Федотов и Завгородняя

Фихте упорно отказывался лезть в голову, а вот пустые мысли о поведении Ксении в детсаде лезли без очереди. На носу поступление в первый класс, а дочь упорно не соблюдала режим дня, а про её вечные драки с мальчишками уже все в округе знали наизусть. Вот и сейчас им пора было собираться в садик, а непослушное тельце с гордым именем Ксения наотрез отказывалось появляться в поле зрения матери. Обычно отсутствие Ксюши могло быть объяснено лишь одной причиной — она нашла себе какое-то занятие. Но специфика проживания в семье инженера и владелицы малюсенького салона красоты давала о себе знать — из игрушек только паяльники, лаки, растворы концентрированные и прочая жуть, к которым детей нельзя было подпускать даже на километр. И обычно такие затишья заканчивались в больнице… «Да где же она?» — беспокойная мысль о том, что дочь могла опять наведаться в мастерскую отца, билась набатом в голове. Отсутствие Ксюши у себя в комнате и вечная проблема открытой двери в «берлогу» Бори не добавляли уверенности. В прошлый раз дочь жуть как хотела поиграться с ножовкой отца, но Завгородний успел вырвать инструмент из рук непоседы. И теперь основной принцип семьи, которому Ксюшу учили с детства — «Доводить все дела до конца», гнал бедную женщину по комнатам огромного двухэтажного дома. В прошлый раз Бог успел отвадить Ксюшу от проблем. В этот раз не успел… — Маааам, а что ты пьёшь? — довольная, после перевязки руки, Завгородняя-младшая уже вовсю болтала ногами, сидя на больничной койке. Устало взглянув на непоседливую дочь, Ирина размашисто отхлебнула валерьянки, и, даже не поморщившись, ответила: — Лекарство, доченька, лекарство. Это же больница, здесь все пьют лекарства, — предрекая расспросы про то, какое название, вкусное ли лекарство, «а можно и мне попробовать?», женщина тут же добавила: — Оно очень горькое и тебе ни к чему его пить! — А я всё-таки хочу! Ты же пьешь! — Доча, с тобой очень сложно не запить., — как всегда ляпнул невпопад подоспевший из ниоткуда Борис. Невпопад… Какое интересное слово… Вся их совместная жизнь словно была невпопад… Молодой, статный, изобретательный… В то время, как ухажёры лазили по балконам на третий этаж ради того, чтобы спуститься с понурым видом обратно, Борис с помощью удочки, двух механизмов и своего обаяния вовсю переписывался с обладательницей красивых каштановых глаз. Располагаясь неподалёку от гогочущей толпы под окном Иры, он брал в руки листок и писал. Писал обо всем, что происходило в школе, писал о том, что в магазине газировка опять подорожала и теперь за покупками можно идти только, если в кармане завалялся лишний рубль… Она с наслаждением смотрела каждый раз, как невдалеке от орущих, перебивающих друг друга за хотя бы минуту её внимания самцов, вальяжно располагался он. Каждую среду, неизменно ровно в пять вечера, он приходил со своим белым табуретом. Он выделялся из этой толпы. Пока хулиганы и прочие личности пытались выяснить, кто круче, Борис молча писал. Она с нетерпением ждала, пока он допишет своё письмо. Его спокойные, уверенные движения каждый раз вселяли ощущение полного умиротворения. Прицепив письмо к крючку, он начинал вращать катушку, и заветный листок со скрипом поднимался. Когда любители покрасоваться удалью молодецкой прочухали, что рядом обосновался сторонник машинного прогресса, а не ручного труда, то вздумали устроить натурально крестьянский бунт. Но стоило ей бросить взгляд на толпу, быстро приближающуюся к Борису с явно не дружескими намерениями, как скопление парней сразу изменило траекторию движения. Задиры и ухажёры штурмовали её дверь с намного большим энтузиазмом, нежели советские войска Рейхстаг. Он — нет. Когда зимой она сильно заболела ангиной, Борька исчез на два дня. А после вернулся с двумя механизмами, катушкой побольше и бечевкой. Её мама часто пропадала на работе, а Ира не могла даже встать. Но «инженер», а именно такая кличка прицепилась к нему со школы, не отступал. Теперь вместе с письмами на третий этаж в бесперебойном порядке доставлялись тетрадки, таблетки и прочие признаки заботы. Один раз он даже притащил банку мёда. Но Судьба решила, что Боря затягивает с удочками, и пора переходить уже к прямому контакту. Банка летит вниз… Он странно