Forever After

Дитфрид медленно обернулся, услышав за спиной протяжный, железный скрип. Это оказался передвижной погрузчик, по длинным стальным тросам которого вниз, скользя словно лист по воде, спускался деревянный ящик, едва заметно покачиваясь, издавая те самые, противные звуки. Капитан уже хотел отвернуться, но заметил что-то белое на дне ящика, когда тот медленно проезжал мимо. Там, на пыльной мешковине лежал запечатанный конверт, на котором чернилами был во выведено имя получателя, и до того, как погрузчик проследовал дальше, к самому низу скалистого обрыва, Дитфрид успел прочитать его. Гилберт Бугенвиллея Он тихо вдохнул от удивления. " Неужели, от нее?" Достигнув конечной точки своего назначения, ящичек остановился, слабо ударившись о помост отправительной стойки. Тросы прекратили наматываться на бобину и окончательно закончив движение, скрип прекратился. Гилберт не придал этому значения, даже не взглянув на погрузчик. Он просто спустился сюда после того, как последняя партия винограда была поднята наверх, к дороге, где его перегрузят в машину чтобы отправить в порт, или же в амбар, если время отправки не позволяло. Зачем он делал все это? Зачем сейчас выговорил невесть откуда взявшемуся брату то, что не собирался вспоминать даже для себя самого? Разве ему есть какое-то дело до Вайолет? Разве он может понять? Разве хоть одна душа может понять то, что он держал на сердце? Как будто он сам не знал что поступил как настоящий мерзавец, оставив свою подопечную в одиночестве, наедине с огромным миром, который она была еще не готова познать в полной мере. Гилберт научил ее многому, но далеко не всему, что ей следовало бы знать. Даже то, что он распорядился ее судьбой в случаи его внезапной кончины - не могло оправдать все, что произошло после. Мужчина сжал кулак своей единственной, левой руки, до боли впиваясь ногтями в ладонь, стараясь хоть на толику перенести душевное страдание в физическое. Но эта мучительная агония разрывала его изнутри. Чувства которые он испытывал к Вайолет, спрятанные глубоко в сердце, не могли оставить его в покое. Он врал. Врал себе. Всем вокруг. Врал и ей. И от каждого сказанного сквозь зубы слова, сердце пронзало болью, настолько нестерпимой, что приходилось задерживать дыхание, чтобы справиться с ней. Ведь только сердце знало, что ему нужно на самом деле и что может сделать его счастливым. Однако, разве он заслуживает счастья? После того что сделал? После того, как его любимая лишилась обеих рук? После того как она столько лет страдала, безуспешно пытаясь отыскать его. А что делал он в это время? Прятался как трус на самом краю земли, скрывая не только свое прошлое, но даже свое имя данное при рождении. Имя, которым он всегда гордился, как и своим происхождением. Если бы отец был жив...если бы он узнал, что вечно думающий о себе офицер главных войск, который носил звание "майор" и был лицом аристократической семьи Бугенвиллея, теперь стал никем, то он бы не одобрил данного деяния и отдал бы сына под трибунал как дезертира и то, в лучшем случае. Никто не думал, что именно такой финал будет в его истории. Отказавшись не только от знамя и семьи, но так же и от тех людей, чьё присутствие ему было приятно, парень умножил свои чувства на 0. Но, самое главное, он отказался от неё. На его фоне даже Дитфрид, уже давно попавший в немилость, смотрелся куда предпочтительнее. " Черт побери...даже сейчас я думаю о том, что бы он сказал..." мысленно отдернул себя мужчина " Даже когда знаю, что он мертв. Как мертв и Гилберт Бугенвиллея..." За четыре года проведенные в дали от нее, он уже начал привыкать к жизни человека без будущего, серые дни которого не могло скрасить ничего. Даже уроки с местной детворой, которые на время заставляли его поверить в свою значимость. Однако его сердце навсегда, как ему казалось, переставшее чувствовать что-то теплое и родное, вновь начало ощущаться в груди, каждым ударом сжимаясь от боли, словно вместе с кровью перекачивало осколки битого стекла. Появившись вновь в его жизни, Вайолет заставила его вспомнить моменты прошлого, которые он старался забыть. А вместе с тем и поднять на поверхность чувства, не померкшие даже спустя столько времени. Да. Он любил ее. Любил всем сердцем и душой. Любил так, как еще никогда и никого не любил. Их встреча во многом определила его судьбу, приведя его туда, где он находился сейчас. Если бы не она, то он бы не пребывал тут, а наверное, уже был мёртв из-за желания стать подобным отцу. Она подарила ему любовь и только из-за этого он сейчас пытается смириться с потерей и отпустить. Никогда он не желал ей ничего кроме счастья. Он мечтал сделать ее счастливой. Подарить много счастливых моментов. Но что натворил?...Чем отплатил за ее доброту и привязанность? За то что она была с ним рядом, когда он был со всем один? Разве она не должна была ненавидеть его? Разве она не должна была вычеркнуть его из своей жизни? Если бы только судьба распорядилась по-другому, не раскинув их по разные стороны океана. Если бы только они имели хоть один шанс быть вместе... " Если бы..." Она выросла. Изменилась. Стала другой. Даже ее голос стал другим. Но не слыша его так долго, едва только первые нотки слетели с ее губ, как он вдохнул от спазма в груди. Сердце не могло забыть. Сердце не могло не любить, ту одну единственную, навсегда ставшую для него всем. И только ради нее, только чтобы не заставлять ее воскрешать в памяти все ужасы войны, он должен был отказаться от любви. Раз и навсегда. Он был ей не нужен. Он никому не был нужен. Вступивший в войну гордым сыном армейского офицера, он вышел из нее искалеченным инвалидом, с такой же изувеченной душой, как и тело. Никогда не сдаваясь раньше, цепляясь за жизнь даже на больничной койке церковного госпиталя - он сдался окончательно. Такой ублюдок, предавший и семью и родину, и даже самого дорогого человека не имел никакого права на счастье. Он понимал это головой, апеллируя разумом, но сердце, этот неугомонно стучащий за ребрами комок мышц, никак не хотел смириться. Ведь не смотря ни на что, самая сумасшедшая мечта бывшего офицера была связана только с ней. Ему стоило больших усилий не выбежать за дверь во время их разговора, чтобы обнять, прижать к себе, рассказать, как сильно он любит ее, что все что он наговорил ей - неправда! Но как еще он мог заставить ее вернуться домой, жить свободной жизнью? Там, где она была нужна людям, где ее ценили и уважали. Она смогла стать лучшей в избранном пути даже без его помощи. Она стала самостоятельной. Именно такой он и хотел ее видеть: не слушающую чужих приказов, имеющую свое мнение, жившую, как считает нужным. " Тогда почему?..." его рука задрожала, а зубы сжались до скрипа " Тогда почему мне больно!?" — Это письмо для тебя— сказал Дитфрид— Прочти его. Гилберт медленно поднял голову. Так и есть. Брат совершенно ничего не понимал. Никто не сможет понять, каких сил ему стоило отпустить ее навсегда, зная, что больше он никогда не услышит ее. И никогда не сможет быть с ней рядом. Пусть так. Пусть весь мир считает его последней мразью. Он все равно думал о себе еще хуже, чем кто либо. Он подошел к ящику и заглянул в него. Письмо...Он написал их так много за прошедший год, потакая желаниям малолетних детей, стремящихся узнать что-то о своих отцах, пропавших на войне. В их маленьких головках еще не могла уложиться настоящая, ужасная правда. Никто не вернется. Взрослые, конечно же знали об этом. Скорее всего, многие из вдов получали "похоронку" по почте, и даже кто-то из детей мог застать свою мать плачущей над измятом в руке листом бумаги, промокшим от слез. Даже если это и случалось - ни одна мать не рассказала своему ребенку о том, что было в той бумаге. А если так - и Гилберт не имел на это право. Они узнают об этом, когда придет время. А потому, каждый день, садясь за стол в своем доме...Точнее, доме, который он считал своим, ведь раньше, он принадлежал кому-то другому, и при свете керосинового фонаря, писал. Все о чем просила рассказать детвора, прекрасно понимая, что делает это напрасно. Сюда, на остров почта приходила очень редко. Потому как писать было некому. Даже почтовое отделение было таким маленьким, что располагалось на маяке, где и за состоянием старого телеграфа - единственного устройства, благодаря которому можно было получать сообщения с материка, и за состоянием исправности лампы маяка, следила одна единственная женщина -почтовый работник. Она молча принимала письма из рук Гилберта, не задавая лишних вопросов, отправляя их на теплоходе, каждый день отбывающего на материк. Но и в ее безмолвных глазах застывало то же самое выражение, с которым Гилберт писал вечерами. Ручка дрожала в его руке, сознание требовало остановиться, но он продолжал до тех пор, пока последнее послание не оказывалось завершенным. В такие минуты он думал о том, смирился бы кто с его смертью, получив такое послание? Он хотел бы узнать, смогла ли Вайолет освоиться в своей новой жизни без него, здорова ли, как поживает...Но едва только решался взяться за письмо адресованное кому-то из близких, как то его руке пробегала судорога, заставляя бросить эту затею. Он мертв. И он сам должен был это уяснить. А мертвецы писем не пишут. И не получают. Знай он что Клаудия сможет вычислить его по почерку - точно бы перестал писать. Нет...снова он себя обманывает...Не перестал бы. Так жестоко поступить с чувствами детей он бы не смог...Он продолжил бы писать, но не отправлял. Быть может тайком, вдали от лишних глаз, сбросил их с обрыва, где морской бриз подхватил бы их и унес в море, которое для местных жителей значило очень много. Именно к нему обращались все их молитвы. Особенно когда они почитали память умерших. Кто знает, может быть это был единственный способ, чтобы письма, полные детских переживаний, наконец обрели своих адресатов... Гилберт протянул руку. И правда. На конверте его имя. Он уже не мог сказать когда в последний раз получал письмо от кого бы то ни было. В любом случае, когда это произошло с ним в последний раз - он мог с легкостью вскрыть его, даже не беря в ум то, что однажды, такое простое действие будет вызывать у него затруднения. Положив письмо обратно, мужчина перевернул его другой стороной и кое как поддел ногтями сыргучевую, красную печать, с эмблемой "C.H", открывая конверт и вытащил сложенный лист бумаги, развернув его он увидел непривычный, набранный на печатной машинке текст, но едва его глаза упали на первую строчку, он замер, прочитывая содержимое на одном дыхании, не двигаясь с места, медленно следуя взглядом по строчкам и чем ниже спускался, тем сильнее чувствовал как давят на него слезы, выступившие на глазах. Мой дорогой майор Гилберт. Я приношу извинения за внезапный визит. И это, моё последнее письмо, что я пишу для вас. Лишь благодаря вам, я могу питать чувства к другим людям и просто жить. Спасибо вам за то, что приняли меня, за то, что оставили рядом, за то, что читали книжки, учили грамоте и многому чему другому, благодарность моя вам.И за то, что купили брошку, благодарность моя вам. Спасибо и за то, что всегда держали рядом, благодарность моя вам. "Я всем сердцем...люблю тебя". За эти слова, благодарность моя вам. Слова любви, что вы мне шепнули, стали путеводным огнём в моей жизни. Майор, благодаря тому, что узнала любовь, я сама захотела в ней признаться. Майор, большое вам спасибо...за все, благодарность моя вам. Каждая строчка отзывалась в его душе тихим, едва слышным, похожим на шепот голосом девушки, о чего и без того израненное сердце в груди, словно получив новые силы, начало стучать сильнее, разгораясь огнем, разливая по венам горячую кровь, словно кипящую лаву, бросая мужчину в жар, а легким никак не хватало воздуха, чтобы охладить его. Казалось, время остановилось. Но лишь казалось. За его спиной в море медленно тонуло солнце умирающего дня. Словно стараясь задержаться еще ненадолго, оно что есть силы хваталось своими тонкими, светлыми лучиками за наплывающие отовсюду темно-синие облака, но те не обращали внимание на ее старания, становясь молчаливыми свидетелями того, как диск солнца окончательно "утонул" за горизонтом, исчезая из виду, рассыпавшись напоследок яркой белесой вспышкой, на мгновенье сверкнувшей на поверхности воды, и окончательно погаснув. И едва это произошло, как все вокруг вдруг стало другим: темным, загадочным, тихим. Таким, словно что-то должно произойти. Даже волны, словно начали шуметь тише, накатывая на отвесные скалы далеко внизу, облизывая каменные выступы, мокрыми водяными языками. Опустевший деревянный ящик медленно покачивался на ветру, отчего запах винограда, пропитавший жесткую мешковину, взметнулся в воздух, разносясь по скале. Дитфрид молча смотрел на брата, чья опущенная голова не давала возможность увидеть лицо, скрытое за черными волосами. Лист бумаги в его руке медленно опустился, все еще что есть силы сжатый в пальцах. Письмо, написанное любимым человеком, нашло отклик в его сердце, полностью справляясь с возложенной на него задачей - донести чувства, которые сказать было нелегко. И прочитав его, Гилберт понял, что даже не дал девушке возможность высказаться. Во многом по тому, что боялся, что не сдержится, сломается, изменяя своим же собственным убеждениям, которые были с ним четыре года. Четыре года он возводил стену между своими чувствами и реальность, осознанием того, кем он стал и какая судьба ему предрешена. И до недавнего времени, даже в свете недавних событий, тронутый сомнением, он держался. Но теперь... Теперь он все понял. Он понял, как сильно он ошибся, решая за них двоих как им жить дальше. Принимая решение в одиночку, не смотря на то, что последствия, не заставят себя ждать и затронут обоих. Гилберт до последнего считал, что страдать в этой ситуации будет лишь он, и, привыкнув к постоянной боли, был готов и дальше мучатся от все еще живых, не смотря ни на что, чувств, при условии что Вайолет сможет жить счастливой жизнью, быть свободной и ни от кого независящей девушкой. А все потому, что он боялся. Боялся что его чувства, сказанные когда-то перед лицом смерти, так и окажутся потерянными, ненужными, лишними. А потому, продолжал любить ее в своем сердце, прекрасно понимая, что для него, во всем мире никогда не будет кого-то еще. Он бы не смог полюбить другую. Никогда даже не позволял себе такой мысли. Это было попросту невозможно. Их судьбы сплелись много лет назад. Сплелись навсегда и никто не в силах был разорвать эту связь. Как сложно запретить себе любить - Гилберт знал не по наслышке. Каждая попытка заканчивалась неудачей и в конце концов он принял все как есть, сохранив свою любовь к ней до конца своей жалкой жизни, в дали от родины, под чужим именем, отвергая не только любимую, но и себя самого. Твердо уверенный в своей правоте, он не мог подумать что она рассыпется в прах перед простым листком бумаги, наполненного чувствами любимого человека. Такого недосягаемого и такого близкого одновременно. То во что он верил - оказалось ложью. А правда была в том, что Вайолет действительно любила его. Настолько, что не смотря на свои чувства готова была оставить свои попытки встретиться с ним, только потому, что он сам попросил ее уйти, ни на секунду не желая этого на самом деле. Он лишь надеялся, что сделав ей больно, она точно возненавидит его и возвратится к своей жизни, где ему не будет место. Как и не будет место в ее сердце. Неужели даже после всех глупостей, которые он натворил, после всех грубых, ранящих и его самого слов она могла что-то испытывать к нему? Неужели такая замечательная и прекрасная девушка любила его все это время, через года перенеся эту боль разлуки когда он, подонок, стоило лишь мечте хоть ненадолго стать реальностью - растоптал ее...