Голос из могильной ямы

*** — Есть ли в вашей жизни то, о чем вы сожалеете? Парень за барной стойкой метнул удивленный взгляд на собеседника, прервавшего долгую паузу неожиданно серьезным вопросом, и развернулся к нему на крутящемся стуле. Склонил беловолосую голову и с легким прищуром, практически незаметным в тусклом переливающимся фиолетовым и зеленым свете, произнес: — Тебя, должно быть, тоже жизнь неплохо потрепала, раз хочешь узнать что-то типа этого… — Данте издал короткий, совсем невеселый смешок, затем, избегая зрительного контакта, перевел взгляд на недопитый стакан виски и одним глотком осушил остатки содержимого. — Что ж, понимаю. Я и сам, наверное, сейчас не против поделиться чем-то личным… Но, эй, — тут голос Данте стал резче и словно даже «трезвее», — не думай, что я буду и дальше с тобой откровенничать. «Действительно ли я достаточно пьян, чтобы начать изливать душу любому, кто станет слушать?.. Плевать, — думает Данте, — самому от этих мыслей уже тошно» Охотник кинул пару купюр на стойку, прощаясь со знакомой бармен, затем кивнул своему компаньону в сторону выхода. — Раз уж мы сегодня делимся сокровенным, хочу показать тебе одно местечко. — Без лишних ушей и шума? — В точку. *** На крыше высотки всего в квартале от бара действительно было очень тихо по сравнению с улицами, на которых даже в ночное время кипела жизнь. Там оказалось значительно прохладнее, чем внизу, поэтому Данте предпочел снова накинуть плащ, прежде покоившийся на спинке вращающегося стула. В кармане нашлась пачка сигарет, и парень незамедлительно вытащил одну и закурил. — Так ты хотел знать, о чем я жалею? — Данте выдохнул в воздух едкий дым. — Тогда, боюсь, это будет долгая ночь. — Я не спешу. У нас полно времени… — махнул рукой человек, сидящий, прислонившись к стене одного из крошечных технических строений на крыше. Данте смерил того оценивающим взглядом, пытаясь разглядеть в собеседнике что-то, что могла скрывать довольно непримечательная внешность. Смирившись, в конце концов, с тем, что ничего определенного это не даст, нефилим развернулся на девяносто градусов, чтоб смотреть в сторону, но боковым зрением замечать и возможную реакцию приятеля, и непривычно тихо заговорил: — Есть… Нет, был один чело… — было заметно, с каким трудом Данте даются эти слова, однако в глубине души тот чувствовал острую нужду поговорить хоть с кем-то, кому (хотя бы на вид) будет не настолько все равно, как очередной девочке по вызову. Чувства отчаянно скреблись на душе, как мелкие порождения Гнева, и нефилиму казалось, что однажды могли просто-напросто разорвать грудную клетку изнутри, если бы тот продолжил их игнорировать. — Да, был в этой чертовой дыре один человек, которому было на меня не наплевать. Он нашел меня сам и протянул руку помощи, в которой я никогда не нуждался, — Данте сделал неглубокую затяжку, — ну, или, может, только считал, что не нуждался, хрен его знает. — Кто-то близкий? — Какая охрененная проницательность… Ты не демон, случаем? — если бы Данте не было все равно, он бы задал этот вопрос несколькими часами ранее. — Там, откуда я, демонов не существует. Да и ангелов, наверное, тоже. — Таинственный собеседник почему-то улыбнулся. — М-м, так вот оно что… — Что же все-таки понял Данте, осталось для человека загадкой. Зато на заданный вопрос парень ответил. — Да уж, ближе некуда. Брат-близнец, блядь. — Раздался хриплый пустой смех, нефилим закрыл глаза ладонью, чувствуя, как их начинает неприятно щипать. — Представляешь, семнадцать лет жил, в душе не ебал, что где-то там ходит еще один белобрысый ублюдок с моей физиономией, а потом в какой-то момент осознал, что помогаю ему спасать мир… Вот только чего ради? Чтобы управлять людьми вместо Мундуса? Тогда, — Данте сделал неопределенный жест рукой, — я решил, что Вергилий все это затеял именно ради той же самой власти, но сейчас… Сейчас я уже ни в чем, нахрен, не уверен. Охотник замолк, стряхнул пепел с медленно тлеющей сигареты и затянулся вновь. Наблюдая, как белесый дым исчезает в черном небе над головой, он, наконец, признался: — Больше всего я жалею о том, что не прислушался как следует к его словам. Вергилий предлагал править здесь вместе, как равным, и сейчас, смотря на то, вот что превратился мир, я все чаще думаю, что он был прав — человечеству и правда нужна защита. Такие, как Кэт, — исключение, а не правило. — Данте развернулся на каблуках и медленно зашагал взад-вперед. — Я думал, что знаю природу людей, но на деле… Я всегда был изгоем, и сейчас понимаю, что ни правителем, ни их защитником мне не стать. Вергилий ведь наверняка был способен на все это, у него был какой-никакой план, а пойди что не так, я был бы рядом, чтоб его остановить. Подумай я хоть минуту, прежде чем действовать, все, может, и не обернулось бы вот так. Но я как полный идиот полез в драку, ничего не слыша и не видя. Не знаю, смог бы я остановиться, если бы не Кэт. Увидев, что сигарета истлела до фильтра, Данте выбросил потухающий бычок вниз, зачем-то проводив тусклый оранжевый огонек взглядом. Прыгни он сейчас с этой крыши в стремлении испытать возможности нефилимской регенерации — некому было бы спасти его от падения. С тех пор, как Вергилий исчез, а Кэт постепенно отдалилась, с