***
С началом весеннего семестра кампус Звёздного флота вновь переполняют студенты. Океанский бриз теплеет, а в заповедник дикой природы из Техаса, Центральной и Южной Америки возвращаются перелётные птицы. Хоть вулканцам и не принято иметь необоснованных предпочтений, уши Спока всегда прислушиваются к песням маленьких и разноцветных соловьёв: жёлтого соловья с исчерпывающим названием, малую вильсонию с чёрной макушкой (названную в честь давно умершего шотландского поэта, которого посадили в тюрьму за сатиричную поэму о мельнице своего хозяина), пёстрого водного дрозда, чернозобую серую камышовку, вялого кустарникового маскового певуна, статную рыжешапочную древесницу и отшельников, а также пустельг, скопов и краснохвостых сарычей, которые когда-то на них охотились. Весна также отмечает начало сезона кросса для Джима, и он начинает приходить в кабинет Спока с опозданием на час, в течение которого занимается тренировкой (вулканец, в конце концов, тайно меняет официальные приёмные часы, чтобы Кирку было удобнее). Волосы кадета всегда влажные от душа. Ещё одна перемена в расписании Спока происходит, когда однажды днём Джим достаёт магнитную доску для двухмерных шахмат и ставит её на стол («Можешь играть за белых, Güero», – говорит Кирк, ухмыляясь своему каламбуру). Когда Спок спросил о происхождении шахматной доски в середине игры, Джим изворотливо объяснил, что «взял её взаймы» у шахматного клуба. – Красть – неэтично, – сказал Спок. – Я не краду, а занимаю, есть разница, – ответил Джим. – Вот сейчас, например, я беру взаймы твоего ферзя, – он побил его своим, – потому что намереваюсь отдать его тебе, когда ты проиграешь. В конце концов, Джим «берёт взаймы» много фигур в течение игры, однако у Спока получается загнать в угол его короля, ведь в момент самоуверенности Кирк оставил его совершенно беззащитным, дабы продвинуть пешку. – Блять! – воскликнул Джим, глядя на доску. – Иногда мне жаль, что в шахматах есть король. Он такая inútil обуза, – сказал он, расставляя фигуры по местам. Закончив, он посмотрел на Спока взглядом, полным напряжённости, и приказал: – Итак, повтори это. Именно благодаря этой черте характера Джима – упорному чувству конкуренции – в среду, второго марта, Спок после последнего на этот день занятия (в лаборатории термодинамики) направляется на стадион Звёздного флота. Шагая по кампусу, вулканец замечает, что несколько групп студентов, наслаждаясь хорошей погодой, собираются в суетливую толпу, из которой слышится возбуждённый гогот и ворчание – звуки, которые, по наблюдениям Спока, люди издают только в больших компаниях. К тому времени, как вулканец и другие болельщики попадают на стадион, забег Джима (первый в этом сезоне) уже идёт полным ходом. Поднимаясь по ступенькам на трибуну, он замечает доктора Маккоя, сидящего на втором ряду, который машет ему. Спок, несмотря на то, что всё же предпочёл бы сесть повыше (там, где меньше всего народу), соглашается на безмолвное предложение Леонарда. – В стометровке он пробежал вторым, – резко говорит Маккой, указывая на поле, где Джим стоит в компании других атлетов. – Но, по правде говоря, такой забег – не для него, – продолжает Леонард, и Спок готовится к нотациям, ведь – как он уже выяснил – на таких мероприятиях доктор Маккой похож, по словам Кирка, на «чрезмерно переживающего отца-болельщика». – Стометровка – это не его, и его тренер – идиот, раз тратит таланты Джима на это. Он быстрый, но за такую короткую дистанцию разогнаться не успеет, – Маккой активно жестикулирует. – Бег на короткие дистанции тратит нервные клетки, то есть стометровки были созданы специально для невротиков, – на этих словах доктор толкает Спока в бок локтем, и последний решает проигнорировать намёки Леонарда. – Джиму нужно больше. Он бегает интуитивно. Он отдаёт всего себя, так что лучшие результаты он продемонстрирует на длинных забегах – например, в эстафете 4х400 метров, в чём Джим и будет участвовать после всего этого. И ты сам понимаешь, что… Маккой продолжает говорить, приводя статистику, обсуждая вероятности и оскорбляя