не забывай, кто ведёт в танце

Ранним утром улицы города были непривычно пусты. С каждым мелькающим мимо районом, с каждым дорожным знаком Аббаккио всё сильнее ощущал подступающую к горлу тошноту. Боль в теле давно притупилась, лишь изредка напоминая о себе бьющим в мозг спазмом, а голова будто превратилась в банку с грязью, и мысли в ней — тягучие, вязкие — медленно варились внутри, постепенно закипая и вываливаясь за край черепной коробки. Силой воли он запретил себе думать о том, что ждёт его дома. Дом. Место, где он прожил несколько лет под крылом Буччеллати; человека, приютившего безнадёжного, пропащего пьяницу и единственного, кто хоть немного поверил в Леоне, когда от того отвернулся весь белый свет. Сейчас Бруно даже не подозревает, какие новости принесёт с собой его подчинённый. Никогда ещё Аббаккио не проваливал миссию с таким треском: да, он много раз лажал, терял время, получал раны во время битв, но чтобы убить цель, которая должна была остаться в живых… Машина вдруг подскочила на чёрт пойми откуда взявшейся кочке; Леоне по инерции швырнуло в сторону. Он почувствовал, как лямка ремня безопасности впилась в плечо, а в бок упёрлась чужая ладонь. Только сейчас Аббаккио вспомнил, что ехал не один: Джорно, дремавшая на сидении рядом, мгновенно встрепенулась и, сонно оглядываясь по сторонам, встретилась с ним взглядом. Они не разговаривали с того самого момента, как сели в автомобиль. Леоне не нашёл в себе сил сказать ей хоть слово; да и что он мог сказать? Тот грязный ублюдок почти их прикончил. И то, что он пытался сделать с Джорно… От злости Аббаккио стиснул зубы; так сильно, будто хотел их сломать. Он не смог ей помочь. Ничем. Отвернувшись, Леоне посмотрел на себя в зеркало заднего вида. Собственный взгляд казался чужим: вместе пустоты и вечного уныния там таилось что-то тёмное, непривычное. Что-то… живое. Когда они затормозили у дома, солнце взошло окончательно. Леоне подался вперёд, глуша двигатель машины; помедлив, он отпустил руль, в который ранее вцепился мёртвой хваткой. Как и Джорно, Аббаккио не предпринял попытки выйти. Сначала нужно было решить, что они скажут Бруно. Точнее, чего они не скажут. — Слушай, — начал Леоне, глядя ровно перед собой. — Говорить буду я. Ты молчишь. Если Буччеллати… Сглотнув, он повернулся к ней. Джованна не сводила с него внимательного взгляда. Слушала. Аббаккио продолжил, смотря в голубые глаза: — Если Буччеллати прикажет говорить тебе, то вали всё на меня. Я был за главного, поэтому тебя он не тронет. Не тронет. Её. Леоне, предположительно, он размажет по полу, и это при самом позитивном сценарии. Но лучше так, чем Аббаккио снова придётся лицезреть, как Джованну бьют и ощущать свою сраную беспомощность. Джорно достаточно натерпелась за ночь. А Буччеллати — в этом не было сомнений — не остановится на порицаниях и криках. Не дожидаясь ответа, Леоне, распахнув дверцу, вышел из машины; он оглядел себя: привычная одежда давно заменила пропитанный кровью костюм, и сейчас он выглядел вполне цивильно. Выдавали его только синяки: начиная от расцветших на лице и шее, и заканчивая всеми остальными частями тела, до которых смог дотянуться Кавальканте. Ладонь, помеченную сигаретными ожогами, Аббаккио спрятал в карман. Он подождал, пока Джорно, покинув автомобиль, встанет рядом с ним. На рукаве почувствовалось слабое давление: обернувшись, Леоне увидел вцепившуюся в него чужую руку. Ничего не сказав друг другу, они вошли в дом. Пустая гостиная, обычно источающая атмосферу хрупкого