Тысячелистник

Она была очень одинока, он почти сразу это понял. Очень одинока и очень несчастна. Он смотрел, как она тренирует воинов под стеной Винтерфелла, и она там стояла – одна, как всегда, одна в толпе людей. Прямая, как жердь, высоченная, с высоко поднятой головой. Ее волосы в падающем снегу казались медово-белыми: нежный цвет, который напоминал ему лепестки каких-то робких и ранних цветов. Ему всегда хотелось коснуться их. Он принимал свои чувства за некое углубившееся со временем товарищество, за слишком уж нежную дружбу. Пока не вынужден был признать: дружба его никогда и ни с кем не заходила столь далеко и не обращалась в такие непристойные образы и желания. Ему хотелось ее склонить к тому, чтобы… О, какая злая ирония и странный поворот в судьбе. Ее невинность его так распаляла, что он почти терял голову, терзая себя фантазиями одна другой хуже. Все, что он делал с сестрой, становилось пресным и обыденным, а сама мысль о том, чтобы склонить Бриенну к постели и заставить себя полюбить, любым известным способом – сама мысль была такой яркой и такой соблазнительной, что член его напрягался под множеством слоев северной одежды. Джейме вздрогнул, когда его окликнули. Он смотрел наверх, в падающие с серого небосклона снежинки. Первый снегопад. Слишком тепло, слишком мокро. Разумеется, они даже не долетали до земли, обращались в холодный осенний дождь. Совсем не так, как тогда, в Винтерфелле. К отряду его подошел мужчина, неся на руках мальчика лет пяти. Мальчик смеялся и дергал мужчину за густую русую бороду, мужчина хмурился, а потом смеялся в ответ. Иногда он с непривычной нежностью отводил маленькую ручку от своего лица. Сын его все хихикал и прижимался к отцу. И крутился, и ерзал, оглядывая заехавших во двор воинов. Когда мужчина сделал неуклюжий полупоклон, мальчик приник головой к его плечу, искоса, застенчиво посматривая на Джейме. - Твой сын? – спросил Джейме, пряча улыбку. - Да, ваше высочество, - сказал мужчина. – Простите нас. Жена его избаловала… Да и я грешен. Говорят, поздние дети всех радостнее. - Истинно так, - Джейме ободряюще улыбнулся. – Не за что извиняться. Это ребенок. Его сердце кольнули ревность, зависть, какое-то отчаянное чувство, почти непристойное желание ударить мужчину и посмотреть, как тогда он сможет смеяться, быть столь счастлив, на глазах у своего лорда. Как один удар плетью поперек лица сломает этим людям жизни и сотрет все их довольство… И в то же время его необъяснимо тянуло разделить это – чужое – счастье, или хотя бы смотреть на него, любоваться, хоть издалека, но бесконечно. - Мы бы не стали взывать к вам, мой лорд, коли бы сами справлялись, - начал объяснять мужчина. Он был надсмотрщиком при шахтах, это Джейме уже знал. Началось все с маленького воровства, но постепенно поток окреп и стал уж слишком нагл. Кто-то воровал золото с дерзостью, не присущей даже самым пришлым старателям. Он велел разбить тенты, и начались допросы да расследования. Все заняло десять долгих дней. И все это время Джейме – издалека – любовался мальчонкой и тем, как он всюду следовал за отцом, бежал за ним по размокшей грязи, суетливо помогал таскать корзины и коробы, крутился у всех под ногами. Его то и дело поднимали на руки, тискали и прикармливали сладостями. Приходили поденщицы, и те принимались баловать малыша. Джейме тоже пытался угостить его, погладить медово-русую головенку, но мальчик его отчего-то боялся: его золотой руки или всей ауры богатого, властного и жестокого правителя, которая от него исходила. Малыш прятал лицо, пятился и пару раз даже разревелся, когда он попробовал приблизиться. Это расстраивало его, приводило