***
Есть всё же что-то волшебное, умиротворяющее и таинственное в долгих поездках на машине. Ведь действительно интересно во все глаза следить за ежесекундно меняющейся картинкой за стеклом окна, чтобы уж точно не упустить из виду ничего важного: а вдруг из леса, словно бы из диснеевской сказки, выйдет величественный, внушающий одним своим видом царственность и уверенность, красавец-олень? Свежая привычка тоже хороша: во всё горло подпевать какому-то безымянному певцу на только что выдуманном языке, утопая в идиллии момента ровно до тех пор, пока голос вкрай не сорвётся и вместо звуков из глотки не начнут выходить булькающие звуки. А потом обязательно закинуть в рот мятную жвачку лишь только для того, чтобы охладить ноющее и пылающее праведным огнём горло. Кенма вообще-то сам не заметил, как в какой-то момент своей жизни полюбил долгие приключения на колёсах так же сильно, как он искренне и пламенно любит пушистых котят, зелёные яблоки и Куроо. Последнее, несомненно, главная часть любого угла жизни Козуме. Плюс сто очков жизни ему за обволакивающий все внутренности голос и проникновенный взгляд, и ещё двести плюсиков за футболку с инопланетным роботом-гусем, по-цыгански выторгованную для Кенмы на каком-то рынке за пустяковую цену. В принципе, если хорошенько напрячь извилины, то можно прийти к выводу, что жизнь слишком уж прекрасна. Необыкновенное удовольствие наблюдать за тем, как расслабленно, но тем не менее предельно внимательно ведёт машину Куроо — это верх любого затейливого времяпрепровождения в машине. То, как он кусает свои губы на местах дороги с ямами, как надрывает горло в попытке достать верхнюю ноту из песни «I will always love you», как шутит про то, что уйдёт работать на эту трассу, если Бокуто приедет раньше, чем они. Всё это — сплошное блаженство. — Чёрт побери, жарко. Кинь в меня резинкой. — Куроо просит навеселе, не уточняя, о какой из трёх резинок идёт речь. И верно — его котёнок сам додумается, не маленький уж. — Обойдёшься, — Кенма подтягивает под себя ноги, чтобы тотчас закинуть их вперёд на пространство меж панелью управления и лобовым стеклом, — Я отправлял тебя к парикмахеру? — Отправлял, — соглашается Куроо, сдерживая гаденькое хихиканье. — Ты сходил к нему? — Не-а, — машину немного трясёт: не то от откровенного хохота Тетсуро, не то от зачастивших мелких камушков. — Вот и терпи свои патлы, а резинку я тебе свою не дам. Куроо смеётся оглушительно и искренне, буквально сотрясая фигурки танцовщиц и пустые банки из-под пива своей громкостью. Кенма прячет ухмылку в волосах. Вот заснёт паршивец, там-то его и лишат волосяной девственности. Наверное, стоит ещё и Акааши подключить, он-то с удовольствием согласится отрезать Куроо его чёлку: ещё на первом курсе старшей школы Кейджи хотел писать докладную работу на тему «Есть ли жизнь (второй глаз) внутри Куроо Тетсуро?» Так, к слову, верный ответ: нет. — Тогда передай другую резинку. — Нет, Куро, мы не будем заниматься сексом на трассе в адское пекло, к тому же, с риском подхватить клеща или лесную белку. — Кенма говорит серьёзно, но подрагивающий в приступе смеха голос выдаёт с потрохами, поэтому, отдышавшись, он продолжает: — Я передам, но только с условием, что ты не уйдёшь работать на эту трассу, если Бокуто и Акааши уже на месте, — в ответ Кенма получает красноречивое молчание. И лишь спустя пять минут бойкота Куроо находится с ответом. — Но мне же так пойдёт мини-юбка, — Тетсуро мечтательно вздыхает, — И сетчатые колготки… Только представь, Кенма, высокие каблуки, сетка на ногах, а на голо… Козуме не выдерживает и швыряет в открытую пасть своего парня огромный кусок пережёванной жвачки. — Ты идиот, Куро. — Твой идиот. — И я тоже идиот, — Кенма открывает окно, потому что дышать становится слишком. Слишком жарко, слишком весело, слишком трудно. Куроо его, если честно, понимает. — Такие вот мы с тобой красоточки-идиоточки, — на горизонте появляется блестящая синяя лента океана, — Но колготки я всё равно куплю. Кенма хочет обречённо вздохнуть, но вместо этого упорно делает вид глухонемого деда. Если Куроо купит себе сетчатые колготки, то заодно и потеряет свою мизерную меру стыда окончательно. Боже, просто спаси и сохрани, не дай умереть от инфаркта в этот уикенд.***
