Наваждение

      Сафие-султан не думала, что штурм Топкапы затянется до самого вечера. Получив благие вести от Айдина-паши и удостоверившись, что дворец теперь подчинён Искендеру, госпожа поднесла ладони к лицу и трижды поблагодарила Аллаха за милость. Драгоценный перстень, искрящийся на свету заходящего солнца, напомнил султанше о том величии, которое Валиде много лет назад своими руками отдала кефалонской прохвостке, и той силе, которую она вот-вот была готова вернуть. Осунувшееся многолетними ссылками лицо вновь озарила улыбка, когда госпожа, прикрыв глаза от наслаждения, дотронулась до изумрудного камня, покоящегося на её правой руке. Сафие была готова поклясться, что, дотронувшись до украшения, оно ответило неподдельным теплом, коснувшимся кончиков пальцев. Султанша знала, что это был ещё один знак.       Постаревшая кошка Елизавета, прожившая с госпожой более двадцати лет, лениво мяукнула, когда женщина поднялась с софы и приказала служанкам позвать к ней Бюльбюля. Животное, холеное и лелеяное сперва всей дворцовой прислугой, а затем тюремными надзирателями и самой госпожой, потянулось на жёстких подушках простецкого дома, в котором, покинув Эдирне, вместе с сыном была вынуждена скрываться великая Валиде, и взглянуло на женщину: голову госпожи не украшала тиара, а на груди не висели тяжёлые украшения, как это было принято раньше. Продав почти все богатства, мать шехзаде надеялась подкупом уговорить янычар и великих пашей примкнуть на сторону сына, зная, что как только задуманное осуществится, все её жертвы окупятся. Ощущая во рту привкус победы, Сафие начала ходить взад-вперёд, меряя шагами пыльную комнату и ожидая, когда перед ней явится верный слуга.       Но евнух не заставил себя долго ждать. Вбежав в скромную комнатушку, Бюльбюль, посвятивший служению госпоже почти всю свою жизнь, почтительно склонил голову перед султаншей, ожидая, когда Сафие даст ему новые приказания. Заметив преданного слугу, женщина улыбнулась и подошла ближе, на радостях порой забывая дышать, оттого ей хотелось поделиться новостью с тем, кто иногда казался ей единственным другом. С опаской подняв глаза на султаншу, Бюльбюль увидел, как искрится взгляд госпожи, и без слов понял, что вести, прибывшие накануне из дворца Топкапы, были благостными.       — Мы победили, Бюльбюль, — не удержавшись, выдохнула Сафие, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать от счастья. Пальцы сами потянулись обратно к кольцу, чтобы вновь прикоснуться к изящному камню, будто бы ища в нём подтверждения, что это не сон. Услышав слова госпожи, Бюльбюль-ага расплылся в ответной улыбке: наконец-то страдания Сафие-султан прекратятся, наконец-то они снова вернут всё на прежнее место и никто не посмеет выгнать их из дворца.       — Теперь вы вернётесь домой, госпожа, — произнёс евнух, замечая, как по бледной щеке женщины всё же покатилась слезинка. — Всё станет как раньше, — успокаивающе проговорил слуга, чей голос терялся среди всхлипываний госпожи, с любовью поглаживающей кошку, которую она вновь взяла на руки.       — Наши покои, наш дворец, — перечисляла Сафие-султан, обнимая Елизавету, потревоженную от лёгкой дрёмы на старых подушках, — наконец-то мы вернём всё, что у нас украли, — закончила женщина, с нескрываемой благодарностью посмотрев на слугу. Сколько лет прошло с тех пор, как Бюльбюль появился в гареме? Сколько лет он служил ей верой и правдой, защищал от всякого зла, спускался вместе с ней в преисподнюю, а потом помогал оттуда спастись? Сафие и не помнила, чем заслужила такую ярую преданность, но знала, что пока евнух был с ней, она была под надёжной защитой.       — Больше никто не усомнится в вашем могуществе, — с восхищением произнёс Бюльбюль, неотрывно смотря на султаншу. Пускай она не носила шёлковых платьев, пускай кроме кольца на ней не было других украшений, госпожа всё так же оставалась прекрасной, такой же величественной, какой была раньше.       — Нужно немедленно отправляться, — спохватилась Валиде, передавая Елизавету мужчине, чтобы тот посадил животное в клетку. — Прикажи слугам, чтобы Назенин-хатун и Дерья-хатун поехали с нами, — распорядилась Сафие, готовясь проститься с убогой лачугой раз и навсегда. Слишком долго она тут прожила, чтобы ещё хоть на миг пожелать здесь остаться.       — Будет сделано, моя госпожа, — согласно кивнул Бюльбюль, отправив кошку в деревянную клетку. Поклонившись Валиде-султан, евнух ещё раз взглянул на растрогавшуюся госпожу и, не позволяя себе прохлаждаться, поспешил оповестить слуг, чтобы те побыстрей подготовили к выходу ценный подарок султанши своему некогда потерявшемуся шехзаде.       Путь до дворца, казалось, длился целую вечность. Кибитка госпожи, влекомая одной-единственной лошадью, то и дело натыкалась на камни, отчего её всю трясло и иногда Сафие думала, что карета вот-вот распадётся на части, выбросив людей на дорогу. Внутри было тесно: султанша ехала вместе с Бюльбюлем, кошкой и парой прислужниц, Сечиль и Айнур, которых вместе с наложницами для падишаха евнух купил на невольничьем рынке. Их Валиде хотела сделать калфами, чтобы они стали тенью своей госпожи и докладывали о каждом вздохе дворца, о том, что происходит в гареме и то, что оставалось вне стен Топкапы. Нужно было назначить и хазнедар, ведь Джаннет, обманом добившаяся звания казначея, была предана Махпейкер, а посему заслуживала сурового наказания.       Спустя час озарённый тысячами факелов Стамбул показался из окна ветхой кареты. Завидев город, Сафие-султан примкнула к окну. Вид города не из дворца, а со стороны всегда будоражил её, навевая старые, почти позабытые воспоминания: более полувека назад её впервые привезла сюда покойная Михримах-султан, дочь султана Сулеймана Великолепного и Хасеки Хюррем-султан, которую, к великому сожалению Сафие, тогдашняя пятнадцатилетняя девочка не успела увидеть. Тогда-то албанка София отреклась от семьи, назвавшись членом венецианской династии Баффо, чтобы, как уверяла её Михримах, позлить Нурбану, мать её падишаха, султана Мурада. И ведь луноликая госпожа оказалась права: Нурбану до конца жизни ненавидела Сафие, ревновала к своему сыну, завидовала молодости фаворитки. Вплоть до того дня, когда Сафие приказала избавиться от свекрови, она не давала ей спокойно наслаждаться полученной властью.       Сейчас Сафие ехала по той же дороге, привёзшей её когда-то в объятия шехзаде, которому она родила множество дочек и сыновей. Сейчас она снова мчалась навстречу всевластия, месту, которое многие годы назад она научилась звать родным домом. Она помнила в нём каждую комнату, каждую улочку витиеватых двориков и садов, разбросанных по дворцу словно бисер на её дорогих одеяниях. Совсем скоро она ступит на мраморный пол её роскошного дома, пристанища, из которого она вновь начтёт управлять целым миром, играя империей, словно послушной марионеткой. Совсем скоро её снова начнут звать госпожой.       — Ты им всё рассказал, Бюльбюль? — отвлекаясь от нахлынувших мыслей, решила удостовериться Валиде, не отрываясь от окошка кибитки. — Наш сын должен быть околдован подарком, — продолжила Сафие, когда, въехав в город, под колёсами каменистая почва сменились на мощёные тропы.       — Всё, госпожа, — отозвался евнух, держа на коленях клетку с Елизаветой. — Девушкам не терпится исполнить свой долг, — добавил он, немного погодя. Султанша многозначительно хмыкнула и улыбнулась, всё так же взирая на меняющиеся пейзажи.       — Хотят стать госпожами, — понимающе закивала Сафие-султан, переводя взгляд на прислужника. — Если кто-то из них заставит нашего повелителя забыть эту мерзавку Кёсем, — лик госпожи тут же переменился, а голос в миг стал суровым, — я лично вознагражу их, — пообещала женщина, после чего вновь отвернулась к окну: до дворца оставались считанные минуты и Валиде не хотела портить себе настроение мыслями о кефалонке.       