всех, начиная с команд других университетов и заканчивая самим Джимом. Спок поверхностно слушает доктора, устремив всё внимание на наблюдение за атлетами в голубой, красной и тёмно-бордовой форме: они дёргаются, как нервные jarels в ожидании выстрела сигнального пистолета (настоящего пистолета, что ещё раз доказывает постоянство человеческой нелогичности). Переждав забеги на восемьсот, двести и три тысячи двести метров, что является самым длинным забегом этого состязания, Маккой сообщает, что сейчас будет соревноваться Джим. Первые бегуны для эстафеты 4х400 метров занимают свои позиции, поэтапно заполняя все восемь рядов. – Джим – якорь, – уведомляет Спока доктор, – то есть он из команды бежит последним и заканчивает забег. Хоть на это тренеру мозгов хватило, – Спок, не спрашивая, как связаны завершение забега и несомненное наличие центрального отдела нервной системы у разумного существа, в ответ просто кивает, решив поискать значение выражения позже. – На старт, внимание… – громко объявляют бегунам. Затем из сигнального пистолета стреляют, и первая команда бегунов стартует, держа в руках эстафетные палочки. Забег проходит в напряжённом ожидании. Атмосфера настолько наполнена тревогой болельщиков, что эти эмоции телепатически просачиваются в сознание Спока. Участник от Академии на втором круге пробегает первый этап, и ему не хватает 12.4 метра, чтобы обойти первенствующего марафонца в жёлтом. Кадет передаёт эстафетную палочку и, пошатываясь, возвращается на дорожку, испытывая болезненный процесс ацидоза [3]. Третий бегун от Академии – худой мальчик, в котором Спок легко узнаёт кадета Сулу – стартует с высокой скоростью, резво пробиваясь через инерционный барьер. Окружённый другими двумя бегунами, в голубом и тёмно-бордовом, он начинает преодолевать эти 12.4 метра, приближаясь к лидеру эстафеты в жёлтом. Спок наблюдает за тем, как Джим занимает позицию на линии старта, и справа от вулканца Маккой поднимает теперь уже знакомый транспарант, на котором по-прежнему написано только «ДЖИМ». Остаётся всего лишь сто метров, и Сулу резво поворачивает, сначала поравнявшись с бегуном в жёлтом, а затем обгоняя его, становясь лидером эстафеты. У Звёздного флота теперь есть все шансы на победу. Бегуны третьего этапа прорываются к финишу, и Сулу передаёт эстафетную палочку Джиму одновременно с жёлтой командой. Как только становится ясно, что передача прошла гладко, бегун в жёлтом, наверняка преисполненный уверенности в собственных силах, немедля пытается перейти из второго ряда в более выгодный первый и сталкивается с Джимом. Кажется, что-то не так. Джим, так глубоко верящий в собственную неуязвимость, падает без намёка на грациозность. Прежде чем все болельщики увидели происходящее, Спок и Маккой подрываются с места. К тому времени, как вся толпа охает, вулканец уже спускается по лестнице, а за ним и доктор. Инстинктивно пытаясь смягчить падение, Джим выставляет вперёд левую руку, и Спок слышит хруст за секунду до столкновения тела Кирка с землёй. Другой участник оборачивается, и его глаза расширяются, но он продолжает двигаться, и его замыкают бегуны в синем и тёмно-бордовом, которые занимают второе и третье места. Кирк поднимается на колени, и Спок слышит бормотание Маккоя: «Не вставай, Джим», кажущееся странно громким в опустившейся на стадион тишине. Вулканец почти может представить биение сердца Джима и чувствует, что тот полон решимости. Он понимает, что призыв доктора останется без внимания. (Телепатическая?) интуиция Спока оказывается права: Кирк резво поднимается на ноги, используя другую руку, и, не колеблясь ни секунды, подрывается с места, следуя за лидерами забегами на расстоянии 15.2 и 17.8 метров соответственно. Болельщики (в основном за Звёздный флот) начинают кричать так же неожиданно, как недавно замолчали. Спок и Маккой доходят до поля, пока доктор какое-то время злобно разговаривает с воздухом («Джим, вернись, идиот!»), наблюдая за тем, как Джим поворачивает на первом углу. – Не может быть такого, что он вырвется вперёд на двадцать метров в забеге