Forever After

— Марта говорила мне, что к нам прибыли гости с континента, но я так и не успела вас поприветствовать... — сказала Луиза, когда они вместе с Вайолет прогуливались по деревне и женщина рассказывала и показывала ей местность, как и просил Гилберт. — Когда я до маяка добралась, она сказала мне, что вы уже отбыли. Решили задержаться у нас? Вместе с вашим сопровождающим? — расспрашивала она. По сути, показывать в поселке было нечего: все домики здесь походили один на другой, и с первого взгляда девушка не видела в них никаких отличий, если не считать сетки вьюнов, украшающие углы построек замысловатыми завитками. Они действительно везде были разные, одни просто ползли наверх насколько хватало роста, другие струились низко, спадая с сетчатых навесов и террас. Даже цветки на них оказались разноцветные: белые, голубые и розовые. Луиза предложила показать гостье школу, но Вайолет отказалась, рассказав, что уже видела ее, но на самом деле она просто не хотела уходить далеко в надежде, что Гилберт скоро вернется. Она старалась соблюдать все правила вежливости, послушно следуя за женщиной, но не могла удержатся от соблазна оглядеться и поискать его глазами. К счастью, Луиза совсем не замечала ее тревоги и пыталась как можно больше поведать девушке об Экарте, попутно расспрашивая и саму куклу. Та старательно отвечала на все вопросы. Общество главы деревни не казалось ей угнетающий и, наверное, если бы Гил был рядом, она смогла бы лучше сосредоточиться на повествовании. В конце концов, ей предстояло жить в этом месте. Теперь здесь был ее дом, хоть пока что она еще не привыкла к нему, но несмотря на все неудобства знала, что останется здесь навсегда. Девушке, проведшей в разъездах несколько лет своей жизни, сама мысль об этом была в новинку. Все, что произошло с ней за последние пару дней, еще слабо укладывалось в голове, но лишь в одном Вайолет была уверена наверняка – она уже никогда не потеряет его. А все остальное не имело над ней никакой силы. Окружение, перемены, чужое мнение: все это было не важно. Она даже не задумывалась о том, что будет теперь с ее навыками, как воспримут ее отсутствие в компании и чем ей предстоит заниматься на острове. Наверное, Гилберт тоже еще не знал. О трудностях сейчас не хотелось думать, поэтому Вайолет, пересилив себя, отвела взгляд от пустой дороги и обратила внимание на пустошь, на которую указывала Луиза. — Почва на острове каменистая, не плодородная, только для выпаса скота и подходит. Козы и сухой кустарник обгладывают, — поясняла женщина, кивая на бескрайние заросли дикого низкого кустарника с колючими ветками и суховатой травы, редким ковром покрывающей землю. До этого они уже успели посетить, так называемый, "центр" деревни, представляющий из себя пересечение трех главных проселочных дорог, более широких чем те, что пролегали между рядами домов на периферии. Даже каменная ограда здесь имелась, а песок на дороге казался особенно чистым и утоптанным. По середине неширокой пустой площадки возвышались три колодца, так же обрамленные со всех сторон тяжелыми каменными глыбами, с укрытой черепицей крышами и побуревшими от влаги скамьями для ведер. Судя по свежей, не успевшей засохнуть грязи на земле и колеи следов от колес телеги – они совсем немного не успели столкнуться здесь с кем-то из местных. Женщина расстроенно всплеснула руками, надеясь встретить здесь хоть кого-то, с кем можно бы было познакомить Вайолет. Но похоже сегодня удаче была не на ее стороне. Впрочем, не отчаявшись, Луиза повела девушку дальше, к самому дальнему уголку деревни, за которыми и раскидывалась серая пустошь, украшенная, словно цветными пятнами, редкими полянками цветов: желтых, розовых и белых. — ...поэтому деревня и стоит ближе к южной части острова. Там земля получше, подходит для земледелия. На самых лучших землях стоят наши виноградники. Они кормят весь поселок. От этого и живем. И виноград, и вино, и лоза хорошо продаются на материке. Раньше мы рыбой промышляли, но теперь, когда мужчин на Экарте нет, приходится заниматься тем, что под силу и женщинам, и детям. Все мы трудимся вместе, поэтому и живем одной сплоченной общиной, помогаем друг другу. Особенно с детьми. После войны много сирот осталось, но и их сразу разобрали соседи по семьям. Поэтому многие дома сейчас пустуют, — она перевела взгляд на Вайолет, сострадательно улыбнувшись. — Когда Жилберт решил остаться у нас, мы предложили ему поселиться в поселке поближе к нам, но он отказался и выбрал дом старика Мосса. Он умер несколько лет назад и его жилище осталось без присмотра, обветшало и места там мало, но его было не переубедить. А там ведь и крыша кое-где обсыпается, и трещины в стенах, и окно перекосило... Жилберт хоть и живет на острове уже долго, а все равно сторонится общину. Даже в поселок редко заходит. Только в школу. Он очень выручал нас. Пока шла война, детей не кому было учить. Что бы мы без него делали... Слава морю... — она прикрыла глаза и сложила руки в каком-то неизвестном для Вайолет жесте: левая рука в кулак, ее накрывает ладонь правой. "Наверное, местная молитва..." — подумала про себя Вайолет, но не стала акцентировать на этом внимание. — Я слышала, дети очень его любят... — несмело сказала девушка, вспоминая как тепло отзывались о нем мальчишки. — Ох, не то слово. Они, считай, все безотцовщины теперь, болтались без толку по деревне, пока их к делу не приладишь. А как Жилберт за них взялся, хоть ума-разуму набрались и образование какое-никакое получают. Он за ними присматривает, пока селяне на плантации работают. А с теми, кто не успевает, занимается дополнительно. Даже мой внучок за учебники засел, а ведь до этого и не заставить было. Помогает нам Жилберт сильно. За год, что здесь прожил, совсем своим стал, словно и не приезжий совсем... — она замолкла, и, сжимая руками фартук, накинутый на платье, поколебавшись немного, все же осторожно, как будто сомневалась, спросила. — Скажи, милая, как же так вышло, что такой приятный молодой человек оказался так далеко от дома, да еще совсем один? Уж мы беспокоились, что ищут его родные, переживают, а он даже писем не писал никому. Говорил, не помнит никого. Может, я не в свое дело лезу, но Жилберт часть нашей общины, и я не могу не замечать его страданий. По душам с ним поговорить не получится, больно молчаливый и скрытный. Наверное, у него есть свои причины молчать...