Заранее сделав выводы, он обрек на страдания не себя одного. Он заставил страдать самого дорогого в жизни человека, и от чувства вины, мужчину начала бить дрожь, никак не связанная с холодным морским ветром, трепавшим пустой рукав его рубашки. В груди защемило. Очередной вдох дался ему с большим трудом. Он даже не заметил навернувшихся на глаза слез, потрясенный немым посланием, так или иначе ожившего в его мыслях, словно зачитываемым девушкой. В то время, как она была далеко и возможно, ее уже не было на острове. Как он мог так просто отпустить ее?! Имеет ли он право, после того как все понял, показаться ей на глаза? Не отвергнет ли она его? Да и что он может сказать? Как оправдать свою глупость? Если раньше он свято верил, что поступает правильно, то теперь все развернулось на сто восемьдесят градусов. Гилберт ошибался с самого начала. Он собственными руками уничтожил чувства девушки, нежно любящую его не смотря ни на что. Какое право он имел решать ее судьбу? Он определился со своей, нашел место где готов провести остаток своих дней, отказался от всего, что прежде было важно. Но только не от нее. Она была нужна ему так же сильно, как и раньше. А возможно, и еще сильнее. В ней было его спасение. Его счастье, если он вообще достоин этого. И вместо того чтобы просить прощения перед Вайолет, которую он оставил совсем одну - он с какого то черта решил, что лучше всех знает что ей нужно. А нужно им обоим было одно и тоже. Такой простой и сложный выбор, от которого будет зависит вся их жизнь. И оступись он сейчас - эта самая жизнь станет адом и для него и для нее. Разве мог он вспомнить хотя бы день, когда его мысли не были обращены к ней? Хотя бы один день, когда смотря на полевые цветы с фиолетовыми соцветиями, у него не подкатывал ком к горлу от душащих слез, когда он вспоминал как сильно изменился для него мир с появлением этой девочки? Кем бы он был, что бы с ним стало, если ни она? Нет, он не может просто так все оставить. Не может обманывать себя и дальше. Хватит прятаться! Он должен был сделать хотя бы они мужской поступок за все годы что жил здесь. Если еще было не слишком поздно... " Господи...что же я натворил?!" Старший брат медленно опустил голову. Похоже, Гилберт наконец-то разобрался с собой. Что бы Вайолет не написала в том письме - это несомненно отразилось на нем. Пусть Дитфрид и стоял далеко от брата, чуть выше по скале над обрывом в бездну - он прекрасно видел, как содрогаются плечи Гилберта. Но не смотря на это, он все никак не мог сдвинуться с места, продолжая стоять с опущенным письмом в руке. Даже если он понял что-то - то уже слишком поздно. Корабль уходил на закате, а солнце уже успело опуститься. Вот-вот должен был раздаться пароходный гудок, который означал бы конец надеждам для его глупого, запутавшегося, младшего братца. Дитфрид привык видеть его величественным, с гордо поднятой головой, всегда держащегося строго. А сейчас перед ним словно был раскаявшийся в проступке ребенок, после выволочки понявший свою ошибку. Не так он представлял себе долгожданную встречу с братом. По сути, он вообще не думал, что это возможно. Но вот он, стоит перед ним, искалеченный войной, но живой, однако, уже не такой, каким он был раньше. И наверное, таким, Гилберт уже никогда не станет. Это уже совсем другой человек. Но только для самого брата. Не для Вайолет. Она видела в нем того же самого мужчину, ни на минуту в нем не разочаровавшись.Скорее всего, лишь она была в силах понять Гилберта, в то время, как родной брат, не смотря на то, что противился этому, все же, в глубине души - винил его. Пусть он никогда не показывал этого, и уж тем более, не говорил, но он любил своего младшего братишку, порой, обижая его на пустом месте, а то и вовсе на зло, с чем ему пришлось долгое время мучатся из-за терзаний совести. Однако, глядя на него, и видя какие последствия повлекло поведение брата, он уже не хотел извиняться перед ним. И как уже сказал ему перед тем, как Гилберт взял письмо - с удовольствием засунул бы его в мешок, чтобы бросить к ногам бедной Вайолет, которая столько всего натерпелась из-за него. Даже он сам стал относиться к кукле намного мягче, узнав ее ближе и поняв, что на самом деле связывает бывшее "оружие" и майора армии Лайденшафтлиха. Раньше, такое показалось бы ему дикостью и невозможным по понятным причинам. Несомненно, он был бы даже против этого союза. Но все же, после того что видел и слышал, после того, как увидел брата таким, он понял - этот человек уже не причисляет себя к именитой семье Бугенвиллея. Насколько же он должен был устать от образа жизни, который вел, чтобы решиться на такой шаг? Конечно, Дитфрид сам хотел бы избавиться от всех связей со своей семьей в тот период времени, когда был жив его благородный отец. Он даже не думал показываться в поместье, когда старший Бугенвиллея проводил время в своем имении. Даже чтобы навестить мать и брата. Настолько серьезно он конфликтовал со своим отцом, и злясь на него, похоже, незаслуженно злился и на Гилберта. Ведь тот был в точности копией своего отца, с теми же взглядами и таким же тяжелым серьезным взором, при виде которого Дитфрид сжимал кулаки. В этом была и его вина. Ведь брат стал таким потакая воле отца, исполняя прямую обязанность перед семьей - став военным, не противясь отцу так, как это сделал старший. Долгое время Дитфрид считал себя правым, достаточно сильным и своенравным, чтобы показать клыки своему родителю, но уже после смерти старика понял, что если кто и был сильным и стойким - то это Гилберт. И раз уж на то пошло, именно Дитфрид сбежал первым, решив что он никому и ничего не должен. Поступи он как следовало, цени он свою семью чуть больше - быть может Гилберта бы не заклеймили армейскими погонами, и тогда, хотя бы один из них смог бы жить жизнью, которую хотел. Долг старшего брата- заботиться о младшем. А вышло все совсем наоборот. Разве теперь он вправе осуждать его лишь за желание избавиться от этого кошмара. Черт...будь он на его месте, лишившись руки и глаза - и вовсе жить бы не захотел, не то чтобы служить. После всего что было - он имеет право сам выбирать, чего он хочет и как ему жить дальше. Своей родине он отплатил сполна, приведя страну к победе и вернув мир на континент, который теперь нужно было всеми силами поддерживать, не допуская новых военных волнений. От него нельзя было требовать больше, чем он сделал и если так, Дитфрид должен был уважать и его решение остаться для всех мертвым. Исправить свою вину перед ним он уже не мог, но единственное на что еще был способен - снять с его плеч тяжелый груз и ответственность которую он нес так долго. — Как же все-таки сложно быть честным с собой...— произнес Дитфрид, не совсем понимая, к брату он обращается, или к себе самому— Я унаследую род Бугенвиллея, но а ты Гилберт, будь же свободен...Ступай... Он и сам хотел сорваться с места, но дрожь, от которой его плечи затряслись, не сразу позволила ему сдвинуться, и на борьбу с ней у Гилберта ушло еще несколько секунд, после чего он бросился бежать, даже не взглянув на брата, который медленно повернул голову провожая его взглядом, надеясь, что брат успеет догнать ее. Но стоило ему только подумать об этом, как со стороны маленького порта раздался утробный вой пароходной трубы. " Опоздал..." со вздохом подумал мужчина, прикрывая глаза " Наверное, все таки, не всем мечтам предназначено сбыться... что ж...он сам виноват, надо было быстрее мозгами шевелить..." Дитфрид посмотрел на пустой подъем в гору. Гилберт уже скрылся из виду. Значит бегал он все так же быстро как и раньше. Но так или иначе, пароход ему уже не догнать. Его взгляд привлекло что-то лежащее в пыли на земле и сделав пару шагов к неопознанному предмету, капитан поднял кепку брата, слетевшую с его головы, когда он пробегал мимо. Отряхнув ее от песка, мужчина посмотрел на море, которое уже почти слилось по цвету с небом. Туч стало больше. Они наплывали со всех сторон словно стаи голодных волков, прежде сдерживаемые суровым пастухом - солнцем. Теперь, до того как солнце снова не поднимется, вся власть над ночным небом переходила к ним. Ветер стал холоднее, в его порывах поднимались и мелкие соленые капельки воды от разбивающихся об каменные выступы, волн. Стоять здесь более не было смысла и поежившись от холода надвигающейся ночи - мужчина медленно начал подниматься в гору, по той же самой дороге, что и Гилберт. *** Не смотря на то, что до отправления парохода еще оставалось немного времени, пассажиры, в большинстве своем еще стояли на причале, непринужденно болтая и сверяясь с часами. Их было не много, вряд ли набралось бы хотя бы с десяток людей отбывающих на большую сушу, и скорее всего, такие прямые и частые рейсы были связаны только с тем, что сейчас, в сезон сбора винограда, его каждый день отправляли на материк. Свежие ягоды быстро портились и дабы не потерять часть товара, судоходство с таким небольшим островом, все же процветало. Вайолет,взошла на палубу, не останавливаясь чтобы дождаться Ходжинса, следующего за ней. Всю дорогу от виноградников до порта, президент даже не пытался поравняться с ней или завести беседу. Подобная холодная решимость девушки пугала его. Он до последнего верил, что кукла передумает и тогда он сделает что угодно, чтобы Гилберт, этот безмозглый тупица, неприменно встретился с ней. Если он не хочет ее видеть, если она ему не нужна, если его чувства к девушке давно угасли - пусть скажет это ей сам! Прямо и не прячась за закрытой дверью. Пусть посмотрит в ее глаза и произнесет это, если сможет. Каждый горазд храбриться из-за стены, прячась от своего же прошлого. Это очень просто. Его давний друг прежде не был таким трусом и умел смотреть в лицо проблемам, разрешая их. Да, прошлого не изменить. Они оба вышли искалеченными из этой войны и это навсегда останется в памяти, пока они живы. Но неужели то, что произошло, может повлиять на любовь, которая протянулась красной нитью сквозь года? Дело было даже не в том, что он этого не хотел. Клаудия не верил в это с самого начала. Если уж Гилберт и решил таким образом наказать себя за все что сделал, если он считал себя виноватым в том, что Вайолет лишилась рук - то почему это должно отражаться на самой девушке, которая никогда не винила его в своих ранениях? Если она и отзывалась о Гилберте, то только как о самом дорогом человеке для нее, как о человеке, который подарил ей новую жизнь. И после этого этот недоумок смеет отвергать ее чувства, даже не выслушав? Идиот...сам же будет потом локти кусать... как бы неуместно эта фраза и не звучала в этой ситуации. По другому Клаудия сказать не мог. Ему не верилось, что четыре года поисков, четыре года несломленной надежды девушки, однажды встретить своего возлюбленного были разрушены самим же объектом ее желаний. Это было слишком жестоко для той, которая, как бы сильно не запятнала себя в прошлом, несомненно заслуживала счастья. Оба заслуживали. И по глупости могли потерять его навсегда. Мужчина понимал это, хотел хоть как-то помочь им, но уже не знал что можно сделать, принимая конфликт и одной и другой стороны. Быть может, все же стоил поговорить? Хотя бы с Вайолет. Она была разумна, в отличии от Гилберта, и доступна для диалога, однако, он просто не мог подойти к ней ближе, всю дорогу наблюдая впереди ее спину и гордую осанку. Это было ее решение. Должно быть, она учла все "за" и "против" и приняла его взвешенно. Но только вот, Клаудия был уверен - после визита на остров Экарте, она уже не сможет стать такой как прежде. В ней что-то надломилось. Своим равнодушием, Гилберт сломал ее, отослав домой. И все же...что она могла делать после такого? Умолять его? Искать с ним встречи? Нельзя разбудить человека, который претворяется спящим. Если Гилберт не хотел ей верить - девушка уже ничего не могла сделать, а значит единственный выход для нее, исполнить его просьбу и уйти. Но что-то подсказывало ему, что она этого вовсе не хотела, а так сдержанно выглядит только потому, что боится удариться в истерику, которая уже случилась с ней вчера, во время шторма. Ей не стоило держать все в себе. Чувствам нужно было дать волю, дабы они не сожгли ее изнутри. Однако мужчина даже об этом не решился с ней поговорить. Он ненадолго остановился на причале, где был пришвартован теплоход, обменялся парой слов со стоящим здесь же капитаном, уточная время отправления. Прикурив погнутую сигарету, человек средних лет, поправив свою белую флотскую фуражку, объявил что отправит судно через пять минут, когда закончится погрузка ящиков с виноградом. Из-за вчерашнего шторма поставку пришлось отложить, и теперь груза было в два раза больше, из-за чего отбытия теплохода могло задержаться. Клаудия обрадовался услышав это, но уже через секунду напомнил себе, что задержись они хоть на час - это ничего не значило. Вайолет не изменит своего решения. Он вздохнул, попрощался с капитаном, который уже не обращал на него внимания, делая большую затяжку и с наслаждением выдыхая сизую дымку, и поднялся на борт, по длинному деревянному трапу, тут же отыскав глазами девушку. Она стояла у самого ограждения на краю палубы, положив на стесанные перила руки в перчатках, смотря перед собой на раскачивающиеся внизу волны, полностью погрузившись в свои мысли. Ее волосы слабо подрагивали на ветру, как и платье, запачканное мокрой землей и несмотря на то, что уже высохло, на нем еще угадывались расползшиеся по светлой, складчатой ткани, бледно-коричевые пятна. Ее чемодан стоял здесь же, на деревянном полу. Ходжинс помедлил, потупив взгляд, но все же осторожно подошел к ней. Вайолет даже головы не подняла, молча смотря на воду, с потухшими глазами, которые казались какими-то бледными, хотя Клаудия знал, какого они великолепного, небесно-голубого оттенка. Ему хотелось бы надеяться что все это лишь из-за скудного освящения, но йокнувшие в груди сердце нашептывало, что все вовсе не так. Девушка потеряла свой смысл в жизни, и теперь, вернувшись обратно в Лайденшафтлих, сможет ли она восстановиться после такого? Ходжинсу стало больно, когда он представил, что уже никогда не увидит блеска в ее глаз. Он всегда знал, что Гилберт значит для нее очень много, но оказалось, что даже ему было невдомек, насколько сильно девушка любила его. Она жила все это время лишь верой в то, что однажды они снова встретятся. Но если им суждена была такая встреча - лучше бы ее и вовсе не было. Клаудия любил Вайолет как свою дочь, заботился о ней так же, как это делал бы отец, будь он у нее. И потому, ее боль ощущал так же остро, как собственную. Ему хотелось бы обнять ее и успокоить, но дело было в том - что он не знал никаких слов, которые могли хоть немного скрасить горечь преданной девушки. Он сам никогда не отличался хорошим пониманием женских чувств, но даже такой как он мог понять, как сейчас чувствует себя девушка. — Вайолет?...— тихо позвал он. Она не дрогнула, словно мужчина говорил действительно с куклой - неподвижной, неодушевленной вещью. Может, она действительно не слышала его. О чем она думает сейчас, когда спустя несколько минут пароход навсегда отделит ее от любимого и между ними словно разверзнется расстояние, словно непреодолимая пропасть? Президент жалел, что вообще повез девушку с собой. И зачем он только рассказал ей, что отыскал след Гилберта? Ведь он изначально не мог быть уверен, что письмо с острова отправил именно он. А раз так, почему ему пришло в голову тащить с собой девушку? Он мог бы отправиться сюда сам, найти Гилберта, услышать от него ровно все то же, что и услышал и вернувшись, продолжать жить как и всегда, держа в тайне свою поездку. Тогда у девушки не было бы разбито сердце. Она продолжила бы свою работу, свои поиски, веря всем сердцем что встретит своего дорогого человека. Ложь во спасение никогда не нравилась Клаудии, который был всегда честен с собой и другими, но с Вайолет это правило не срабатывало и только ради нее, он согласился бы нести на душе этот груз, скрывая правду. Он сокрушаясь опустил голову, понимая, как сильно напортачил. Но обратной дороги не было и жалеть об ошибке было уже поздно. Содеянного не исправить. Ему казалось, что он уже потерял Вайолет. Уж на время так точно...Наверное, ей стоит побыть одной, но тревожась за душевное состояние девушки, Клаудия не спешил отходить от нее. Вчера он еле успокоил бьющуюся в слезах девушку. Прежде ему не приходилось делать этого, и даже когда он отправился за ней к развалинам Интенса, мужчина не пережил такого душевного потрясения, как вчера, и потому дал себе слово, что не оставит девушку одну в таком состоянии. Впервые за все время что он знал ее, мужчина боялся, что она, отчаявшись, может не совладать со своей утратой и что-то с собой сделать. Ведь теперь перед ним была не та рассудительная и спокойная девушка. Оказалось что и у нее, на первой взгляд сильной и непробиваемой, есть слабое место. Всего одно, но такое, что могло вывести ее из душевного равновесия. — Вайолет...— еще раз, чуть громче позвал мужчина. На этот раз она нехотя, словно очнувшись ото сна, повернула к нему голову, но и сейчас смотрела куда-то в сторону, не стремясь пересечься взглядом со своим директором, и еще до того, как он снова обратился к ней, девушка опустила голову прикрывая глаза, словно у нее не было сил даже на одну ответную фразу. Клаудия сглотнул ком в горле. Видеть ее такой было невыносимо больно. Как он будет исправлять все то,что натворил Гилберт? Он оставил ее ему на попечение, и стоило мужчине привязаться к ней, практически считая своей дочерью, как сам же Гил все испортил. Единственная возможность - попробовать еще раз. Еще одна попытка. Кто знает, может этот недоумок успел осознать какой ужасный поступок совершил? — Мы...