Лезвие

      Шорох воды, размеренный, раздражающе томный, непоколебимый, был единственным звуком, что хоть как-то разгонял давящее безмолвие. Мертвые киты, рыбы и прочие морские гады сливались с серым песком, создавая непрезентабельную картинку монохромного кошмара. Берег был великолепен в своем первозданном уродстве. Сэму казалось, что он привык к виду этих пейзажей, в которых на данный момент крайне не хватало девушки в красном платье, но это было бы ложью.       Бриджес ненавидел это место всем сердцем.       Темная фигура стояла по колено в воде, смотрясь на фоне стального неба столь же неестественно, как и при «жизни». Мокрая ткань явно была тяжелой, но хозяин даже не подумал снять плащ или подоткнуть концы за пояс. — Марионетки, — знакомый голос прокатывался металлическим скрипом по ушам и нервам. — Все живущие — марионетки. Можно целую вечность бежать за свободой, а в конце пути удивиться насколько ты жалок. Средств для того, чтобы натянуть золотые нити миллион: любовь и ненависть, сострадание и страх. Найди слабое место, надави нужным образом и вот уже герой становится изгоем, убийца с автоматом получает медаль, безумие стандартизируется и превращается в правду. Даже Сэм Портер Бриджес оказался всего лишь пешкой, которую двигали по доске, но вместо того, чтобы дойдя до конца стать ферзем, он выбрал снова добровольное изгнание. И все же… Как часто они просят его послужить на всеобщее благо? То самое благо, ради которого умирали миллиарды солдат, тысячи мирных жителей и сотни недоношенных младенцев?       Сэм сглотнул, не в силах оторвать взгляда от прямой как палка спины говорящего. Да, черт возьми, он слишком хорошо знал, что слушать Хиггса нельзя. Это было строго противопоказанно, как, например, давать Луизе на ночь сладкое и все же…       Внезапно вода стала черной, она взметнулась вверх, обнажая Тени, тянущиеся к своему убийце. БТ цеплялись пальцами за плащ, рвали ткань костюма, в остервенелой попытке добраться до плоти, запятнать ее, утащить с собой, отомстить за собственную смерть. Хиггс даже не пытался стряхнуть ладони, от прикосновения которых кожа покрывалась золотой коркой из хиралия, расползаясь как мазутное пятно по глади воды. — Кто страшнее, психопат, искренний в своих мотивах или политик, что убивает, ориентируясь на холодный расчет и прикрываясь высшими целями?       И вот уже Монаган обращается в хиралиевый столп, рассыпаясь на мириады искр, которые взвились роем вверх, исчезая в побагровевших алых тучах, расплакавшихся навзрыд. Ужас охватил курьера, когда первые капли темпорального дождя лизнули обнаженную кожу. Он сорвался с места и…             Рывком сел на кровати.       Сэм потер глаза, пытаясь унять непрошенное волнение. Пальцы слегка подрагивали, но сердце уже начало сбавлять свой бешенный ритм. Тихое сопение Лу, что раскинулась в детской кроватке, успокаивало сильнее, чем окситоцин. Его малышка удерживала отца на Земле, не давая ему окончательно сойти с ума, как это случилось с бывшим хозяином их с Лу дома.       Мужчина поднялся на ноги, подходя к стене, на которой все еще оставались едва заметные следы от букв и иероглифов, складывающихся в имя фараона, чей бюст пылился теперь на самой дальней полке. Как бы он ни отмывал ее, эти въевшиеся намертво пятна все равно оставались там, раздражая и будоража и без того воспаленное сознание.       Год назад, в крематории, Сэм сделал свой выбор — он выбрал жизнь. Он выбрал Луизу, тем самым послав к черту и Америку в целом и новоявленного президента в частности.       