Ворота дворца, омытые кровью, застилали трупы бостанджи и капыджибаши, и Сафие-султан удивилась, почему на ипподром не набежала толпа, с любопытством глазеющая на переполох. Широкие двери приветливо распахнулись, стоило кибитке открыться, а Валиде — выйти наружу, отчего госпожа довольно отметила радушие, с которым встретил её Топкапы. Навстречу султанше тут же выбежал янычар, представившийся Кудретом-агой, и еще несколько бравых воинов, которые, поклонившись Валиде и поздравив её с прибытием во дворец, провели её свозь горы обездвижимых тел в султанский гарем, не посмев пойти дальше. Вокруг всё было багровым, но госпожа знала, что через несколько дней упорной уборки дворец вновь засверкает привычным могуществом.       Ноги сами привели её в покои султана. У дверей стояли два стражника, в которых Валиде узнала соратников сына. Не нуждаясь в представлении или каких-то расспросах, Сафие прошла мимо слуг и вошла в заветные комнаты, оставив Кудрета-агу, служанок, наложниц и Бюльбюля ждать в коридоре. Богато украшенный зал пестрил обилием красочных тканей, расшитых камнями и золотой нитью; пол, стены и потолок были украшены плиткой со всевозможным орнаментом, а в центре комнаты, на возвышении, красовалась кровать, такая огромная, что занимала собой едва ли не половину покоев. Слева находился камин, подле него — письменный стол, заваленный книгами, чертежами и другими бумагами; а справа — балкон, вид с которого выходил на Босфор и где-то вдали — на Галатскую башню. Сафие помнила, как любила проводить ночи на нём в крепких объятиях султана Мурада.       — Наш царственный сын, — испуганно вскрикнула Валиде, завидев на кровати Искендера, с ног до головы забрызганного кровью. Несколько лекарей, которых госпожа помнила ещё со времен правления её сына Мехмеда, кружили вокруг шехзаде, обрабатывая длинный порез на руке и кровоточащую ссадину на лице.       — Матушка, — завидев султаншу, позвал Искендер, морщась от боли. Услышав рваный вздох янычара, лекарша, обрабатывающая щеку узурпатора, виновато понурила голову и тихонько извинилась прежде, чем снова продолжить наносить целебное средство на ранку.       — О, Аллах! — взмолилась Сафие-султан, стоило лекарям перебраться к окровавленному колену шестнадцатого падишаха Османской империи. — Ты ранен, Искендер? — скорее заметила, нежели спросила мать шехзаде, подойдя ближе к сыну и взволнованно всматриваясь в его лицо. — Наше сокровище, наш любимый шехзаде, что с тобой?!       — Пустяки, госпожа, — заверил матушку Искендер, ободряюще улыбнувшись встревоженной Валиде. — Вас так долго не было, что я уже начал беспокоиться, — признался он, то и дело морщась из-за жгучего лекарства.       — Мы летели к тебе на всех крыльях, — не без тревоги в голосе отозвалась султанша, следя за каждым движением лекарей, — и вот наконец мы здесь. Слава Аллаху ты жив и здоров, — выдохнула женщина и, присев рядом с сыном, ласково провела ладонью по его лицу. Подождав, когда Искендеру закончат наносить лекарство, госпожа задала самый важный вопрос, который всё время терзал её по пути в комнаты падишаха: — Ты убил их?       — Султана Османа и его дядю, шехзаде Мустафу, — бросив короткий взгляд на лекарей, ответил мужчина. Услышав слова повелителя, слуги переглянулись, однако, не имея иного выбора, молча продолжили своё дело. — Сын Османа, Омер, сейчас в темнице со своей матерью, — добавил предатель, вытянув и согнув больную руку, словно проверяя, способна ли она ещё двигаться.       — А Кёсем? — не унималась султанша, в то время как Искендер, стиснув зубы, дожидался, когда лекари наконец закончат свои врачевания. — И её шехзаде?       — Кёсем в темнице, — не хотя признался султан, махнув лекарям, чтобы те поскорее заканчивали и убирались из комнат. — Но мы пока не смогли найти её сыновей, — добавил он, когда лекари, откланявшись, вышли, оставив мать с сыном наедине. Узнав правду о шехзаде Махпейкер, Валиде зарделась от гнева.       — Как? — выпалила султанша, не веря своим ушам. — Ты должен казнить их! А дочерей — сослать из дворца! — закричала Сафие-султан, не отводя глаз от сына, который, нахмурив брови, попытался встать с постели, чтобы чуть позже направиться в хамам и наконец смыть с себя кровь врагов.       — Их уже ищут, Валиде, — попытался успокоить мать Искендер, но видя, что его тактика не работает, поджал губы и замолчал.       — Ну, а Кёсем? — вскочив на ноги, выпалила госпожа, одновременно желая и боясь услышать ответ, о котором она уже давно могла догадаться. — Её ты тоже казнишь? — прищурившись, произнесла Валиде, подмечая, как меняется лицо её сына от упоминания женщины, что несколько раз его чуть ли не погубила.       Искендер тяжело выдохнул и отвернулся, опустив глаза в пол. Сафие поняла этот жест-подтверждение своей страшной догадки и на миг закрыла глаза, пытаясь не растерять всё обладание. Жизнь должна была научить её терпению и сейчас было самое время проявить то, чему она научилась за долгие месяцы заточения в башне и за многие годы скитания в страхе, что её тайну о сыне раскроют. Открыв глаза, Валиде спокойно заговорила:       — Наш дорогой сын, — положив руку на ладонь Искендера, начала Валиде, стараясь как можно ласковее произнести каждое слово, чтобы не разозлить, не оттолкнуть шехзаде, — ты, видимо, забыл, что наложницы не могут переходить из одного гарема в другой, — произнесла госпожа, всё так же крепко сжимая руку мужчины. Услышав слова матери, Искендер ещё сильнее напрягся и, насупившись, продолжил смотреть себе под ноги. — Кёсем, эта Махпейкер, не может остаться во дворце. Её тоже нужно казнить, Искендер, — понимающе заключила Валиде, чувствуя, как рука сына дёрнулась, а сам он, тяжело выдохнув, так и не поднял на неё взгляд.       Сафие знала, что было на сердце у сына. Когда-то она лично нашла в его скромной лачуге портрет с рисунком Анастасии, которую она некогда нарекла Махпейкер. Однако, не смотря на чувства Искендера к мерзавке, Валиде понимала, что от неё нужно было избавиться, ведь даже если её шехзаде и убил всех, кто прислуживал Кёсем во дворце, никто точно не знал, сколько преданных кефалонке беев и пашей пряталось в городе, а то и в целой империи. Ясно было одно: если Кёсем выпадет шанс убить повелителя, она тут же воспользуется им, лишив Сафие последнего сына и надежды на будущее.       — Кёсем наш враг, — повторила госпожа после молчания, видя, что все её уговоры не имеют толка. — Она опасна. Она убьёт тебя — ты не успеешь моргнуть и глазом, — умоляюще проговорила султанша, отнимая ладонь от руки сына и хватая того за испачканный кровью сюртук. — Искендер, умоляю тебя, — как заговорённая, произнесла Валиде, теряя терпение и тщетно пытаясь словить взгляд нахмуренных глаз шехзаде. — Она тебя не любит! Ты будешь только страдать!       Пальцы выпустили ткань — и Искендер отстранился от матери. В тусклом свете свечей его лицо было похоже на образ отца, когда тот в приступах гнева бросался на слуг, угрожая расправой. Валиде опасливо посмотрела на сына. Что он ей скажет? Прогонит в первый же день, не успев занять султанский престол? Не поблагодарит её за старания? Отошлёт, не поцеловав даже руку? И всё из-за какой-то наложницы, рабыни из Греции, которая милостью Сафие попала во дворец падишаха? Султанша сделала шаг вперёд, решив снова попробовать переубедить шехзаде.       — Она вдова нашего внука, султана Ахмеда! — выкрикнула госпожа, не зная, как ещё выбить дурь из головы сына, ведь если сейчас он откажется её слушать, ей самой придётся решить дело с Кёсем. — Она родила нашей династии четырёх наследников! Ты не можешь ей обладать! — на одном дыхании выпалила султанша, безрезультатно ища в султане хоть толику смысла и благоразумия.       — Ошибаетесь, Валиде, — не поднимая голоса на мать, просипел Искендер, не желая больше слушать подобные разговоры. — Я падишах всего мира, — напомнил он Валиде и тут же добавил: — Я могу обладать всем, чем захочу, — сурово заключил падишах, снова нахмурившись. — И не вам говорить, что мне должно.       — Тебе нужно избавиться от неё! — пропустив мимо ушей слова сына, закричала Сафие-султан. — Сынок, одумайся, я прошу тебя, — взмолилась госпожа, чуть ли не плача. Её шехзаде и так силой захватил султанский престол, но если он ещё и посягнёт на гарем покойного повелителя, улемы взбунтуются, и тогда их дворец вновь закипит.       — Валиде, вам выделят другие покои, — оборвал её мысли Искендер, решив закончить на этом их разговор. — Бюльбюль вас проводит. Как только ваши прежние комнаты будут готовы, вы сможете переехать, — как можно спокойнее договорил янычар, изо всех сил стараясь не обидеть мать, которую он только недавно нашёл.       — Нам трудно выразить, как мы благодарны нашему сыну, — с усмешкой произнесла Сафие-султан и, приподняв подол своей юбки, чтобы легче было идти, бросила на последок, не скрывая раздражения: — Доброй ночи, сын наш, — пожелала повелителю госпожа, разворачиваясь на каблуках и устремляясь к дверям, которые перед ней тут же открыли. Выйдя обратно на коридор, Валиде приблизилась к евнуху и, не останавливаясь, приказала: — Иди и подготовь Назенин к повелителю. Он будет ждать её в хамаме, — не забыв перейти на шёпот, чтобы за дверью её, не дай Аллах, не услышали.       — Слушаюсь, госпожа, — тут же отозвался прислужник, кивнув остальным, чтобы они следовали за быстро шагающей госпожой. — Госпожа, — обратился Бюльбюль к недовольной султанше, — мне рассказали, где временно будут ваши покои. Я провожу вас, — услужливо предложил евнух, но Сафие его тут же одёрнула:       — Нет, со мной пойдёт Сечиль-хатун! — сдержанно, однако довольно резко оборвала слугу Валиде, не замедляя шаг. Услышав своё имя, служанка подбежала к госпоже, надеясь не разгневать ту ещё сильнее своей медлительностью. — Иди и приведи к сыну Назенин! — повторила приказ мать повелителя и, полагаясь на хатун, скрылась за поворотом.       — Как прикажете, госпожа, — пробормотал вслед Валиде евнух, совершенно не удивляясь переменчивости настроения своей госпожи. Обернувшись, Бюльбюль заметил за спиной Назенин и тут же подбежал к ней. — Назенин-хатун! — позвал девушку верный слуга Валиде-султан. — Сегодня ты идёшь к падишаху, — объявил он так, чтобы больше никто не услышал. — Быстрее беги в хамам и подготовься!       — Да, ага, — послушно произнесла хатун, щёки которой заметно заалели. Девушка заулыбалась, поправляя за ухо выбившиеся пряди, и тихонько засмеялась, представляя, как сегодня, опередив всех соперниц, разделит ложе с повелителем мира.       — Назенин! — перебил мысли хатун уже начавший нервничать и, казалось, ещё стремительнее седеть, Бюльбюль-ага. — Постарайся привлечь внимание повелителя, — посоветовал евнух по дороге в хамам, куда сейчас должен был прийти султан Искендер. — Помни, ты уже в первую ночь должна забеременеть, — заявил мужчина, сомневаясь, что эта полная радости девица хоть на что-то способна, не смотря на то, что он лично готовил её последние несколько месяцев специально для нового падишаха. — Хатун, возможно, это твой единственный шанс, — предупредил беспечную девушку слуга Валиде. — Поэтому не забудь, что другого случая зачать наследника у тебя может и не быть! — практически выкрикнул евнух, останавливаясь у входа в хамам.       — Я всё понимаю, Бюльбюль-ага, — заверила его Назенин, ободряюще улыбаясь и приглаживая свои длинные волосы, уложенные набок. — Этой ночью повелитель не сможет устоять, — уверенно добавила девушка и, наскоро поклонившись, скрылась за дверью.       — Ну, не подведи, — бросил ей вслед Бюльбюль, мысленно вознося молитвы Всевышнему, чтобы у наложницы всё получилось. Когда ещё, кроме как в эту священную ночь четверга, отправлять прекрасную нимфу их повелителю?       Бюльбюль простоял возле входа до самого прибытия Искендера. Почтительно склонив голову перед новым султаном империи, евнух впустил мужчину внутрь хамама, тихонько попятившись затем от двери. Потом, вручив повелителя и фаворитку в руки Аллаха, мужчина, доверившись стражникам, поспешил к Валиде, чтобы сказать, что её приказ выполнен, и удостовериться, что все другие её пожелания учтены. Нужно было как можно скорее доложить госпоже, что всё шло так, как ею было задумано, а уж потом думать, что делать дальше.