Вы дали понять, что моя жизнь — не ваша забота.
Она была права, когда произнесла это. Но эти же слова резали слух так же больно, как если бы Тэккери без наркоза вскрывал ланцетом нарыв. Рука дрогнет, разрез скальпелем получается кривоватым — напоминает едкую усмешку на её тонких губах. Джон встряхивает головой, избавляясь от спавших на лицо волос и обводит взглядом стерильно-белую операционную. Нужно
сосредоточиться.
Сегодня он запрещает себе очередную смерть на хирургическом столе.
Но сконцентрироваться получается из ряда вон плохо, пока она стоит за его спиной и Тэккери каждым нервным окончанием ощущает ввинченный взгляд медсестры в спину.
— Сестра Элкинс, — он прочищает горло, стараясь выглядеть беспристрастным, — покиньте операционную.
— Что?
Люси застывает с иглодержателем в руках. Обводит взглядом присутствующих хирургов, которые удивлены не меньше. Очередной вдох заставляет её держаться из последних сил, но лицо всё равно заливает краской стыда и унижения. Она старается не слушать, как уважаемые господа, сидящие на трибуне и наблюдающие за ходом операции, тихо перешептываются.
— Тэк, сейчас не время… — вклинивается Бертрам Чикеринг-младший.
— Живо, — настаивает хирург.
Конечно, Люси подчиняется. Иглодержатель падает на стол, мимо медицинского лотка, и Люси шагает мимо, к выходу. Теккэри прикрывает глаза на секунды, делает глубокий вдох. Будь они одни, что бы она сказала? Хотя не важно. Важно, что теперь он рассекает кожу идеально ровным надрезом, спасая свою репутацию.
Ночь сменяет день, и в объятиях знакомой проститутки Джон окончательно забывает, с какими мыслями пришел в бордель. Сестра Люси, проблемы больницы, ноющая боль в правом подреберье — теряются в опьяняющем тумане выдыхаемого опиума. Слишком хорошо, чтобы расставлять акценты на правильном и
не правильном.
Утром же он без преувеличения — лучший хирург больницы в белых ботинках. Вдумчиво и даже тоскливо смотрит на железный замок, разделяющий их с кокаином за стеклом деревянного шкафчика. Не нужно закрывать глаза, чтобы легко представить, как мягко игла входит в вену, и наркотик молниеносно разносится по сосудам. А после становится хорошо, легко, и их дрянной мир выглядит куда лучше, чем сейчас.
Джон борется с желанием разбить стекло и забрать оставшееся себе. Но сначала торопливые шаги, а затем точеная фигурка Люси, пробегающей мимо открытых дверей, возвращают его в реальность.
Всунув руки в карманы, он направляется к выходу.
Сколько бы они ни пересекались за день, он, слишком внимательный, замечает, что она предпочитает переносить любое дело на ногах. На работу прибыла пешком, медицинские карты в сестринской заполняет стоя. Ему, как опытному хирургу, как мужчине, который был рядом и стал свидетелем её травм на лице от чужой руки, не составляет труда догадаться, в чём дело.
Он преследует Люси до общей палаты, входит следом, тихо наблюдает. Хрупкая фигурка ходит между больничными койками и проверяет состояние каждого пациента. А после останавливается напротив и смотрит на его чуть небрежный, впрочем, как и всегда, внешний вид: помятую рубашку с засученными до локтей рукавами, растрёпанные волосы, мешки под уставшими глазами.
— Сестра Элкинс, пройдите в мой кабинет. — Джон кивает в сторону выхода.
— Простите, я на минуту. — Люси вежливо улыбается мужчине с перебинтованной головой и вешает карту на металлическую спинку кровати.
В коридоре Тэкери пропускает её вперёд. Всю дорогу к его кабинету они учтиво молчат, слушая как скрипят половицы от её поспешных шагов и прогибаются под его тяжелыми.
Джон запирает за собой дверь кабинета и спускает вниз матерчатую завесу, что вызывает напряжение у Люси. Прежде подобная приватность требовалось, когда они целовали друг друга, или когда он кололся, или когда она приносила ему очередную дозу кокаина. Но сейчас их вряд ли ожидает что-то из вышеперечисленных «или». Неизвестность пробирает холодом под корсетом, от копчика до седьмого шейного. Тэккери непредсказуем, и она молча ждёт, пока он скажет хоть что-то.