на четыреста, – говорит Леонард. – Упрямый идиот. – Семнадцать и восемь, – отвечает Спок, и Джим проносится мимо, всё ещё четвёртым, но быстро приближаясь к другим. Маккой фыркает и ворчит, но, когда Джим обгоняет участника в тёмно-бордовом, становясь третьим, доктор срывается и начинает активно болеть за Кирка. Крики Леонарда и толпы перерастают в рёв в ту же секунду, когда Джим обгоняет и бегуна в голубом, занимая второе место. Чтобы догнать лидера эстафеты, нужно преодолеть всего лишь 6.2 метра. Хоть шум (и ментальный, и физический), издаваемый болельщиками, не знает себе равных, Спока вновь поражает ощущение сердцебиения Джима, когда он и бегун в жёлтом – до которого остаётся уже 4.1 метра – минуют последние сто метров эстафеты. Кирк, почти наступая на пятки лидеру забега, напрягая все мышцы отдаётся забегу с головой. – Не может такого быть, – шокировано бормочет Маккой, когда Джим равняется с бегуном в жёлтом в последние пять метров. Может. Невероятно, но болтающаяся сломанная рука Кирка пересекает черту финиша, а затем и всё его тело, за 0.9 секунд до оппонента. Болельщики взрываются победными возгласами, и Джим делает лишь один шаг за черту финиша, начиная качаться из стороны в сторону. Спок без раздумий бросается вперёд и ловит Кирка прежде, чем тот снова упадёт. Маккой бежит прямо позади и помогает осторожно опустить Джима на землю. Около них быстро собирается обеспокоенная толпа слишком громко дышащих и волнующихся. – Сделай так, чтобы все разошлись, – говорит Маккой Споку, не убирая глаз от трикодера. – И попроси кого-нибудь сходить за носилками. Спок следует указаниям доктора. После обеспечения приватности в зоне, где Леонард пытается реанимировать Джима, вулканец поручает тренеру, всё ещё шокированному произошедшим, принести носилки. Тренер мгновенно приходит в себя и тянется за коммуникатором, так что Спок считает безопасным вернуться к Кирку и Маккою. – Зачем тебе вечно нужно всё драматизировать, Джим? – говорит Маккой жёстким голосом, тем не менее, нежно поглаживая Кирка. – Ты сломал запястье, а на прошлом своём бенефисе вывихнул лодыжку. Какого чёрта ты не можешь сидеть на жопе ровно, как нормальный человек? – Я… люблю… драму, – задыхаясь, умудряется сказать Джим. – Потому что… это… сводит тебя… с ума. – Побереги силы, пацан, – отвечает Маккой, оборачивая руку Джима во временный гипс, который он достал из тайного кармашка, будто с самого начала ожидал такого исхода. – Носилки сейчас принесут, – оповещает Спок, и доктор в ответ кивает. – Ты видел… это… С..пок? – спрашивает Джим, завидев вулканца. Его улыбка больше напоминает гримасу. – Все видели, Джим, – бурчит Маккой. – Ну зачем тебе нужно было такое вытворять, – вздыхает он. – Зная тебя, ты наверняка сделал это, только чтобы привлечь к себе внимание. – Ну всё… На время поста, Боунс… я больше с тобой не разговариваю, – бормотание Джима с каждым словом становится всё тише. – Эй-эй, пацан, полегче, – говорит Маккой, с беспокойством глядя на трикодер и вручную измеряя температуру Кирка. – Боунс, позаботься о том, чтобы гипс у меня… был крутого цвета, – бормочет Джим и теряет сознание.***
Неделю Джим проводит в обнимку с костылями и ярко-розовым гипсом, благодаря доктору. Хоть Маккой наверняка выбрал цвет гипса Кирку в наказание, юноша пребывает в восторге и даже не раскаивается. – Сюда, Спок, – говорит он в следующий вторник в кабинете вулканца. – Я специально для тебя это место оставил, – он указывает на небольшой пустой участок разрисованного гипса. – Я не понимаю цели… – начинает Спок. Однако посреди своей реплики он замечает, что рот и брови Джима начинают приобретать такое выражение, которое, по наблюдениям вулканца, точно так же, как молния предшествует грому, указывает на то, что Спока назовут однобоким, двуязычным жёстким блюстителем закона и нотаций, что решительно и безоговорочно докажет то, что он упрямый «aguafiestas fresa». – Однако же я доверюсь твоему опыту в этой области, – заканчивает он, поднимая ручку, чтобы расписаться на гипсе, и видит, как морщины на лице Джима разглаживаются. Через неделю костыли оказываются ненужными, а гипс снимают, так что Джима вновь можно заметить за пробежками по тропинкам кампуса, перепрыгивающим через лужи и залетающим в здания за несколько секунд до звонка на занятия («Я никогда не опаздывал», – уверяет Спока Кирк). Благодаря всем этим переменам и катастрофам, кое-что становится ясно: Спок всё больше начинает считать Джима не временной помехой в своём расписанном по часам существовании (как он поступал вначале), а напротив, постоянной и даже (он медленно начинает осознавать) необходимой частью своей жизни.***