смотрится с осколками и лужицей меда в ладони. Она топчется на месте, не зная, можно ли его пускать. Он не знает, отдать это всё ей на пороге или же зайти внутрь вместе. Судьба, устало вздыхая, подталкивает Иру к продолжению, и та начинает кашлять — надрывисто, сухо. — Что же ты вышла-то, в чём мать родила? — замешкавшийся Завгородний моментально оказывается в прихожей и захлопывает за собой тяжёлую дверь. Скинув с себя теплую куртку на овечьем меху, он начинает, не задумываясь, укутывать Ирину. — У нас очень хорошо топят, не замерзну! — её добрый сарказм одновременно и отпугивает, и расслабляет Бориса. «Она не хочет, чтобы я прикасался к ней? Точно, вот я дурак, приперся к ней с этим мёдом…» — Может, ты пройдёшь дальше, чем прихожая, или твой энтузиазм закончился на механизмах? — спросила она, заигрывающе приподняв бровь… Проснувшись, Завгородний, привычно взглянув налево, стал искать циферблат часов, но вместо него увидел милое, умиротворённое сном личико Ирины. Осколки событий начинают медленно собираться в общую картину… — Ты будешь чай? — Её спокойный взгляд из-под одеяла дурманил, успокаивая гудящую голову Бориса. Липкий страх медленно подкатывает к горлу. Неужели они переспали?! Это же позор! Ладно, он, его пацаны похвалят, но её! Её будут попрекать этим всю жизнь, а что будет происходить в школе — не сложно догадаться. Как назло, желающие завоевать сердце кареглазой красавицы решили пораньше начать осаду серенькой пятиэтажки, а воодушевившись отсутствием Бориса на своём привычном месте, развернули полномасштабный штурм. Выкрики, гогот и смех слышались громче обычного, или это из-за гудящей, как после похмелья, головы? Откинул одеяло и в голове зазвучала спасительная мелодия «ἀλληλούϊα«-(др.-греч. Аллилу́йя). Школьные штаны, порядком измятые и потертые, были на месте и ремень из бычьей кожи уверенно сидел на поясе. Тогда почему они… — Ты слишком много думаешь, — Её насмешливый тон вернул Завгороднего в мир реалий. — Мы ничем противозаконным не занимались, не переживай! — Но почему мы в одной кровати?! — Я в своей кровати потому, что хотела спать. А ты потому, что вчера принял для согрева. И меня пытался напоить, — Борису вдруг послышался укор в ее голосе: какой резкий укол в этой фразе! — Уж не знала я, что у тебя по этой части дружба в жизнь… Громкий звон стекла бессовестно нарушил хрупкую идиллию между двумя сонными учениками. Свежий порыв зимнего утра моментально поднял Ирину с кровати. Борис прыжком леопарда подскочил к окну и на автомате закрыл пустую створку. Осколки жалобно захрустели под тяжелыми зимними ботинками. Снизу послышался сдавленный крик и вздох. Выйдя на балкон, Борис встретился с нарушителем лицом к лицу — это был Арсений Коркин. Все знали о его безответной «любви» к Ирине. Как ни странно, но этот дерзкий восьмиклассник даже умудрился погулять с ней. Правда, им было в одну сторону. Был дождь. У неё был зонт. А он просто нашёл предлог. Через три дня Коркин убедил всю среднюю школу, что одиннадцатиклассница дала ему прямо там. Под зонтом и под дождём.Рома-а-а-антика. Подобно гладиатору, Арсений стоял и ждал приговора. Неспешно появившись в шубе на балконе, Ирина с презрением посмотрела на тупого, обуянного спермотоксикозом ученика. Коркин глупо улыбался, стоя снизу. — Ну, хлебушек, — Болеть с вечно распахнутым окном зимой Ирине не улыбалось: — Деньги есть? — Не-а. Я могу натурой дать. — примитивные шутки для Коркина звучали как верх ненавязчивого и грамотного заигрывания.— Спускайся, я расплачусь. — Есть идея лучше! — на свежем воздухе Борис начал потихоньку приходить в себя: — Ты должен забраться на балкон, не пользуясь лестницей! Залезешь — и платить не надо! …Рвению Арсения можно было похлопать стоя. Только настоящий глупец пытался залезть по балконам, когда с другой стороны был новенький лифт… — Какой отец, такова и еда! — грубый укол совести со стороны Ирины уже не пробивал выращенный годами панцирь Бориса. — Почему ты опять не закрыл мастерскую?! — Закрыл я всё… — Все верно, папа закрыл. — Ксюшка уже лихо размотала бинт и бегала с ним по коридору. — Это я открыла… Устало переглянувшись, Ирина и Борис, в который раз молча просили друг у друга прощения. Она — за свою вспыльчивость, а он — за ненадёжный замок…