Наваждение

      Его рука едва заметно дрогнула, когда клинок вспорол горло Османа. Заминка, ускользнувшая от взора преданных Сафие-султан янычар, схвативших падишаха со всех сторон и прижавших того к земле, мимолётная слабость, застигнувшая Искендера в шатре повелителя, заставила шехзаде усомниться в себе, заставила испугаться собственной слабости. Капли крови брызнули ему на лицо, попадая в глаза, прячась в волосах, исчезая на тёмных одеждах. Где-то снаружи послышался крик испуганных лошадей, свист пущенных стрел, предсмертные вздохи умирающих воинов, которых по приказу великой Валиде было решено казнить вместе с султаном, но Искендер не слышал ни стонов, ни мольб о пощаде. Он видел, как тело повелителя, отделённое от головы, распласталось по полу, заливая того красной пеной, не двигаясь и не шевелясь.       Грудь сдавило как после самой тяжёлой брони. Что-то внутри кричало, вырываясь наружу, однако Искендер не мог разобрать слов. Голова султана валялась поодаль, стеклянные глаза больше не видели, но Искендер напряжённо попытался прочитать в них хоть что-то, сам не зная зачем. Ещё мгновением раньше они молили его о пощаде, обещая все богатства империи. Ещё секундой назад он сам был полон решимости, но сейчас не мог сдвинуться с места, раздувая ноздри и хватая ртом воздух, чтобы не слышать в нём запаха крови, который за столько лет службы давно уже должен был стать родным и привычным.       Перешагнув через тело, янычары подхватили кровоточащую голову повелителя за мокрые волосы, чтобы бросить ту в старый мешок, а затем, уже во дворце, переложить в сундук и преподнести матери почившего падишаха. Искендер сжал зубы, вспомнив, что в Топкапы его ждут еще четверо шехзаде, великий визирь, служащий вдове султана Ахмеда, и горстка пашей, так же кормящихся с рук их Валиде. Где-то в кафесе должен был быть Мустафа, его калека-племянник, которого в своё время Искендер даже жалел. Но те годы были навсегда позади, те дни и ночи, когда Искендер звался хранителем султанских покоев, давно остались у всех за спиной. С тех пор всё изменилось; всё, кроме лишь одного — его одержимости.       Как Мустафа, он тоже был безумен и тоже был одержим. Его недуг был столь же безжалостным, как болезнь шехзаде, поразившая его разум и сердце. Чувства, зародившиеся в Искендере многие годы назад, не ослабли; ни суровые зимы, ни палящее летнее солнце не смогли уничтожить их, не смогли притупить острую боль, раз за разом пронзающую тело раба, стоило ему хоть издалека завидеть силуэт своей гурии. Её образ, словно наваждение, застилал глаза, проникал в голову, едва та касалась подушки, порой заставляя слугу терять связь с реальностью, запутывая, подменяя желаемое за действительность. И Искендер поддавался, забываясь, отдавая воображению последние силы и власть над собой, поддавался, чтобы вновь почувствовать счастье на вкус.       Приспешники переглянулись, заметив, что их предводитель замешкался, стоя перед обезглавленным трупом. Почувствовав на себе их пристальный взгляд, Искендер кивнул и, в последний раз глянув на тело, развернулся к выходу из шатра. Глаза неприятно кольнуло, когда он вновь вышел на свет, но они тут же привыкли, не дав Искендеру снова вернуться в спасающую темноту. Вокруг шатра не было ни души, кроме янычар, пришедших с самим Искендером. Упавшие замертво аги повелителя больше не двигались, их руки не сжимали мечи, а голоса не восхваляли султана Османа. Где-то у кромки леса, опустив головы, стояли паши и войска, присланные его Валиде на подмогу, и будущий падишах, не пряча окровавленной сабли, поспешил к ним, чтобы вместе подчинить себе весь султанат.       