Да, после того, как Амелия закрыла свой Берег, уровень хиралия значительно снизился, Тени ушли за грань, а дождь утратил свои ужасающие свойства, однако, вместе с тем, крепость и функциональность Хиральной Сети упала очень низко, что вернуло огромный спрос на курьеров. Пройдет еще не один десяток лет, пока люди осмелеют настолько, чтобы путешествовать самостоятельно, а инфраструктура позволит создать длинные и безопасные магистрали, поскольку залежи хиралия теперь придется доставать из глубинных пород, ведь кристаллы, похожие на руки, стали чрезвычайно редкими.       Но, несмотря на то, что Дайхардмен, не успел еще Унгер перебраться на другую сторону от Шва, попытался вменить Сэму ответственность за тысячи людей, которые нуждались в помощи, тот в вежливой манере показал главе Соединенных Городов Америки фак и исчез.       После тяжелых месяцев бесплодных попыток найти уединенный дом, в котором его бы не достали вездесущие руки пресвятого Бриджес, Сэм готов был уже отчаяться, потому что ухаживать за младенцем, да еще и младенцем, который сам по себе был физически слаб, было не просто сложно, это было невыносимо: плач, простуды и колики в животе, голод и усталость — все это выматывало.       Однажды, сидя у наскоро поставленной палатки и баюкая притихшую Лу, Сэм увидел шмеля. Хартман часто говорил о том, что то, что шмели и пчелы, возвращающиеся в эти края — это знак возрождения жизни, но Портеру никогда до этого не доводилось видеть этих насекомых вблизи. Шмель был пухлым. Он громко жужжал над цветком белого клевера, совершенно не обращая внимания на мужчину в грязном походном комбезе. До смешного деловитое поведение, черно-желтые полоски, крылышки, сложенные за пушистой спиной — все это навевало странные мысли и будоражило тягостные воспоминания. Сэм сейчас с легкой улыбкой вспоминал, как завис на секунду, а потом принялся судорожно рыться в почте. «… Более того, в знак доброй воли я открыл вам доступ в свои личные покои. Можете сколько угодно рыться в моих секретах. Почту за честь быть вашим преданным слугой, Хиггс Монаган ♡»       Хиггс Монаган.       Вот уж о ком Сэм предпочел бы забыть раз навсегда. Получив и прочитав от «Питера Инглерта» последнее письмо, он наверно готов был рвануть на Берег, что бы придушить размалёванного засранца собственноручно, однако Фредж недвусмысленно намекнула на то, что террорист, ходивший на коротком поводке Амелии, мертв, а потому и мстить за дорогу по темпоральному дождю, через Теней и МУЛов, с пиццей в одной руке и шампанским в другой, без возможности воспользоваться транспортом было решительно некому.       Но в тот день Портера осенило: если и есть на свете неприметное место, зарегистрированное на третье лицо, входящее в UCA, но в тоже время скрытое от глаз окружающих — то это дом Монагана, который умудрялся жить рядом с Озерным, но никто не удосужился проверить невзрачное убежище. Конечно, верить в то, что дверь откроется без выполнения доставки не приходилось (если вообще Хиггс его не обманул), а потому тащить на воздушном транспортере пришлось не только мучное безобразие, но и малышку Лу, которая явно была в восторге от такого средства передвижения.       Но надежда на лучшее Сэма не подвела. Дверь в холостяцкую берлогу одного из самых опасных людей Америки действительно покорно отворилась, пропуская внутрь званного и желанного гостя, позволяя тому в высшей степени насладиться опосредованным безумием Хиггса Монагана, пропахшем запахом скисшего алкоголя и гниющих остатков пищи.       