в какую-то горькую меланхолию. Уезжая, он оставил отцу мальчика мешок монет и корзину медовых орехов, и сказал: - Как подрастет, ты можешь прислать его в Ланниспорт. Мы сделаем из него сквайра, он станет рыцарем и отрадой своей семьи. Шахтер испугался. Это отразилось на его лице, заставив и Джейме поморщиться. - Мы не смеем, мой лорд… Низкого происхождения… Мы не… О, будьте вы прокляты, все вы – и высокородные люди, и чернь, подумал Джейме с внезапным раздражением. Будьте вы прокляты за то, что имеете наглость быть так счастливы, так бесстыдно довольны своими детьми, своим истинным богатством. - Я не настаиваю, - холодно бросил он, глядя сверху вниз из седла. – Мальчику надо б выучиться, но выбирать его судьбу можешь лишь ты. - Мы его очень любим, - забормотал шахтер. – Мы не сможем… Расстаться с сыном, нет, пожалуйста, нет… Джейме Ланнистер, похититель детей, думал он, возвращаясь. Какое горькое разочарование во всем этом сквозило. Он становился себе омерзителен. По крайней мере, Артур был рад моему явлению и моим словам, мелькнула обиженная мысль. Артур был восхищен его доспехами и так отчетливо искренне, с такой нежной надеждой ему внимал. Мать ли его к тому приучила, или он был таков от природы? Мальчик не был застенчив, скорее болтлив, но это и подкупало. Язык у него, конечно, по-ланнистерски подвешен. А эта искренность, открытость, в нем будто бы от матери, подумал Джейме. Храбрая наивность, которую так просто не погубить… Джейме вздохнул, обводя глазами узкую дорогу в поросших лесами скалах. Ему хотелось пустить коня галопом, оставив всех далеко позади. Голова его была заполнена мыслями о них, о Бриенне и Артуре, и все его существование, казалось, было подчинено этим размышлениям. Воспоминания сменяли друг друга, мысли перескакивали с одной на другую – или, скорее, плавно перетекали, и он чувствовал, что живет будто во сне, отгороженный от всего какой-то тончайшей пленкой. Артур ничего и никого на свете не боялся. Так ведут себя счастливые дети. Без сомнений, она его так воспитала. Но Джейме нравилась мысль о том, что радостное и светлое жизнелюбие у мальчика также были и от отца. Люди, чьи языки ланнистерское золото развязало, донесли ему кое-какие истории. Ему поведали, что Бриенна рожала тяжело и долго, потеряла много крови. Она кричала так, что стены замка содрогались, и среди этих криков было немало проклятий на его, Джейме, голову. Роды ее измучили и едва не привели на край гибели. Ему пришло в голову, пока отряд продвигался к западу, и ветер становился крепок и солон, пока яркое осеннее солнце золотило листву вокруг них, заливало медом и медью сжатые поля, пришло в голову, что, в сущности, он никогда не пожелал бы ей смерти в той – женской, кровавой и страшной – битве. Даже злясь на нее и ненавидя ее всем сердцем, как казалось ему, слушая и понимая все доводы Серсеи – он ни на миг не подумал: хорошо было бы, если бы она оставила Артура только мне. Нет, нет, нет. Мысль об таком ее исчезновении почему-то пугала. Он порой хотел самолично ее казнить или отдать сестре на пытки – но никогда не хотел ее по-настоящему отпускать. Это было странно, и неправильно, и омерзительно, и делало его слабым. Но когда это огромная девица Тарт не ослабляла его? Из-за нее он потерял руку, в конце-то концов. Она начала свой путь рядом с ним с того, что держала в плену, в заложниках, на привязи в буквальном смысле: и, в сущности, навсегда осталась его тюремщицей и той, кто его принижал, ввергал в огромные и страшные бедствия и лишал последних капель воли и разума. Сестра видела в том особенную подлость, а он сам – только неведомые силы судьбы. Не было в