Убивать Мустафу было проще. Так же, как и Осман, ни Халиме-султан, отправленная доживать свой век в Старый дворец, ни её дочь Дильруба-султан, дышащая ядом на любого, кто мог бы попасться ей на пути, ни сам Мустафа не догадывались о готовящемся заговоре, поэтому не были способны отразить удар Искендера, ворвавшегося в кафес за головой еще одного члена династии. Не готовые к сражению слуги, годами утомлённые молчаливым бдением у дверей свихнувшегося шехзаде, разбегались при виде взбудораженных воинов, натыкаясь на их острые клинки и за секунды прощаясь с никчёмными жизнями. Никто не смог защитить рыдающего Мустафу от сабли своего дяди, уже намного увереннее пронзившего грудь запуганного до смерти племянника.       Вокруг будто полыхал багровый огонь, когда сипахи, расправившись с Мустафой и теперь борясь с армией у дворцовых ворот, расчищали путь Искандера к трону. В покоях Валиде уже обо всём знали; кто-то обязательно спасся и доложил, что её названный сын отошёл в руки Аллаха, как и младший брат её дорого Ахмеда. Сопротивляться натиску обученных воинов и евнухов на этот раз было сложнее, но не настолько, чтобы у Искандера появилось желание отступить. Вход в Топкапы превратился в поле сражения, и сын Сафие, спрыгнув с коня, рубил противников одного за другим.       Когда полк преданных погибшему повелителю янычаров окружил войска Искендера, его руки уже были в крови, чужой и своей, в ушах гудели людские вскрики, а в глазах плясали яркие вспышки от искр клинков, бьющихся друг от друга, проникающих в тела врагов. Подоспевшие воины наступали на бунтовщиков, выводя тех из строя и угрожая расправой. На миг Искендер успел испугаться, видя как молодняк сметает пришедших с ним янычаров, и, зазевавшись, пропустил удар, рассёкший его левую руку. Острая боль пронзила тело предателя, но она же и отрезвила его, заставив снова взяться за голову, покрепче ухватить меч и раскромсать им наглого война, посмевшего поднять на него свою саблю. Пускай солдаты всё еще наступали, Искендер не имел права сдаться без боя.

***

      Джаннет-калфа не переставала молиться Всевышнему, когда по приказу Валиде со всех ног мчалась в покои маленьких шехзаде. Сейчас их судьбы были на волоске, поэтому мешкать и сетовать на злой рок не было времени. Пересекая витиеватые коридоры, хазнедар стремительно ворвалась в комнаты сыновей своей госпожи и, застав всех детей в комнате, чуть не рухнула на пол от сбившегося дыхания и страха за жизни ни о чём не подозревающих наследников. Завидев задыхающуюся калфу, мальчики испуганно прижались друг к другу, спрятавшись за юбками хатун, присматривавших за младшими братьями султана Османа.       — Шехзаде, вы… Быстро все сюда! — испугав даже наложниц, прокричала Джаннет, наконец обретя голос. — Валиде-султан приказала сейчас же покинуть дворец! — добавила самая верная служанка Кёсем, жестом указывая на двери. — Быстрее, иначе нам всем конец! Бегите к тайному выходу!       Хатун испуганно переглянулись прежде, чем выполнить приказ госпожи, переданный казначеем гарема. Схватив в охапку маленьких шехзаде, девушки, стараясь не расплакаться от страха и ещё сильнее не напугать мальчиков, бросились в коридор, где за несколькими поворотами должна была прятаться тайная дверь, ведущая в подземный туннель и выход из дворца Топкапы в сторону леса. Смахнув со щёк слёзы, Джаннет, уже готовая ринуться в след за хатун с шехзаде, заметила в углу комнаты Мелике, примёрзшую к полу, точно обледенелая статуя.       — Мелике, ты беги к госпоже, — приказала калфа, беря на руки семилетнюю Атике, пришедшую поиграть в покои братьев и теперь испуганно жавшуюся к ногам юной служанки. — Не оставляй её ни на минуту и передай, что как только мы будем в безопасности, я сразу дам ей знать! — протараторила Джаннет, успокаивающе гладя по волосам маленькую султаншу и целуя ту в лоб, пока Мелике не видящими глазами таращилась на калфу. — Ты слышишь меня, Мелике? — прикрикнула на девушку Джаннет, тряся ту свободной рукой за плечо, заставляя очнуться. — Ну же, не стой! Беги!       Выйдя из оцепенения, Мелике, не забыв наскоро поклониться и бросить прощальный взгляд на заплакавшую госпожу, выбежала из покоев, направляясь в комнаты, принадлежавшие Валиде-султан. Вокруг все суетливо носились из стороны в сторону, но Мелике никак не могла понять, что случилось и почему все настолько взволнованны. Миновав стражу у покоев госпожи, служанка вбежала внутрь, застав в комнатах Валиде Кёсем-султан и всех её старших дочерей: Айше, Фатьму и Гевхерхан вместе с наложницами и слугами, а также Мейлишах-хатун с новорождённым Омером на руках.       — Ты не можешь здесь остаться! — сверкая глазами, прорычала Кёсем, обращаясь к рыдающей Мейлишах. — Как только Искендер захватит дворец, он тут же казнит твоего сына! Хаджи-ага, сейчас же увези её отсюда! — приказала госпожа, прижимая к себе хнычущих дочерей.       — Не дай Аллах, мама! — подала голос Айше, старшая дочь Кёсем и покойного султана Ахмеда. — Что же тогда будет с нами и братьями?       — Успокойся, милая, — ласково прошептала женщина, не отрывая взгляда от трясущейся Мейлишах, сжимающего своего первенца. — Вас он не тронет, а ваши братья будут так далеко отсюда, что никто, кроме нас, их никогда не найдёт.       — Госпожа, — не сдерживая слёз, протянула наложница, не желая идти вслед за агой. — А если повелитель всё-таки жив и спасёт нас? — всё ещё надеясь, простонала Мейлишах, не обращая внимания на плач младенца и старания Хаджи взять её под руку и увести подальше от Топкапы. — Вдруг он вернётся?       — Не тешь себя надеждами, Мейлишах! — изо всех сил сдерживая ком в горле, зло бросила Валиде, кивнув Хаджи-аге, чтобы тот поскорее вывел фаворитку сына и внука из дворца. — Увези их! Сейчас же!       — Да, госпожа, — дрогнувшим голосом отозвался евнух, глаза которого, как и всех остальных, были мокрыми от слёз. Мягко взяв под локоть трясущуюся девушку, Хаджи-ага ещё раз взглянул на величественную госпожу, которой прислуживал уже многие годы, и, стараясь не обращать внимания на крики наложницы повелителя, потянул её за собой к выходу из покоев.       — Госпожа! — вырываясь, взмолилась наложница, однако все её попытки докричаться до Валиде были тщетны. — Госпожа! Прошу вас! — взывала о милости Мейлишах, но её голос тонул в собственных криках и криках младенца, плаче маленьких госпожей, шорохов и суеты всполошённого гарема и лязге мечей, доносящегося с улицы. Бросив прощальный взгляд на новорождённого внука, Кёсем вновь кивнула Хадже и тот, держа под локоть фаворитку султана, увёл её из покоев.       — Тише, — прошептала Кёсем, крепко прижимая к себе дочерей, что, словно листва на сильном ветру, от страха тряслись и жались друг к другу. — Не бойтесь, этот предатель не посмеет вам навредить, — заверила султанш Валиде, гладя дочерей по волосам и ласково целуя каждую в макушку. Приласкав девочек, Кёсем, нахмурившись, оглядела покои, но, не найдя в них младшей госпожи, встревоженно уставилась на Мелике: — Где Атике-султан? — расширив глаза от испуга, произнесла госпожа, неотрывно глядя на девушку, заменившую ей когда-то сестру.       — Джаннет-калфа забрала её с собой, госпожа, — рассказала служанка, до сих пор не понимавшая, отчего все так напуганы и почему Валиде вдруг вспомнила об Искендере, ведь тот, кому столько лет принадлежало её сердце, уже давно гнил в могиле. — Госпожа, — неуверенно начала Мелике, видя, как Кёсем понемногу успокаивается, услышав что её дочь Атике под надёжной защитой хазнедар. — Зачем вы сказали, что Искендер-ага напал на дворец? Он же давно умер, — почти переходя на шёпот, произнесла Мелике, опустив взгляд на свои туфли, выглядывающие из-под слоёв разноцветных юбок.       — Затем, что этот предатель, сын Сафие-султан, жив! Зульфикар-паша его спас! — проскрипела зубами Кёсем, до побелевших костяшек сжимая плечо Гевхерхан, отчего девочка едва слышно вскрикнула. — Зульфикар ещё поплатится за измену, — задумчиво продолжила султанша, ослабив хватку и снова видя перед глазами исхудавшее лицо паши, которого по её приказу ещё полгода назад заточили в темницу. Тогда-то предатель и сознался, что пропавший шехзаде Яхья — ни кто иной, как Искендер — жив и скрывается вместе со своей матушкой и сестрицей в Эдирне. Кто же мог знать, что ещё до совершеннолетия султана Османа эти трое решатся на бунт? — Эмине, пойди узнай, что у ворот, — строго приказала Валиде, с ненавистью вспоминая бывшего хранителя султанских покоев. — Эйджан, — так же сдержанно обратилась она к другой служанке, стоящей поодаль, — сообщи великому визирю, чтобы он направил сюда самых верных династии людей, — закончила госпожа под всхлипывание дочерей. — Пусть все члены совета сейчас же прибудут сюда.       — Как прикажите, госпожа, — вежливо поклонилась Эйджан, чуть ли не плача от волнения и дрожи в коленях, и тут же исчезла из комнат.       В просторных покоях почти никого не осталось. Валиде, её дочери, Мелике и ещё пара прислужниц и стражников за дверями с замиранием сердца ждали хоть каких-нибудь новостей снаружи дворца. Но проходили минуты, ускользали часы, но ни Эмине, ни Эйджан не возвращались к своей Валиде с доброй вестью о победе над мятежниками и убийством их предводителя. Сидя на софе в объятиях дочерей, Кёсем услышала, как Айше начала читать молитву, а её сёстры Фатьма и Гевхерхан принялись вторить ей, прося у Аллаха защиты. Вслушиваясь в девичий шёпот, женщина и сама мысленно обратилась к Всевышнему, прося его уберечь шехзаде и новорождённого внука от предательского клинка, спасти маленьких госпожей и выйти из покоев живыми и невредимыми. Затем, подняв глаза к потолку, Кёсем попросила Аллаха простить прегрешения Османа и принять его душу в райском саду.       — Нет, я не могу просто ждать, — спустя ещё четверть часа заявила Кёсем, решительно поднимаясь с софы, в то время как её дочери всё так же читали молитвы. — Я должна остановить его, — нахмурив брови, продолжила госпожа, собираясь сию же минуту покинуть покои, однако Фатьма не дала матери этого сделать, схватив за расшитый рукав её платья.       — Валиде! — удивлённо и в то же время испуганно вскрикнула девочка, не понимающе смотря на свою благородную мать. — Как же вы остановите предателей?       — Госпожа, куда вы? — подхватила Фатьму Мелике, тут же подскочившую к Кёсем и преградившую ей путь к выходу из комнат.       — Мой долг — защищать династию, — твёрдо произнесла госпожа, в очередной раз прижав девочек к себе и посмотрев сбитой с толку служанке прямо в глаза, ища в них понимания. — Я одна в ответе за них, — повторила Кёсем и, с тоской оглядев дочерей и родные покои, прошла мимо прислуги, оставив Мелике растерянно хлопать ресницами, не зная, что теперь делать.       — Госпожа! — закричала вдогонку ей Мелике, срываясь с места и пытаясь задержать султаншу в покоях, не дав той выйти за двери. — Одумайтесь, госпожа! — тщетно звала Валиде девушка, стремясь всеми силами остановить мать почившего падишаха. — Госпожа!

