не заботливо, вообще не по-матерински. Но блондин, с виноватой мордой, все равно любезно открывает рот, позволяя кормить себя как ребенка. Обед он уплетает в лет, а потом хлопает своими совиными глазками, словно нашкодивший пес, потому что пить эти противные лекарства желания нет никакого. — Вот только не говори мне, что и медикаменты тебе надо покупать со вкусом мармеладных мишек. — взвывает Сакуса на отказы Бокуто. — Я и так тут как одинокая кошатница сюсюкаюсь с тобой, не смей возражать! — Но Киеми, они же такие… — Котаро воссоздает на своем лице гримасу полнейшего ужаса. — Буэ… Не найдя способа лучше, мужчина просто выпивает сироп сам, издает подобный звук, который до этого спародировал Бокуто и наливает в крышчку еще одну порцию. — Все по-честному. Выпил я — выпей ты. — Мы тут не в литрбол играем. — Бокуто. И у него не остается выбора. Через час им звонит Атсуму и спрашивает, нужно ли купить что-то, когда он и Шое будут возвращаться домой. Сакуса просит просто не возвращаться, так как их свидания всегда заканчиваются только одним и нет никакого желания включать боевик, да погромче, особенно когда Бокуто валяется с температурой тридцать восемь. — Я тебя понял… — тянет в трубку Мия. — Ты уж пригляди за нашим здоровяком. — И без тебя знаю. — Сакуса. Ты не виноват, что он заболел. Просто помни, что от простуды люди не умирают. Ты справишься. Киеми сбрасывает звонок и прижимает дрожащую руку ко рту, чтобы сдержать всхлип. Ужиная в одиночестве, черноволосый подавляет в себе желание попросить Шое и Атсуму вернутся, чтобы хоть как-то разбавить обстановку. Сакуса давно не ел один, в полной тишине и каком-то нелепом… покое? Вот он и вот его чертово отражение в чертовой тарелке супа. Рядом нет руки, которая воровала бы хлеб, или ложку, или чай. Над ухом не щебечут цыплячьим голосом о том, как ловко удалось спиздить бумажник в магазине. А за спиной не раздается этот сраный грохот, который так бесит, ведь Атсуму просто гребаная проблема, не умеющая вести себя тихо. Доесть суп не получается. И он идет в спальню к Бокуто, который спит и видит третий сон. Киеми садится на колени, опускает голову на кровать и думает, думает, думает. Он старается, правда старается защитить то родное, что у него осталось. И это отдается жжением в груди, потому что сложно. Сложно собраться с мыслями, взять и заняться своими делами, чтобы отвлечься. Не заходить каждые тридцать минут в комнату и спрашивать про самочувствие. Не вслушиваться в биение сердца или щупать рукамт пульс, пока Бокуто спит. Все это чертовски, до омерзения сложно. Киеми сжимает одеяло в кулаке и злится на себя, что облажался. Он отпустил этого двухметрового дурака гулять почти раздетым (а он так это видит), не уследил, не предъявил. Он забил. Сделал вид, что не его дело, а сейчас трясется в переживаниях. Он виноват, настолько виноват, что… — Киеми, ты чего? У Бокуто такой тихий голос. Где его басистые и громкие речи? — Я устал. — смотрит он на Котаро и обратно утыкается лицом в кровать. — Скоро уйду. — Ой, нет, не уходи. — умоляет его друг. — Останься со мной сегодня. И Сакуса остается. Ложится рядом и сразу же засыпает, ощущая на сердце незабываемую легкость. Бокуто не умер, земля не остановилась и жизнь продолжается. Через неделю он замечает у Котаро на обоях телефона фотографию, где он лыбится в камеру, а Киеми пускает на подушку слюни. И в эту холодную зиму на его душе лишь одно тепло.