том ни вины Бриенны, ни хитрой ее задумки. Так сложилось, и этому стоило бы в свое время покориться. Но я нашел в себе мужество бежать, подумал он с горечью. Вернуться к любимой женщине, к той единственной, кто меня любит… Бриенна. Она никогда его не любила, сказал он себе, в который раз. Восхищалась и даже начала уважать, но любовь? Любовь раскрывает женщину навстречу мужчине, а эта высоченная тварь никогда ему толком не открылась. Даже когда ноги раздвинула. Даже когда выполняла все, о чем Джейме просил, что он выдумывал с ней сделать, скатываясь все глубже в пропасть собственной нечестивой страсти. Он не пытался до нее достучаться тогда. Ему казалось, что в этом нет смысла. Что, рано или поздно, все закончится, и тогда – без лишних слез да объяснений – ей и самой будет проще. Нет, это правда: она была с ним безупречно искренна и доверяла ему, этого не отнять. Но некая завеса, некий кусок тумана всегда был между ними, делая все происходящее каким-то размытым, неясным, и это давило на сердце и терзало ему душу. Часто он ловил ее взгляд, устремленный мимо него, куда-то в пустоту, и лицо ее было печально, так печально, так потеряно, беззащитно. Часто она сидела, моргая, над какой-нибудь книгой, принесенной для нее Сансой или Сэмом, подолгу над раскрытыми страницами, вперившись в них и не видя - и пару раз он замечал, что по ее щеке катится слезинка. Однажды он сделал вид, что ему страшно надо куда-то выйти из комнаты, но на второй раз собрал все свое мужество и всю свою ярость – и, едва сдерживаясь, спросил, что, Седьмое Пекло, с ней происходит? Она подняла глаза и уставилась на него, смаргивая пленку влаги. Ресницы ее взлетали и падали, быстро-быстро, темные от слез. - Эти баллады о любви бывают так грустны, - наконец, пробубнила Бриенна. Сентиментальная девица, подумал он с облегчением. Несчастное, некрасивое и отрадно-наивное дитя. Она ему соврала, но он радостно эту ложь проглотил. Обнял ее, расцеловал в обе щеки и велел больше не читать проклятых стихоплетов с их выспренными историями. То у них рыцарь погибнет, сражаясь за честь прекрасной дамы, то сама дама с замковой стены сбросится. Куда это годится? – спросил он ее, смеясь. - А я в это верю, - просто сказала она, впрочем, безропотно отложив книгу в сторону. – Часто такие истории лишь перелагают настоящие события… Мне прежде нравилось читать о большой любви. - Лучше займись чем полезным. - Я знаю, что ты ненавидишь читать. - Этого не скрывал. Рыцарь не может стать мейстером, как и наоборот. Но я рад, по крайней мере, что у тебя столь чувствительное девичье сердце. А теперь иди сюда, - он уселся на постели. – И позволь тебя развеселить. Она и не то, чтобы ему соврала – скажем так, важного не сказала – в тот вечер, перед его уходом. Он не знал, как бы поступил, если бы она ему открылась. Страшнее всего было именно то, что не знал. Люди, которые ему рассказали дальнейшее, все в один голос твердили: беременность она переносила тяжко, ее тошнило от запахов еды, а в плохие дни – даже от лишних движений. И он, ничего не подозревая, тогда же и принялся ее склонять к… Джейме невольно сморщился. Сквайр, ехавший рядом, с тревогой спросил, все ли в порядке. Возможно, нам следует остановиться? - Нет, - он махнул рукой. – Будет лучше, если ускоримся. Осталось недалеко, и я очень хочу вернуться к сестре. К сестре или к жене. В Ланниспорте народ поначалу роптал: а потом все как-то прекратилось. Если люди сыты и не бегут от войны, если они могут рожать детей и преспокойно изжарить на ужин жирного каплуна – им становится все равно, чем их лорды пробавляются. Но женой он Серсею не смог назвать. Так и не решился. Это