Интерлюдия: подробный список всего, что Спок узнал о человеческом поведении – и дорогой ценой. (заметка на ПАДДе, к которой Спок часто ссылается) 1. Джим не любит шпинат. Совсем. 2. Доктор Маккой – доктор. a. Не ракетостроитель. b. Не каменщик. c. Не шофёр Джима. d. Не счастлив в браке. e. Не профессиональный акробат. 3. Когда доктор Чапел упоминает «исключительную ауральную[4] чувствительность» кадета Ухуры, она не отсылается к вопросам образования. a. (Изначально это сбило меня с толку, так как у кадета Ухуры взаправду исключительная ауральная чувствительность, однако, на мой дальнейший вопрос мне объяснили, что это заявление содержит комедийную ценность, потому что «ауральный» и «оральный» – это слова-омофоны, в то время как «оральная чувствительность» указывает на куннилингус, что делает заявление Чапел двусмысленностью – формой похотливой игры слов, которую люди считают смешной). 4. «Лучше просить прощения, чем разрешения» напрямую относится к индивидам с карими глазами и чей рост ниже 169 сантиметров. 5. «La Bamba» – самая лучшая песня на свете. a. Не противоречьте. i. (Даже если ваше мнение отличается.) 6. Джим не низкий. (Даже если его рост меньше среднего роста для мужчин его вида). a. Если кто-то намекает на то, что он действительно низкий, не оспаривайте научную точность его ответа «Испанцы сделали нас низкими. Ацтеки были дохуя высокими». 7. Любопытство, из-за которого «Варваре на базаре нос оторвали», заставит Спока добавить несколько дополнительных уровней защиты на все его цифровые устройства. a. И запретит Джиму доступ в его кабинет, если это случится заново. 8. Ни при каких обстоятельствах не вовлекайте инженера Скотта в разговор на следующие темы: a. Инженерия b. USS Энтерпрайз c. Инженерия USS Энтерпрайз 9. Ни монологи, ни полная тишина не считаются социально приемлемыми формами разговора. 10. Когда кто-то говорит: «У меня 99 проблем, но _______ – не в их числе», у них нет буквально 99 проблем. 11. Цветная маркировка еды считается странной. 12. Если кто-то уверяет: «Ты должен быть безумцем, чтобы это попробовать», не предполагайте, что они это не попробуют. a. (Особенно, если его имя начинается на Д). 13. Музыкальный вкус кадета Сулу не является буквально преступлением (следовательно, о нём не нужно докладывать в Службу Безопасности Звёздного флота). 14. Стрижка «под горшок» вышла из моды со времён The Beatles. a. Это значит, что в данный момент она не в моде. i. Это значит, что над ней обязательно нужно глумиться. i. Если и когда над ней глумятся, это признак любви. i. А не признак необоснованной жестокости. 15. Никогда не соглашайтесь на спор с Джимом, если не желаете платить за мороженое. 16. Избегайте доктора Маккоя***
Март плавно перетекает в апрель, и мать Спока совершает своё ежегодное путешествие с Вулкана на Землю, чтобы встретиться с сыном на Песах. За последние месяцы она была восторжена его сообщениями о деятельности своих новых знакомых через их проходящие два раза в месяц звонки, вследствие чего в этом году ему впервые не приходится искажать правду до той степени лжи, которая нужна, чтобы убедить Аманду в своём благополучии, однако другая их праздничная традиция – не говорить об отсутствии отца – остаётся неизменной. Она прибыла на вокзал шаттлов Сан-Франциско вечером пятницы, в четырнадцатый день месяца Nisan, где он с Джимом встретили её на машине Маккоя (которую Джим после увеличивающихся громких жалоб доктора наконец-то починил). После того, как Спок с