Он медленно прошелся по периметру, касаясь книг, разбросанных по всему помещению, будто хозяин вечно куда-то торопился, и не мог тратить драгоценные секунды на то, чтобы сложить все на места, он срывал статьи, вырезки из журналов, вглядываясь в мелкие буквы научных изысканий на тему истории и физики, он пытался представить, что в этом хаосе, пропитанном насквозь одиночеством, мог забыть тот, кто возомнил себя частицей Бога. «…Я знал, что так и будет…»       Это было написано на каком-то невзрачном стикере, приклеенном к его, Сэма Портера Бриджеса, фотке. И, чем больше он читал записи этого юродивого, чем больше он вникал в смысл сказанных, или зашифрованных посланий, тем сильнее убеждался, что Хиггс ЗНАЛ о той, участи, что его ожидает. Сэм не мог точно сказать, специально ли Амелия посылала именно такие кошмары из своих видений, терзая сердце бывшего курьера, или это была странная побочка от ДУМа столь высокого уровня, но даже так, размышляя об этом, сыну покойного президента становилось некомфортно.       Немудрено, что Монаган с остервенением искал информацию о Берегах, Тенях, хиралии и пытался понять, как можно уйти с Берега или обмануть его. Но, судя по всему, выход он так и не нашел, предпочтя самоубийство вечному скитанию в пустоте.       Но хуже всего было то, что Сэму в какой-то степени становилось понятно, чем руководствовался этот человек, чем дышал, и почему поступал именно так, а не иначе. Нет, Хиггс не заслуживал сострадания, по крайней мере не после всех тех искалеченных жизней, что он оставлял за собой, но понять… понять Сэм мог. Они были одинаковые, но диаметрально противоположны, как отражение в зеркале.       Хиральные.       Курьер плохо помнил, как в порыве злости на самого себя и мужчину, который слишком увлекся деструктивными идеями, вместо того, чтобы поговорить с кем-то, наладить нормальный контакт и попросить помощи, Сэм срывал со стен свои фотографии, заметки, записки и стикеры, оттирал импульсивные надписи и рисунки. Он не мог остановится до тех пор пока Лу не залилась голодным плачем, барахтаясь в плотном коконе из мягкой ткани. «… Я несколько раз пытался бежать, но он затаскивал меня обратно, орущего и брыкающегося, а потом пускал в ход свои тяжелые руки, напоминая, что бывает с непослушными детьми. Но ведь это и есть любовь?..»       Да, любовь порой принимала обличия древних монстров. От спасающего убитого вместе с отцом ребенка, Фактора Вымирания, что невольно начала Выплеск Смерти, до Хартмана, с упорством барана цепляющегося за прошлое и превратившего настоящее в сны на двадцать одну минуту, от Хиггса, верящего в то, что конец всего сущего — единственный выход, до него самого, готового бросить все и всех, лишь бы не бередить старые раны.       И чего он собственно мог ожидать от человека, пытающегося скрыть под маской божества все, чем он являлся?       В любом случае, у Сэма не хватило духу выкинуть чужие книги, заметки и тетради, сплошь исписанные формулами и вычислениями. Он, с дотошностью престарелой тетушки, сложил все по коробкам, запечатал и унес в кладовую, чтобы уже через неделю разрезать скотч и, вынув пару книг по истории Египта, коротать вечер за увлекательным чтивом.       Небольшое убежище, состоящее из двух жилых комнат, спальни (которая была закрыта намертво, да и после прочтения дневников Хиггса, заходить туда у Сэма не было никакого желания), кухни и санузла, постепенно принимало обжитый вид. В списке тех, кто знал, где именно прячется Сэм были Фреджайл, Дэдмен и Хартман. Остальным и даже Локни, бывший курьер Бриджес не доверял. Он жил, воспитывал Лу, иногда Фредж подкидывала ему задания, которые можно было выполнить за пару часов, все, казалось бы пришло в норму, если бы не сны.       Иногда он видел отца, поле боя, отчаяние и надежду в карих глазах. Иногда он рыскал в окопах, пытаясь найти Клиффа, но находил только горы трупов. Но чаще всего он видел Хиггса. Тот либо писал на песке послания, обрывки рассказов, формулы, либо разговаривал, но не с Сэмом и даже не с Амелией, а с кем-то невидимым, кто маячил где-то там, на горизонте, в лучах вечно заходящего солнца.       