мЕсли так, то ничего. Главное, чтобы он сам знал, чего хочет. Насильно никто неволить не будет. Вайолет растерялась, не зная, что и ответить. Гилберт ничего не говорил ей о том, что можно, а чего нельзя рассказывать местным жителям. Если за столько времени он ничего не сказал, значит и ей не следовало этого делать. Как жаль, что его сейчас нет рядом. Оставив ее, неподготовленную, наедине с главой деревни, мужчина вынудил девушку отвечать на сложные вопросы, к которым она была не готова, к которым Гилберттее не успел подготовить. Ему тоже придется как следует подумать, чтобы объяснить внезапное прибытие на остров гостьи из Лайдена. Появление Дитфрида так или иначе внесло коррективы в первоначальные планы. Навряд ли Луиза стала бы расспрашивать ее в его присутствии. Особенно, если знала, что от мужчин не добиться подробностей. Скорее всего, это было простое любопытство и желание узнать о жителе поселка чуть больше. Вайолет слабо верилось, что тетушка, о которой Гилберт отзывался так тепло, может преследовать какие-то недобрые цели, но даже так не хотела говорить ничего утверждающего, пока находилась наедине с местными жителями, которым еще только предстояло стать для нее соседями, знакомыми и, может быть, даже друзьями. Все это – дело будущего. Однако ей вовсе не хотелось обижать главу деревни своим молчанием. По ней было видно, что спрашивает она искренне и сама очень переживает, стараясь правильно подбирать слова, показывая, что примет любой ответ и не станет возражать, что бы не услышит. В любом случае, молчать так долго было неприлично. — Наверное... у него были на это причины, — тихо ответила Вайолет, буквально выдавив из себя слова. — Я так давно не видела его... Не могу ничего знать наверняка... — Жилберт вел себя так, словно давно знаком с тобой, — Луиза оставила свои попытки узнать правду и поспешила перейти на саму девушку, чувствуя, что беседа рискует закончиться, не успев начаться. — Вы давно знаете друг друга? — Я знаю его всю мою жизнь. На это Вайолет ответила не колеблясь, с легкой улыбкой на устах. Пусть это было и не совсем так, но для нее самой Гилберт и был всем миром, человеком, подаривший ей шанс на жизнь, готовый ради этого безропотно расстаться со своей. Для нее самой эта самая "жизнь" началась, лишь когда она очутилась в его теплых, надежных и сильных руках, избавивших ее от рук жестких и жестоких. Еще не став человеком, являясь разумным существом, именуемым "инструментом", и еще не получившая имени, она уже тогда понимала звериным, животным чутьем, что этот человек – особенный. Все люди тогда в понимании зверя были ни чем иным, как врагами, и их убийство не было для нее чем-то необычным. В сознании дикого существа это было единственным правильным поступком, гарантирующим безопасность. А "мир", лежащий за гранью понимания "оружия", появился только с приходом майора, и тогда ее существование стало иметь какой-то смысл. Как ни странно, Вайолет почти не помнила, кем была, лишь иногда улавливая в памяти отрывки былых времен. Возможно, рассудок сам страховал ее разум от нежелательных, травмирующих моментов. Не стирал их, но и не позволял обращаться к ним часто. Однако их первую встречу Вайолет помнила очень хорошо. Как и пыльный мешок, в котором она провела несколько дней, пока Дитфрид, поймавший дикого зверя, искал его навыкам достойное применение. Реши он тогда оставить зверя себе, она никогда бы не согласилась служить ему. Наверное, капитан это прекрасно понимал, пусть и говорил всегда, что ему попросту не нужна собака, бездумно выполняющая приказы. Если бы сама судьба не уготовила ей столкнутся с младшим из семьи Бугенвиллея, возможно, ее уже не было. Майор вывел ее на свет в мире, где светлого и доброго мало, и даже находясь в самом эпицентре вселенского страдания, боли и смертей, сумел посеять в ней первые, самые хрупкие ростки человечности, которые в будущем ей придется взрастить самой. Никто из людей, знавших сейчас девушку, не могли бы себе и представить, какой она была, а услышав рассказ о ее прошлом, не поверили бы. Она даже не задумывалась, когда произнесла эти слова, хотя для стороннего человека они показались бы как минимум странными. Оставалось только догадываться, о чем подумала Луиза, наверняка ожидавшая услышать в ответ что-то более приземленное и конкретное. Само собой вышло так, что их общую историю, такую, какой она была на самом деле, никто не знал. Даже Клаудия, который, должно быть, считал иначе, и понятия не имел насколько эти двое важны друг для друга, хоть он и несомненно являлся, пожалуй, единственным человеком отчасти понимающим их обоих уже потому, что знал Бугенвиллея очень давно. Потому и бросился на его поиски сразу же, как увидел письмо. Не найди он его тогда на почтовом складе, кто знает, состоялось бы когда-то это воссоединение или же они никогда бы не встретились