Джон берет один из стульев и ставит прямо перед ней.
— Садись.
— Спасибо, я постою.
Люси бросает опасливый взгляд на стул. Её руки напряжены, сцеплены в замок.
Джон замечает, как она перебирает пальцами. Он
всё в ней замечает, даже когда она того и не подозревает сама.
— Так я и думал. — Хирург поджимает губы. — Ты мне соврала. Он не уехал, верно?
— Доктор Тэккери, если у вас нет ко мне вопросов касательно больных, тогда я вернусь к пациентам, — холодным тоном заявляет она.
— Показывай, — требует он.
— Джон!
— Давай же.
Если бы он точно так же боялся быстро принимать решения, делать, что подсказывает ему чутье, половина пациентов уже была бы мертва. И если девчонка не решается оголить для него свою задницу, которую он уже видел, целовал и ласкал, то он сделает это сам.
Она успевает споткнуться, охнуть и дёрнуться, когда он разворачивает её к столу. Его холодные руки утопают в её стерильно белых юбках, пока Джон пытается задрать их повыше. Люси сопротивляется, одёргивает ткань к низу и сбрасывает чужие руки со своих бёдер.
Тяжелое сбивчивое дыхание обоих, обоюдный гнев, напряжение, её обида. Примесь не самых приятных чувств бушует в её груди вперемешку с тихим возбуждением, где-то там, внизу живота, побеспокоенного его касаниями ко внутренней стороне бедра.
— Я сама.
Люси всё ещё смотрит на него, учащено дышит, затем мягко ложится животом на широкий стол и задирает белую юбку как можно выше, оголяя молочную кожу. Холодный воздух неприятно покалывает на исполосованных ремнём ягодицах. В голову искушающими змеями ползут грязные неприличные мысли, стоит ему дотронуться до её тела.
Джон вскользь отмечает, что сегодня она вновь надела те самые белые чулки, в которых была в свой первый раз с ним. Ягодицы тут же напрягаются, стоит ему аккуратно прикоснуться пальцами к припухшей области. Кожа в этом месте горячее, чем в любом другом.
— Каким же надо быть чудовищем, чтобы сотворить с тобой такое, — рычит он.
Её упругие ягодицы, которые он любил мять в руках, пока Люси тихо стонала на нём, теперь были изуродованы кровавыми линиями вдоль и поперек. Узнай её набожный отец всей правды, совсем бы снял с них кожу. Но Джон впредь не допустит подобного отношения к ней.
— У меня есть то, что поможет снять боль. — Он тянется к шкафчику в столе. Люси сильнее перегибается через стол и останавливает его за запястье.
— Не надо.
— Я убью его, Люси. Богом клянусь.
И он не врет.
***
Комната её дома превращается в сплошное безумие с брызгами крови на дешёвом безвкусном ковре, который купила соседка по комнате. Люси стоит у двери и отрешенно наблюдает, как Тэккери наносит удар за ударом по лицу её отца. Хочет ли она остановить его?
Нет.
Будь на месте отца кто-нибудь другой, и узнай бы он о том, что она может спокойно смотреть на подобные вещи — сказал бы в очередной раз, что такая дочь — позор для семьи. Ударил бы ещё по лицу, разбил губу. Может, потом бы повадился бить ногами. Но Люси повезло — сегодня избивают его.
Она тихо восхищается поступком Джона. Испытает настоящее моральное удовлетворение, наблюдая за беспомощностью собственного отца. Пусть попадёт в ад за свои мысли, но все они тут не без греха.
Для Тэккери, похоже, это тоже некая терапия: в каждый из ударов он вкладывает ненависть к тем, кто позволяет издеваться над другими, прикрываясь богом. Богом, который с закрытыми глазами смотрит на то, как на операционном столе в муках умирают дети. Джон отпечатывает на чужом лице зависимость к наркотикам, которую не способен одолеть, неудачи и ошибки, которые стоили невинным людям жизни.