Подъехав к месту встречи, Кенма обречённо взвыл: на парковке виднелась старенькая, покрытая мелкими царапинками, машина Бокуто. Сам владелец, сверкая двухцветной шевелюрой, стоял немного поодаль с видом гордого павлина. Наверное, подумалось вдруг Кенме, Акааши всё-таки сдался и купил ему те плавки с Микки Маусом. Рука сама тянется сделать фейспалм, потому что относительно недавно Куроо купил себе точно такие же, но розовые и с Мини Маус. Наверное, вечером стоит поговорить с Кейджи о тяжёлой жизни рядом с этими взрослыми детьми. — Хочу побыстрее рассказать им о своих планах, — Куроо барабанит пальцами по рулю, — Вот бро меня поддержит, а потом мы с ним поймаем медузу и подкинем её в рамэн Тсукки, когда приедем обратно в Токио. Кенма водит рукой под своим креслом, собирая остатки арахиса в острой панировке со вкусом барбекю. Куроо слепо открывает рот, чтобы получить свою дозу позднего завтрака, но его просьбу демонстративно игнорируют. — Я подкину тебе в трусы краба, если ты не прекратишь выдумывать такую ерунду. — Замётано. Машина тормозит на пустынной парковке недалеко от входа к прибрежной зоне. Куроо обычно паркуется умело и до ужаса чётко, но сейчас выходит больно уж резко и страшно: машину заносит то влево, то вправо, то вообще кругом. Наверное, не стоило пересматривать «Форсаж» перед этой поездкой. Теперь Куроо ещё недели две будет корчить из себя крутого автогонщика, пока ему не надоест, или он не посмотрит какой-нибудь другой киношедевр. Страшно, очень страшно. Хотя огромная тара сырного попкорна, несомненно, стоила этого всего. — Брокуто! — бесстыдник оставляет дверь нараспашку и бежит к Котаро наигранно медленно, с раскинутыми руками, словно Алекс из «Мадагаскара». — Бро-о, — если Куроо типичный Алекс, то Бокуто — Марти. Ко всему прочему, он такой же чёрно-белый, пусть и не в полосочку. И раздражает своей невинностью вперемешку с фантастической дикостью-крутостью так же, как и та зебра из мультфильма. Они визжат, как маленькие дети, стукаются кулачками и на ходу придумывают какой-то очередной лютый ритуал с множеством щелчков и хлопков, но толку от этого ноль: всё придуманное забудется уже через пятнадцать минут. Кенма вздыхает, наблюдая за картиной цирка у машины Бокуто, а затем выходит на улицу со своего нагретого сиденья. — Где твоя сиделка? — выдаёт он вместо слов приветствия. — В смысле? — Котаро недоумённо хлопает глазищами, прижимая растаявшего Куроо к себе под мышку. — Отвечать вопросом на вопрос невежливо, — Кенма осматривает площадку их остановки, — Акааши где? — Спасибо, что напомнил! Я запер его в багажнике по его же просьбе. Кенма ничуть не удивлён этому факту, более того, он верит, что эти слова — чистая правда. Поэтому даже не смотрит вслед уходящему к своей машине Бокуто, а лишь прислоняется лбом к груди ржущего Куроо и протяжно завывает, за что получает порцию успокаивающих поглаживаний по своей голове. — Я надеялся, что про меня забыли, — через какое-то время Акааши подходит к улыбающемуся Кенме и неловко обнимает, шепча тихо-тихо: — Предлагаю выпить сегодня втихаря за все невзгоды и страдания. Кенма шепчет ещё тише: — Только за твой счёт. — молчит пару секунд, а затем добавляет, — Я, кстати, привёз тебе плюшевую чёрно-белую крысу и игрушечный ножик. Акааши заговорщически благодарно кивает и отходит здороваться с взбудораженным