уюта, сейчас неприветливо скалилась острыми углами. Леоне невольно вжал голову в плечи при звуке собственных шагов; казалось, что всё вокруг кричало о провале задания, а скрип половиц под подошвами ботинок осуждающе визжал ему в уши. Дверь кабинета Буччеллати выросла перед ним, словно монолитное надгробие. Вздохнув, Аббаккио занёс ладонь, чтобы постучать — тёмная ткань рукава натянулась под чужими тонкими пальцами. Деревянный звук разнёсся по коридору; откуда-то из глубины кабинета послышался приглушённый голос: — Войдите. Помедлив, Леоне нажал на прохладную ручку. Дверь толкнулась бесшумно, без малейшего скрипа; в залитой солнечными лучами комнате, на дорогом кресле восседал Бруно. Он был не просто бледным — его лицо посерело, отдавая нездоровым оттенком. Бумаги на письменном столе возвышались чуть ли не на уровне его головы; Сам Буччеллати, зажав стационарный телефон между плечом и ухом, не переставал перебирать документы. — Нет, синьор, — отрезал он в трубку, кивнув в сторону Аббаккио и Джорно. — Вы не будете покупать здание в этом районе. Сделав шаг, Леоне ощутил, как Джованна отпустила его, убирая ладонь. Они прошли вперёд; Буччеллати, не глядя, указал на кресла перед столом. — Я уже уведомлен о ваших долгах перед организацией, — интонации с убийственными нотками прорвались сквозь его речь. — На вашем месте мудрым решением будет передать Passione половину заведений, что у вас есть. Сейчас мягкая спинка кресла для Аббаккио чувствовалась обивкой гроба. Взяв трубку в руку, Бруно отчеканил: — Считайте это последним предупреждением. Телефон с лязгом приземлился в выемку корпуса. Устало размяв шею, Бруно наклонился вперёд, опираясь на локти. Он обвёл непроницаемым взглядом Леоне и Джорно, но в следующий миг выражение его лица внезапно потеплело. Махнув рукой, Буччеллати расслабленно произнёс: — Хорошо, что вы вернулись. Хотя бы одной проблемой меньше. Вцепившись в деревянные подлокотники, Аббаккио мельком глянул на Джованну: та не сводила остекленевших глаз с капо, будто загипнотизированная. В отличие от Леоне, она действительно выглядела спокойной и вполне уравновешенной. Сейчас Джорно совсем не походила на ту сутулую фигуру, сидевшую на дне окровавленной ванны. Что ж, хорошо. Леоне был готов пожертвовать сохранностью своего лица и целыми костями, чтобы так оно и оставалось. Внезапный звонок телефона нарушил повисшее молчание. Поморщившись, Буччеллати выпрямился и, раздражённо схватив трубку, бросил: — Слушаю. В телефоне раздался невнятный шум чужого голоса. По мере того, как на другом конце провода говорили, спина Бруно становилось всё прямее и прямее. В какой-то момент Буччеллати стал похож на окаменевшую статую — тронь пальцем и почувствуешь холод мрамора на коже. Он поднял голубые глаза, и тогда Аббаккио понял: ему докладывают о случившемся ночью. Возможно, прямо из особняка. Леоне почудилось, что вокруг его собственного позвоночника обвивается змея и, сжав гибким телом шею, впивается клыками в открытую глотку. Черты лица Бруно заострились, походя на страшную белую маску. Вдавив пальцы в трубку, он одними губами прошептал: — Понял, — на его носу показалась маленькая морщинка, будто Буччеллати хотел оскалиться. — Я разберусь. Дайте мне сутки. Из динамика снова полилось бормотание, но Бруно, закрыв глаза, одним резким движением повесил трубку. Глубоко вдохнув, он грациозно поднялся с кресла и, посмотрев сначала на Джорно, потом на Леоне, неожиданно деликатно спросил: — Кто из вас это сделал? На мгновение кабинет накрыло