вновь. "Случайность, следующая за случайностью... или просто так и должно было быть?" Прежде у автозапоминающей куклы не возникало причин задумываться о таких вещах, но теперь, когда этот долгий путь постоянных поисков и призрачных надежд оказался пройден, такие мысли возникали против ее воли. Окажись на ее месте кто-то другой, осмелился бы он так легко оставить за спиной все, чего пришлось добиваться все эти годы? Почему-то Вайолет казалось, что недоумение в глазах старосты деревни вызвано именно этим. В каком-то смысле, на континенте девушка действительно была достаточно знаменита, пусть она сама и не придавала этому никакого значения, отмечая лишь то, что заказов становилось все больше и больше, и скоро пришлось открывать отложенные записи для всех желающих получить письмо, написанное с помощью куклы. И это несмотря на то, что ремесло автозапоминающих кукол вместе с почтовыми служащими медленно, но верно уходило в прошлое, уступая место телефонам, захватывающим все больше и больше информационного пространства. Такой аппарат не так давно установили даже в почтовом отделении "С.Н.", и, надо сказать, он действительно был очень полезен и избавлял работников от лишней работы, а вместе с тем помогал связываться с клиентами, а им – с почтой. Айрис не была в восторге от таких инновация и пророчила компании забвение на фоне прогресса. А вместе с этим куклы так же рано или поздно станут пережитками прошлого. Однако для Экарте, где единственным современным средством связи был телеграф на маяке, работающий на морзянке, одно лишь появление автозапоминающей куклы было огромным событием. Гилберт предупреждал ее об этом по дороге к деревне, как и о том, что Вайолет придется некоторое время потерпеть излишнее внимание к себе со стороны сельчан. Пока что это была только Луиза, но в скором времени ей предстояло познакомится с остальными обитателями поселка и постепенно приспособиться к новым условиям. — Ах, вот как... — Луиза поборола удивление, — Теперь понятно почему он выглядел таким счастливым, если вы так давно не виделись. Получается, ты, дорогая, останешься у нас? — Если вы не против и это возможно... — немного склонив голову в почтительном жесте, ответила девушка. — Мне бы хотелось, чтобы это было так. Вайолет не знала доподлинно, старейшина ли деревни принимает такие решения или же здесь существует местная власть в лице совета, а может это право и вовсе остается за кандидатом, но не хотела показаться высокомерной и не уважающей местные правила. Здесь она была всего лишь чужаком, и ей следовало вести себя соответственно дабы не создавать лишних проблем Гилберту, который и привел ее к ним. Вайолет побывала во многих странах, отправлялась на вызывную службы в разные города и деревни, но такого как Экарте еще не видела, поэтому не спешила сравнивать его с другими. Ей только предстояло разобраться во всех тонкостях и обычаях местных жителей, чтобы ненароком не нанести кому-либо оскорбления или обиды. Всему этому ее мог научить Гилберт, и она сама была не против как можно скорее разобраться во всем, если ей будет позволено остаться. Идя сюда мужчина не выражал ни единого сомнения в том, что решение может быть отрицательным, но на мгновение Вайолет стало страшно от одной лишь мысли, что это может быть не так. Она замерла в полупоклоне, не смея открыть глаза, пока не услышала растерянный, тараторящий голос женщины, которую похоже, слова девушки снова смутили. Манеры Вайолет были безупречны и на их фоне деревенская жительницы чувствовала себя некомфортно с непривычки, но поспешила заверить девушку, что ей не о чем волноваться. — Что ты, детка, что ты! Конечно же ты можешь остаться у нас! Мы будет только рады если такая знаменитая автозапоминающая кукла поселится здесь! Вот новость-то будет! Только вот где же тебя поселить? — она задумалась. — Жилбер сказал, что ты у него будешь, но это как-то... ну это ладно, я с ним еще сама поговорю. А сейчас, пока он не вернулся, нужно тебя познакомить с остальными. Удивительно еще, что они все не сбежались. Не видели что ли вас? Деревня действительно выглядела не обычно пустой. Девушка отметила это, пока они прогуливались по округе, но не хотела прерывать рассказчицу и решила, что в такой зной находиться снаружи не очень приятно, особенно старикам, которых в поселке много. Должно быть и те пожилые люди, с которыми они встретились у частокола уже разошлись по своим домам. Кроме того, как отметила кукла, сбор винограда на плантации начинался во второй половине дня и длился до заката. На Экарте лето выдалось жарким, куда жарче, чем на материке. Впрочем, для Вайолет это не было в новинку. По долгу службы ей приходилось бывать в самых жарких регионах Лайдена. И в самых холодных тоже. Поэтому она привыкла ко всем проявлениям погодных условий. — Ну... раз школу ты уже видела, пойдем обратно, — пригласила женщина. — А то Жилбер встревожится, если мы уйдем далеко. Гостей-то сколько... и этот мужчина статный. Тоже ваш знакомый? — Да... Он наш общий знакомый, — осторожно ответила Вайолет, ни на секунду не забывая о том, что не следует болтать направо и налево о вещах, которых знать никому не нужно. Даже Клаудия упомянул о том, что письмо написанное майором, содержало не настоящее имя адресата и Гилберт не желал, чтобы его узнали. Никто из местных жителей, с которыми Вайолет доводилось общаться, не называл его Гилбертом, используя в отношении мужчины другое имя – Жилбер. О причинах этого Вайолет хотела спросить с самого начала, но возможность пока что не представилась. Как и в остальном, она была уверена, что все поступки мужчины имеют под собой серьезные обоснования. О