***

      Всё новые и новые воины преграждали бунтовщикам путь во дворец, отрезая ворота от саблей мятежников и заставляя их пятиться обратно на ипподром. К тому времени, как войска великого визиря прибыли к Топкапы, бойцы Искендера заметно устали, многие янычары замертво повалились на землю, образуя холмы бездыханных тел, мешающих лошадям и их всадникам таранить массивные двери. Искендер огляделся по сторонам: дюжина его бравых воинов сражалась у него за спиной, ещё несколько — подобрались к воротам, однако большая часть либо из последних сил защищалась от вражеских взмахов клинка, либо курганами взирала на небо с земли. Если у соратников шехзаде и был шанс отступить, то они упустили его ещё вечность назад.       Глубокая кровоточащая ссадина, сжигающая всю левую руку предателя, была не единственной раной на теле мужчины, сковывающей движения некогда прославленного янычара. Теперь на лице шехзаде кривой линией виднелся уродливый шрам с багровым подтёком, а под правым коленом был заметен порез, лишающий воина возможности быстро лавировать между взмахами вражеской сабли. С каждым мгновением Искендеру было труднее сосредоточиться, вскинуть клинок и занести его над противником, отмахнуться от удара врага и поразить его своим острым мечом. С каждой минутой ему всё сильнее казался несбыточным захват трона, о котором он так долго мечтал, обретение власти над миром, повелителем которого когда-то был его отец — Мурад-хан. С каждой секундой ему всё отчаяннее хотелось кричать, проклиная себя за слабость и бесполезность. И с каждым вздохом силы его покидали.       Превозмогая себя, Искендер ударил мечом очередного солдата, подкравшегося к нему сзади и намеревавшегося лишить шехзаде жизни. Казалось, количество воинов династии не уменьшалось, а только росло, так или иначе пытаясь убить всех повстанцев. Разрубив янычара, Искендер снова замешкался, дыша через рот и сплёвывая кровь куда-то под ноги. Неужели это конец? Неужели он так и не сможет получить власть над той гурией и не сможет презрительно усмехнуться ей глядя в глаза? Неужели всё это время она была лишь права, говоря, что ему никогда не занять султанский престол? Искендер готов был в это поверить, ведь, несмотря на столько усилий, ворота дворца так и не поддались ни ему, ни его преданным воинам.       В голове помутнело. Воздух будто заканчивался в лёгких, туманя сознание, выбивая из-под ног твёрдую почву. Это сражение не было первым на счету Искендера, но было самым тяжёлым, самым главным, самым желанным. Сейчас Топкапы напоминало неприступную крепость, а сам Искендер казался лишь муравьём, отчаянно пытающимся пробраться за её толстые стены, но раз за разом промахивающимся, натыкающимся на сотни преград, не дающих ему и шагу ступить в пределах дворца. Если он сдастся, что скажет матушка? Если он сдастся, сохранит ли Кёсем его жизнь? Ответ на этот вопрос был очевиден.       Позади послышался галоп лошадей, стук сапог по твёрдому камню и крики людей, только что подоспевших к месту сражения. Искендер не сразу понял, что это не очередные войска пашей, служащих Валиде, а спасители его и еле дышащих сипахов, бьющихся на стороне шехзаде. Лица некоторых из них он узнал, вспомнив, что многие из вновь прибывших когда-то служили Хасану-паше, первому мужу его драгоценной сестры Хюмашах. Вздох облегчения вырвался из груди Искендера, когда бойцы, точно заговорённые, рубили одного врага за другим, не оставляя никому надежды спастись. Не прошло и нескольких минут, как путь до ворот был расчищен, и Искендер, не скрывая счастливой улыбки и блеска в глазах, через трупы, по головам двинулся к могучим дверям, соединяющим этот мир с миром всепоглощающей власти.