оглушительный тишиной. А потом телефонная трель в который раз резанула по ушам, разрываясь в непрерывном звонке. Внезапно дёрнувшись, Буччеллати схватил контактный провод и, сжав губы, резко вырвал его из корпуса. Он одним движением кинулся вперёд, скидывая вместе с телефоном половину содержимого стола. От грохота и звона предметов Аббаккио невольно вздрогнул; листы бумаги взметнулись вверх и, крутанувшись в воздухе, приземлились прямо у его ног. Медленно выпрямившись, Бруно сжал кулаки так сильно, что у него побелели костяшки. Тем не менее, он так же ровно спросил: — Кто из вас, — голубые глаза изучающе скользнули от Леоне к Джорно. — Убил его? Только сейчас Буччеллати внимательнее всмотрелся в их лица; его взгляд вперился в побитое лицо Аббаккио. На удивление, Леоне не почувствовал внутри ни капли страха — Бруно всегда судил по справедливости и, что бы ни произошло в следующие минуты, это будет заслуженно. Отпустив ручки кресла, он выпрямился; короткий вдох позволил сделать маленькую передышку перед тем, как открыть рот и признаться. И Аббаккио, облизнув губы, сипло пробубнил: — Я… Он не успел продолжить фразу. Справа от него раздался протяжный звук: по половицам тяжело проехались деревянные ножки. Джованна, встав, застыла, не сводя глаз с капо; она словно зеркалила его позу: сжатые кулаки, вздёрнутый подбородок и напряжённая спина. Леоне только и мог, что протянуть руку в попытке остановить, но Джорно его опередила. — Кавальканте погиб от моей руки, — просто сказала она. Слетевшее с её губ признание будто хлестнуло Аббаккио по пальцам, заставляя опустить ладонь, внезапно заболевшую в месте ожога. Отчего-то из нутра всплыла неприятная дрожь: так он чувствовал себя в детстве, когда разбил чашку из свадебного сервиза родителей, или когда сидел в зале суда, слушая сторону обвинения и опустив лицо. Неизбежная, сводящая с ума тревожность карабкалась по трахее вверх, к мозгу, цепляясь острыми когтями в мягкие стенки горла. Почему Джованна делает это? Они договорились. Они, чёрт возьми, договорились, и Аббаккио сказал ей молчать. Ошарашенно глядя на её упрямый профиль, Леоне вдруг вспомнил: тогда, в машине, она ему не ответила. Не согласилась. Если бы не плачевность ситуации, он позволил бы себе незаметную улыбку — несмотря ни на что, Джорно не собиралась его слушаться. Но Аббаккио не улыбался. Вместо него это сделал Бруно: его рот скривился в почти что истеричной усмешке. Неторопливо обогнув стол, Буччеллати отрывисто кивнул, принимая чужой ответ. А ещё через секунду Леоне подавился собственным вдохом, не имея возможности двинуться от налетевшего на него ужаса. На его глазах Бруно одним рывком, как хищный зверь, бросился вперёд. Он схватил Джорно за волосы и, вцепившись пальцами в сияющую золотую копну, со всей силы дёрнул её вниз. От неожиданности Джованна пошатнулась; под давлением чужой руки она влетела лицом в столешницу, разбивая нос о твёрдый дубовый угол. Ком из колючей проволоки, застрявший в глотке — первичная реакция на акт жестокости. По крайней мере, Леоне так считал до той самой роковой ночи. На самом же деле мозг не сразу осознает травмирующее событие; секунды идут, а единственное, на что ты способен, это дышать. Тяжело, с натугой и хрипом. Только потом, когда разум, наконец, проанализирует происходящее, приходит боль. Она гнездится в груди, собираясь в терновый узел, и колючими слезами подползает к глазам, словно пытается выдавить их с той стороны черепной коробки. Да, он видел это раньше. Слишком хорошо