которых, однако, он не рассказывал никому из селян. Хорошо, что Луиза не стала выпрашивать подробности, и всю обратную дорогу до ее дома женщина продолжала рассказывать о деревне. На этот раз во дворе одного из домов, издалека, им удалось увидеть несколько пожилых женщин. Их было четверо: все в одинаковых серых платьях и голубых платках, прикрывающих головы. Это было все, что успела отметить для себя Вайолет. Сгорбившись, они высматривали в лозах гороха спелые стручки, собирая их в приподнятые белые, украшенные узорами, фартуки, придерживая их одной рукой, а другой шустро, несмотря на возраст, орудуя в светло-зеленных кустиках. Подходить, чтобы представить новую жительницу Экарте, Луиза не стала. Должно быть, чтобы не отвлекать старушек от работы, и женщины лишь молча помахали друг другу, правда, как показалось Вайолет, старушки недоуменно переглянулись, заметив рядом с главой деревни незнакомку. Девушка провела здесь еще слишком мало времени, и если, как уверяла Луиза, молва о ней уже ходила по поселку, лично с автозапоминающей куклой были знакомы не многие. — Это сестры Банши, — сказала она, опуская руку и продолжая неспеша следовать со своей попутчице вдоль тихой улочки. — Маргарет и Жизель – родные сестры, а Северина и Хелена им двоюродными приходятся. Родных у них не осталось. Кто своей смертью умер, кто на войне... Они у нас – главные целительницы в поселке. Тут каждый худо-бедно с лекарственными травами знаком, может и болтушку от ожогов изготовить или для желудка настойку, много ума не надо, но если что-то серьезное, то без них не обойтись. Повитухи – тоже они, только право уж и не припомню, когда у нас кто-то рождался в последнее время... Почитай, года три назад только... Ты скоро с ними познакомишься. Может тоже придется к ним за помощью обращаться. Девушки, кто помоложе у них ремеслу учатся, годы-то никого не жалеют, так что, если захочешь, тоже можешь чего узнать. Чтобы в случае необходимости далеко идти не пришлось. Им и ребята часто помогают, травы собирают. Жизель и Хелена еще могут иногда за ограду выйти, а вот другие сестрички уже редко из дома выходят пациентов проведать. Чаще к ним сами люди приходят. Жилбер кстати тоже бывает захаживает. Наверное один из немногих моментов, когда его можно в поселке увидеть. — Он болеет? —спросила Вайолет, моментально перестав быть простым слушателем, и встревоженно посмотрела на женщину, но та, разглядывая что-то вдалеке, не заметила ее встревоженное выражение, но тревога в голосе девушки уже не могла остаться без внимания. Такие тяжелые увечья не могли пройти бесследно. Пусть его раны и зажили, но Вайолет прекрасно понимала, что это еще не все. У нее самой порой возникали фантомные боли из-за утраченных конечностей, и хоть умом Вайолет понимала, что болеть то, чего нет, не может – боль от этого меньше не становилось. Что если у майора было тоже самое? Она так и не выяснила, насколько сильно пострадал Гилберт, и не увидела его ран. Это был уже не первый вопрос, который ей следовало задать ему, как только они смогут поговорить. Утром ей казалось что мужчина о многом ей поведал, но теперь девушка осознала, как много недосказанностей осталось между ними. Конечно, всему свое время и просто так и сразу ничего нельзя было узнать, особенно после их внезапного, но долгожданного воссоединения. Должно быть нетерпение, которое испытывала Вайолет было вызвано страхом. Несмотря на все утешения своего любимого майора, она все еще боялась, что что-то может произойти. Тот взрыв в крепости Интенса, разделивший их на долгие годы, тоже был непредсказуемым. Даже если сейчас обстоятельства изменились и мир, в котором они жили, не был так враждебен, эти воспоминания не давали ей покоя. Может быть... нет, они точно исчезнут со временем, однако перед этим долго пройти еще немного времени, прежде чем она привыкнет к своему нынешнему положению и жизни, в корне отличающейся от той, что она вела на континенте. На первый взгляд Вайолет не заметила отчетливых признаков болезни Гилберта, но слова Луизы заставили тревогу всколыхнуться в ее душе, выводя из равновесия. — Ох, он ведь покалеченный на войне, — подлила масло в огонь женщина, отчего у Вайолет сердце сжалось в груди и ситуацию спасло лишь то, что старейшина говорила об этом спокойно, как о пустяке, и кукла терпеливо дожидалось ее ответа. — Жизель хорошо в успокоительных средствах разбирается, вот она ему снадобье и относит, когда силы есть, а то и кого из ребят просит, или же он сам приходит. Стало быть, со сном у него проблемы. Я сама не спрашивала, коли и старушка, и сам Жилберт молчат, просто мой сорванец сам как-то травы собирал по наказу Банки для настойки которую Жилберту отнести было нужно. Вот так и догадалась, не стала в чужие дела лезть, коли не говорит никто. Но если бы это было что-то серьезное, наверняка кто-нибудь заметил. Беккер хотя бы. С ним он хоть иногда разговаривает. Хотя, он такой скрытный, что даже я ума не приложу, так ли это... — задумалась Луиза. — Значит... врача у вас здесь нет? — спросила Вайолет, сглотнув тугой комок в горле, немного успокаиваясь. — Был. Пока война не началась. Вот Муфальдо и уехал на фронт военным врачом в лазарет. Он никогда смельчаком не был, но решил что уж в военном госпитале не так далеко от границ ему ничего не угрожает. Видать ошибся... — вздохнула женщина, но хмыкнув в кулак, собравшись, все-таки продолжила уже привычным голосом. — Если что-то серьезное, приходится плыть на материк. Там, в порту есть деревушка и врач там тоже имеется. Но, слава морю, пока что такого у нас не случалось с тех пор, как Муфальдо уехал. Может быть, когда-то