Крошка

Лёва проснулся от щекотного ощущения у себя во рту. Едва приоткрыл глаза, с удовольствием потянулся на мягких простынях — значит, не гримёрка, номер. А значит можно никуда не спешить. Он сладко распахнул рот в зевке и в задумчивости пожевал чужие волосы. Завтрак… оказался сухим и мягким, и приятно пах горячим феном. А ещё он был не один, она лежала к нему спиной, обнажённая по пояс, с острыми лопатками, обтянутыми загорелой кожей. Было в ней что-то смутно знакомое. Они раньше встречались? Хотя какое это имеет значение, если на ней нет одежды? А у него явно есть вкус. Мимо такой не пройдёшь, не обернувшись. Стройная, с угловатыми плечами, по которым рассыпались длинные светлые пряди, явно неоднократно крашеные. Лёва сонно улыбнулся, в порыве зарылся в них носом и подышал её тёплым запахом. Он будоражил, будил непрошенные мурашки удовольствия, томные картинки в мозгу… Он уже забыл, как бывает приятно спросонья понежиться в объятиях, зато тело помнило прекрасно. Он беззастенчиво придвинулся ближе и осторожно приобнял её рукой. Она была такая маленькая, но вся жёсткая, проглядывающие рёбра глубоко вздымались от её хриплого дыхания. Когда он прижался к ней вплотную, она шевельнулась и издала тихий довольный звук. — Доброе утро, крошка, — промурчал он ей на ухо и уткнулся туда губами, снова проваливаясь в сладкую дрему. Он совершенно не помнил, как вчера оказался здесь, в её постели, но судя по тому, как томно тянуло поясницу, ночь они провели не впустую. Словно в ответ на его мысли она прогнулась в спине и потёрлась об его бёдра аккуратной упругой задницей. Так вот в какие игры они играли? Что ж, он был совсем не против повторить, а может и не один раз… Он спустился ладонью на её грудь, практически плоскую, но это его не смутило. Он уверенно сжал пальцы, погладил, нащупывая твёрдый сосок. Ощущения были необычными, но приятными, и он слегка навалился на неё, отрезая пути к возможному отступлению, прижался к плечу в мягком поцелуе. Потом настойчиво скользнул рукой по впалому животу, по ощутимой дорожке, убегающей вниз. Она кашлянула, совершенно осипше и прокуренно. И тут Лёвин глаз начал подёргиваться, потому что в ладонь ему легло что-то горячее и тяжёлое. Перед размытым взглядом вдруг отчётливо предстало знакомое оттопыренное ухо и чёрная молния, «расстёгивающая» жилистую руку, а горло заполнил терпкий мужской запах. Незнакомка разом дёрнулась, а он от испуга сжал пальцы. Тишину номера пронзил двухголосый вопль… …— Ай, Шурик, больно! Шу-ур, ну я же не специально! Так получилось! — Не специально, блять?! — Лёва с визгом увернулся от запущенной в него подушки и кинулся наутёк от следующей. — Что ты в меня вчера запихивал, извращенец? — Ничего, кроме себя! — Ах ты пидорас несчастный, да я тебе сейчас… да я! Шуру занесло на повороте, и Лёва воспользовался этим, чтобы заскочить за круглый кофейный столик, но тем самым загнал себя в ловушку. — Ну, Шурочка, милый, ты же сам говорил, что тебе нравится, когда я всё беру в свои руки! — Так ты меня ещё и лапал? Мне это не приснилось?! Они носились вокруг столика туда и обратно, поскальзываясь на ворсе ковра. Шура при этом умудрялся красноречиво охать. — Ты сам меня вчера напоил и притащил сюда! — А ты и рад был мной воспользоваться, да? Всегда думаешь не той головой! Маньячина, только заподозришь в мужчине сексуальную независимость! Шура аж задохнулся от возмущения, но тут раздался громкий стук в дверь. Матерясь, он дёрнулся в поисках одежды, а Лёва, не теряя зря времени, выскочил из-за стола и метнулся к спасительному выходу. Будешь тут думать о тряпках, если под угрозой собственное достоинство. А оно у него одно! — Стоять! — взревели сзади. Замок наконец поддался, и Лёва вывалился в коридор, едва не смахнув порывом двери нежданного гостя. — Вы чего тут с утра устрои-… — Саша выпучил глаза и поперхнулся воздухом. Вид сверкающей Лёвиной задницы привёл его в такое изумление, что он не сразу осознал, как в него врезался ещё кто-то, а потом над самым ухом оглушающе заорали: — Ещё раз попробуешь спустить в меня — я тебя с этажа спущу, понял?! — Пидорас! — испуганно кричали в ответ. — От пидораса слышу! Следом из конца коридора пронзительно заверещала женщина, и Саша не выдержал — расхохотался, утирая выступившие слёзы. Шура стоял весь красный, как светофор, и сопел носом, а Васильев всё продолжал заливаться, пока от спазмов не скрутило живот. — И давно у вас это? — Что?! — Общие трусы? Бедный Шурик опустил глаза вниз, и новый истошный крик окончательно разбудил весь гостиничный коридор.