помнил, как выглядит невыносимая бледность лица и какой страшный контраст с этой белизной делает красная кровь. И, прямо как тогда, Леоне был беспомощен. Настолько, что ему вдруг захотелось по-настоящему, как ребёнок, заплакать. Вопросов больше не было: он действительно проклят. Обречён, как застывшая в барельефе статуя, наблюдать за чужими страданиями, не способный что-то изменить. Только когда Джорно, не в силах совладать с болью от удара, сползла вниз, в голове у Аббаккио что-то щёлкнуло. Рефлекс, инстинкт — ему было плевать. Он кинулся вперёд, протягивая к ней ладони в попытке закрыть, спрятать; что угодно, лишь бы следующий удар пришёлся по нему, не по ней. Заметив это, Буччеллати холодно сощурился; взявшийся из ниоткуда Sticky Fingers обрубил на корню любую возможность противостоять: застёжка-молния расстегнулась на плече у Леоне, отделяя его руки от тела. Будто они и не покидали особняк. Достаточно закрыть глаза, и можно увидеть их лежащими на полу в бумажной комнате. И сейчас, глядя, как Буччеллати садится на корточки перед уткнувшейся в ковёр Джорно, Леоне снова, как тогда, пополз вперёд, к ней. Он вытирал собственным лицом пол кабинета, пока Бруно, нагнувшись, схватил Джованну за воротник огромной футболки. — Если не хочешь получить во второй раз, — брезгливо морщась, прошептал он и встряхнул её, как нашкодившего котёнка. — То проваливай. Сейчас же. Спустя мгновение Бруно выпустил ткань из рук. Джорно шмякнулась разбитым носом в паркет; её лицо стремительно заливало кровью. Опираясь на дрожащие локти, она приподнялась. Леоне заметил, как острый подбородок, запачканный красным, дёрнулся в его сторону, но Джованна, совладав с собой, всё же сумела встать, схватившись за корпус стола. Она не стала ждать, пока Буччеллати опять ударит её, и стремительно вышла из комнаты, прижимая ладонь к лицу. Мутным взглядом Аббаккио смотрел ей вслед; послышались гулкие шаги, и перед ним возникли две белые штанины. Гневно засопев, Бруно толкнул его плечо кожаной туфлёй и, наконец разжав ладонь, вдруг уселся на Леоне сверху. Вес его тела выбил из груди весь воздух; аккуратные пальцы угрожающе сдавили горло, и Бруно, безжалостно глядя на Аббаккио, буднично произнёс: — У тебя есть тридцать секунд, чтобы объяснить, — слова впивались в сознание похлеще ножей. Буччеллати не стал утруждать себя продолжением фразы; и так понятно, что через половину минуты он просто возьмёт и выбьет из Леоне всё дерьмо. Его ладонь, никуда не исчезая, продолжала давить на глотку. Силясь выговорить хоть что-то, Аббаккио скомкано прохрипел: — Он напал на нас… Чужое запястье до жути захотелось перехватить, чтобы ослабить давление на шее, но собственные руки валялись где-то в метре от стола. Сжав зубы, Леоне сипло продолжил: — …И собирался убить тебя, уже после, — в глубине горла что-то забулькало. — После вечеринки. Я хотел сбежать, но Джорно схватили… Пальцы сжали глотку сильнее, будто их обладатель не верил ни единому его слову. Сквозь туманную пелену, застилавшую сознание, Аббаккио нашёл в себе крохи сил, чтобы говорить дальше. — Кавальканте… напал на меня и собирался прикончить. Хватка на горле внезапно ослабла. Леоне, торопливо глотнув воздуха, рвано выдохнул: — Он почти её изнасиловал. Вес чужого тела мгновенно исчез; послышался шорох застежки-молнии. С запоздалым удивлением Аббаккио понял, что снова может пошевелить рукой. Он распахнул веки: Бруно стоял над ним, не двигаясь, и словно в трансе смотрел на собственные ладони. Спустя несколько слишком долгих