было… в этом было нечто странное. Он любил ее и жить без нее не мог: а все же он никогда не сумел бы подавить ту часть себя, которая все еще верила, что он хороший брат и… Но разве я плохой брат, говорил он себе. Разве? Разве?! Бриенна бы сказала, с этим своим безупречным спокойствием и бесконечной убежденностью – да, потому что хорошие братья не совращают своих сестер, и себя не дают совратить, и не поддаются неправедной страсти. Сказала бы? Вдали показалась полоска моря, блиставшая серебром и синим между стволами березовой рощи. Нет, она никогда не сказала бы этого. Она боялась даже говорить о Серсее. Она ее – воистину – страшилась. Не дракона, не мертвяков, не сумасшедшую девку Таргариен. Не разбойников в лесу, не полчища дотракийцев, нет. Только Серсею. Лишь раз она позволила себе одолеть этот страх, когда накричала на него в Королевской Гавани, требуя присоединиться к воинству северян. Нет, не сказала бы ему такое в лицо. Она щадила его, полагала, что ему больно от своих ошибок, и что он и без того уже раскаялся или решил их исправить… Ну, какое-то время она в это верила. Пока он не доказал ей обратное. Так что Бриенна, произносящая столь правильные и правдивые слова, существовала лишь в его воображении. Он создал внутри себя некий ее образ, он уподобился в этом рыцарям из книг и баллад, и этот образ часто был чище, ярче, смелее и нежнее Бриенны настоящей. А все же много в нем было от нее. Много, уж слишком много… Джейме вдохнул полной грудью, позволяя морскому воздуху себя освежить. Вдруг явился перед мысленным взором образ – распластанная под ним, с запрокинутым лицом, с приоткрытым от боязливой страсти, всегда таким сладким и желанным, ртом. Член его шевельнулся и слегка заныл. Как-то раз он перевернул ее к себе спиной, вжал ее в простыни и, надавив на спину золотой рукой, подталкивая живот другой ладонью – заставил высоко поднять задницу. Она была белой, как снег, безупречной, большой, мягко-упругой: такой, что ему от восхищения забывалось вздохнуть. Что это ты делаешь, забормотала она в смятении, что ты де… И охнула, поняв, что именно он творит. Было много жестокого и неправильного в том, что он ей предлагал, но, как ни странно, все это не приводило к раскаянию. Потом, быть может, всегда думал его член. Как-нибудь потом раскаешься. А теперь просто бери все, что – по праву – твое. Эта проклятая сука вертелась и вертелась в его мыслях, возвращалась к нему – или он к ней - чем дальше, тем больше. И все меньше ему желалось всего остального – включая бесконечно любимую сестру. Серсея отчасти права. Это было колдовство особого рода. Оскорбительное, злобное торжество зверя внутри, подумал он. Нет моей вины. Боги всегда наказывали меня такими желаниями. Возжелать сестру, затем совратить невинную девицу, да еще так скоро и так бесстыдно? Раскаешься как-нибудь после, опять повторил он себе. Плоть просит плоти, а не проповеди… В последнее время он все чаще избегал сестры, а вместо того уединялся и принимался себя ласкать, и не было ни единой секунды, в этих его тоскливых и позорных уединениях, когда бы перед закрытыми глазами не появлялась Бриенна Тарт. Это был его особенный секрет. Он не знал, догадывается ли Серсея. Полагал, что, вероятнее всего – да. Не о Бриенне, конечно – в ее мире Бриенна была слишком уродлива, чтобы сестра серьезно верила в ее способность хоть кого распалить. Но она определенно подозревала Джейме в растрате семени. Она хорошо его знала, к тому же слуги были приучены ей обо всем доносить. И, хотя он с ужасом ждал момента, когда придется объясниться – но, при всем старании, прекратить эти подростковые игры с собой не умел. Нет