Куроо. Они пожимают друг другу руки и по-братски обнимаются, рассказывая последние новости своих семейных кружков. Словно два пенсионера, ей-богу. Котаро тем временем, отобрав обе связки ключей с брелоками-мячиками у сентиментальных друзей, ушёл переставлять машины в нормальное место. Чем ему не угодило нынешнее — только чёрту известно. Может, открытостью парковочного места, а может и тем, что летнее солнце упрямо бьёт прямиком в лобовое стекло. Впрочем, думать о мыслях Бокуто равносильно первому выстрелу — обязательно в голову — на дуэли. — Котёнок, — когда Акааши отходит за филином, Куроо ловит Кенму в медвежьи объятия со спины, — Хочешь я куплю тебе фотографию с обезьянкой в одежде? — У меня есть свои обезьянки, — Козуме смотрит на то, как трепетно Акааши сдувает крошки от сухариков со рта своего совеня, — Целых две на выбор. Он чувствует на своём бедре большую, сжимающую кожу под летними шортами с уточками, руку Тетсуро и утробно урчит, плавясь от прикосновений. — Тогда, может, ты хочешь сбежать? — Бокуто на фоне закидывает Акааши на машину и самозабвенно целует, напрочь забыв про приличия и ждущих друзей, — Мы можем взять с них пример. — Я хочу к берегу, — Кенма разворачивается лицом к захватчику и убирает чёрные, как смоль, волосы со лба, — Мне срочно необходимо утопить тебя в воде. — Зачем? — Чтобы не ушёл работать на трассу, Куро. — Ты теперь мне всю жизнь будешь это припоминать, да? Я не уйду. — Но ты можешь и хочешь. — Не хочу. — Хочешь. — Нет. — Да. — Бесишь, — Куроо сдаётся и уходит к визжащему Бокуто. Кенма улыбается, поправляя сползшие шорты, и идёт следом за своим котом, который уже успел оседлать спину Бокуто, крича какие-то, вероятно, крайне неприличные ругательства на латыни и указывая прямой рукой на пляж.***
В руках у Кенмы цветастый зонтик и доверху набитая корзинка с покрывалами и прочей ерундой. Кажется, там точно должен валяться сдутый пляжный мяч и колода игральных карт. На самом деле хорошо было бы сыграть на желание и выиграть у Куроо его идиотскую панамку с рождественской гирляндой: он напялил её, включил пёстрые огоньки и сидит теперь на плечах у Котаро, орёт прохожим новогодние поздравления и каламбуры. Бокуто ему поддакивает и желает всем счастливой Пасхи под смеющийся взгляд Кейджи. Однако вместо карточных игр эти охламоны наверняка потащат играть в пляжных волейбол двое на двое. Козуме вообще-то не против трагически умереть от жары на руках у рыдающего и орущего «это всё моя вина» Тетсуро. Куроо, к слову, и орёт, но не из-за смерти любимого человека, а из-за того, что лампочки в несчастной панамке перестали гореть: «вы потеряли главную звезду на этой ёлке, детишки, прощайте». Всего лишь села батарейка, но, однако, искать магазин с ними — долго, а слушать рёв Куроо — невыносимо и смешно. Прохожие недоумевающе смотрят и решительно обходят стороной, чтобы ненароком не оказаться в плену у этих странно выглядящих молодых людей. Развелись тут всякие фрики, отдыхать спокойно не дают. — Мои соболезнования, — лицо у Бокуто темнее ночи, траурнее траура. Тетсуро только горестно всхлипывает и предельно осторожно укладывает своё крохотное сокровище в кармашек розовых шорт. Трагедия воистину уровня Куроо Тетсуро. Кенма тяжело вздыхает: ночью купит ему батарейки, лишь бы только не рыдал в подушку (а он наверняка будет). Акааши, словно читая мысли Козуме, поддерживающе стучит по плечу и на всякий случай забирает из рук зонт. Не нужны им драки на шпагах сейчас. Задача вообще предельно проста: дойти, наконец, до пляжа и отдохнуть по-человечески. — О боги, — Куроо сползает с плеч друга и, открыв в изумлении рот, смотрит на громадную вывеску «Fairy», — Бо, я передумал. Не хочу быть звездой, я хочу стать феей… — Чёрт, бро, я тоже, — они вдвоём, не задумываясь ни о чём