секунд взгляд голубых глаз скользнул к лежащему на спине Леоне. Сглотнув, Буччеллати прошептал невероятно спокойным голосом: — Уйди отсюда, — на его побледневшее лицо легла тень; пальцы снова сжались в кулак. — Или я тебя убью. Повторять дважды не пришлось — Аббаккио прекрасно усваивал информацию с первого раза. Кувырнувшись, как на тренировках в академии, он стремительно вскочил и, схватившись вспотевшей ладонью за прохладную ручку двери, выскользнул из кабинета. В тот же миг по ту сторону послышался звонкий удар; на паркет посыпались крупные осколки. Кажется, это было фарфоровая ваза со стола Буччеллати. Опираясь спиной о стену, Леоне постарался выровнять дыхание. Голова слегка кружилась от недостатка кислорода, а шея горела в месте, где её стискивали ловкие пальцы Бруно, но в целом он легко отделался. Как назло, взгляд зацепился за тёмно-красные пятна на полу. Мгновенно позабыв обо всём, Аббаккио отлепился от стены и, завернув за угол, набрёл на санузел в конце коридора. Белая дверь была приоткрыта; краем уха Леоне уловил журчание воды из крана и, шагнув вперёд, успел заметить кровавые следы от пальцев на деревянной поверхности. Больше не колеблясь, он протянул руку и толкнул дверь. Джорно обнаружилась у раковины; подбородок и шея безнадежно вымазаны в красных разводах, а ворот футболки потемнел от хлещущей во все стороны воды. Джованна, запрокинув голову, держалась за покрасневший нос, бессмысленно вытирая бегущую по губам кровь. Она даже не шелохнулась, когда рука Леоне легла на её взлохмаченный затылок. — Наклонись вперёд, — произнёс он не терпящим отказов тоном. Ошеломленно моргнув, Джорно всё же подчинилась. Опираясь локтями о бортик раковины, она опустила лицо, позволяя его пальцам сжать хрупкую переносицу. Аббаккио немедленно ощутил, как от потока воды тяжелеет тёмный рукав; он невольно замер, когда внутренней стороны его ладони коснулось тёплое дыхание: Джованна прерывисто дышала ртом, игнорируя текущие по губам красные капли. В какой-то момент она, дёрнув головой, закашлялась: в почти заполнившуюся раковину полетел смешанный с кровью плевок. Будто только сейчас Леоне осознал, что его правая ладонь всё ещё лежит на её волосах. Светлые пряди путались под пальцами, вызывая дикое желание пригладить их. Расчесать. Ледяная вода перелилась через край раковины и плеснула прямо ему на штанину. Цокнув, Аббаккио аккуратно отпустил лицо Джорно и закрыл кран. Кровотечение практически остановилось, поэтому он, намочив чистое полотенце, позволил себе вытереть кровь с её подбородка. Мокрые ладони вдруг накрыли запястье Леоне. Его руку мягко оттолкнули; Джорно, молча взглянув на него исподлобья, вытерла остатки крови подолом футболки. Через мгновение она опомнилась: одежда была чужая, и её обладатель стоял над ней, всё ещё сжимая в пальцах испачканное красным полотенце. Боже. Она серьёзно считает, что после всего произошедшего ему есть дело до какой-то тряпки? Где-то за рёбрами с колючей болью сжалось сердце. Такая реакция вовсе не удивительна, учитывая, что совсем недавно Аббаккио огрызался на Джорно за сам факт её присутствия рядом. Но для себя Леоне уже решил: такого больше не повторится. Пусть пачкает хоть десять футболок — ему не жалко. И сейчас, когда Джованна, обхватив себя руками, сбегает из крохотной ванной, будто находиться рядом с ним на таком маленьком расстоянии для неё невыносимо, Леоне лишь смотрит ей вслед. Смотрит, а потом, перехватив полотенце, наклоняется к полу, принимаясь оттирать от кафеля следы её крови.