— Хватит, Джон.
Цирковой номер с главным из Шапито мог бы продолжаться вечно. Люси нравится быть единственным зрителем их представления, но есть вещи поважнее смерти ненавистного человека, который всю жизнь только и делал, что унижал её.
— Джон... — Люси хватает его за запястья. — Пожалей руки, ты же хирург. — А после ещё тише: — Спасибо.
Слегка обезумевший кокаиновый взгляд мечется по её лицу. Джон поднимается на ноги, тяжело дышит, зачесывает волосы назад окровавленными пальцами.
— Больше он не посмеет тебя тронуть.
Напоследок бьет мужчину в ребро носком окровавленной белой туфли. А затем прижимается губами к виску Люси, берёт начатую бутылку с виски и исчезает за дверью маленькой квартирки.
Люси садится рядом с отцом на колени и, склонив голову набок, осматривает раны. Каждый судорожный вдох-выдох жертвы вырывается кровью изо рта. Люси улыбается, внимательно смотрит в испуганные глаза, медленно говоря:
— Я не хотела его останавливать. Мне нравилось смотреть, как он избивает тебя. Как хрустит твой нос. Как ты истекаешь кровью, папа. Но он хирург. И его руки ценнее твоего лица.
***
Сегодня карета скорой помощи больницы Никербокер подъезжает за пациентом без лишнего шума и сирен. Том получает доллар за услугу забрать избитого мужчину, доставить в Ник и при этом не задавать лишних вопросов. Ирландец понимает, в чём дело, и только тихо смеётся, бросая на дорогу истлевшую сигарету.
— Могу подвезти до больницы, — хрипит мистер Клири.
— Не нужно. Пусть его примет дежурная медсестра.
— Как скажете, мистер Тэккери. Вот уж дела. Медсестричка явно стоила того. — Он подмигивает, продолжает смеяться и, направляясь к электромобилю, качает головой.
Джон садится на одну из холодных ступенек крыльца, делает глоток из бутылки. Он смотрит на тихо удаляющийся электромобиль — непонятное ему чудо техники. Люси присаживается рядом. Аккуратно разгладив на ногах юбки, она прижимается плечом к плечу мужчины.
— Ты, верно, думаешь, что я чудовище. Стояла и спокойно смотрела на то, как ты избиваешь моего отца, вместо того, чтобы остановить тебя.
— Он заслужил то, что я с ним сделал. Если увижу ещё раз побои на твоём милом личике, то он поплатится жизнью за это.
— Не сомневаюсь, — соглашается Люси. Опускает взгляд ниже. — Джон, твои руки… Дай посмотрю.
Она рассматривает тыльную сторону его побитых ладоней. На косточках синяки и ранки от чужих зубов, но других повреждений нет.
Взгляд, направленный на неё — теперь мягче, спокойнее, изучает лицо. Кажется, злость в нём постепенно утихает.
— Прогнал я тогда тебя не потому, что больше не люблю. А наоборот.
— Звучит совсем нелогично.
— Напротив. Рядом со мной ты пропадешь. Не хочу, чтобы ты растеряла блеск глаз, что сводит меня с ума.
Слова его — как острая игла шприца. Но Люси не боится игл, как и не боится его опасения сгубить её. Только ей решать, как распоряжаться своей судьбой. Лучшего она и не желает.
— Не растеряю, — спокойно, но уверенно заявляет Люси.
Она кладёт голову ему на плечо и прикрывает глаза. Может быть только с ним она начала по-настоящему жить. Видеть и ощущать мир по-новому. Пусть не так идеально, как ей представлялось, но это чего-то да стоит. Джон, как ей кажется, совсем не замечает, что и медицина стала ей куда интереснее.
Сестринский чепчик щекочет ему щеку, пока она прижимается сильнее к плечу.
Джон думает, что их отношения такие же губительные, как раковая опухоль. Вырезать — они умрут, не вырезать — исход примерно тот же. Жалкие попытки отказаться от Люси с треском провалились. Больной при смерти.
Тишину нарушает нервный смешок. Джон глотает остатки алкоголя и даёт заключение после тщательного обследования зависимости:
— Похоже, нас ждёт рецедив.