переменным успехом пытаясь самостоятельно продолжать идеи уничтоженного Ордена, охотник все четче понимал, что идти ему некуда, и закончил он, в общем-то, тем же, с чего и начинал, вот только теперь ко всему прочему прибавился груз вины за собственную импульсивность и непробиваемое упрямство, а также куча неразрешенных вопросов в духе «кем быть» и «что делать». Неприкаянная душа, обретшая почву под ногами на краткий миг, больше не могла смириться с ее потерей, и Данте, как бы глупо это ни звучало, тосковал. — Я бы все отдал, чтоб оказаться сейчас там и дать самому себе в рожу. — покачал он головой. — Я был один столько, сколько себя помню и ни за что бы не подумал, что иметь кого-то, кому можно вот так доверить свою жизнь может быть так… необходимо. — Данте на секунду встретился взглядом со своим собеседником, и тому не составило труда прочитать в нем весь спектр бушующих в разгоряченной груди эмоций. — Хоть и недолго, но у меня был брат, понимаешь! Может, с ебанцой слегка, но родная кровь… И что же я сделал? Всадил меч ему в грудь, очень, блядь, по-братски! Данте отвернулся от своего слушателя, обращаясь лицом к городу, и прикрыл глаза. Легкий осенний ветерок путался в выцветших и изодранных серо-красных полах плаща и трепал заметно отросшие белоснежные волосы охотника. Его темный силуэт как нельзя лучше подходил разноцветным огням Лимбо-сити, этому неспокойному городу, все еще не до конца справившемуся с недавним потрясением. (Демоны перестали появляться в черте города группами всего около недели назад, но пригород все еще нуждался в тщательной зачистке, на которую у властей давно перестало хватать ресурсов, а у людей — смелости). Кажется, мятежная душа Данте с детства была неразделима с мегаполисом и за многие годы полностью пропиталась его духом. Полный демонов Лимбо был врагом Данте, а тот никогда и не думал уступать, вступая в битву, выживал каждый раз и всегда шел наперекор незавидной судьбе, отвечая на очередной ее подарок высоко поднятым средним пальцем и мыслью «не в этот раз, сучка». Несправедливость и фальшь, царившие в его мире, научили охотника не доверять никому и не надеяться ни на кого, кроме себя, видеть зло повсюду и ни за что не примиряться с ним. И так уж вышло, что любая власть неизбежно несла это зло за собой, а потому Данте, однажды решив, что никогда больше никому не подчинится, ни на шаг не отступил от своего слова. Анархия стала его жизненным кредо, и когда Вергилий, начавший было внушать брату призрачную надежду на обретение некоего «якоря» в жизни, проговорился ему о своих не таких уж и однозначных, в самом деле, целях, перед глазами Данте будто щелкнули переключателем, в мгновение ока обратившем близнеца в злейшего врага. И то ли из каких-то неясных уже ему самому соображений, то ли просто «по инерции», он воспротивился и плану Вергилия. По привычке, наверное, схватился за рукоять Мятежника, всегда помогавшего ему вершить правосудие. Вот только был ли прав Данте, пронзив им сердце собственного брата?.. — Дрянной город, — подал голос молчавший все это время человек. Он встал во весь рост и подошел к нефилиму ближе. — Я вижу, ты потерян и разбит… Но цепляться за прошлое и вместе с тем топить вину в спирте? разве это путь, достойный сына Евы? — Данте резко обернулся, соображая, когда успел рассказать о своем происхождении. — Посмотри вокруг — ты изменил мир, Данте. Время измениться самому. *** «И это — новый мир?..» — думал Данте, вспоминая разговор месячной давности. Та же самая крыша была залита лучами закатного солнца, которые окрашивали ее огненно-красным. Нефилим поймал себя на мысли, что невольно вспоминает Лимбо с его жаром, кислотными цветами и избытком звуков. Но вокруг было тихо и в кои-то веки даже безопасно. Данте начал все чаще выбираться из мегаполиса в менее оживленные, но в намного большей степени наводненные демонами места. Человечество постепенно давало отпор адским созданиям, восстанавливая хрупкий мир. Из проржавевшей системы шестеренок и болтов, удерживаемой вместе только ядовитыми корнями демонического присутствия, Лимбо-сити начинал медленно, но верно превращаться в самостоятельный механизм. Конечно же, не без влияния Кэт, воспользовавшейся прошлыми связями Вергилия с правительством и помощи Данте в истреблении монстров. Однако, общество, оставшись без дееспособной верхушки, ранее состоявшей из марионеток, которым в один миг обрезали нити, все сильнее волновалось и в любой момент могло разгореться борьбой за власть. Изредка слыша новости, Данте все не мог избавиться от мыслей, что поступил неправильно, сглупил, что все могло быть иначе и что будь здесь Вергилий, готовый направлять неокрепшее общество на хоть какой-нибудь путь и не давая человечеству вновь утонуть в насилии, всем было бы лучше. Но сам себе охотник уже давно признался, что, какая бы ни установилась в итоге власть, он ей не подчинится: слишком сложно избавляться от старых привычек. «…Может, не так уж он и плох», — Данте со вздохом затушил сигарету и направился к выходу с крыши здания. От жгучего чувства вины, разъедающего изнутри, остался только мутный налет грусти, периодически накатывающей в особые моменты. Место сожалений о прошлом мысли нефилима наконец заняли размышления о будущем.