и у нас появится свой доктор. Банши большие молодцы, но и им со всем не справиться. Так и живем, деточка... Она хотела сказать что-то еще, но вдруг остановилась и приложила ладонь ко лбу, всматриваясь в дорогу впереди. Кукла тоже остановилась и проследила за ее взглядом. К ним на встречу бежал какой-то мальчик. — Ах, это ж мой неслух! — воскликнула Луиза, узнав в нем своего внука, а Вайолет, в свою очередь, когда ребенок подбежал ближе поняла, что уже встречалась с ним несколько раз. Это был тот самый мальчик, который с большим удовольствием рассказывал ей о своем учителе и предлагал в подарок мертвого богомола с оторванной лапкой. Другие дети так же охотно общались с ней, но именно он проявлял больше всего желания поведать о преподавателе как можно больше. И письмо, адресованное Гилберту, Вайолет тоже доверила ему. Какое счастье, что мальчик серьезно отнесся к просьбе, не забыл о ней и доставил получателю достаточно быстро, чтобы Гилберт, прочитав его, успел вернуть девушку, уже взошедшую на борт корабля. Мальчишка был одет все в ту же одежду, в которой кукла видела его вчера: серую рубашку и клетчатые желто-коричневые шорты, подвязанные фиолетовом поясом, точно таким же, каким и у женщины. В руках он держал большую стеклянную банку, заполненную чем-то на четверть зеленовато-желтым, подпрыгивающим на каждом шагу. — Бабушка! — закричал он, подняв банку над головой, подбегая к Луизе, запрыгал на месте и затараторил, запыхавшись. — Смотри! Смотри, сколько я насобирал! Тут на всех хватит! И курам и цыплятам! Как только он прекратил трясти банку, Вайолет поняла, что находилось внутри. За толстыми, прозрачными стенками копошились разномастные гусеницы. Они шевелились извивающимся зеленым клубком, перебирали короткими лапками и старались схватиться ими за гладкое стекло, чтобы заползти наверх, но тут же соскальзывали вниз, где на них сразу наползали десятки сородичей, пытающихся повторить те же манипуляции. Но даже если бы им это и удалось, побег не состоялся бы. Горлышко было закрыто крышкой с проделанными в ней дырочками для воздуха. — Вот же непоседа! — нахмурилась женщина, надула губы и, уперев руки в бока, склонилась к пареньку, который удивленно опустил банку и заморгал, не понимая, почему бабушка вдруг стала такой суровой— Где твои манеры! Забыл, как нужно себя вести? И тогда мальчик перевел взгляд на Вайолет и улыбнулся, тоже узнав ее. — Почтальенша! — Хью! — Луиза несильно хлопнула его по затылку. — Это еще что за обращение! Что нужно говорить, когда здороваешься со взрослыми?! Это Вайолет, наша дорогая гостья, а ты ведешь себя как невоспитанный нахал. Мне стыдно за тебя! Мальчишка недовольно надулся, совсем как бабушка, обиженно покосился на нее, потирая затылок одной рукой, прижимая другой к себе банку, но когда поднял глаза к девушке, улыбнулся задорно, словно ничего и не бывало. — Здрав-стуй-те! — отчеканил он. — Вот, то-то же... — вздохнула женщина, покачав головой, и виновато обратилась к Вайолет. — Ты извини, милая, он еще такой оболтус, сил никаких нет... — Все хорошо, не стоит волноваться. В каком-то смысле, он ни в чем ни ошибся. Я действительно работаю на почте, — ответила та и поздоровалась с мальчиком. — Здравствуй, Хью. Спасибо, что отнес мое письмо учителю. Я очень тебе признательна. — Ох, так вы знакомы? — удивленно спросила Луиза, переводя взгляд то на девушку, то на смущенно зардевшегося мальчика, которому было приятно и лестно получить такую похвалу от взрослого. — Где же успели? — Мы встретились вчера у школы, — ответила ей Вайолет, пока мальчик, пытающийся скрыть свое смущение, начал вертеть в руках банку, рассматривая ее содержимое. — Да! С ней еще старый почтальон был! — вставил свою фразу мальчик. — Хью! — всплеснула руками Луиза. — Ну что у тебя за манеры! — Ну что? — обиженно пробубнил парнишка, продолжая смотреть на гусениц за стеклом, и постучал по нему пальцем. — Он и правда старый. Я думал он с тобой будет... — Хью посмотрел на Вайолет, склонив голову на бок. — Куда он делся? — Ну все, хватит, — женщина подтолкнула мальчика руками в спину. — Иди домой и покорми кур. Хоть что-то полезное сделаешь, а не языком трепать без толку. Тот скривил недовольную миму, но, видимо, страшась получить нагоняй, развернулся и зашагал по дороге вперед, потрясая банкой в руках. — Прости еще раз, милая, — запричитала Луиза. — Право, никаких сил на него не хватает. То слушается, то не слушается. От рук не отбился, но все равно... Надеюсь, он тебя не обидел? Сначала говорит, потом думает. Уж не представляю, сколько глупости он наговорить успел... Старый почтальон... придумает же. — Все хорошо, не беспокойтесь, — заверила ее девушка. — Он не сделал ничего дурного, а директор совсем не обиделся на такое прозвище. Они тоже последовали за мальчиком, но казалось Луиза специально сбавила шаг, чтобы Хью ушел далеко вперед, во всяком случаи внимательная Вайолет заметила что частота ее шагов снизилась, хотя до того, как к ним подбежал мальчик, шла женщина бодрее, а теперь едва ноги передвигала. Отметила этот факт Вайолет только про себя, чтобы не судить поспешно. Глава деревни молчала, потупив взгляд, лишь иногда поднимая глаза, чтобы посмотреть за медленно удаляющимся от них Хью и, когда парнишка отошел достаточно далеко, чтобы не слышать их, сказала тяжелым, упавшим голосом: — Отец с ним хорошо справлялся. Вот кого он всегда слушал... — Ваш... сын? — тактично поинтересовалась Вайолет, чувствуя, что именно по этой причине женщина не хотела говорить об этом в присутствии внука. —Да. Он родился здесь, но практически всю свою жизнь провел на материке. Уже в те года