совершенно, бегут, сверкая пятками, делать фотографии в больших крыльях и блестящих нарядах. Теперь их ни за что не оттащить оттуда, до тех пор, пока они не сделают миллиард фотографий в разнообразных платьицах. Кенма улыбается, прячет смех в выбившихся из хвоста волосах. Куроо наверняка отдаст ему все получившиеся фотографии в отдельном, свежекупленном альбоме. Акааши, смеясь в открытую, уходит в соседний ларёк за пиццей и холодным лимонадом, оставляя Кенму стоять на улице под адским солнцем. «Ты должен был бороться со злом, а не примкнуть к нему» — думает Кенма и смотрит на позирующих за стеклом экс-капитанов в красно-чёрных платьях. Ощущение такое, что кожа начнёт плавиться под лучами ультрафиолета. Однако это ощущение компенсируется остальной частью пляжа: воздух, идущий с океана, приятно ворошит волосы, а визг планирующих чаек не даёт целиком забыться и уйти в полуобморочное состояние. И вообще тут царит сказочная атмосфера. Так и хочется лечь на манящий, золотистый песочек, зарыться в него пальцами ног, наслаждаясь ослепительно голубым небом над головой и необычайно синей водой впереди. Наверное, Кенма даже будет не против, если его затащат в воду: больно уж манит своим блеском и ощущением прохлады. Из раздумий его достаёт крик Бокуто — чёрт, почему они так быстро? — Я забыл солнцезащитные очки в машине, — Котаро грустно смотрит на довольное лицо Куроо в тёмных очках, — Бро, ты так круто выглядишь в них. — Это не мои, — на плечо Кенмы упала тяжёлая рука, — Но в своих с котятами и бисером я выгляжу ещё круче, бро. Кенма довольно щурится и отбирает вещь у Тетсуро. Тот не сопротивляется, но красноречиво лыбится: «да-да, котёнок, можешь забрать не только очки, но и…» Додумать не даёт запах свежей пиццы и ультразвук, исходящий из глотки Бокуто. — Чур моё! — он выхватывает коробку из рук своего парня и убегает по песку к воде, а Куроо, истошно крича и запуская в него валяющиеся на пути ракушки, бежит следом. Пицца, кстати, выпала из коробки ещё где-то на полпути к океанской воде, но этой парочке всё равно. Свинюшки. Лишь бы побегать и покидать в друг друга песком, да грязью. Акааши грустно посмотрел на кроваво-колбасный след и сел в тени. — Тысяча йен на ветер. — Кенма сочувствующе гладит бедного Кейджи по голове. Ну ничего, они ещё отомстят им ночью, а пока можно просто расслабиться и прочувствовать относительную свободу. Абсолютно бешеные Бокуто и Куроо бегают до тех пор, пока все шорты не оказываются насквозь мокрыми и обтягивающими. После они тупо ходят модельной походкой по влажному песку, делая комплименты своим задницам. Поправочка: Котаро ещё восхваляет причёску Куроо, в которой внезапно оказалась чудесная корона из завитой ракушки, а Тетсуро, шлёпая друга по спине, восхищённо воркует над его обмазанным в глине прессом. Кто-то свыше точно благословил их на невинную дурашливость и вынужденное слабоумие. Вот только отдыхающих жалко — они боязно собирают вещи и перемещаются подальше, когда пара шальных императриц подступает к ним всё ближе и ближе. — Как вам куроорт, девочки? — Тетсуро неожиданно садится рядом с Кенмой на полосатое полотенце и встряхивает мокрой головой, словно собака после дождя, обдавая всех вокруг солёной водой. — Куроолесите вы, — Козуме отодвигается, Акааши вовсе встаёт и уходит к плескающемуся в воде Бокуто, — А стыдно нам. Куроо беззлобно смеётся и пододвигает Кенму к себе обратно, обнимая так, словно тот одновременно и самое ценное богатство на свете, и самая хрупкая вещь в мире. Он целует его волосы, особое внимание уделяя чёрным, отросшим корням, которые нежно любит называть «выползающим мозгом». Кенма шепчет «фу» и улыбается ярко-ярко, вероятно, пытаясь затмить пылающее солнце. Пятьдесят оттенков контрастов Куроо, честное слово. Смотря на то, с какой заботой — во взгляде и движениях — Кейджи укутывает Бокуто в махровое полотенце, невольно просыпается чувство жгучей любви к таким вот моментам жизни. Рядом сидит Куроо, греющийся под боком у любимого и иногда вставляющий свои ехидные комментарии на происходящее вокруг; в забытой корзинке около другой руки валяется открытая пачка ментоловой, невообразимо освежающей жвачки и прохладная, купленная Акааши, клубничная газировка из соседнего ларька. Кенма думает, что жизнь прекрасна, и уже уходящее солнце кидает ему в ответ лучи согласия.***