Дэдмен сочувственно пожимал плечами, воркуя над агукающей и тянущей ручки к галстуку Луизой, а Хартмен называл это «остаточной связью». «— Наших знаний о Берегах и связях все еще слишком мало, — Хартман с бесподобной нежностью качал Лу, поглядывая на часы чаще обычного, лишь бы не уронить ненароком малышку. — Судя по сканам, которые удалось снять с тебя, я могу сказать только то, что фантомные нити у тебя не порвались до конца, даже когда душа человека, к которому ты привязан, перешла на ту сторону. Возможно, это связанно с тем, что ты был возвращенцем. Но сейчас трудно сказать что-то определенное, потому как ДУМ почти полностью исчез, и продолжать исследования будет затруднительно. Хотя…       Ученый, передал ребенка Сэму и заметался по комнате. В итоге он достал небольшой браслет и что-то похожее на наушник. «Пять минут до остановки сердца» — Да, да, — Хартман запрыгнул на кушетку и улыбнулся, — Сэм, когда будешь ложиться спать, можешь надеть эти датчики. Я буду сканировать мозговую активность и смогу точно сказать тебе, в чем проблема. Правда, это может занять какое-то время. Но, я уверен, что пока не наступит новое вымирание, время у нас еще есть, не так ли? «Три минуты до остановки сердца» — В любом случае, я думаю, что продолжать исследовать Берега — наша обязанность, — он постучал пальцами по оборудованию у себя на груди. — Человек должен развиваться, эволюционировать, познавать, иначе жизнь покажется пресной. — Слушай, — голос Сэма был хрипловатым. Он неудачно успел застудить горло в горах, пусть и добирался по тросам, — а тебе бы не хотелось отдохнуть? Ну, от всего этого? Порой мне кажется, что ты… хм… что… «Две минуты до остановки сердца. Отойдите в безопасное место. Примите неподвижное положение» — Иногда… иногда я думаю об этом, — Хартман склонил голову на бок, не отрывая от гостя пытливого взгляда. — Мои знания, исследования, важнее желаний и все же, мне, как и всем, хочется чего-то особенного. «Осталась одна минута. Держитесь за что-нибудь» — Ну, оставим это на потом. Ты подождешь меня, Сэм, или у тебя дела? — Дела… — мужчина поднялся на ноги, разминая плечи. — Успею заварить чай и сменить Лу подгузник. И на сей раз не на твоих древних пергаментах. — И на том спасибо, — ученый фыркнул и стукнул часами о тумбочку. — Ты невероятно прозорлив. «Пять. Четыре. Три. Два. Один» От Хартмана успело прийти двадцать лайков»       Ношение на руке браслета, после многофункционального устройства в виде наручников от Бриджес, не казалось Сэму такой уж проблемой, правда, датчик в виде наушника он периодически надевать забывал, о чем Хартман оповещал его уже утром, в своей уникально-добродушной манере, будто бы он был мудрым папочкой, а Сэм — семилетним сорванцом, съевшим все конфеты из вазы.       Но, сегодня он сделал все как надо. — Эй, ты как, — мужчина подошел к девочке, которая захныкала в постельке. — Голодная?       Лу протянула к папе ручки, хватая того за пальцы и пробуя их на зуб. Бриджес хмыкнул, вспоминая какие рулады выводила эта кроха, когда у нее резались зубы и как сильно он перепаниковал, когда у нее поднялась температура и началась диарея. Погрешив на инфекцию, он перебудил всех: и Дэдмена, и Хармана, и Фреджайл и, Локни с Молинген — и чуть не заплакал от облегчения, получив вполне безобидный ответ.       Сэм почти два месяца не спускал Луизу с рук, втирая мази, прописанные Дэдменом, а Мама, через Фредж, прислала для девочки кучу игрушек, чтобы она могла их грызть, хотя, как потом выяснилось, ни одна игрушка не могла сравниться со вкусом пальцев отца.       