Все еще можем сойти...— предложил Клаудия, оборачиваясь назад, замечая как капитан, потушив свой бычок об подошву, прощается с портовыми рабочими, которые и сгружали виноград, и поднимается на палубу— Попробуем еще раз с ним поговорить. Он не может просто так... — Может...— тихо выдохнула Вайолет— И имеет на это полное право... — Вайолет... — Он прав...Я напоминаю ему о прошлом...о войне. И даже если пойду против его слов - ничего не измениться...Если майор счастлив здесь...если он счастлив без меня - мне больше ничего не остается... — А ты...ты сама будешь счастлива когда мы вернемся обратно?— спросил Ходжинс, хоть до последнего старался не задавать этот вопрос— Разве ты сможешь вести ту же жизнь, как и до поездки сюда? Ты сможешь...забыть? Он резко остановился, понимая, что заставил бедную Вайолет, и без того подавленную произошедшим, говорить об этом. Зачем он вообще спрашивал? Будто и сам не понимал, как все обстоит. Разве и без объяснений с ее стороны не понятно, что будет дальше? Она продолжит работать, делая вид, что ничего не произошло, стараясь оставаться прежней. Но внутри, там далеко в глубине души, оборвется что-то очень тонкое, невесомое. То, без чего Вайолет уже не будет сама собой. Останется только пустая оболочка. Больше ничего. Она уже сейчас казалась ему другой, о чем свидетельствовал потухший блеск в ее глазах. Ему было страшно. Она не вернется домой. Потому что ее сердце навсегда останется на этом острове. И с этим ничего нельзя поделать. Не так все должно было случиться...Совсем не так...Почему, какого черта эти двое не могли быть вместе? На его вопрос ответить было трудно. Наверное, так всегда бывает, когда на сердце такая боль. Никакими словами ее нельзя описать. Пусть он и переживал за Вайолет, все равно понимал, что не чувствует и толику того, что сейчас переживает она. Какого девушке, которая начала понимать любовь, в одночасье ощутить и все "прелести" разбитого сердца, будучи отвергнутой возлюбленным?... — Я... Клаудия вздрогнул от ее голоса. Он и не надеялся что она слушала его, или же, если и слушала - не рассчитывал на ответ. Если она сейчас постарается обмануть его - этот обман будет более чем очевиден. Словно передумав, девушка замолкла, продолжая смотреть на волны, ударяющиеся о борт теплохода. Но спустя несколько глубоких, медленных выдохов, произнесла так тихо, что ее слова растворились в шуме воды: —Я не знаю...Больше не знаю... Она закрыла глаза и отвернулась, пряча лицо от Ходжинса. Ее руки, лежащие на железных перилах задрожали и от этой дрожи раздавался чуть слышное поскрипывание металлических деталей протезов. Клаудия стиснул зубы от бессилия. Что он делает? Хотел поддержать, а в итоге заставил снова заплакать, когда она так стойко сдерживала слезы последние несколько часов, что несомненно стоило ей огромных усилий. Как и говорила Каттлея, когда дела касается таких вещей - он полный ноль. Разве только испортить все может - но уж точно не помочь. Все возможные слова, которые могли поддержать ее мужчина уже использовал. Дальнейшие жалкие попытки не возымеют никакого эффекта. Может, ей и правда стоит побыть одной? Прежде чем решиться на этот шаг, Клаудия прислушался к своим ощущениям: имеет ли он право хоть на минуту отойти от нее? Тем более сейчас? Не повредилась ли она в рассудке? Все же, даже для такой стойкой девушки это было сильным ударом. Сомневаться сейчас - нормально. В конце концов, несколько дней назад он не был уверен даже в том, что они найдут Гилберта. Никогда и ни в чем нельзя быть абсолютно уверенным. Особенно когда речь идет о такой хрупкой вещице как чувства молодой девушки, только-только узнавший что любить - бывает больно. — Я отнесу наши вещи в каюту...— сказал он, отводя от нее взгляд, решив что все же ей стоит остаться одной, хотя бы на пару минут— Ты со мной не пойдешь? Едва заметно, но Вайолет мотнула головой, отказываясь составить ему компанию, и уже немного подавив свою тревогу, Клаудия взял дорожную сумку, чемодан Вайолет и прошел мимо нее по палубе, спускаясь по узкой, неказистой лестнице к каютам. Они были тесные и неудобные, рассчитанные только на то, чтобы перетерпеть время до прибытия в порт на континенте, и обстановка тому подтверждение: одна низкая, старая койка с занавесками, побитый старый пол, выложенный из досок, выкрашенных в ужасную, красно-коричневую краску несколькими слоями так, что засохнув, это покрытие выдерживало бы годы и годы прежде чем потребовалась перекраска. Маленькое круглое окно, осыпанное брызгами, словно алмазами, искрящимися в лучах заходящего солнца да пара деревянных стульев - вот и все что было здесь. Вместо лампы - старая киросинка на потолке, слабо раскачивающаяся, отвечающая на малейшие колебания судна, готового отправиться в обратный путь. Штукатурка на стенах, бледно-зеленого цвета, в некоторых местах облупилась и дала трещину. Не закрывая скрипучую дверь, Клаудия затолкал под койку чемодан и сумку и от неожиданности подпрыгнул, услышав громкий пароходный гудок. На душе стало еще тяжелее, словно к тому грузу что уже был, какая-то "добрая" рука добавила еще немного. Все. Теперь уже никакой альтернативы не было. Он так и не смог уговорить Вайолет сойти на берег. А значит то, что их ждало дальше - это уже абсолютно не то, что они оставили в Лайдене. За эти четыре года Вайолет стала для Клаудии частью жизни, ее повседневной составляющей. Он видел ее каждый день, не мог даже представить что когда-то ее присутствие может отзываться в нем тоской и неприятным ощущением в районе груди, слева. Казалось, что уже ничего не будет как прежде. Не только Вайолет станет другой. И он тоже измениться. Глядя на нее просто не сможет делать вид что все в порядке. Ведь на самом деле все совсем не в порядке. Жизнь повернула куда-то не туда. А свернул на эту неправильную дорожку именно он - Клаудия. Да не один, еще и Вайолет за собой потащил. Когда-то он сам сказал девочке, попавшей под его опеку, что жить в блаженном неведении всегда проще, намекая на то, что ей предстоит многое узнать, понять, почувствовать, прежде чем стать настоящим человеком. Все эти годы он именно этому и учил Вайолет, и она стала самостоятельной, научилась понимать других и сопереживать им. Так и должно быть, но теперь, именно в этой ситуации Ходжинс готов был признать - ложь не всегда так плоха. Иногда она может спасти человека, а порой даже поддерживать в нем жизнь. То самое блаженное неведение, от которого он отучил Вайолет - стало бы спасительным для девушки. Вот уж действительно парадокс...Не все, во что так свято веришь оказывается истиной. Жаль только он понял это слишком поздно. Запихнув свою сумку подальше под койку ногой, мужчина поспешил вернуться обратно на палубу, испустив облегченный выдох увидев что девушка так и сдвинулась с места. Пароход медленно и неповоротливо, как огромная железная рыба, отчаливал от берега, отплыв от пристани всего на несколько метров. Видимо капитан не спешил набирать скорость, пока судно не выйдет на глубину и потому направлял пароход не спеша.За те несколько минут что мужчина пробыл в каюте солнце окончательно скрылось за морским горизонтом и стало как-то непривычно темно и зябко. Ходжинс застегнул пиджак на все пуговицы прежде чем ступить на последнюю, верхнюю ступеньку, выходя на палубу. Хотя бы по одной даже худо-бедно коптящей лампы на каждый из бортов судна было бы достаточно, чтобы немного осветить пространство. Удивительно, как быстро наступала ночь вблизи моря. На суше этот переход всегда казался плавным и незаметным, совсем не так как на острове. Местные жители конечно, привыкли к этому, но для приезжих подобное "чудо" вызывало восхищение. Неторопливо, теплоход скользил по воде, отдаляясь от берега, разрезая волны остроконечным носом, словно нож теплое, сливочное масло. Крик чаек смолк. Клаудия был слишком занят другими мыслями, чтобы заметить, поднялся ли еще кто-то на борт или же они единственные отбывающие на сушу этим рейсом. Наверное, не единственные, но почему-то ему казалось что вполне мог случиться и противоположный вариант. Подойти ближе к Вайолет, мужчина не решался. По ощущениям, девушка как будто огородилась от всех невидимой стеной, молчаливо препятствуя чьему-то проникновению в свое личное пространство. Очевидно, сейчас ей не нужны были ни подбадривающие слова, ни участие, ни даже сочувствие. От них все равно не было никакого толка. Теперь, во мраке темных теней, ее фигура действительно казалась похожей на статую и только подрагивающие на ветру волосы выдавали в ней человека. Ходжинс мог всего лишь мысленно коснуться рукой ее плеча, как вчера, когда они вместе мокли под дождем перед дверью Гилберта. В тот момент этого хватило чтобы ненадолго успокоить ее. Но сейчас, даже если бы он усилием воли разрушил ее стену и совершил то же действие - Вайолет даже и не ощутила бы этого. Все потому что она была не здесь, не уплывала на корабле туда, где ее ждала рутинная, обычная жизнь. Сердцем и душой девушка осталась на Экарте и чем дальше они продвигали вперед, сквозь воды океана - тем сильнее Ходжинс ощущал натяжение невидимых нитей, связывающих ее с этим островом. Теплоход, который регулярно совершал рейсы с материка на Экарте и обратно, не был грузовым и не большое отдаление от остального мира, скорее всего не расценивалось мореходным управлением как необходимость снабдить его спасательными шлюпками на случай непредвиденных обстоятельств, но сумасшедшая идея плыть обратно - на секунду завладела им. Безумие? Несомненно. Но он уже готов был искать любую возможность вернуть ее обратно. И единственное что останавливало- нежелание самой Вайолет вернуться. Против этого Ходжинс не мог пойти. Все было не так. Неправильно. Словно в какой-то глупой бульварной книжонке. От нервов, у него зачесалась кисть и он раздраженно принялся расчесывать ее ногтями, стараясь сфокусироваться на этом действии, но так и не смог выбросить из головы мысль, что с каждым метром с которым остров постепенно уменьшался на их глазах - будет только хуже. *** Он еще никогда так не бегал. Бесконечные, раскинувшийся по обе стороны от него лес из виноградных лоз, проносился мимо с такой скоростью, что сливался в единое зелено-фиолетовое пятно. Еще влажный после прошедшего накануне дождя песчаник, только верхняя часть которого успела подсохнуть, хрустел под ногами. Все селяне, обслуживающие эту плантацию, уже давно разошлись по домам, закончив на сегодня рабочий день. Кое где еще оставались лежать инструменты: мотыги, грабли и прочий инвентарь. Обычно на ночь весь виноградник поливали, на что уходило много времени и сил, но прошедший шторм избавил людей от этой изнуряющей работы. Но даже если бы Гилберт встретил кого-то на своем пути, то даже и не заметил бы. Все его мысли были устремлены к Вайолет, которую он мог навсегда потерять из-за своей же глупости. И теперь только его скорость могла помочь ему не дать ей уплыть. Он слышал гудок теплохода в дали, что означало отбытия судна. Следуя здравому смыслу, он должен был сдаться прямо сейчас и остановиться. Но логика им сейчас не владела. Он мог добежать и он добежит! И пусть придется пересечь едва ли не весь остров, Гилберт все еще имел один шанс из тысячи попытаться исправить то, что натворил. Сердце бешено стучало в груди, а легким не хватало воздуха. Преодолев последнюю полосу виноградника, он выскочил на пустую проселочную дорогу и не останавливаясь понесся дальше, молясь только об одном. Только бы успеть...Только бы успеть! Иногда теплоход задерживался на несколько минут, пока капитан проверял топливные баки и раздавал указания своим единственным двум матросам, поддерживающим работу небольшого судна. И если проверка затягивалась - отплытие могло быть отложено, даже если гудок был дан. Становясь свидетелем такой картины уже несколько раз, но никак не реагирующей на нее, теперь же мужчина был готов отдать что угодно, лишь бы в этот раз какая-то деталь пришла в неисправность или отставной боцман заболтается со стариками на причале. Что угодно, только бы он не торопился отплывать! Гилберт все еще сжимал письмо в руке и оно трепетало на ветру, шелестя и норовя вырваться из его пальцев, но тот ни на секунду не ослабил хватку. Ведь сейчас именно этот листок бумаги был для него частичкой любимой, которая вложила в него все свои чувства к нему. Чувства, которые он старался отрицать, чтобы не было больно им обоим, но добился совершенно обратного, разбив сразу два сердца. Пусть она не простит его, пусть отвергнет. После того, что он сделал - Вайолет имела на это полное право. Она просто обязана была ненавидеть его за ту боль, что он причинил ей, за ту ложь, в которой она жила так долго. Но он должен сказать ей о своих чувствах, так же как и она открылась ему. Она должна знать, что нужна ему больше всего на свете. Что с момента их разлуки не было ни дня чтобы он не возвращался к ней в своих несбыточных мечтах. И это действительно была правда. Та самая правда, в которую девушка могла больше не верить. Гилберту становилось невыносимо больно, как только он на мгновение представлял себе что чувствовала Вайолет, когда он так жестоко отрекся от нее. Как же она страдала из-за него... не имевшего никакого основания ранить ее чувства, такие нежные и невинные обращенные лишь к нему одному. Если бы ему пришлось сравнивать, он бы не задумываясь сопоставил их с той мукой, которую испытал сам, когда открыл ей свои чувства готовый проститься с жизнью в Интонсе. Тогда девочка, впервые услышав от него признания в любви и не могла ответить на его чувства. Потому что не понимала их. В то время еще не могла понять. И именно эти последние секунды запечалились в памяти бывшего офицера. Именно эта мысль всплыла в его едва живом рассудке, когда он очнулся в госпитале. Именно так он считал все это время. Я ей не нужен... Но он упустил очень важную деталь. Вайолет росла, развивалась и он никогда не был безразличен ей. Она испытывала к нему те же чувства что и он к ней. Все это время что они были вместе. Возможно, еще раньше, чем он сам осознал что полюбил свое "оружие" как человека, как единственную на свете, относящуюся к нему с добром и преданностью. Вайолет просто не знала слова "любовь". Не могла описать его словами. Но то, что она чувствовала - было бесспорным. Он ведь и сам понимал это. Еще тогда Гилберт видел в ней эмоции и то, как она проявляла их. Им просто нужно было чуть больше времени чтобы понять друг друга. Чуть больше, чем им оставила эта чертова война, заставившая две оторванные друг от друга души стенать от горя по утерянному. Ни расстояния, ни время не могло окончательно порвать связывающие их нить. Они все равно тянулись друг к другу, так, словно их встреча была предназначена задолго до их появления в этом мире. Гилберт забыл обо всем: о брате, которого увидел впервые за несколько лет, о своих увечьях, которых стыдился, о своих неизменных убеждениях. Они перестали существовать для мужчины. Ничего важнее Вайолет не могло быть для него в этом мире. Потому что весь его мир перестанет существовать, если он позволит ей уйти, не выслушав раскаяния искалеченного солдата. Чтобы он ни сказал - это не станет оправданием его чудовищных заблуждений, но он должен сделать это. Он должен быть честным с ней до конца. Даже если она не простит его, даже если не станет слушать. Даже если ударит... Если бы кто-то сейчас увидел его, то удивился бы тому, куда бежит мужчина в столь поздний час? Но на дороге не было ни души и единственные кто провожали его - это далекий дрожащий свет из окон домов, где, проводив очередной день, сельчане и не догадывались о том, где сейчас школьный учитель. Никому из них Гилберт так и не сказал кем является на самом деле, с самого начала представившись чужим именем и уж тем более, не называл свою фамилию. Обложенная серыми булыжниками по обе стороны дорога, начала петлять, постепенно уходя в низину, а дома, оставшиеся за спиной, медленно поглощала тьма. Еще немного и слева от себя Гилберт сумел разглядеть возникнувший в поле зрения клочок морской бездны вдалеке. Теперь его путь лежал прямиком по обрыву над морем и выбежав на участок прямой дороги, весь мокрый от пота, заливавшего ему глаза и который мужчина небрежно сбрасывал тряхнув головой, он увидел медленно скользящий пароход. Отсюда, с высоты и издалека, он казался похожим на ивовый листок, подгоняемый ветром. Один взгляд на него и какая-то неведомая сила овладела им, и Гилберт задыхаясь от бега рванул вперед. Казалось в его груди кто-то разжёг огонь. Силы, которое уже были на исходе - прибавились стократно. Нет! Еще не все потеряно! Она все еще здесь! Он все еще может догнать ее! А если не удастся - прыгнет в воду и поплывет следом. Пусть это равносильно смерти, пусть он гарантировано утонет в открытом море - но без нее он все равно не сможет жить! Он проглотил комок своей гордости перед этим миром и проклял все, что когда-то считал правильным. Ему было все равно уже. Теперь когда он знал что она любит его - ему больше ничего не было нужно! Если их чувства были взаимны - ничего не кончено! Это было еще одной преградой которую он сам возвел. Считая, что его чувства безразличны девушке, он перестал верить в иное, преступно ошибаясь еще и еще раз. Черт возьми, как многое он упустил не выслушав Вайолет, слепо доверяя лишь себе самому, забывая о том что ошибался он слишком часто. Наконец тропа, обрывающаяся последним каменным ограждением резко свернула в сторону уходя к каменистому побережью - единственному первому и доступному спуску к воде. Однако никакой дороги тут не было. Этим путем никто и никогда не пользовался, чтобы спуститься к воде. В здравом уме никто не решился бы спускаться по такому крутому склону да еще бегом. Безопаснее было бы пройти еще несколько сотен метров по холму к порту и уже там при необходимости сойти ниже. Но Гилберту было плевать на осторожность. Он пользовался самой первой возможностью максимально сократить расстояние между ними и потому не раздумывая, скользя ногами по едва ли не отвесному склону, мужчина устремился к берегу. Камни выбивались из-под его ног, с грохотом обрушиваясь вниз. Он едва мог интуитивно угадывать куда стоит поставить ногу и уже ни один раз пошатнулся, едва не потеряв равновесие, но и не собирался останавливаться, запечатлев свой взгляд на медленно тающем вдали пароходе. Небо и вода практически сливались на горизонте, отчего создавалась иллюзия того, что судно и вовсе плывет по воздуху. Пальцы бессильно стискивали помятое на ветру письмо, как будто через него девушка могла почувствовать его мысленный посыл к ней. Нужно было что-то предпринять! Срочно! Иначе он никогда не сможет вернуть ее! — Вайолет!