Когда небо окрасилось в ярко-алый цвет, и большая часть пляжа поспешно ретировалась, Куроо решил напялить свои выдающиеся розовые плавки с Мини Маус. И слава всем богам, что Бокуто ушёл под ручку с Акааши обратно к машине под предлогом боли в животе. Ага, да, скорее из-за боли под животом. Куроо с Козуме знают истинную причину их спешного побега, поэтому и остались вдвоём на практически безлюдном пляже доживать остаток вечера, наблюдая за уходящими людьми и угасающим солнцем. — Котёнок, — Тетсуро встал в позу бодибилдера прямиком перед носом ошарашенного Кенмы, — Как тебе? — Они тебе малы, Куро. — Просто я вырос за два дня, — улыбается так нахально, что Кенма не выдерживает и подскакивает на ноги, цепляясь за грудь самодовольного болвана, как за стальной турник. — Вчера вечером на парковке я этого не заметил, знаешь ли. Кенме кажется, что Куроо подавился воздухом. Ему не кажется. Подавился так, что в глазах появились слёзы. — Идём, — экс-капитан резко хватает парня за руку и упрямо тащит к воде. — Зачем? — Выбери один вариант из двух моих объяснений: мы либо берём пример с диких сов, либо я просто доказываю тебе, что действительно вырос, — Кенма не отвечает, но и не останавливается. Захотел бы — остановился бы ещё в самом начале пути. Куроо не насильник и не маньяк, прихоти своего котёнка привык исполнять. Где-то на середине пути его подхватывают под бёдра и начинают неистово целовать плечи, шею, губы. Кенма тонет в прикосновениях Куроо, он теряется, словно маленький и сломанный космолёт в межгалактическом пространстве. Теряет управление ещё на самом подъёме к вершине взлётной полосы. Сигнал «сос» не спасёт тонущий в потоке мерцающих звёзд космолёт. А потом ледяная вода обжигает током бёдра, спину, руки. Тетсуро шепчет пошлости на ухо, смешивая их с нежным прозвищем «котёнок», он обещает наказать за непослушание, неповиновение и за мусор в машине. А потом — отпускает со своих рук, и Кенма едва ли успевает сориентироваться, чтобы ноги дотронулись до дна — его нет, Куроо затащил специально подальше. Гори в аду разница в росте. — Я покажу тебе фокус, — чертяга скрючивается и через минуту возни достаёт свои розовые плавки, отбрасывая их куда подальше, — Та-да-а. — Куро, — Кенма подплывает обратно, снова обхватывая длинными ногами бёдра парня, — Как ты пойдёшь обратно без трусов? В ответ — демоническая ухмылка. Козуме хрипло смеётся, отдавая свою шею на истязание губ Тетсуро. Всё верно, они ещё долго не выйдут отсюда. Люди успеют покинуть пляж. Зато они оставили свой след в истории Тихого океана. Но потерянные навек трусы Куроо всё же немножко жаль.***
Кенма любит разглядывать дорожку красных, отливающих синевой, засосов на шее у верного товарища Кейджи; любит смеяться с бешеных выходок Бокуто, а потом пальпировать икеевскую чёрно-белую крысу вместе с Акааши; любит оглаживать края синяков от сильных пальцев Куроо на своих бёдрах. Кенма любит сидеть у окна и следить за мельтешением зелёных крон разнообразных деревьев; он обожает слушать неземное пение своего кота, думая о том, что ему бы пошло быть рок-вокалистом; ему нравится до жёлтых кругов перед глазами жевать одну мятную резинку на двоих. Кенма любит долгие поездки на машинах вместе с Куроо так же сильно, как он любит их сдвоенную жизнь.