моей вины, вновь сказал он себе, отгоняя нечестивые видения. Это все ты, уродливая, мерзкая, бесчестная дрянь… О, Бриенна. Ну отчего тебе понадобилось терзать меня, подумал он вдруг беспомощно. Ведь я молил за тебя Богов, и Деву, и Воина, и Мать, и Отца, даже Неведомого: я умолял их тебя хранить, как не умолял и собственную дочь сохранить… ведь я стремился тебя спасти, я всегда был к тебе милостив и добр, всегда был с тобой честен, всегда, всегда, всегда - и неизменно - полагал тебя лучше других. Ведь я посвятил тебя в рыцари, исполнил все твои мечты, самые светлые и самые жалкие, самые явные и самые тайные! Оставь же меня в покое, я требую, я прошу! Навстречу им выехала небольшая процессия, и Джейме остановился. Подбоченившись, в изукрашенном серебряными узорами седле, сидел Бронн Черноводный. При виде скисшей физиономии Ланнистера он ухмыльнулся: - И даже не заехал в гости, вот как? - У меня были поважнее дела. Что это ты делаешь в моих владениях? - Что за дела? – нахально осведомился Бронн. – Выискивал, где б еще кусок моей землицы оттяпать? - В золотых шахтах, - хмуро бросил Джейме и тронул коня, чтобы тот резвее пошел вперед. – Мне недосуг заниматься земельной распрей. Если бы захотел взять свое – уже бы взял. - Помилуйте нас Боги. Мы отдаем в Кастерли Рок половину урожаев. - Отдадите и все, коли будет мое решение. - Как всегда, милостив и справедлив. И так вежлив со старыми боевыми товарищами. Они опередили своих людей, поведя коней рядом. Бронн посматривал искоса, и, наконец, Джейме сказал: - Что? - Слыхал, ты бросился на поиски, едва узнал, что она сбежала из-под протекции девицы Старк. Чего ей делать было совсем нельзя, судя по тому, как ты коршуном ринулся… - Северной королевы, - фыркнул Джейме. – Этой глупой рыжей стервы. Да. Не следовало бы. - Ах, Бриенна, - проговорил Бронн, жмурясь от ярких солнечных лучей. – Счастлив будет тот мужчина, кому она согласится стать женой. Джейме смолчал. - Ты никогда этого не думал, верно? - О чем ты? - Что она хорошая женщина, - просто ответил Бронн. – Что ее не следовало оставлять одну, с этим ребенком, совсем одну, что она того не заслужила. - Все знают, что мне неведомы были ее дела. - Я? Нет, я не знал - Ну, теперь услышал. - В самом деле? Так-таки не догадывался? А если бы она тебе открылась? - Оставим это, - отрезал Джейме. – Ты все время жалуешься, будто я свысока отношусь к Хайгардену и не радую вас своими соседскими визитами, а причина лишь в том, что ты горазд болтать лишнее. Я не хочу обсуждать с тобой свои дела. - А это не твои дела, - напрямую заявил Бронн. – Не совсем уж твои, согласись? И куда это мы так спешим? - В Ланниспорт. - Оно понятно, но… - Что – «но»? - А я вот слыхал, что ты, вернувшись, рассылаешь соглядатаев и собирателей слухов во все концы, от Староместа до Барроутона. - Чушь. - Я никогда в тебе не сомневался, - хохотнул лорд Хайгардена. – И на этот раз чую, что прав. - Оставь, - опять повторил Джейме. - Говорят, мальчик чудо как хорош, - продолжал Бронн как ни в чем ни бывало. – Хорош собой и умен, и проворен, уже тренирован для боя, премило болтлив, умеет обворожить любого. Кого-то мне все это напоминает. - Не пытайся. - Да ты никогда другого и не думал, а? - Я не знаю, с кем она могла прижить ребенка. Я ушел из Винтерфелла, не поимев чести знать поименно всех, кто еще мог в нее сунуть свой член. Бронн посмотрел на него, подняв бровь. Некоторое время он раздумывал, и Джейме с облегчением решил – слава Богам, заткнулся. - Ты к ней несправедлив. Но я по твоему лицу вижу, что и сам это знаешь. Девица она была потрясающей чистоты, даже противно. А женщина… она не то, чтоб