— закричал он на бегу, но разочаровавшись в своем недостаточно громком голосе глубоко вдохнул и заорал что было сил — ВАЙОЛЕЕЕЕЕТ! Девушка вздрогнула. Глаза открылись шире и она нагнулась вперед, обращая свой взгляд назад, на берег. Ей не послышалось, она действительно слышала голос майора? Или это всего лишь ее воображение выдает желаемое за действительное. Но там, на оставленном ими острове, в стороне от причала, по камням к береговой линии спускался едва различимый в темноте силуэт. Но ни расстояние ни отсутствие освящение не помешало Вайолет узнать его. Это действительно был он. Из глаз девушки полились слезы. Она не могла поверить своим глазам. Неужели он правда пришел чтобы увидеть ее? Ходжинс, до сего момента прибывающий в своих мыслях, сначала было хотел подскочить к Вайолет, испуганный ее резким движением. Он ведь уже размышлял о том, что девушка может совершить глупый поступок, поддавшись своему горю. Но она не перегнулась через перила а просто выглянула чуть дальше, оборачиваясь назад и похоже кого-то высматривала там, вдалеке. Последив за ее взглядом мужчина вдохнул от удивления и облегчения, поняв, кто завладел вниманием Вайолет. Не нужно было гадать, кому принадлежит эта фигура на берегу. Этот недоумок наконец-то все понял, пусть и запоздало. Что ж. Лучше поздно, чем никогда. Теперь нужно было уговорить капитана развернуть корабль. Скорее всего он будет не в восторге от этой идеи. Старые морские волки не очень сговорчивы с гражданскими. Не мудрено, если они отплывут еще на километр пока удастся его уверить насколько необходимо сделать крюк. Или же у него все же найдется хоть одна шлюпка, чтобы спустить ее на воду? Эти мысли молниеносно пронеслись в голове Клаудии, казалось всего за секунду, но стоило ему перейти ко второму, запасному плану, как он заметил движение краем глаза. Вайолет сделала шаг вперед, к корме парохода. Замерла на мгновенье, а потом вдруг бросилась вперед, громко стука каблуками по деревянному настилу палубы, да так, что от него несколько щепок отлетело. Ходжинс не успел и глазом моргнуть, как она одним прыжком перелетела через ограждение и с размаху плюхнулась в холодную воду. И только после этого оцепеневший мужчина подбежал к перилах, хватаясь за них, и перегибаясь вперед, быстро бегая глазами по воде в поисках девушки. Он и не ожидал что она решил покинуть корабль так радикально. Погрузившись под воду на пару метров, Вайолет всплыла набрав в легкие воздуха, быстро ориентируясь куда нужно плыть. Ее мокрая одежда тянула ко дну, но девушка старалась держаться на плаву, хотя металлические протезы точно не были приспособлены для плавания и не были подвержены коррозии и ржавчине при контакте с водой, отличаясь высокой прочностью, они все же добавляли ее телу дополнительный вес, который сейчас играл против нее. У Клаудии задрожали колени когда светлая голова Вайолет показалась над водой. Следовало раньше подумать о том, что она способна на такой поступок. Не пришлось бы лишний раз за сердце хвататься. Он хотел крикнуть ей, но девушка уже не видела никого, кроме своего возлюбленного. — Майор! Вода, как будто препятствовала ей, мешала плыть,а волны так и норовили утащить на дно. Но она сопротивлялась, пытаясь не терять из виду берег когда очередная волна заливала ей глаза. Прежде девушка никогда не пробовала плавать с протезами. Не потому что не хотела, а потому, что заведомо осознавала, что это не самая лучшая идея. Если человеческое тело вода пытается вытеснить на поверхность, даже когда особых усилий не прикладываешь - то с металлом, особенно таким тяжелым как адамантин - все было совсем по-другому. Уже при первых движениях Вайолет ощутила эту неприятность, о которой раньше не думала, но которая не могла помешать ей достичь своей цели. Она не могла позволить такой мелочи остановить ее и вкалывая в каждое движения все свои силы, одновременно гребя и стараясь не уйти с головой под воду, она поплыла к берегу. Погруженное в воду платье, путалось в ногах, создавая новую проблему. Дно под ногами появиться еще не скоро и тяжело дыша, стараясь не наглотаться воды, немного привыкнув к своему положению девушка поплыла быстрее. Теплоход тем временем удалялся в противоположную сторону. А вместе с ним и Ходжинс, все еще стоящий на карме, провожающий взглядом автозапоминающую куклу. Он был безусловно рад, что все разрешилось именно так. Они должны были быть вместе. С самого начала должны. Теперь у них все должно быть хорошо. Хотя, на месте Вайолет, Ходжин все таки врезал бы Гилберту хотя бы за то, что он отказался встретиться с Вайолет сразу, но сам понимал - девушка не держит на него абсолютно никакого зла и не считает его виноватым. Он знал ее четыре года, и за эти годы привязался к ней, заботился и оберегал. Наверное, как и говорил Бенедикт, он действительно походил чем-то на курицу-наседку: всегда старался быть в курсе дел Вайолет, отслеживал все ее перемещения по работе, старался огородить от ненужных, по его мнению людей, переживал за нее когда она задерживалась где-то - то есть, вел себя совсем как отец, словно она была для него дочерью, которой у него никогда не было. Конечно, он понимал что опека над Вайолет не продлиться вечно. По сути, она уже была совершеннолетней и не нуждалась в контроле над собой. Она могла и имела права принимать свои решения. И это решение тоже приняла сама. Ходжинс знал и это. Если кого-то она и любила всем сердцем - то только Гилберта и только с ним могла остаться навсегда. Сейчас, стоя в одиночестве на палубе и смотря, как постепенно Вайолет исчезает из виду, он действительно почувствовал себя так, словно отпускает в новую жизнь свою подросшую дочь. Она никогда не сможет стать по-настоящему счастливой вдали от Гилберта. Это невозможно. Она единственная, кто не верила в его смерть, как будто доподлинно знала, что однажды они смогут быть вместе. Чувствовала. Но все же, Ходжинс вдруг почувствовал себя одиноким...покинутым. Без нее фирма уже не будет прежней. Во многом потому, что потовая компания C.H ассоциировалась именно со знаменитой автозапоминающей куклой. Но мужчина думал вовсе не об убытках. О них он никогда не думал. А о том, что теперь его штат автозапоминающих кукол лишился очень важного элемента. Не только он будет скучать по ней, но и все остальные. Сама того не ведая, Вайолет пересекла жизни многих людей, оставив в их душах незримый след. Все они: коллеги, друзья и клиенты хранили память о ней. Многим ее письма помогли найти себя, решить проблемы, обрести настоящее счастье. Она помогала, сама порой не догадываясь об этом, училась сама, попутно обучая других. Теперь пора ей самой помочь стать счастливой. И теперь, когда она знает что такое любовь - она готова открыть новую главу своей жизни. И он от всей души желал, чтобы она была самой счастливой во всем мире. Она заслужила это. Нет...они оба заслужили. Пусть на этом закончиться их страдания и вместе они обретут намного больше чем потеряли. Она помогала всем, пора и ей помочь. — Позаботься о ней!— крикнул он, хоть и знал, что его не услышат. Береговая линия начала опускаться, заканчиваясь невысоким, но крутым обрывом. Его можно было миновать, если свернуть влево и пробежать еще метров сто, к более пологому спуску, но Гилберт даже не рассматривал это, видя перед собой только темнеющие воды моря впереди, где неожиданно вверх поднялся столб брызг на фоне удаляющегося корабля. Неужели она услышала его и спрыгнула в воду? Мужчина не ожидал, что это может произойти а потому готов был безрассудно броситься за ней в море и то, что она так же устремилась ему навстречу еще больше разожгло в нем неудержимое желание поскорее увидеть ее. Он хотел этого с самого начала, прячась от девушки за запертой дверью, имея возможность только представлять как она изменилась, как выросла, каким человеком стала. Он столько всего упустил, так долго отсутствовал в ее жизни, но теперь, зная что она все это время не могла забыть его и что он был ей нужен так же сильно, как и она ему, Гилберт уже не боялся посмотреть ей в глаза. Что она скажет увидев, каким он стал? Наверное, она даже не узнает его, ведь того прежнего майора Бугенвиллея больше нет. Однако, уже никакие тревожные мысли не могли помешать ему, заставить свернуть или остановиться. Есть то, что он неприменно должен ей сказать. Пусть она сама решит каким хочет видеть свое будущее. И если она захочет остаться с ним, после всего что он натворил, после всей той боли что он причинил ей... "Неужели это и правда возможно?..." Едва-едва, но в темных, раскинувшихся насколько хватало глаз водах, он смог различить теряющуюся среди белых пенистых шапок волн, голову плывущей к берегу девушки. — Вайолет! Мужчина с разбегу, не останавливаясь спрыгнул с каменного выступа, надеясь приземлиться на ноги, но не рассчитал силу толчка и вместо того чтобы продолжать бежать получив дополнительное ускорение от прыжка, несколько секунд пытался удержаться в вертикальном положении, однако все равно упал, прокатившись кувырком по камням. В ушах застучала кровь, от удара пришедшего казалось на все тело. На несколько секунд он потерял из вида свой ориентир, но практически сразу вскочил на ноги, так и не выпустив из руки письмо, снова едва не упав, но рванул вперед с таким усилием, что ему удалось удержаться. Если бы не адреналин бушевавший в крови как адское пламя, он неприменно ощутил бы боль, разливающуюся по всему телу. Последствия от такого неудачного прыжка не заставили бы себя долго ждать, но сейчас Гилберт не чувствовал ничего, кроме стучавшего в груди сердца, которое казалось с каждым новым шагом бьется все быстрее и быстрее, приближаясь к человеку, которого мужчина любил сильнее всего на свете. На фоне этого никакая боль не могла стать помехой. Он отмахнулся от нее как от назойливой мухи, игнорируя ссадины на лице и испачканную мокрым песком рубашку. Пустой рукав правой руки развивался на ветру как белый флаг, обозначающий его поражение перед своим же собственным сердцем, которое спорило с разумом и одержало безоговорочную победу. Почувствовав ногами дно, Вайолет тяжело дыша, медленно зашагала по песку, в котором проваливались каблуки ее сапогов. От несильного ветерка, налетевшего на нее, как только она поднялась из воды, стало холодно.Мокрая одежда облепила тело, неприятно скользя по коже при каждом движении. Подол платья все еще путался, мешая двигаться вперед, с мокрых волос капала соленая вода. Ее синий жакет от влаги стал практически черным и лишь изумрудная брошка блестела в бледном свете луны, показавшейся на небе, проливая через все море красивую, серебристую дорожку, качающуюся и подергивающаяся на волнах. Только увидев ее, выходящую из воды, Гилберт, уже преодолевший береговую черту, сбавил шаг, стараясь отдышаться, шагая к ней. Он жадно дышал через рот, обливаясь потом, уже начиная ощущать тупую боль в ушибленной руке. Они приближались друг к другу. Две потерянные родственные души, разделенные, казалось бы, навсегда, но получившие последний шанс, этот подарок судьбы дабы разрешить все противоречия, сказать все то, что и он и она держали на душе так долго. Наконец- то они могли это сделать. Словно ощутив какую-то невидимую грань, оба остановились, когда их разделяло пять шагов и молча посмотрели в глаза друг друга. Вот она, стоит перед ним. Такая подросшая, прекрасная, самая важная и дорогая. Пусть прошли годы, но он не мог не узнать Вайолет: ее золотистые волосы, ее глаза цвета весеннего, безоблачного неба, искрящиеся от слезинок-алмазиков, застывших в уголках век, но вот-вот готовые сорваться вниз и покатится по гладкой, бледной коже. Он не мог поверить в то, что она здесь. Что она не сон. Сколько раз злые сновидения обманывали его. В них они были вместе и не было никакой войны, разделившей и искалечившей их души и тела. Но реальность была беспощадной и каждое утро мужчина обнаруживал себя в одиночестве, в пустом сером доме, абсолютно безликом и лишенным всякой души, свойственной каждому жилищу, где обитают люди. Хотелось ущипнуть себя, чтобы увериться в том, что все взаправду, но он не мог пошевелиться, не мог отвести от нее взгляда. Гилберт хотел было подойти к ней, обнять но ему было страшно настолько, что пришлось сглотнуть тугой ком нервов в горле. Имеет ли он на это право? Может ли хотя бы позволить себе прикоснуться к ней? Он, причинивший любимой столько страданий, отблески которых он наблюдал сейчас в ее дрожащей пленке слез, которые девушка сдерживала, казалось, из последних своих сил. Вот он, стоит перед ней. Уже не похожий на себя прежнего, но абсолютно точно именно тот человек, которого она любила всем сердцем. Любила все это время, даже узнав что такое "любовь" не столь давно, но узнав, поняла что чувства, которых она по всеобщему мнению была лишена, на самом дели были при ней всегда. И лишь он знал об этом. Всегда верил в ее человечность, старался научить ее всему, что должна знать и уметь девушка. Порой Вайолет задумывалась о том, что бы случилось с ней не вмешайся майор в ход событий? Какой была бы ее жизнь тогда? И не могла вообразить себе ничего кроме темноты. Ведь именно кромешная тьма и пустота - вот чем была ее жизнь без него. Единственная причина по которой она продолжала существовать, продолжала работать, проживая день за днем - это искренняя, отчаянная вера в то, что он жив и их встреча возможна. Один шанс из тысячи - уже достаточная причина хранить веру, трепетную и хрупкую, как трепещущее на ветру пламя восковой свечи, которое так легко может угаснуть. И она чувствовала что гаснет вместе с этим огоньком, но взывающий к ней крик майора помог ей вновь поверить что еще не все потеряно. Как и говорили дети, на лице Гилберта была черная повязка, закрывающая правый глаз. Из под нее выглядывали безобразные рубцы шрамов, а пустой рукав безжизненно повис, красноречиво указывая на его увечье. Но Вайолет даже не обратила внимание на это. Ей было все равно каким он стал и как изменился внешне. Она видела в его взгляде именно то что и много лет назад. Боже, как она мечтала снова увидеть этот прекрасный изумрудный цвет ее глаз, настолько что вечерами подолгу рассматривала свою брошку, поднимая ее под свет лампы чтобы лучи, проходящие сквозь нее заиграли в камне, забегали отблесками словно оживляя этот холодный изумруд. И тогда, ей начинало казаться, что на долю секунды она может увидеть глаза своего возлюбленного: живые, полные любви и какой-то томной грусти. Именно эта грусть сейчас проскользнула во взгляде мужчины, который смотрел на нее, не в силах вымолвить и слова. Он уже почти смог открыть рот, но слова не шли, а глотку словно бы сковали стальными обручами, лешая возможности говорит. А все потому что сказать он хотел слишком много. И так и не знал, с чего стоит начать, как стоит изъясняться с ней. Он боялся что может ранить ее даже словами. И все же, она здесь. Она решила увидеться с ним. Она спрыгнула с корабля ради него. Разве не для того чтобы остаться? Разве не затем чтобы они могли объясниться? Но пока мужчина перебирал в голове все всевозможные слова, стараясь хоть как-то начать говорить, Вайолет сделала это первая. — Ма..