все стремились поскорее уехать туда, где возможностей больше, а на остове в основном только старшее поколение и оставалось. А молодежь... кто обратно приезжал если не складывалось в большом мире, а кто-то все же оставался на новом месте... Вот и мой тоже так: уехал и решил, что на континенте живется лучше. Женился, семью завел, навещал иногда, а как война началась и ждать не стал – сам на фронт ушел. С тех пор ни слуху, ни духу, ни весточки от него нет. Я стараюсь при Хью о нем не говорить. И ты, пожалуйста, не спрашивай у него. Дети, кто постарше, знают, что отцы погибли. А я как ни решаюсь сказать – не получается. Знаю ведь, что "без вести пропавший" все равно что погибший, а все равно не могу. И парень сам знает, что если не приходили извещения, то отец может вернутся. Ждет его и никого не слушает, а на днях, знаешь, одному соседскому мальчишке нос разбил, когда тот сказал, что папа его умер. А самое страшное, я и сама не знаю, как к этому относится. То ли по делом, то ли наказать надо... Многие уже понимают, что к чему, не ждут... А он, как и я, несмотря ни на что не верит, что отец погиб. Вроде и не маленький уже, все понимать должен, а все равно... Жестокая война... столько горя народу принесла... Она не стала продолжать, только рукой махнула, будто отгоняя плохие мысли, и тихо всхлипнула, сдерживая слезы, но все равно, выдавая свои чувства, утерла глаза фартуком. Куда бы не следовала Вайолет, где бы она не оказалась, с кем бы не столкнула ее судьба – отголоски войны были слышны повсюду и не важно, что это было: разрушенные бомбардировкой здания, поросшие густой растительностью воронки от разорвавшихся мин или израненные сердца людей. Все это не позволяло забыть о прошлом. Для многих жизнь уже никогда не станет прежней, сколько бы времени не прошло. Слушая рассказ Луизы, девушка вспомнила Эйдана, солдата, умершего у нее на руках, жизнь которого ей не удалось спасти. Она не понаслышке знала, как трудно сообщать родственникам погибшего, какая ужасная участь настигла их дорогого человека, и порой размышляла о том, правильно ли она поступила, выполнив просьбу солдата? Может быть его родным было бы лучше не знать о его смерти? Может, жить надеждой пусть и ложной, лучше, чем не иметь ее вовсе? Раньше она не смогла бы понять этих чувств. В конце концов, она была той, кто отнимал жизни, ни на секунду не задумывалась о том, что вместе с жизнью забирает чьи-то мечты, чью-то любовь и вместе с этим человеком непременно умирает кто-то еще. Кто-то далекий, кто ждет его, любит, верит. Что если кто-то из мужчин острова Экарте пал от ее руки? Дав обещание не убивать, она все равно никак не могла исправить прошлое. Те, кого Вайолет считала врагами, были обычными людьми, действующие по приказам точно так же, как и она сама. Эти мысли порой возвращались к ней, поднимая в душе бурю серого пепла войны, искры которого грозились перерасти в пожар, пламя которого сожжет ее изнутри. И лишь слова Ходжинса, который и предупредил ее о пламени, могли пусть не навсегда, но унять болезненное жжение в груди. Когда девушка поняла, кем она является и какие ужасные поступки совершала, мужчина не стал оправдывать ее и жалеть. На ее вопрос "Имею ли я право жить?" он ответил честно и безжалостно: — Твои действия нельзя отменить... Это была жестокая правда которую Вайолет принимала, но как же больно ей было слышать это из уст человека, который всегда поддерживал ее, несмотря на то, кем она являлась. Если бы на этом его ответ оказался окончен, она не смогла бы найти в себе силы продолжать свой путь, но Клаудия всегда и во всем был справедлив до конца. — ...но все, что ты сделала как автозапоминающая кукла, тоже не исчезнет. Лишь благодаря этим словам она не опустила руки, не прекратила пытаться и дальше следовать вперед, несмотря на то, каким было ее прошлое. Нет, она не пыталась искупить свои грехи. Это было невозможно, потому как оправдания жестокости нет и быть не могло. Жизни тех, кто пал от ее рук, вернуть нельзя. Никто из ее клиентов не знал о ее прошлом и считали тихую, молчаливую девушку немного странной, однако это не мешало ей справляться со своей работой и помогать людям доносить свои чувства в письмах. Не ей судить было ли это спасением, и удалось ли ей помочь, но у тех, кому она помогала, точно было свое мнение на этот счет. Больше она ни слова не произнесла, видимо и вовсе жалея о том, что начала этот разговор. Они вернулись ко двору дома, когда Хью, окруженной толпой пестрых несушек, пыхтя от натуги, старался сорвать с банки крышку. Нетерпеливые птицы подняли гомон, топтались у ног парнишки, норовили подпрыгнуть и выбить из рук банку, а тот шикал на них и замахивался ногой отгоняя самых наглых. Наконец крышка была сдернута и, засунув руку внутрь, мальчик щедро рассыпал по земле угощение. Хлопая крыльями и расталкивая друг друга, куры начали наперегонки подбирать насекомых, отбегая от сородичей как только заветный деликатес оказывался у них в клювах. Когда большинство несушек отвлеклись на борьбу за корм, Хью перевернул банку, вытряхивая из нее все содержимое и похлопал рукой по дну, чтобы стряхнуть упорно цепляющихся за стенки насекомых, и осторожно, стараясь не наступить на снующих под ногами птиц, выбрался их центра перьевого "конфликта". — Не бросай банку на крыльце! — строго крикнула женщина, когда Хью, размахивая пустой тарой побежал к дому. — Вымой и отнеси в сарай. Паренек остановился на полпути и нехотя поплелся к корыту с водой, выполняя наказание бабушки. Пусть Луиза и называла его непослушным, Вайолет показалось, что мальчик все-таки прислушивается к ней, хоть по нему и было