матерью обменялись любезностями, Джим повернулся к ней в машине, и они начали говорить на практически нескончаемом потоке испанского, в котором вулканец несколько раз признал своё имя. По наблюдениям Спока, Джим иногда говорит на испанском и когда хочет, чтобы его поняли, и когда не хочет, чтобы его поняли, поэтому вулканец решил молчаливо слушать резвый, ритмичный язык. Когда они прибывают в квартиру, Джим принимается готовить тортильи («Не волнуйся, Спок, тако кошерные»), пока Спок с матерью трепещут при взгляде на это, а затем начинают выкладывать на стол традиционные z’roa (которые они заменили свёклой), beitzah (яйца – на что Джим ухмыльнулся и подмигнул Споку), maror (горький хрен), karpas (солёные травы) и haroset (яблоки с корицей) [4]. Доктор Маккой составляет им компанию на Седер [5], и вместе они задают четыре традиционных вопроса [6] и выпивают по четыре стакана Manischewitz. – Вкус как всегда ужасный, – вздыхает мать Спока после четвёртого. – А мне нравится, – отсутствующе замечает Джим, попивая свой напиток. – Джим, это потому, что оно на сто процентов состоит из сахара, – ворчит Маккой и, пытаясь воспрепятствовать Кирку выпить больше, выхватывает стакан из его рук. – Эй! Я ради поста бросил кока-колу, а не виноградный сок! – возмущается Джим, безуспешно пытаясь достать до стакана своими короткими руками. – Джим, чёрт тебя побери, в любом случае нельзя пить кока-колу! Эта хрень – яд для организма, – ханжески говорит Маккой, подчёркивая свою мысль тем, что ставит стакан на полку подальше от Джима. – К твоему сведению, кока-колу используют для мессы в некоторых областях Мексики. Её считают священной, – отвечает Джим с намёком на превосходство, не обращая внимания на свой теперь уже недоступный стакан виноградного сока и самодовольно отпивая у Спока. – Джим, я больших лжецов, чем ты, не встречал, и всё равно не могу поверить, что ты будешь лгать о таком, – взволнованно возражает Маккой, расстроившись, что не смог забрать и стакан Спока. – Palabra de honor, – заявляет Джим, перекрестившись. – Это абсолютная правда. – Интересно, как кока-коле это удалось, – вслух задумывается Аманда. Маккой пускается в долгие объяснения о зле рекламы и пустых калорий, а Джим наклоняется к Споку и шепчет: – Боунс считает, что кока-кола – el diablo. – Я не знал, что доктор религиозен, – тихо отвечает Спок. – Нет, но это его не останавливает, – бормочет Джим. – У него действительно, по всей видимости, набожной степени паранойя, – серьёзно говорит Спок, пока Маккой объясняет его матери, что люди несут полную ответственность за смерть вселенной. Джим заливается смехом, спрятав лицо в плечо вулканца, чем перебивает речь своего соседа и заслуживает от него убийственный взгляд, а Аманда смотрит на него незнакомым ему взглядом. После того, как Кирк с доктором уходят, мать Спока садится на диван, пока тот прибирается на кухне и в столовой. – Ты ему правда нравишься, знаешь, – говорит она без повода. – Прошу прощения? – спрашивает Спок, занятый сортировкой многоразовых салфеток. – Джиму, – отвечает Аманда. – Ты ему нравишься. – Да, мы с ним друзья, – подтверждает Спок, немного сбитый с толку оттого, что его мать и так была осведомлена об этом. – Нет, я имею в виду… – начинает Аманда, а затем прерывается, долго на него смотрит – 5.4 секунды – и качает головой. – Просто… Будь осторожен с ним, ладно? Спок, теперь ещё более сбитый с толку, чем раньше, отвечает: – Это входит в мои намерения, – слегка подняв бровь, и возвращается к сортировке салфеток. Аманда вновь смотрит на него и вздыхает, а затем улыбается и меняет тему разговора на серию лекций, которую она должна дать в ВАН в следующем месяце. Спок, будучи всё ещё сбитым с толку, не возражает смене темы, между тем пытаясь разобраться в смысле неопределённых заявлений матери. Хоть вулканец и пытается анализировать их до момента засыпания, он так и не может постичь цели её предупреждения.***
Интерлюдия 2: Диаграмма мыслительного процесса Спока. (рисунок Джима, который позже сминается и с отвращением выбрасывается в урну)КАРТИНКА 1