майор...— прошептала она дрожащим голосом. Гилберт сдержался, чтобы не показать ей свою реакцию на подобное обращение. Все еще майор? Неужели она до сих пор считает его своим командиром? Неужели не видит, что это больше не так? Нет уже ничего, что могло причислять его к армейским чинам. Он умер для всех. Даже для своей семьи. Избавился от всего, что выдавало в нем аристократа, чтобы наконец-то освободиться от прошлого. Но для нее...Он никогда не думал, что они увидятся снова, а потому напрочь забыл, как это больно слышать из ее уст это ненавистное "майор". Словно ничего не изменилось, и они продолжают оставаться армейскими единицами и субординация - неотделимая часть их взаимоотношений. Боже, как долго он старался избавиться от этого, показать ей, что для него она не просто солдат, не просто подчиненная и уж тем более не оружие. Как невыносимо мучительно было видеть, что Вайолет сама себя считает инструментом, да мало того, похоже комфортно себя чувствует, довольствуясь и тем, что имеет. Но лишь потому, что в то время девушка не могла догадываться о том, как многогранны чувства и какая изумительная между ними разница. Он так хотел показать ей это тогда. Так надеялся что после окончания войны у него получиться открыть ей глаза, пусть немного, но намекнуть на его настоящее отношение к ней. Однако, это оказалось лишь секундным помутнением, заставившим мужчину обратиться к опыту прошлого, из-за чего на душе стало мерзко. Но взглянув в ее глаза, Гилберт понял, что ошибся. Эти глаза смотрели на него не как на командира или господина. Прежде ему доводилось замечать в них проблески каких-то зародышей более сложных эмоций, которые девушка не могла еще как следует проявлять. Но теперь только слепой не заметил бы то, с какой болью она обращает на него свой взгляд. Он чувствовал ее боль как свою собственную, прекрасно понимая, чем она вызвана. Это было что-то сравни долгожданного события в жизни и вместе с тем, робкой но такой сильной надеждой, что все эти чувства переплетаясь между собой, заставляли душу стенать и мучатся. Никто и никогда не говорил им о том, как больно бывает любить, но никто и не мог знать, как сильно они нужны друг другу. И сейчас, смотря на нее, Гилберт понимал, что она ощущает тоже самое. А "майор"...это всего лишь привычка. Ведь она никогда не называла его по-другому. Как он мог требовать от нее что-то, тем более когда сам не был святым? Не найдется таких слов, чтобы он мог излить хоть половину своего раскаяния. Он был бесконечно виноват перед ней. И по его собственному мнению не мог претендовать на прощение. Но она должна была знать об этом. Гилберт должен был сказать это. Не только чтобы облегчить свою душу, но и чтобы она знала о нем все. Четыре года...четыре года он держал это в себе, сжигая душу изнутри чувствами, которые не мог высказать уже никогда. Так много не было сказано...столько чувств остались под замком, как письма без адреса, они не могли добраться до получателя, хотя Гилберт мысленно раз за разом устремлял их к Вайолет. И она нашла его, когда он сам прекратил верить что они смогут воссоединиться. Ее чувства достигли его сердца через письмо. Но клочок бумаги, такой дорогой для Гилберта, не мог пересказать все, что таилось на сердце девушки. Наверное для этого потребовалось бы сотня...нет, тысяча писем. И все же...сколько бы их ни было, только слова сказанные сейчас будут иметь особый вес. Она должна была узнать... — Вайолет моя...— произнес он, чувствуя как от этой фразы сердце ухнуло в груди так, как раньше не билось—Я давно уже тебе и не господин и не командир— он опустил голову, под влиянием давящего чувства вины, ненавидя сам себя, но продолжая говорить— Я причинял тебе боль. Я не такой, каким ты меня представляешь. Прекрасного во мне нет ничего, я ужасный человек... Девушка помотала головой, отвергая его нелестные комментарии касательно его самого, не в силах сказать что либо, сдерживая слезы из последних сил. Зачем мужчина говорит такое? Для нее этот человек был самым важным во всем мире и то как он сам отрицает это кололо ее сердце острой болью. Вайолет могла вот-вот удариться в плач. —Я тебя...совсем не заслуживаю... Горло сдавило болезненным спазмом от осознания правдивости этих слов. Ему было трудно произнести их. Но он не мог не сделать этого, не открыть ей правду в которую верил. Разве может оказаться что он хотя бы немного но может считать себя достойным такой девушки как она? Несколько лет назад, каждый мог бы сказать ему обратное.Что он, аристократ, и не имеет право даже допускать мысли что девушка без прошлого, без семьи, с неизвестными корнями может стать ему парой. В то врем он не думал об этом. Теперь же все обстояло совсем наоборот. Вайолет, из некому неизвестной девочки, выстояв перед этим жестоким миром, смогла стать выдающейся личностью, научилась самостоятельности, приобрела новые социальные навыки. Стала человечнее и поняла для себя что такое любовь. А кем стал он? Никем...Для себя самого Гилберт перестал существовать, намереваясь стать другим человеком, начать жизнь с нового листа он, вырвав из своей книги жизни старые, перепачканные кровью страницы, скомкал их и сжег, но только вот на новых, чистых страницах так и не смог ничего написать. Пытался много раз - и ничего не выходило. Словно, для этого одного желания было мало. Признаться себе в том, что любя Вайолет всем сердцем он недостоин быть с ней - оказалось чертовски трудно. Отчасти, эгоизм не позволял ему это сделать, боролся с разумом, пытался найти причины по которым это не так. И все же, его поступки говорили сами за себя. Он совершал множество ошибок. А вчера и вовсе допускал их одну за другой, совершенно не задумываясь о последствиях, как упрямый баран он брел своей дорогой, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Какие могут быть оправдания после подобного? Да, он не заслуживал ее. Ни тогда ни сейчас. И все равно, не мог оборвать связывающую их нить, не мог отказаться от нее. Не мог перестать любить. Перестать...Забыть...Невозможно Вайолет еще энергичнее замотала головой так, что капли с ее мокрых волос разлетелись во все стороны. Губы девушки задрожали. Собравшись с духом, Гилберт поднял голову, уязвленной своей слабостью, он стиснул зубы и дрожащим голосом, произнес: —Но даже так...даже сейчас... Когда-то он уже говорил ей это. И она не поняла его. И он твердо решил что больше никогда признание в любви не слетит с его губ. Никогда и ни для кого. Не существовало во всем мире человека, которому он мог бы признаться в своих чувствах. Никого. Кроме нее. Если она готова принять его чувства, если она может понять их, услышав еще раз, спустя столько времени, после страданий, выпавших на ее долю, поверит ли она ему? Воспримет ли их? Реальность говорила "да"! Он видел это в ее глазах. Вайолет изменилась и теперь могла понять его, а самое главное - могла ответить ему тем же. Но память была не на его стороне. В голове промелькнули страшные моменты давно минувших дней. Он как наяву услышал взрывы снарядом и стрельбу. И этот самый ужасный для него звук, от которого он просыпался посреди ночи, зажимая уши руками так, словно бы мог перестать их слышать. Но нельзя было избавиться от звука разносящегося у него в голове, эхом отражаясь от костей черепа, гудящего, заставляющего кожу покрыться потом, а телу дрожать от страха. Это хлюпающий глухой звук оторванной руки, падающей на холодный каменный пол. Господи...Он желал бы никогда больше не слышать его. Пусть сейчас они не сидят на залитой кровью лестнице старой церкви, но на мгновение ему показалось, что чем-то но две эти ситуации хоть немного но похожи. От того закончить начатую фразу было нелегко. Гилберту было страшно, но этот страх не помешал ему глядя ей в глаза, договорить, обращая к девушки всю свое отношение к ней, свою любовь и тоску на сердце, с которой он проживал каждый день, не видя выхода из этого замкнутого лабиринта. Только она могла помочь ему снова вернуться к жизни, а не просто существовать. —Я тебя...люблю. Вайолет задрожала всем телом, услышав от него те самые слова, которые стремилась так долго понять. Сколько бы времени не прошло, в ее сознании голос Гилберта не мерк никогда. Она могла слышать его всегда, стоило лишь только обратиться к нему в своих мыслях. Всем сердцем...люблю тебя Она так хотела ответить ему на признание в любви,иногда представляла это в своих самых дорогих мечтах, храня их как драгоценное сокровище своего сердца, ничуть не хуже чем изумрудную брошку. Она возвращалась к голосу Гилберта даже во сне, в безуспешных попытках отыскать его источник. В том, что сновидения не воспринимаются как фантазии, была какая-то злая ирония. Пожалуй только в те моменты, находясь в бессознательном плену своих снов, девушка могла ненадолго приблизиться к нему, забывая про реальность. Только вот даже самые яркие сны заканчиваются и приходиться возвращаться в повседневность, где жестокая реальность вновь сковывала цепями, но не могла заставить забыть. Но даже все ее мечты не шли ни в какое сравнение с тем, что она испытывала сейчас. Ей было невыносимо больно и радостно одновременно. Два противоречивых чувства теснились в ее груди, а сердце сжималось словно маленький испуганный зверек. Ей не приходилось чувствовать подобное прежде. Все года проведённые в одиночестве, девушка лишь могла представить это все в обмане своего разума.. Все оказалось совсем...совсем не так. Наверное, она должна была радоваться, но ей было страшно, больно и непривычно от такой нового для нее ощущения. С каждым днем она теряла надежду услышать те самые слова вновь, что так греет и отравляет сердце. Это и была та самая любовь? Любовь, которую она могла ощутить только когда он был рядом, а до этого мгновения все ее познания сводились только к своим собственным чувствам, которые соединяясь с чувствами любимого человека, становились чем-то исключительно новым, возвышенным, необъяснимым простыми словами. Ей хотелось убежать прочь и подойти к нему ближе, но не в силах сдвинуться с места, она лишь дрожала, не прилагая никаких усилий чтобы остановить слезы, мокрыми дорожками пробегавшие по лицу.Это правда происходит с ней? Вайолет не была готова к этому. Только что она уплывала обратно в Лайденшафтлих, подавшись унынию даже не реагируя на то, что ее окружает, и вот теперь все перевернулось с ног на голову и девушка не успевала за этими переменами. Ей нужно было хоть немного времени, чтобы уверить саму себя в том, что это реальность. Та, к которой она так стремилась и так желала, но вместе с тем не понимала что делать дальше. Казалось, чувства всколыхнувшие в ней признанием мужчины вот -вот разорвут ее изнутри. С придыханием сделав вдох через рот, ее губы дрожа прошептали единственное что сейчас она могла вымолвить: — Майор... Ее слова прозвучали едва разборчиво из-за всхлипа, даже не узнавая свой голос. Гилберт, увидев то, как она отреагировала на его слова, снова скрипнул зубами, пытаясь справиться со своей собственной болью. Сейчас они страдали оба. И во многом, он сам был виноват в этих мучениях. Она страдала из-за него, когда он желал совсем обратного. До сих пор он не позволял себе таких смелых мыслей, понимая, что от них будет только хуже. Но он хотел быть с ней. Безумно хотел, чтобы она была рядом, чтобы они больше никогда не расставались. Она была нужна ему как воздух. Вновь появившись в его жизни, эта маленькая, хрупкая девушка одним своим присутствием напомнила о том, что его жизнь стала серой, лишенной какой либо радости и цели. Он мог обманывать себя сколько угодно, делать вид, что все в порядке и идет своим чередом. Но рано или поздно ему придется обернуться и ужаснуться от того, что он сделал со своей жизнью. Если бы он позволил ей уплыть сегодня - винил бы себя до конца своих дней. Только с ней он мог быть счастлив. И сейчас он мог попытаться сохранить его для них обоих. Если она согласиться остаться с ним. Но не эгоистично ли будет просить ее о таком? В отличии от него Вайолет была достойна большего. А что мог он предложить ей? Гилберт отпустил ее, чтобы она была свободной, научилась самостоятельности. А что в итоге? Теперь он хочет снова быть с ней рядом. Мотивы его поступков все еще оставались тайной для девушки. У них еще не было возможности обсудить все, что произошло пока они были порознь. Впустит ли она его вновь в свою жизнь, теперь уже навсегда? Находясь рядом с ней в военные годы, на фронте, Гилберт был уверен что в дали от него ей действительно будет лучше. Только так она перестанет видеть в нем начальника, господина, покровителя. Перестанет следовать приказам и только после этого он позволит себе увидится с ней вновь. Смотря сейчас на беззащитную, давящаюся слезами девушку, он понял - что и в те годы просто не смог бы ее отпустить. Будь это так - четыре года стали бы вполне приемлемым сроком чтобы забыть и прекратить эти страдания. А у него это так и не вышло. Потому что если уж что-то он и делал от всей души, без притворства - так это любил. Армию же Гилберт терпеть не мог. Он поступил на службу только для того, чтобы отец прекратил свои нападки на старшего брата. Хоть один наследник из семьи Бугенвиллея должен был стать солдатом. Это не осуждалось. Таковым было их семейное предназначение. И Гилберт с самого детства усвоил это, даже не попробовав пойти против слова отца. Дитфрид же напротив - только этим и занимался. Одно время Гил даже считал его обузой для семьи и лишь когда прошел свои первые бои, обзаведясь шрамами на лице понял, что Дит - единственный кто пожалел себя, отказавшись приносить в жертву семье свою жизнь. И тогда Гилберт возненавидел армию, продолжая нести свой крест только как обязанность, не надеясь на что-то иное. Вайолет перевернула его мир, стала для него маяком в беспросветной мгле. Он следовал за ней как за светлячком, постепенно понимая, чего он хочет на самом деле. Мужчина так и не смог бы полюбить кого-то еще. В его жизни не было места влюбленности и привязанности к чему либо кроме родины и семьи. С ней же он обрел самого себя. И вместе с ней потерял смысл жизни. Возможность вновь вернуть его, исправить свои ошибки, подарить Вайолет счастливую жизнь, которую он всегда желал ей - вот чего он хотел. Если она даст ему этот шанс - он сделает все возможное чтобы она стала самой счастливой на свете. Эта цель всегда была первостепенна для него. Однако, без ее согласия ничего не могло произойти. Отныне он больше никогда не будет принимать решение в одиночку. Последнее его решение едва не разрушило сразу две жизни. В том состоянии в котором он видел ее сейчас, она не могла ответить, но ему хотелось, чтобы Вайолет знала это и могла подумать, прежде чем озвучит свое решение. — Я хочу быть с тобой...Вайолет моя... — Май...ор... Гилберт вдохнул от удушающего чувства в груди, словно ему не хватало воздуха. Его челюсть задрожала, когда Вайолет заплакала, громко всхлипывая, пытаясь что-то сказать, но никак не могла совладать с рыданиями. Она так мечтала об этом и должна была ответить ему, рассказать о том, что для нее значат эти слова.Ей хотелось сказать ему, что она желает того же, что она любит его и понимает что означает это слово. Оставалось только произнести, чтобы он тоже узнал о ее чувствах к нему. Но девушка никак не могла собраться и сформулировать свои ощущения словами. Она шептала лишь одно слово, "майор" но вслед за ним, из-за плача, нельзя было что-то разобрать. Вайолет не сдавалась, пробовала еще и еще, но слова терялись где-то по пути, а те которым посчастливилось - оказались слишком невнятными. Впервые девушка не могла совладать с собой, оказалась не готова к тому, что ждало ее, и, пожалуй, не смогла бы подготовиться даже если бы эта встреча состоялась раньше. Все что у нее получилось - сжать кулаки так, что мокрые кожаные перчатки, обтягивающие железные пальцы, скрипнули. В бессилии она немного прогнулась вперед, сражаясь сама с собой, силясь выговорить свое признание в любви, глотая слезы, которые только мешали Вайолет сосредоточиться. — Майор...май...ор...Я вас то...же...Любл...