видно, что делать этого он совсем не хотел. — По дому-то он мне помогает, — сказала женщина, наблюдая, как Хью бултыхает воду в пустой банке. — Но за что ни возьмётся – никогда дело до конца не доводит. Грядки вскопал – лопату оставил. Горох лущил – шелуху бросил. Приходится следить за ним, а то в привычку войдет. Хью тем временем закончил с банкой и, метнув быстрый взгляд на Луизу, которая пригрозила ему пальцем, припустил к сараю. Куры, давно склевавшие всех гусениц, продолжали выискивать их в песке, тихо квокали, разгребая его лапами. Пестрый петух, прибежавший к месту кормления последним и не получивший ничего, растерянно прохаживался между несушками вертел головой, не понимая, с чего поднялся такой шум. Луиза не спеша побрела к крыльцу и Вайолет как тень, последовала за ней. Ей все еще было неловко за то, что их разговор закончился на такой болезненной для обеих теме. Наверное и она сама, и женщина без слов понимали, что на этом стоит закончить и не возвращаться к столь тяжелому разговору. Вайолет боялась, что она сама могла вывести диалог на эту линию, но Луиза первая заговорила о войне, и повода винить себя в чем-то у девушки не было. Тем не менее, автозапоминающая кукла твердо запомнила, о чем ей говорить не следует и с кем. — Бабушка, можно я пойду погуляю? — спросил Хью, выбегая из сарая и остановился, подскакивая от нетерпения, смотря на дорогу между домов. — Пожалуйста! Я ненадолго! — А полоть грядки мне кто будет? — спросила Луиза, с тяжелым вдохом усаживаясь на ступеньку и пододвигая к себе ведро с горохом. — Вот закончишь и иди куда хочешь. Я сама все делать не могу, а ты обещал мне помогать. Сам же знаешь, как у меня спина болит, — пристыдила она внука. Мальчик повесил голову, постоял, шаркая ногой по песку, словно думая, справедливо с ним поступают или нет, но спорить с женщиной не стал и, так ж не поднимая головы, словно каторжник, поплелся за дом. — Напрасно вы его ругали, по-моему, он прекрасно воспитан и хорошо вас слушает, — сказала Вайолет, стараясь непринужденно вернутся к беседе. — Ох, если бы... — пробормотала женщина, принимаясь снова лущить горох. — Это он на людях такой шелковый. А так – бодались бы с ним до вечера. Жаль, Жилберт ушел... в его присутствии он мне и слова поперек не говорит, а то тут мину уже скорчил, словно я об услуге какой прошу. Работы-то – начать да кончить. А потом уже отдыхать ни на что не отвлекаясь... Спелые стручки в ее грубых, толстых ладонях с сочным хрустом трескались по шву и блестящие горошинки выпрыгивали из них словно салатовые дробинки, с тихим стуком падая в ведро. К крыльцу начали медленно подкрадываться куры, приближались осторожно, чтобы не разогнали, и молча, совсем как хищники. Но Луиза не замечала их, ловко и быстро орудуя руками. — Может, мне помочь вам? — предложила девушка, взглянув на внушительную кучу еще не обработанных стручков. — Ох, спасибо милая, — улыбнулась женщина, наконец подняв на нее глаза, и Вайолет с облегчением не увидела в них осуждения, отпуская свою надуманную тревогу. — Мне совсем не трудно, но вот за этим сорванцом нужно бы и проследить. А то знаю я его. Сейчас верхушки сорняков повырывает, а корни в земле оставит. Не прополка, а мученье одно. Можешь проследить за ним, пока я не закончу? — Я лучше помогу ему, — сказала девушка. — Так мы быстрее закончим. — Погоди... сейчас я тебе обувь дам, — завертела головой Луиза. — А то сапожки твои, право слово, жаль. Испачкаешь в земле, в таких нельзя грядки полоть. — Ничего страшного, не утруждайтесь, — покачало головой та, и пока глава деревни не передумала, скрылась за углом, куда удалился и Хью. — Погоди! — крикнула женщина, но девушке уже и след простыл. — Ай-ай-ай, — вздохнула она, но пожав плечами, высыпала в ведро очередную горсть гороха. Работа спорилась. Росла горка пустых стручков, а куры уже дважды хлопая крыльями отступали от ведра, когда Луиза замахивалась на них руками. Лишь пару раз неосторожно выскользнувшая из ладони женщины горошинка скатывалась по ступеням вниз, доставаясь на обед ненасытным птицами, у которых вновь возникал спор за право первым клюнуть горошинку, да так рьяно, что поднимали пыль, гоняя ее по песку. На этот раз к общей потасовке присоединился и петух, однако у него ни разу не получилось обогнать шустрых и вертких кур. В воздухе ощущался сильный, свежий травянистый запах. Монотонно перебирая руками стручки, скользившие во влажных пальцах, Луиза глубоко задумалась, отчего на ее взмокшем от жары лбу, появилась неглубокая морщинка. Женщина не знала, сколько прошло времени с тех пор, как она погрузилась в свои мысли, но из незабытья ее вывел шорох шагов. — Жилберт, долго ты, — улыбнулась она подошедшему мужчине и вытерла влажные от зеленого сока руки об фартук. — Что-то случилось? Кто это мужчина который к тебе пришел? Еще один посетитель? — Хм, — Гилберт посмотрел в сторону, — да... наверное правильнее будет его так и назвать. Сейчас было явно не время раскрывать подробности и ломать тот миф о своем прошлом, который уже прижился среди местного населения. По сути, это было не важно. Тем более для тех, кто не знал его задолго до того, как он стал Жилбером, утратив и свое имя, и именитую фамилию, и свой титул. Все это время, до того как на остров прибыли гости, всем вполне хватало и того, что мужчина был согласен рассказать. Никто и никогда не приставал к нему с расспросами и не настаивал поведать больше, чем он собирался сказать. Местные больше значения придавали делам, а не словам. В общине, где каждый старался внести свою лепту в общее дело, слова не всегда были нужны. К такому отношению к себе Гилберт и