первая красавица Семи Королевств. Еще и с бастардом. Там очередь из женихов навряд ли томится… Да и не в том дело. Видишь ли, она любила тебя, Ланнистер. Единственная из всех истинно любила. Впрочем, нет смысла это повторять. Ты свой выбор сделал. - Все так, - Джейме устало кивнул. – И не выбор… Я попросту не хотел быть с нею. Не должен был. Мы не выбираем, кого любить. - Так зачем устроил эту позорную охоту? – тихо проговорил Бронн. – Люди станут шептаться. Начнут говорить, что, дескать, Ланнистер жесток, несправедлив, безжалостен. И кого ты гоняешь по лесам, будто зверя? Несчастную перепуганную бабу с маленьким пацаном… - Уже начали, раз ты заявился сюда. Шептаться. Собирать всяческую чушь. И она ничего не боится. Эта, с твоих слов, «перепуганная бабенка» одним движением меча убила лошадь и моего родственника, сира Ланни. И бровью при том не повела. - Нет, я не с тем к тебе… Бронн отцепил с пояса флягу, глотнул – не воды, подозревал Джейме, а вина - и у него самого вдруг во рту пересохло. Cделав несколько больших глотков, Бронн опустил руку и вздохнул: - Про убийство наслышан. Не будь это сир Бриенна, не поверил бы. Но, поскольку речь о ней, то я удивлен, что только беднягой Ланни дело и ограничилось. А ты что же, ждал, что она прямо будет счастлива тебя видеть? Тебя и твоих золотых головорезов? - Я привык, что люди меня слушают, а не бесчинствуют прямо у меня на глазах, да еще в ответ на разумные доводы. Бронн фыркнул, потом вдруг расхохотался: - Вас бы двоих закрыть в подвале, чтобы вы там посидели с неделю, пока не окончите все ваши безумные распри. Авось, обошлось бы, наконец, без жертв. Уверен лишь в том, что, если б это случилось, то, отперев двери, мы бы нашли вас слитыми в двуспинного зверя - или же сплетенными в самых изящных позах. - Не выдавай свои мечты за мои. - Так ты отпустил ее? - Скорее, оставил всю затею в какой-то момент, - с неохотой сказал Джейме. – Сестра говорит, что, сбежав, Бриенна сама свою участь выбрала. - И очень глупо. Будто бы вы, Ланнистеры, ей вообще выбор оставляете. - Я ее ни к чему не принуждал. - Принуждать и соблазнять – вещи разные. - Ты стал как-то уж слишком умен. Тебе не идет быть седым мудрецом. Я ее не соблазнял. - Это ты себе говоришь, когда уж совсем припрет? Брось. Ведь я вижу, как тебе плохо от этой мысли. - Какой именно? - Что твой сын остался без отца, при живом-то отце. Что ты сделал несчастной эту женщину. И продолжаешь, а? Будто бы и правда мечтаешь сжить ее со света. Это леди Ланнистер тебе внушает? Думает, что без нашей огромной коровы все как-то получше сложится? - Кто знает, - вырвалось у Джейме. – Возможно, Серсея права. Бронн тихо рассмеялся и покачал головой: - Тогда поручил бы мне деликатное дельце. Уверяю тебя, я быстрее всех бы до нее добрался, я дал бы ей уйти тихо, чинно и спокойно. Может, во сне. Женщины не должны страдать, настоящие мастера своего дела даже смерть им подносят как драгоценный подарок. Она бы не мучилась ни единого мига. А затем я бы привез мальчика тебе. Или? Ты и мальчика желал бы устранить? Ты и твоя сестра? Вы этого хотите? Джейме почувствовал, что горло ему слегка пережало. Бронн слишком давно его знал, чтобы бояться говорить прямо. - Нет, - пробормотал он в смятении. – Нет, я никогда не… - А я бы недорого взял, - гнул свое проклятый разбойник. – Ты же знаешь, я скромен в своих запросах. И Ланнистерам служу много лет. - Ты бы не смог. - Нет? А что мне-то мешает? Это не я за ней таскался по всему Винтерфеллу, будто на привязи. Это не я ею тайком любовался, словно мальчишка-сквайр прекрасной дамой. Кстати, о сквайрах. Как там поживает наш благороднейший сир Пейн? Они