— не выдержав, она всхлипнула, закрывая глаза и опуская голову, не зная, куда деться от переполнявших ее чувств. Гилберт больше не мог наблюдать за ее терзаниями и хоть все еще боялся приближаться к ней, словно пересечь какую-то невидимую грань, миновав которую вновь может причинить девушке боль, он сделал шаг вперед, ведомый желанием утешить ее, успокоить. Даже не услышав от нее в ответ признания, он чувствовал всей душой, что именно она хочет сказать ему, и почему сейчас она не в силах это сделать. Ему было достаточно и этого. Она с ним. Разве этого мало для того чтобы чувствовать себя счастливым, пусть даже и слезы наворачивались на глаза. Промокшие насквозь ботинки ступали по песку. Волны тихо накатывали со всех сторон, как будто в один момент став тише, словно не хотели мешать двум людям, несмело приближающимся к своему счастью. Мужчина остановился, так и не подойдя к ней вплотную, все еще сомневаясь имеет ли он право дотронуться до нее. Не сочтет ли она такой жест пугающим и ненужным? Ведь и для него и для нее это самые первые отношения и Гилберт сам не знал что ему делать и что говорить, а потому боялся все испортить, но и стороне оставаться не мог. Ее слезы заставляли его двигаться вперед. Ему хотелось унять их. Они вызывали в нем жгучее чувство, от которого ему самому становилось больно. — Вайолет...не плачь...— попросил он, срывающимся голосом, задрожавшим от слез, которые он сдерживал все это время, но глядя на нее не смог держаться еще дольше. Перед ней ему не чего было стыдиться— А то я сам...сейчас расплачусь. Но было поздно. Он действительно заплакал. Вайолет спрятала лицо в ладони громко рыдая, стараясь таким образом вести себя тише. Гилберт не хотел, чтобы она прятала свое лицо. Вайолет должна видеть что и он сейчас находится в том же самом состоянии, что и она, и чувствует тоже самое. Быть может тогда ей станет легче? Письмо, чудом оставшееся цело после того как мужчина прокатился с ним по камням, дрожало в его руке. — Позволь смахнуть твои слезы...— умоляюще проговорил он— Пожалуйста, посмотри на меня... Вайолет колебалась. Ей не хотелось чтобы он видел ее такой. Она сама себе казалось глупой и несдержанной, и вместо того чтобы сделать то, о чем она так долго мечтала, то, что и привело ее на этот остров, она плакала, как ребенок, не в силах остановиться. Ей казалось что слезы никогда не закончатся. Они будут литься и литься, падая в соленую, морскую воду у нее под ногами, становясь частью океана. Дрожащим движением она все же послушалась его, медленно отводя ладони от лица, за которыми прятала свои рыдания, словно так могла спастись от них. Девушка понимала, что пытаться уже не стоит. Она все равно не сможет произнести эти слова, но не могла не попробовать еще ваз. Ведь если она не скажет, он подумает что она не любит его. Решит что она ничего к нему не чувствует. Повторится та самая ошибка. В Интенсе Вайолет не ответила потому что не знала. Сейчас она не отвечала, потому что не могла. — Майор..я вас...Я ...Майор..Я..вас... В бессилии, ненавидя саму себя, девушка несколько раз, медленно ударила кулаком по своей ноге, словно надеялась что это может хоть как-то ей помочь, но на самом деле, скорее старалась хоть как-то показать свое бессилие и неспособность справиться со своими же чувствами в одиночку, искала любую возможность, которую могла бы использовать чтобы прийти в себя. И все равно - ничего не получалось. Тогда Гилберт подошел к ней совсем близко, протянул руку, приобнимая девушку за спину и осторожно притянул к себе, прижимая к своей груди. Он не ждал ответных действий. Вайолет сейчас находилась в ступоре, буквально оглушенная эмоциями, пестрый спектр которых не испытывала еще никогда. Вопреки его страхам, девушка не отпрянула от него, даже не проявила какого либо желания отойти, а напротив, прижалась в нему, утыкаясь лбом в рубашку мужчины, о чего ее всхлипы стали приглушенными. Гилберт отчетливо ощутил горячие слезы на своей коже, отчего дорожка слез на его лице стала еще длиннее. Он обнимал ее, наслаждаясь каждой секундой, запоминая все до мелочей, как обезвоженный путник, наконец добравшийся до спасительного оазиса. Сколько раз он лелеял в мечтах этот момент, представляя себе как будет счастлив если ему доведется снова прижать ее к себе. Вайолет расплакалась еще сильнее. Она так выросла, но все же, была такой нежной и маленькой, теряясь в его объятьях. Как жаль, что он мог обнять ее только одной рукой... — Я люблю тебя...Вайолет моя...— снова произнес Гилберт— Я всегда мечтал тебя обнять. Девушка громко всхлипнула, прижимаясь к нему еще сильнее, ища в нем свое утешение. И нашла. Постепенно еще плач становился все тише. Она вздрагивала уже реже, но Гилберт не собирался отпускать ее. Не мог сейчас. Ему и самому не верилось в то, что это все реально, но Вайолет прижималась к нему, бормотала что-то а потом, медленно подняла руки и положила ему на грудь. Спустя пару минут она затихла, стала дышать глубоко и редко, успокоившись. Ночной ветер налетевший на них, подкравшись незаметно, словно хищный зверь, осторожно поднырнув под пальцы мужчины, всколыхнул лист бумаги и тот выскользнул из руки Гилберта, который уже не пытался удержать его, поскольку его настоящее, самое ценное сокровище уже прижималось к нему. Он даже не заметил, что письма уже нет, осознавая это только когда бумага зашелестела где-то над его головой, поднимаясь в воздух, уносимая прочь, но даже головы не поднял, обнимая Вайолет уже раскрытой ладонью и ощутил, что ее дрожь вызвана теперь уже отнюдь не рыданиями. Под его ладонью была мокрая ткань, прилипшая к ее телу. Он и забыл, что девушка с головой окунулась в море, чтобы добраться до него, в то время как он если и взмок - то только от пота, да вода хлюпала в ботинках, но это были мелочи, по сравнению с тем, в каком состоянии оказалась девушка. Вайолет поежилась от холода, но продолжала льнуть к нему и молча терпела холод. По правде говоря, она не обращала на него внимание. Это было не столь важно как то, что она теперь могла быть рядом с любимым человеком и на фоне этого уже ничего не могло отвлечь ее. Но Гилберт не проигнорировал это. Сейчас они оба стояли по голень в воде, продуваемые всеми ветрами и в этом не было ничего хорошего. — Вайолет...ты простудишься...— прошептал он ей на ухо, и от его тихого, нежного голоса, у девушки по спине пробежали мурашки. Так приятно было слышать его голос вот так, наяву, такой умиротворяющий и спокойный. Настолько, что ей не хотелось отстраняться от него. Пусть Вайолет не могла чувствовать его тепло руками, но прижавшись к его груди лицом, она все же чувствовала его, как и большую ладонь на своей спине. Мужчина нежно повел рукой, поглаживая ее, чтобы она обратила внимание и хоть что-то произнесла, давая понять что услышала его, но не добившись ответа, Гилберт решил заглянуть ей в глаза, для чего, аккуратно взяв ее за плечо, постарался немного отстранить ее от себя, только для того, чтобы посмотреть на нее, но стоило ему лишь немного отвести ее назад, как Вайолет резко вдохнув, словно от испуга, вцепилась пальцами в его рубашку, прижимаясь к нему. Гилберт замер, не ожидая от нее такого порыва. — Нет!— выдохнула она, зажмуриваясь что есть силы, не желая отстраняться от него. Мужчина, поняв, чего именно она боится, чтобы присечь еще одну истерику, снова обнял ее, прикрывая глаза. Он сам не хотел отпускать ее, но им нужно было поскорее покинуть берег. У них еще будет время поговорить обо всем, что волнует их обоих. Но только не здесь и не сейчас. Но сделать это нужно осторожно, чтобы она не решила что он хочет перестать обнимать ее по своей прихоти. Напротив, он не хотел ее отпускать, хоть немного согревая теплом своего тела. Но даже так он не сможет высушить ее одежду, чтобы девушка перестала мерзнуть. Ей нужно было срочно попасть под крышу, переодеться и погреться у огня. Он и правда боялся что Вайолет простудится после того, как побывала в холодной воде да еще продрогла на ветру. — Все хорошо...— прошептал он— Не бойся, я никуда не уйду. Но тебе нужно согреться. Ты можешь заболеть, понимаешь? Давай пойдем домой...вместе... — До...мой...?— повторила она. — Домой— ответил Гилберт, слабо улыбнувшись. Свою маленькую лачугу, оставшуюся пустовать после войны, лишившуюся своего хозяина и которую Гилберт сделал местом своего обитания, трудно было назвать домом. Сам он никогда не чувствовал себя нигде на своем месте, постоянно чувствуя что куда бы он не отправился, и где бы не остановился - всегда будет неприкаянный. Забытый всеми по его же желанию, считающийся мертвым, по своей же прихоти, он не жаловался на свою долю, но слово "дом" в отношении себя перестал использовать. Все таки это слово обозначало особое место, которое должно быть у каждого человека, независимости от того, кто он. Однако Гилберт был лишен и этого. И вдруг, сам того не ожидая, он сказал это, даже не подумав какой смысл закладывает в свою фразу, но его улыбка была вызвана тем, что хватило и пары секунд, чтобы понять в чем тут дело, и причина не могла оставить его равнодушным. Истина была в том, что любое место станет для него родным и значимым, если она будет там вместе с ним. Только Вайолет могла сделать это, даже сама не понимая, каким волшебным даром обладает она и как меняет жизнь бывшего солдата, уже переставшего надеяться на то, что его жизнь однажды может измениться. Но уже в лучшую сторону. Вместо ответа Вайолет шмыгнула носом. Восприняв это как согласие, Гилберт еще раз медленно отстранился от нее, на этот раз не встретив сопротивления. Голова девушки все еще была опущена, не давая ему возможность заглянуть в ее глаза. Мужчина поднял руку и осторожно, едва притрагиваясь к ее гладкой коже щеки, осторожно приподнял ее голову, наконец-то обратив на себя ее взгляд прекрасных, голубых глаз. Девушка уже не плакала, но слезы не ушли без следа. Дрожащая прозрачная пленка все еще угадывалась на ее веках, но не настолько, чтобы они грозились сорваться вниз. Она смотрела на него своими чистыми, любящими глазами, в которых Гилберт мог прочитать все то, что у нее так и не получилось сказать. И этот молчаливый посыл не мог не тронуть его сердце, которое теперь обзавелось своей второй половинкой. Осторожно, его рука легонько скользнула вверх, попутно вытирая мокрые дорожки слез с ее лица, окончательно избавляясь от их упоминания. Вид ее слез оказался для Гилберта большим испытанием и ему не хотелось видеть их вновь. Вайолет безропотно позволила ему завершить свое действие, и как только его рука была голова опустится, осторожно поймала ее своей мокрой кожаной перчаткой, прижимая ее к своей щеке и закрыла глаза, наслаждаясь его теплом, самым родным и желанным. Такое необычайно нежный и милый жест немного смутил Гилберта, но лишь потому, что он, как и она, все сердцем любил ее, но при этом еще не имел ни навыков ни случая показать ей свою любовь. Но вместо этого у обоих было огромное желание быть вместе не смотря на прошлое. — Вайолет...— выдохнул мужчина, поводя рукой по ее щеке— Я так скучал по тебе— Все это время...Каждый день...Я... — Я тоже...— вторила она ему, открывая глаза— Майор...майор...я... В ее взгляде вновь появилась тревога и похоже, она снова пыталась сказать то, что так и не смогла. Предвидя, во что это может вылиться, Гилберт мягко прервал ее жестом головы показывая, что им нужно идти. И она, повинуясь ему, немного расслабившись, медленно кивнула. Взявшись за руки, они вместе, направились к берегу. Сжимая ее руку в своей Гилберт ощутил ее твердость и холод. Ведь это была не ее рука, а металлический протез. Он уже успел почувствовать себя счастливым когда после одного прикосновения мужчина вернулся с небес на землю. Если и были вещи которые он мог изменить, за которые он мог извиниться - то это было необратимо. Даже если бы он отдал свою жизнь - руки Вайолет уже нельзя было вернуть. И если для самой Вайолет это не было достаточным поводом - то Гилберт возненавидел себя только сильнее. Не нужно разбираться, есть тут его вина или нет. При желании опять же, эгоизм- помощник, можно было бы оправдать себя сотнями способов, поверить в эти отговорки и жить с искренней верой в то, что он здесь не причем. Но только даже самый эгоистичный разум не смог бы оправдать подобное. Когда-то его учили, то ли мать, то ли отец, что безвыходных ситуаций нет, и все всегда можно исправить. Неужели? Тогда как исправить это?! Как сделать так чтобы оторванные на войне руки, которые теперь лежали где-то под руинами Интенса, вновь стали частью ее тела?! Он невольно представил себе разложившуюся плоть, струпьями свисающую с белесо-желтых, затленевших костей предплечья. Оторванные и брошенные как какой-то мусор на поле боя, они теперь затвердев и иссохнув, застыли в тех же местах где их настигла ужасная участь. Возможно, при разборе завалов кто-то даже мог их найти... Гилберт едва успел отвернуться, чтобы Вайолет не заметила гримасу ужаса и отчаянья на его лице. Эйфория, которую он испытывал прижимая возлюбленную к себе уступила, место непониманию того, как она могла сохранить свои чувства к нему после того, что он сотворил с ней? Как же ей было больно тогда...Да и сейчас, он не верил что все это могло пройти бесследно. Он мог судить об этом по себе, так как его хоть и на половину, но постигла та же участь. Хотя, по его собственному мнению, он отделался намного легче, чем Вайолет и уж если на то пошло, был полностью уверен, что только он должен был отвечать за все свои грехи. Именно он привел этого ребенка на поле боя. Да, он повиновался приказам начальства, но и это не было оправданием. Прикажи ему это само проведение или высшая сила - ни при каких обстоятельствах он не имел права калечить душу девочки, а потом еще и ее тело. Боль которую он испытывал при мыслях об этом нельзя было описать словами. Если он смог так легко отказать от армии сейчас - почему, какого черта он не сделал этого раньше?! Тогда Вайодлет была бы цела и невредима! Тщеславный идиот, как цепной пес, он шел на поводу у армии, которая распоряжалась им как вещью, требуя чтобы точно так же он относился к девочке. Он -единственный кто мог прекратить это. И не сделал. Не осмелился. Жалкий трус! И теперь еще смел грезить о каком-то счастье?! Гилберт выругался про себя, сильнее сжав железную ладонь Вайолет в своей руке. Ему не было прощения. Он сам никогда не просит себя за это. Но в тоже время...даже сейчас...он любил ее всем сердцем и от осознания того что она любит его - не могли оставить его в покое. Он бросался из крайности в крайность, от чувства вины к любви, от скорби и раскаяния - к радости от воссоединения с ней. Только то, что его любовь взаимна оправдывала то, что сейчас они брели вместе по темной безлюдной дороге, поднимаясь к холму, на которых стояли серые домики местных жителей. В такой мгле различить путь было нелегко, но мужчина знал его наизусть и вел Вайолет без опасения заблудиться или споткнуться обо что-то. Луна вновь скрылась за тучами, словно присутствовала на небе только для того, чтобы молодые люди смоли рассмотреть лица друг друга на берегу, а теперь, выполнив свою работу, поспешила скрыться.Немного придя в себя от невеселых, самоуничтожающих мыслей, Гилберт несмело посмотрел на девушку и тут же поймал на себе ее взгляд. Похоже, она даже не спускала с него глаз, все время, что они поднимались по дороге. Слова им были не нужны. Не сейчас. Он улыбнулся ей насколько мог позволить себе в таком положении. Как бы там ни было. Какие бы тревоги не покоились у него на сердце - он не мог и не должен был огорчать ее. Отныне больше никогда. Она заслуживала счастья. А их общее счастье сводилось к тому - что они не могли существовать друг без друга. Девушка скромно улыбнулась ему в ответ и мужчина почувствовал как тепло становиться на душе, еще задолго до того как затопит очаг. Поднимаясь по ступеням к своему жилищу, Гилберт вдруг вспомнил, что даже и не надеялся на то, что сегодня вечером вернется сюда не один. Он был совершенно к этому не готов! Так уверенно привел ее к себе, но при этом совсем не подумал что у него даже нет подходящей одежды чтобы переодеть ее. Ей ведь неприменно нужно было сменить одежду до тех пор пока ее не высохнет. Но даже если так, все равно никакого иного варианта не было. Завтра можно будет подумать о том, как быть дальше, а пока - довольствоваться тем что есть. Мужчина не стал зажигать фонарь на крыльце. Он все равно не понадобится сегодня. Навряд ли кому то из них захочется выходить наружу в такую темень. Деревня безмятежно спала, лишь изредка был слышен лай собак. Но и те гавкали как-то лениво, тоже готовясь отойти ко сну. Похоже лишь они вдвоем все еще бодрствовали. Обычно в это время Гилберт читал сидя за столом, подсвечивая пожелтевшие страницы книг светом керосиновой лампы, пламя которой плясало из стороны в сторону, бросая блики на совершенно безликую остановку дома. Раньше Гилберт не придавал этому значения, но теперь, словно открыл глаза, и распахнув дверь приглашая девушку зайти в его жилище, увидел его уже совсем другим: голые бетонные стены, пустой очаг с железной сеткой, какая-то кухонная утварь стоявшая тут же, полка, высеченная прямо в стене с горшками и посудой, единственное окно, наглухо закрытое ставнями, стол, одинокий стул, и кровать. Вот пожалуй и все, что имелось у него. Невесть что. Совсем не то, что окружало его когда они встретились с ней в первый раз. предложив девушке присесть, мужчина уже привыкший без труда орудовать одной рукой, зажег огонь в очаге, подбросив в него побольше дров, предполагая что его хватит на несколько часов, достаточно чтобы высушить одежду, но и немного, чтобы пришлось маяться от жары. Вайолет не проронила ни слова пока он колдовал нам очагом, молча наблюдая за его действиями, попутно осматриваясь, водя глазами из угла в угол, изучая новое для себя место. Закончив , Гилберт отряхнул руку и отойдя от очага нагнулся, перебирая вещи в деревянном ящике. Конечно же, даже близко подходящее что-то для молодой девушки. У него было немного вещей, но из всего что имелось, он мог предложить только свою рубашку, но даже это лучше, чем ничего. И уж точно намного лучше тем дрожать в мокрой одежде. Отыскав рубашку, которая всегда казалась ему тесноватой, с короткими рукавами, мужчина подошел в девушке и немного смущено пробормотал: — Вот...