привык, но а теперь, с появлением Вайолет, вся его история про потерю памяти, конечно же, не выдерживала никакой критики. Деревенские считали, что он не помнит ничего из своей прошлой жизни, теперь же ему самолично придется признать, что это не так, на прямую не заявляя о лжи. От правды все равно не было бы никакого проку, лучше оставить все как есть. Кто знает, как отнеслись бы к правде местные. Проведя среди них целый год он все еще не был уверен, что абсолютно каждый был бы так же любезен с ним узнав, что никакого отношения к Гардарики он не имеет. А даже наоборот... Благо, на обратном пути у него хватило времени, чтобы как следует обдумать, что следует сказать на случай неудобных вопросов. — Как же они тебя нашли? — удивилась Луиза, округлив глаза. — Столько времени минуло. И как же ты их вспомнил? Неужели память к тебе вернулась, сынок? — Честно сказать, я сам не понимаю... Гилберт отвел взгляд, убирая руку за голову так, словно бы у него заболела шея. Самый неудобный вопрос прилетел прямо в лоб. Луизу он знал хорошо и понимал, что женщина ничуть не сомневается в его словах, а всего лишь очень переживает за судьбу жителя деревни, который, несмотря ни на что, был дорог ей так же сильно, как и любой из коренных сельчан и отчасти поэтому, ему было совестно обманывать еще и ее, но он стойко держался своей линии. Для всех будет лучше, чтобы те, кто ничего не знал о его прошлом, так же останутся в неведении. Хуже от этого точно никому не станет, а именно эту цель он и преследовал. Если бы он хотя бы допускал возможность того, что его найдут, предпринял бы меры о защите своего мифа раньше. Возможно, он даже выглядел бы куда правдоподобнее, чем сейчас. Слишком много навалилось на него за последние два дня, настолько, что он сам уже начинал путаться в мыслях. Не успел он свыкнутся с тем, что Вайолет наконец-то была рядом, как снег на голову свалился Дитфрид со своими навязчивыми предложениями. Он не любил перемены и привыкал к ним очень долго, а как только мало-мальски начал осваиваться, начался полный кавардак, который ему предстояло разобрать. А еще ему нужно было очень многое обсудить с Вайолет, за которой он и пришел, но почему-то не обнаружил ее там, где оставил. Он огляделся в надежде, что девушка где-то поблизости, но не увидев Вайолет, недоуменно посмотрел на женщину, которая по его глазам прекрасно поняла, что его беспокоит. У нее самой имелось много вопросов к нему, но пока что Луизе хотелось обсудить только один, особо волнующий ее момент. — Я рада, что ты начал вспоминать свою прошлую жизнь и нашел людей, которые знали тебя раньше, но Жилбер, кто эта девушка для тебя? Я как ни спрашивала, ничего конкретного от нее не услышала. Так может быть ты мне скажешь? Как глава деревни я могу это знать, особенно, если она хочет поселиться у нас. Я возражать не буду ни в коем случаи, но хотелось бы знать о ней чуть больше. К этому Гил был готов. Он с самого начала хотел представить Вайолет как полагается, да только Дитфрид, будь он не ладен, отвлек и пришлось оставить Вайолет совсем одну с незнакомым человеком. Она ведь даже не знала, о чем и как говорить. Если девушка уже успела о чем-то рассказать Луизе, стоило узнать для начала что, а уж потом возвращаться к разговору с главой деревни, чтобы их слова не противоречили друг другу. Но что-то подсказывало ему, она не обмолвилась и словом с ней. Столько лет прошло с момента их разлуки, а он все так же хорошо предугадывал ее поведение. Конечно что-то могло измениться, однако Гил верил в нее, и если Луизе не удалось ничего из нее вытащить, он не ошибся. — Она моя возлюбленная, — твердо и уверено, смотря прямо в глаза женщине, ответил Гил. Об их отношениях все равно станет известно, и скрывать их не было никакого смысла. Напротив, мужчина хотел четко обозначить их, чтобы не вызывать непонимание у местных жителей, которые будут видеть их вдвоем. Луизе стоило знать об этом в первую очередь, дабы она не сочла, что он легкомыслен в своих чувствах. Признаться в своих чувствах постороннему для него всегда казалось сложным, но сейчас, когда самое страшное было позади, когда ничего уже не угрожало их счастью, ни война, ни классовое неравенство, ни происхождение, сделать это оказалось очень легко. Это был просто факт, в котором он ни секунды не сомневался. Не нужно было ничего доказывать и говорить лишнего. Все было четко и понятно для них обоих, а значит будет ясно и для всех остальных. Луиза казалось ничуть не удивилась его ответу, а только кивнула и улыбнулась, расслабляясь. Морщинка на ее лбу пропала. Наверное, именно это и волновало ее больше всего, как представительницу старого поколения, которая хранила точно такие же старые деревенские устои, которым придерживалось местное общество. Гилберт и сам понимал, как важно соблюдать правила общины, в которой он оказался и неукоснительно следовал им, не переча и не ставя под сомнения даже те правила, которые казались ему нелепыми. Он все равно уважал их, пусть не все были ему ясны и даже участвовал на общем собрании дня, посвященному благодарению морю. Хоть, честно говоря, и чувствовал себя там чужим. — А я так и подумала, — сказала женщина, стряхивая с фартука завитки-пружинки от гороховых стебельков. — Она с такой нежностью про тебя говорила, что обмануться сложно было. Хорошо, что спустя столько времени вы друг друга нашли, — она замолчала и серьезно посмотрела на мужчину, отчего у Гилберта неприятно сжалось в груди от нехорошего предчувствия. — Только вот, Жилбер, ты ведь знаешь, не положено у нас незамужней девушке наедине с мужчиной оставаться. Надо нам найти у кого ее расположить...