заговорили о столичных делах и старых знакомых, и на какое-то время Джейме с облегчением подумал – скользкая тема закрыта. Однако вскоре Бронн вновь начал свое: - И все же решайся, Владыка Запада. Мы можем обстряпать такие дела только вдвоем, ты и я. Так уж и быть. Я передам тебе ее последние слова, если они будут, конечно. - Ты шутишь? Я не желаю ей смерти, - сердито оборвал его Джейме. – Я говорил это в сердцах, как и сестра. Что вы все возомнили?! Никто, Седьмое Пекло, не желает, чтобы она подохла, а мне и вовсе все равно, жива она или нет, и я не стану себя бесчестить, марать об нее руки!.. Он умолк. Мало того, что и правда вышел из себя, он еще и при Бронне все это вывалил – будто какой-то юнец, которого подколками и шуточками друзья довели до белого каления. Джейме стало стыдно, нахлынула тоскливая ярость. - Я не желаю ей смерти, потому что мне нет до нее никакого дела. Я сказал – пусть идет на все четыре стороны, я не стану больше рисковать своими людьми и тратить на нее время и силы. У нее хватило ума раздвинуть ноги перед кем попало – пускай теперь хватит сил прокормить и вырастить плод своей глупости. Я не мой брат, я не в ответе за всех несчастных шлюх в этом мире! - А, верно. Кому-то достаточно и одной, - под нос пробормотал Бронн. Затем, громко и будто бы завершая неприятную тему, провозгласил. – Что ж, раз ты сегодня такой милосердный – то пусть остается жива, наша тартская дева. Девственница-шлюха, эдакие диковины только таким, как ты, Ланнистер, достаются. Почему иным людям так необъяснимо везет? Джейме предпочел не заметить откровенной насмешки. - Бриенна некогда была… хорошим воином и мне - отличным другом, - сказал он негромко. – Но она не умеет быть женщиной, никогда с этим не справлялась. Этой науки ей не постичь. Мне жаль ее. Просто жаль, вот и все. Я хотел только помочь ей, облегчить участь, но я не всесилен. Я не могу вложить в ее голову немного больше рассудка, а в сердце – немного больше кротости. Шлюха она или нет, мне в самом деле неведомо. Однако же, судя по тому, как она никогда не обращалась ко мне, ни за помощью, ни за милостью, ни даже с вестями - дело с ее сыном и правда оказалось нечисто. О, как ты в этом хорош, подумал он, договорив. Даже Бронн примолк, как ему показалось – слегка изумленный внезапной его рассудительностью. Как ты стал хорош в этом умении, переняв его, наконец, у сестры. Говорить не языком гнева и боя, а мягкости и здравого смысла. Если бы не ложь, пропитавшая его слова от первого до последнего, ложь такая явная, что он чувствовал на деснах ее кислый привкус, то он и сам бы собой восхищался. После паузы Бронн спокойно вымолвил: - Теперь вижу, что ты правильно поступил, вернувшись к своей сестре, Ланнистер. Вы ведь близнецы, в самом деле. Два сапога – пара. Джейме покосился на него, ожидая продолжения, но Бронн смотрел прямо перед собой. На щеке его слегка дернулся мускул – но на этом все и окончилось. Они проехали в молчании несколько миль, и, когда небо окрасилось предзакатным светом, и вдали показались россыпи прибрежных поселков и городков, встали зазубренными узорами черные утесы западных заливов, Бронн не выдержал: - Я, впрочем, не только дразнить льва сюда приехал. Собирался тебе сообщить кое-что интересное. Видишь ли, мои люди тоже хотели бы заработать на поисках маленького Ланнистера. - Что? – Джейме невольно выпрямился в седле. - Дошли слухи: некая здоровенная белокурая бабища жила сразу с двумя лесорубами на южном краю Волчьего Леса. Да, мой друг, сразу с двумя. Нанялась к ним на поденную работу, но, полагают, что и кое-что другое исполняла. Эти двое братьев известны среди местных