Прости, но больше ничего не найдется. По крайней мере сегодня. Переоденься. А свои вещи повесь у огня. К утру они высохнут. — С..спасибо..— тихо ответила она, принимая рубашку из его рук, но еще до того, как Вайолет подала голос, он сам понимающе кивнул. — Я подожду снаружи. Он оставив ее одну, вышел на порог, неплотно заворотив за собой дверь и выдохнув, прижался спиной к холодной каменной стене, не веря тому что происходит. Вайолет у него дома. Она добровольно осталась с ним, когда он уже не надеялся на подобный исход. Мужчина прикрыл глаза, вслушиваясь в треск дров за стеной. Неужели она правда останется с ним? Даже после того как увидела, каким он стал? В траве у каменного забора стрекотали кузнечики. Заметить в темноте их было нельзя, но травинки время от времени покачивались, когда насекомые отталкивались от них своими длинными лапками. Ночь дышала морской свежестью. Бриз приносил со стороны океана запах соли, к которому Гилберт уже давно привык. Уже смотря на все другими глазами, он приоткрыл веки и моргнул, взглянув на право, где далеко за дорогой, почти не различимые, словно игрушечные, сбились в тесные кучки деревенские домики, такой же архитектуры, похожие один на другой. А раньше он и не замечал что его дом стоит так далеко от остальных. Точнее, не замечал, что настолько далеко, но четко помнил, что когда-то, прибыв впервые на Экарте, местные старожилы показали ему сразу несколько пустых домов. И все они стояли именно там, куда был обращен его взгляд. Однако, Гилберт выбрал именно этот, самый маленький и самый удаленный от остальной жилого массива. Тогда местные удивились его предпочтениям, но не стали переубеждать. Все здесь относились к нему доброжелательно. Особенно дети, которых он обучал в местной школе. Ни одна живая душа не знала о его прошлом и он никому не рассказывал о том, кто он такой и что с ним произошло. Кто знает, как граждане Гардарики отнесутся к тому, что среди них проживает бывший солдат Лайденшафтлиха. Солдат, который мог лишить жизни отцов местной детворы. Он старался не думать об этом, но смотря в глаза детей, едва ли мог долго выдержать их чистые, искренние взгляды. Казалось, он виноват перед всем миром. Наверное поэтому, подсознательно, даже не выдавая тайну своего прошлого, мужчина ни с кем не искал контакта. Общался мало и неохотно. Пожалуй, мало кто из местных мог похвастаться тем, что учитель является их другом. Но не смотря на отрешенность и молчаливость, Гилберт всегда приходил на помощь селянам. Помогал всем, чем только мог, если его инвалидность не была помехой. У него получилось даже починить подъемник для винограда, хоть он никогда не делал этого прежде. После чего работа на плантации стала намного легче, а женщины- сборщицы винограда, не уставали благодарить его. Скорее всего, все считали его замечательным человеком...Знали бы они, кто он на самом деле... Услышав голос Вайолет, которая закончила переодеваться, мужчина потоптался на пороге и несмело толкнул дверь. Дрова уже разошлись. Огонь освещал небольшое помещение, играя всполохами на стенах, которые в светло-красных языках пламени стали какими-то темными. Вайолет сделала, как он и попросил: повесила свои вещи у огня, положила перчатки недалеко от очага и теперь, сведя колени вместе, робко сидела на краешке стула. Когда он подумал, что его рубашка будет ей велика, он явно приуменьшил. Она доходила девушке даже ниже колен, висела мешком на ее торсе, и даже короткие рукава девушке пришлось немного закатать. Поймав его удивленный взгляд, она уставилась на пол, смущенная тем, как он посмотрел на нее. Однако мужчину привлекло не что-то в ее образе. Блестящие серебром железные протезы, заканчивающиеся выше локтей, в ярком свете от очага казались чем-то чужим и неестественным, неподходящим ей. Но Вайолет, привыкнув к ним и уже считая их частью своего тела и не подумала о том, как на них отреагирует Гилберт. Прежде ему не доводилось видеть ничего подобного. Слышал когда-то что протезирование помогает людям с увечьями вести практически нормальную жизнь, но Вайолет...Он застыл, не в силах сдвинуться с места. Даже рука все еще лежала на ручке двери. Только сжала ее изо всех сил. — Глупо выгляжу, да?...— едва слышно пробормотала она. Однажды ей уже приходилось надевать одежду майора. Правда воспоминания об этом были весьма туманными. Ей было неловко. Она оказалась в его доме, ей пришлось одолжить его одежду да еще все произошло так внезапно для них обоих. Наверняка он не был готов к такому, и теперь тоже не знает как себя вести. Девушка все еще смотрела в пол, когда услышала скрип затворяющейся двери и шаги по направлению к ней. Гилберт медленно опустился на колени перед ней и взял в руку ее протез, придерживая его за внутреннюю сторону того места, которое именовалось бы запястьем. Вайолет ошарашенно смотрела на Гилберта, который рассматривал ее руку, а потом вдруг как-то осунулся, его плечи опустились, глаза закрылись. Он аккуратно подтянул руку к себе и прижался к ней лбом, склоняя голову. Права просить прощения он не имел. За такое не прощают. Но ничего больше он не мог сказать. — Боже...Вайолет...Прости меня... — Майор?— удивленно произнесла она. Но он не отпустил ее сокрушенно продолжая. — Это все моя вина. Только моя. Из-за этого тебе пришлось столько страдать. И мало того я еще и... Что-то холодное коснулось его щеки. Мужчина поднял глаза. Свободной рукой, Вайолет дотронулась до него, молча прося прекратить. Похоже, судя по ее взгляду она вовсе не винила его. Как он и предполагал, она, несмотря на тяжелую жизнь, осталась доброй и внимательной. Даже...быть не может...она что, совсем не видела в этом неприятности? Лишиться обеих рук, а потом еще к чужеродным железкам...Насколько сильной была эта девушка. Она не переставала поражать Гилберта. — Не надо...— прошептала она чуть слышно, так, что в треске дров ее голос практически не было слышно— Вы ни в чем не виноваты, майор. Мы оба пострадали на этой войне. И вы и я. Но я благодарна судьбе, что мы остались живы и смогли снова увидеть друг друга. Пусть даже искалеченные и изменившиеся...мы...встретились...Я мечтала об этом с тех самых пор как мы расстались...Поэтому, пожалуйста...не вините себя... Мужчина нервно сглотнул,опуская голову, вновь ощущая острый укол вины. Она говорила так уверенно и открыто. Она не стала бы врать ему. Но что же ему делать? Забыть? Просто выкинуть из памяти прошлое, сделать вид, что все хорошо? Нет...Она может и простила его, но он то...он не просит себе содеянного. Даже если она попросит - не сможет. Уж точно не сейчас. Не сегодня и не завтра. И от того, что она оправдывала его, легче не становилось. Напротив. Это разжигало в нем огонь ненависти к себе самому. Воистину, он был недостоин такого великодушного человека. Теперь у нее были чувства, и чувствовала она намного лучше чем он сам. Все могло обернуться совсем по другому. Едва только Гилберт думал о том, что упустил возможность сохранить ей нормальную жизнь, сохранить ей руки и разум от всего, что связано с войной - ему становилось гадко на душе. Он ведь старался, правда старался. Хотел, чтобы под его опекой девочка прожила счастливую жизнь, чтобы она радовалась многим вещам, была такой же, как и все остальные. Никому не дано знать наперед, что ждет его в будущем, но мужчина был уверен- его мечта могла осуществиться. Ведь они справлялись, даже в военное время. Даже на фронте, в тесной палатке, в перерыве между боями, Бугенвиллея находил время на занятия с ней. Продолжал учить ее, даже здесь, веря, что когда-нибудь эта война закончиться и тогда Вайолет уже будет более подготовленной к жизни. Ее будущее представлялось ему смутно, но даже планируя отпустить ее, дабы Вайолет стала самостоятельной личностью, навсегда перестав выполнять его приказы, в одном он был уверен точно: никогда и ни при каких обстоятельствах он не хочет терять ее. Он хотел присутствовать в ее жизни, пусть даже косвенно. Гилберт никогда не считал ее своей собственностью, но в то же время только рядом с ней, даже на войне, ему было легче, зная что она рядом. Черт знает, что случилось бы с ним, если бы Вайолет не появилась тогда в его жизни. И теперь, когда она снова с ним, уже одним только фактом своего существования, Гилберт уже не мог поверить в то, насколько он был глуп. Должно быть, став отшельником даже на таком маленьком острове, где все местные жители живут в тесном общении, он привык думать и решать все в одиночку. А потому, когда стал вопрос о том, что же будет лучше для них обоих - он оценивал ситуацию только с одной стороны, совершенно забыв про мнение Вайолет. Но ее письмо отрезвило его, заставив вынырнуть из бездны в которой он таился все это время. Таким образом, он защищал свой разум, боясь что если не предпримет что-то, и без того безрадостная жизнь, ставшая серой повседневностью, станет для него адом. Гилберт не помнил, как это произошло, и скорее всего он не делал что-то нарочно. Все получилось само собой, сознание само нашло выход из этой ситуации превратив его в того, кем он был сейчас. Наедине с ней его воспоминания оживали. Он как будто снова проживал все эти моменты. Образы прошлого не были однозначными: они были одновременно радостными и печальными. Они всплывали один за другим в его памяти, а он, замерев, продолжал держать в своей руке ее холодную руку. Неживую, неестественно блестящую в свете очага. Металл, из которого она была изготовлена, был гладким и прочным. Немного, но Гилберт разбирался в холодном оружии, и сплавах из которого ее изготавливают, поскольку сам когда-то хорошо владел саблей и притронувшись к ее пальцам, сразу почувствовал, что прежде не встречал подобного материала. По-своему, но они были красивы. Наверняка, в каком то смысле, они были настоящим шедевром протезирования и знающие люди нашли бы в них что-то прекрасное, однако, какими бы совершенными они не были, мужчина отдал бы все, чтобы вновь почувствовать тепло ее кожи. — Как у тебя это получается?...— тихо прошептал он, погладив большим пальцем ее запястье. — Получается?— переспросила она, немного удивленным тоном. — Делать вид, что все хорошо...Что-то чувствовать ко мне, после того что я натворил... — Майор...но я не делаю вид...— сконфуженно промолвила она— Я говорю вам правду. — Я знаю...— ответил он— горько усмехнувшись— Но все равно не понимаю... — Чего же именно?... Гилберт открыл было рот, но так и не нашел подходящих слов. Из мыслей, роящихся в голове и гудящих как пчелиный улей, не получалось уцепить начальной нити повествования, понятной не только ей, но и ему самому. Возможно, у него получилось бы высказать свои мысли, хотя бы их часть, но мужчину, который после долгого изнуряющего бега, весьма сдал в своих силах. Сказывалась и прошлая проведенная без сна ночь. Он просто не мог заснуть зная что Вайолет сейчас близко как никогда, но вместе с тем - недосягаемо далеко от него. И это расстояние поддерживал он сам, когда сердце протестующе требовало предпринять любые попытки, чтобы это расстояние сократилось насколько только возможно. Утром усталость не ощущалась так явно. В конце концов, что такое одна ночь для солдата, которому приходилось сутками оставаться на чеку, карауля в окопах приближающегося врага? Поэтому весь день он вел себя как обычно, разве что глаза немного саднило, словно кто-то бросил ему в лицо песок. Но не смотря на это Гилберт даже смог поработать на винограднике, откуда сразу же побежал на поиски Вайолет. И было похоже на то, что теперь его запас энергии окончательно иссяк. В самый неподходящий для этого момент. Нельзя было давать слабину сейчас. Нужно было еще столько всего сказать, столько всего спросить. Нужно держаться. Не смотря на то что очаг разгорался хорошо, старенький домик имел множество трещин на стыках бетонных плит. Их вполне можно было залатать, решая проблему, но Гилберт не считал это исключительной необходимость, поскольку по-настоящему холодных дней на острове было немного. При закрытых ставнях, помещение прогревалось достаточно, чтобы сквозняки не причиняли неудобств. Но только для него. Для девушке, озябшей после холодной воды, очага явно было недостаточно. Во всяком случаи сейчас, пока воздух недостаточно прогрелся. Собравшись с мыслями, стараясь противятся туману в голове, Гилберт поднял голову, решив обьяснить то, что он хотел бы сказать, попытаться это сделать, но снова промолчал. Девушка, чей взгляд был обращен на него, едва заметно, но похоже тоже боролась с усталостью. Он заметил, как его голова едва-едва падает вперед, а в глазах уже различима изнуренность. Ничего странного. Для них обоих эти пару дней выдались нелегкими. Не удивительно, что сон все таки возьмет над ними вверх. Похоже сегодня уже никто не сможет поддерживать хоть какую-то беседу. Все это может подождать до утра. Быть может тогда у него получиться яснее выразиться. Потому как сейчас все бы, что он ни сказал сейчас могло восприняться неправильно. Беседа двух утомленных умов - не самое лучшее решение. Потому, как бы ему не хотелось поговорить с ней, мужчина решил отложить этот разговор. Девушке тоже нужно было время. Сегодня она пережила огромный стресс. Нехорошо заставлять ее переносить еще больше, чем она может вынести. Ведь она больше не солдат. Она самая обычная несчастная девушка с тяжелым прошлым. А для него еще и любовь всей жизни. — Тебе нужно отдохнуть...— сказал он— Давай поговорим завтра. Девушка вздрогнула, услышав от него ту самую фразу, которую он произнес в палатке, в ночь перед решающим боем. Тогда им так и не удалось поговорить и вот теперь этот разговор снова откладывался. Вайолет испугалась, что все может повториться, и не хотела так скоро отказываться от возможности обсудить обсудить все сейчас. Пока есть возможность. — Я не хочу...— помотала она головой, но от этого не проснулась, а наоборот, в ушах застучала кровь, а в перед глазами запорхали "белые мухи". У нее всегда получалось столько переносить усталость, могло получиться и сейчас, тем более когда это казалось бы было важнее чем когда бы то ни было. Но вся нагрузка испытываемая ею в повседневной работе, будь то долгие командировки или часы проведенные за пишущей машинкой не могли сравниться с тем, какое испытание пришлось пережить ей на этом острове. Скорее всего, именно по этой причине, она чувствовала какую то особенно сильную усталость. Вместе с кем, с ней никогда не было того, кто мог заметить это, а потому девушка сама решала, стоит ли отдохнуть или же не обращать внимание. Однако теперь она была не одна и от мужчины было трудно что либо утаить. Между ними даже спустя столько лет осталась сильная связь, и Гилберт ни на секунду не поверил в слова девушки. Это выглядело так явно, что он снова едва заметно улыбнулся уголком рта. Вайолет выросла, но осталась в душе все таким же ребенком и порой это было чересчур явно. Мужчина без слов понял, что Вайолет не желает засыпать по той же причине, что и он. И если так - ей и правда стоило поспать. Завтра утром их ожидал очень долгий разговор. Будет лучше, если они оба подготовятся к нему. — Все равно, тебе нужно отдохнуть...— мягко настоял он. Кровать в доме была всего одна, что естественно, беря во внимание то, что Гилберт вел практически отшельническую жизнь, довольствуясь малым, не пытаясь как-то благоустроить свое жилище. Ему было достаточно и того, что у него имелось. Он и не предполагал, что за один день все может измениться, и как уже ранее подметил, не был готов к тому что сегодня вечером вернется домой с девушкой. Днем нужно будет решить эту проблему и сделать так, чтобы Вайолет было удобно, но этой ночью ей придется занять его спальное место. Не весть что, но завтра он точно придумает что-то получше. — Но майор... Гилберт сразу же уловил еще одно изменение в ней. То самое которое больше всего грело ему душу, да так, что он готов был закрыть глаза на то, что она все еще обращается к нему "майор". Она протестовала. Не слушалась. Не делала то, о чем он ее просил с первого раза. Раньше ему и повторять не приходилось. А теперь уговорить девушку отправиться спать будет не просто. Но эта сложность только лишь радовала его. Ведь она вела себя уже не как его подчиненная. Значит теперь они были с ней наравне. Это не могло не обнадеживать. Он боялся что у них будут проблемы из-за этого, но похоже хотя бы это препятствие они уже могли преодолеть без особого туда. Если придется - он будет настаивать на своем, потому как без сна оставлять Вайолет нельзя. — Так надо. Пожалуйста, отдохни. Завтра мы все обсудим, обещаю. Мне много что нужно рассказать тебе. Но только когда ты хоть немного поспишь, хорошо? Девушка отвела взгляд, колеблясь. Видимо, в ней боролось желание узнать больше и физиологическая усталость, от которой просто так не отмахнутся. Гилберт терпеливо ждал, пока она наконец, сдалась, тихо вздохнув и посмотрев на него, коротко кивнула. — Хорошо... Гилберт поднялся на ноги, все еще держа ее за руку и последовав за ним, Вайолет тоже поднялась. Подведя ее к кровати, Гилберт остановился, жестом приглашая девушку прилечь. На этот раз она, согласившись с ним, не стала спорить и присела на край кровати, оглядываясь на нее через плечо и непонимающе посмотрела на мужчину, стоявшего перед ней. — Подождите...но где же будите спать вы, майор?— встревоженно спросила она,смотря на него снизу вверх, когда он отпустил ее руку. — Я...я не хочу— соврал Гилберт, стараясь придать своему голосу убедительности— А тебе нужно отдохнуть и... Он собирался отойти и уже повернулся, когда Вайолет , резко наклонившись вперед, вновь поймала его руку. От холодного прикосновения мужчина остановился и медленно повернулся к ней. Глупо было надеяться что она согласиться так быстро, скорее всего нужно вновь уговаривать ее, но похоже, здесь было что-то намного важнее стеснительности или чувства такта. И взглянув в ее глаза, Гилберт понял, что именно. Страх. На глазах у девушке вновь появилась пленка слез, а губы задрожали. Мужчина затаил дыхание. Разве он сказал что-то, что могло ее обидеть? Напротив, он старался вести себя так мягко, как только мог. Неужели он опять сделал что-то не так? металлические пальцы, крепко держали его за ладонь и по ним, словно бы пробежала дрожь. Возможно ли чтобы протез умел настолько симулировать обычные движения человеческой руки, или же ему просто почудилось? Поленья в очаге, понемногу пожирались огнем, тлея красными углями, однако тут, у стены, рядом с кроватью все еще не было достаточно тепло. Снаружи холодало и небольшой костерок был не в состоянии справиться с возложенной на него задачей. Можно было бы подбросить в него еще немного, чтобы точно хватило до утра, но к сожалению, больше ничего не осталось. Мужчина не запасался дровами впрок, поскольку разводил огонь только чтобы приготовить еду, а не чтобы прогреть свое жилище. Холода он не боялся. Да и ночи не всегда выдавались такими. Снаружи, в дровнице могло еще что-то остаться, но ему казалось, что Вайолет теперь не отпустит его руку. В этом жесте было что-то трепетное. Как будто она хотела что-то вложить в него. То, что так и не смогла произнести вслух. — Вайолет?... — Не...уходи...— попросила она, делая паузу...словно ей было трудно это произнести— Пожалуйста... — Я буду здесь, не бойся...— постарался успокоить ее он. Странно.Он ведь даже не говорил о том что собирался куда-то уходить. Почему она так сильно испугалась. Куда ему деваться? Он просто посидит за столом, наблюдая за ней может быть немного подремлет, но уж точно не оставит ее. Ему и самому не хотелось отходить от нее. Конечно же ей было не по себе сейчас оказать в незнакомом месте, но не смотря на это, она верила ему. И этого не изменило ни время ни расстояние. Он просто не мог оставить ее в таком состоянии, боясь, что она снова заплачет. Гилберт присел на край кровати рядом с ней и заглянув в глаза. Не ошибся...И правда едва держится, чтобы не расплакаться. — Чего ты боишься?— тихо спросил он. Вайолет опустила голову, должно быть, стыдясь своего внезапного порыва и свела плечи, становясь еще меньше. Наверное, ей не следовало быть такой импульсивной, но как только мужчина отвернулся и она увидела его спину, обращенную к ней, она снова испытала тот ужас которым заканчивались ее сны. В каждом из них она не находила его, веря всем сердцем, что он рядом. Этой веры было уже недостаточно, чтобы успокоиться. Только если он будет рядом, только если она будет не только знать, но и чувствовать это - только тогда она сможет заснуть без страха и быть уверенной что утро не причинит ей боль, когда открыв глаза она не обнаружит его рядом. Просить о таком было грубо и неприемлимо для молодой девушки, знакомой с правилами приличия и знающей, как себя вести, но сейчас, когда они были совсем одни, Вайолет готова была забыть о них. Никто не осудит ее строго. Даже он...Ведь он должен был понимать, как много это значит для нее. Ничто не обязывало его выполнить эту просьбу, но почему-то, Вайолет была уверена, что он не откажется. И только поэтому, следуя своим умозаключениям, она не смело, едва слышно, проговорила: — Мне страшно...засыпать одной... — Вайолет, я буду рядом... — Нет...— помотала она головой и сглотнув, дрожащим голосом, добавила— Вы так часто снились мне...И мне казалось что я вас нашла...А потом просыпалась и ...— она замолчала. Гилберт не видел ее лица, так как склонив голову, она скрылась от него за волосами, но он увидел как слезинка упала вниз на ее колени и сильнее сжал в своей руке ее ладонь, так,словно она могла почувствовать это. — ...Не хочу...Снова просыпаться и ... Даже сейчас у нее не получалось как следует донести до него свои мысли. Казалось, сказать их не так сложно, но как только она начинала, слова путались, нужные - пропадали, а на них место ничего не приходило. Вдобавок ко всему, она все еще корила себя за такую наглую просьбу. Воспитание, заложенное в ней не позволяло так просто идти наперекор, но душа требовала обратного и колеблясь между тем что правильно и тем что необходимо, Вайолет не понимала до конца, как себя вести. Для нее все это было в новинку, а чувства которые уже давно переполняли ее умножились стократно, от чего сердце в груди стучало в ускоренном ритме а сознание путалось от переполняющих эмоций на фоне усталости. Ей было сложно сохранять все это в равновесии и одновременно бороться со сном. Она не могла позволить себе уснуть, прекрасно понимая, чем это закончиться. Но Гилберт не дал этой муке изводить ее еще дольше. Он понял, что она имела ввиду, и тоже, как и девушка, не сразу решился на это. Но он бы соврал, если бы сказал что не хочет остаться с ней. Однако сам предложить такое - не имел морального права. А потому, только получив такую просьбу от нее, он едва слышно выдохнул. Так вот значит что ее пугало? Такая мелочь, но казавшаяся огромной в открывшихся перед ними реальности действительно могла заставить девушку тревожиться. И он мог избавить ее от волнения. Только он мог это сделать. Наверное, это самый лучший выход из сложившийся ситуации. Скорее всего. Гилберт не смог бы уснуть по той же причине, но Вайолет озвучила ее раньше, еще до того, как он испытал это сам. — Ложись...— еще раз попросил ее он. Вайолет подняла на него испуганные глаза. Неужели он не понял ее? Но это было поспешным выводом. Его изумрудный глаз играл бликами в свете огня и в нём девушка увидела умиротворяющее спокойствие и все ту же тоскливость, которая, казалось, никогда его не покидала. — Я останусь с тобой...— сказал он— Если ты обещаешь мне заснуть. Секунду девушка смотрела на него, не веря его согласию, но после поменялась в лице, успокоившись и кивнула. Гилберт, не совсем понимая, что делает, стащил с ног мокрые ботинки. Не смотря на согласие, по его лицу растеклась краска смущения. Он никогда подобной мысли не допускал, даже в самых смелых желаниях, а теперь так просто и главное с большой охотой, что само по себе уже было необычно. Имел ли он права на это? Даже если таковым было желание Вайолет? Однако, думая над этим он только лишь пришел к выводу что их желание совпадали и разница заключалась лишь в том, что девушка хотя бы постаралась их озвучить. Пока он возился с обувью, Вайолет распустила волосы, сняв с них ленточки, смущенная не меньше чем мужчина. Еще сегодня утром оба были уверены что остаток жизни проведут вдали друг от друга, но всего лишь одно письмо изменило привычный ход вещей, расставив все на свои места, сломав все преграды на пути двух сердец. Воистину, письма обладали какой-то невероятной силой, способные говорить за тех, кто не мог выразить свои чувства напрямую. Места на односпальной кровати едва ли хватило им обоим, но уже не идя на попятную, они устроились на ней без особого труда, лицом друг к другу, на боку. Вайолет сложила руки перед собой, пряча взгляд. Не смотря на то, что это было именно ее желание, ей все еще было не комфортно от того, насколько все поменялось в ее жизни. И вместе с тем, девушка еле сдерживала радость от возможности быть с ним рядом, когда достаточно было просто вытянуть руку, чтобы прикоснуться к нему и почувствовать, что он настоящий, а не плод ее воображения, грозящий растаять как только наваждение закончиться. Поэтому, с ее стороны, она не могла не радоваться этому. Однако, стеснялась посмотреть на него. Не осуждали ли мужчина ее просьбу? Ведь по сути она была настолько наглой, что и произнести подобное в слух было непростительно. И все же, должно быть Гилберт не согласился, если бы считал это неуместным. Вайолет знала, что майор всегда действовал по правилам, и только так, как считал нужным. Стоит ли ставить под сомнение его согласие? Все еще путаясь в своих мыслях, Вайолет показалось, что эти сплетения вопросов привели ее куда-то не туда и постаралась вернуться обратно, когда почувствовала его руку на своем плече. А потом и тихий, нежный голос: — Ты опять дрожишь... Вайолет зажмурилась. Погрузившись в свои мысли она и не заметила этого, и теперь, когда Гилберт обратил внимание на это, усилием воли заставила свое тело подчиниться ей. Даже под одеялом было прохладно, а может быть она дрожала и по другой причине, однако, еще до того как она как следует разобралась в этом, Гилберт сказал: — Иди сюда... Он несильно приобнял ее за плечо, побуждая подвинуться ближе и Вайолет, ни секунды не раздумывая, совершенно не отдавая отчет в том, что делает, приблизилась к нему, прижимаясь лбом к его груди. И стоило ей сделать это, как вдруг все мысли напрочь вылетели из головы. Ее перестало волновать правильность или неправильность того или иного поступка, нравственность и правила поведения. Ничего этого уже не было в ее голове, когда она почувствовала его близко, как никогда прежде. Никто не в праве был судить их, потому как никто не знал того, что пришлось пережить им за эти годы проведенные вдали друг от друга. Только они сами знали о том, что хранят их сердца. Между ними уже не было никаких преград. Он был рядом с ней, живой и настоящий. И эти ощущения не могли сравниться ни с каким, даже самым красочным сном. Мужчина обнял ее, прижимая к себе и Вайолет впервые почувствовала что-то новое. Мягкое, нежное чувство растекалось по ее телу, заставляя все мышцы расслабиться, а глаза закрыться в непередаваемой эйфории. Она больше не боялась, не переживала ни о чем. Его грудь слабо поднималась и опускалась под ее щекой, от чего казалось что она все еще раскачивается на волнах, а в голове и правда послышался шум моря, его умиротворяющий, размеренный шорох и всплески. Но ведь море было далеко, почему она слышала его так близко. Большим усилием Вайолет вырвалась из остепеняющего сна, почти полностью завладевшего над ней и теперь поняла что это не море, а стук его сердца напоминал ей о воде и гребнях волн. Выбираясь из вязкой дремоты, она слабо пошевелила руками и Гилберт, уже решивший, что девушка уснула, приблизился к ее уху и одним губами шепнул: — Я здесь...Я с тобой и больше никогда тебя не оставлю, Вайолет моя... Веки девушки задрожали. В уголках глаз снова появились влажные пятнышки, но еще до того как они прекратились в слезинки, мужчина снова обнял ее, прижимая к себе, как самое дорогое сокровище. Как он мог добровольно отказаться от нее? Сейчас, рядом с ней он еще острее ощущал насколько близок был к собственному душевному самоубийству. Если бы ни она, он бы так и не понял, какую ошибку совершает. Вайолет, сама того не зная спасла его. Спасла их обоих. Он никогда не перестанет быть виноватым перед ней. Пройдет очень много времени, чтобы Гилберт хоть немного но оправдал себя. Но все это время он проведет вместе с ней. Если она останется с ним - больше ему ничего не нужно. Его даже не волновало то, что девушка так и не призналась ему в своих чувствах. конечно, ему бы хотелось слышать это, но он не смел торопить ее и уж тем более не требовал ничего взамен. Даже если она так и не нашла в себе силы сказать - это только его вина. Бедная, милая Вайолет... по его вине она перенесла столько страданий...А теперь, словно бы ничего не случилось и она тихо, сжавшись в комочек, прижимается к его груди, умиротворенно и глубоко дыша, наконец-то полностью успокоившись, девушка заснула. Ему хотелось, чтобы этот сон стал для нее спокойным и лишенным всяких тревог. Если он сможет избавить ее от них своим присутствием - он будет только рад этому, рад что смог сделать хоть что-то чтобы облегчить ее страдания, являясь их прямым источником. Рука девушки несильно стиснула рубашку Гилберта, как будто во сне, она все еще искала его и бессознательно держалась за мужчину, чтобы быть уверенной в том, что она правда не одна. Холод ее пальцев постепенно уходил. Металл как голодный зверь жадно впитывал в себя тепло кожи мужчины и скоро он сам перестал ощущать холодное прикосновение протезов. Они стали теплыми, почти как настоящие руки, только твердые и лишенные жизни. Огонь слабо потрескивал в очаге и лежа к нему спиной, Гилберт видел как слабое свечение пляшет на закрытых ставнях окна. Если Вайолет мерзла от холода, то теперь, согретая теплом его тела, она уже не чувствовала озноба и замерла без движений, тихо посапывая под его рукой. Только убедившись в том, что она заснула, Гилберт закрыл глаза. Он тоже готов был провалиться в сон, дабы дать отдых разуму и телу, последнему из которых досталось больше всего. Расслабившись, он почувствовал как ноют ушибленная спина, плечо и щека. Он не придал этому значения, но скорее всего, наутро травмы еще напомнят о себе. Благо ничего не сломал... — Майор... Гилберт резко открыл глаза. Не спала? Ведь он только что видел как она безмятежно погрузилась в беспамятство... Вайолет не шевелилась и боясь что это просто голоса в его голове, мужчина тихо, чтобы не разбудить ее если это все же слуховая галлюцинация, дал сигнал, что он слушает ее. — М? — Я люблю вас... Гилберт едва ли не задохнулся от шока. Но это правда был не сон. Ее голос прозвучал не у него в голове а приглушенный, донесся от его груди, в которую уткнулась Вайолет. Должно быть, она нашла его не только здесь,в реальности, но и в своем, счастливом сне. Осторожно приподнявшись, Гилберт взглянул на нее. На лице девушки была нежная улыбка, совсем как у ребенка, убаюканного колыбельной, и увидев ее мужчина и сам улыбнулся, снова укладываясь на бок. Он так мечтал услышать эти слова и вот спустя столько лет лишений, боли и одиночества, его мечта осуществилась. Приподняв руку, подняв ее чуть выше, он погладил ее по волосам, еще немного влажным, от которых пахло морской солью. Его рука скользила по ним едва прикасаясь. Он хотел чтобы она чувствовала это, но не желал будить ее, прибывающую в стране сновидений, наконец-то счастливой и спокойной. Когда она проснется - все будет совсем по другому и ее сон станет реальностью. Ей больше не нужно будет закрывать глаза чтобы увидеть его. Гилберт коснулся сухими губами ее светлой макушки. — Я тоже люблю тебя...