жестким нравом и странными прихотями. Впрочем, у них выбор-то относительно женщин там, в глухомани, небольшой. - Это может быть кто угодно, - начал было Джейме. Он замолчал. В сердце его будто воткнули пылающий нож. Его обожгло ревностью, ненавистью, дикой болью и животной яростью, словно кто-то плеснул горючего масла в тлеющие угли прежнего несчастья. - Говорю «жила», потому что ее видели там, на вырубке, лишь однажды. В другой раз она просто исчезла, еще и лошадь с конюшни свела. Братья тоже пропали, будто в воду канули. Думаешь, правда канули? – Бронн рассмеялся. - Видели ли мальчика? - Нет. - Тогда… - Люди, Бриенну видевшие, довольно точно ее описали. Очень высокая, статная, в мужском облачении, с короткими волосами, собранными в маленькую косу. Синие глаза. Нехороша собой. Все лицо в веснушках. Джейме сжал зубы. - Она выглядела изможденной, измученной. Словно ее едва ноги держали. Что касается пропавших вслед за тем хозяев вырубки… Ну, я полагаю, разгадка нетрудна. Мы, может, в чем с тобой и не согласны, но оба сходимся в том, что насильники – это псы, Ланнистер. Сир Бриенна все сделала верно. Собакам собачья смерть. Бронн отпил из фляжки, которую достал и открыл в самом начале своего короткого безрадостного рассказа. Он сделал глоток, подержал во рту – и вдруг с отвращением сплюнул в дорожную пыль. - Ну и кислый нынче у нас урожай! Я слышал, в подвалах Кастерли Рок полно запасов превосходного борского? Может, меня, как старого боевого товарища, наконец, угостят? Серсея встретила его сердечным объятием. На губах ее играла рассеянная и озорная улыбка, он с содроганием приготовился ощутить запах вина: но нет. От нее пахло только цветами и чистотой. Звенели в ушах причудливые золотые серьги, с вправленными в них огромными рубинами. Он поймал одну, слегка сжал: - Красивые. - Новые, - засмеялась она, покосившись на Бронна с легким раздражением. – Ах, как же долго тебя не было! Идем, так много нужно сказать… Она встала на цыпочки и поцеловала его рот, никого не стесняясь. Джейме старался на старого друга больше не смотреть. Он позволил увести себя в галерею, с облегчением думая – подальше от лишних глаз и ушей. Серсея, хромая и переваливаясь с ноги на ногу, проковыляла позади него с необычной для себя прытью. Затем закрыла высокие тяжелые двери, и, когда Джейме обернулся, прижалась к дверям спиной. Она дрожала от какой-то тайной, но рвущейся наружу, радости. Ее платье, шитое золотыми завитками, скользнуло с точеного плечика. Джейме не удержался, наклонился поцеловать нежную кожу. Губы его коснулись прохлады, пахнущей розой и жасмином. Член его давно стал давать осечки, к чему он уже и привык: остался равнодушен к окружавшему благоуханному очарованию и теперь. Потом, подумал Джейме с досадой. Потом, как-нибудь все образу… - У нас будет ребенок, Джейме. Я знаю точно, я… Ах, на этот раз все образуется, это я тоже знаю! Серсея всегда могла прочесть его мысли, подумал он с умилением. Она сжала его руку, потянула к себе и положила на свой живот. Он ощутил тепло, мимолетно восхитился: талия ее все еще была тонкой, почти девической. Опустившись на колени, Джейме в благодарном порыве прижал лицо к животу сестры. Он закрыл глаза: и так они стояли некоторое время, молча, в разделенном счастливом мгновении. - Тот вечер, когда ты вернулся с охоты за девкой… Ты был так страстен, - наконец, хихикнула Серсея. – Хотя и не сразу, однако же… Я отчего-то понимала, что у нас получится. Было некое… сладкое предчувствие. У нас будут дети, Джейме, будут, будут, будут, я верю в это всем сердцем. Хотел бы и я, подумал Джейме в приступе тоски и надежды. Хотел бы я в это верить.