Зайдя на кухню, он усадил дочку в детское кресло, размышляя над тем, что лучше дать Лу, чтобы она не запустила это с размаху ему в лицо. Выбор, в итоге, пал на кашу с протертым яблоком с темпоральной фермы. Несмотря на то, что дожди меняющие ход времени идти перестали, вода, обогащённая хиралием, все еще сильно ускоряла рост растений, поэтому дела у очаровательной семейной пары агрономов шли на лад. — Ну что, — Сэм размял плечи, как перед надвигающейся потасовкой, — открой ротик, летит самолетик! — Ам-нам! — выдала девочка и, насупившись, отвернулась от ложки, показывая пальчиком в дверной проем комнаты. — Брруп! — Хм, мы что-то забыли? — мужчина устало потер глаза. — Мистера Пиклза? Ну точно… «— Семья очень важна, Сэм, — Хартман осторожно потягивал горячий чай. Он выглядел немного бледнее обычного, с неохотой рассказывая о том, что он попал на Берег битв, а напоминание о человеческой жестокости вряд ли способствовали благостному расположению духа. — Зови гостей, чаще играй с Лу. Она должна коммуницировать. Моя дочка часто садила за стол плюшевых медведей. Всех, что были в доме, — мужчина улыбнулся своим воспоминаниям, — И нужно было покормить их всех, не обделив никого, представляешь?       Бриджес внимательно слушал ученого, впитывая в себя знания, как губка. Не смотря на то, что Дэдмен был более начитан, Хартман был единственным из его окружения, кто действительно имел опыт в воспитании детей. Правда рассказывал он о погибших родных редко и с плохо скрываемой тоской, однако за последнее время, он все же стал больше говорить об этом, что радовало.       Сэм слишком хорошо знал, что порой под маской злости или голимого альтруизма скрывается тоска и ненависть к себе. И такие маски заметить чуть тяжелее, чем череп из золота»       Когда мистер Пиклз — огромный плюшевый криптобиот подаренный Фреджайл — был с почестями размещен за столом, дело пошло на лад. Луиза с аппетитом уплетала кашу с фруктовым пюре, игрушка вместе с Сэмом потягивала энергетик, новый день стучался в двери, и…       Стоп.       Бриджес встрепенулся и прислушался. В гермодверь действительно кто-то стучал. Натянув на себя майку и штаны, курьер осторожно подошел к двери, размышляя над тем, кого же это могло принести в пять утра, особенно учитывая то, что когда темпоральные дожди прекратились, а радуга вернулась в свое адекватное состояние, смена дня и ночи возвратилась тоже. — Сэм! — голос Фреджайл звучал взволнованно и глухо. — Это я, Сэм!       Мужчина распахнул дверь, ловя в руки упавшую девушку. Та еле держалась на ногах, а весь ее вид выдавал, что она «прыгнула» без должной подготовки, несмотря на предостережения от Хартмана и Дэдмена. «— ДУМ никогда не исчезнет до конца, как не исчезнут и Берега, — мужчина открыл глаза, отходя от очередного путешествия в посмертие.       Никто не помнил уже, как праздничное застолье в доме Хартмана, превратилось в очередную лекцию. Особенно было забавно наблюдать, как Кевин, имя которого Дэдмен откопал в архивах и «случайно» всем растрепал, перестал следить за временем и расслабился в приятной компании, а потому и откидывался, так сказать, не по колокольчику, потому как он сам отключил раздражающие голосовые напоминалки, а по зову сердца, переживая смерть, порой, в самый неподходящий момент и на полуслове. Но Дэдмен, сидящий рядом, всегда ловко успевал подхватить ученого, удерживая того от падения на пол. Как бы безобидно и забавно не выглядел этот «монстр Франкенштейна», он был довольно силен, хоть особо не предавал этому значения. Например, Дэдмен умудрялся держать Хартмана одной рукой, а второй уплетал паштет из криптобиотов, который сделала Фреджайл по рецепту, который Сэм нашел в дневнике.       Ну, хоть что-то в этих записях не заставляло чувствовать тянущую боль за грудиной. — ДУМ — как предвестник вымирания, оставался и остается в генах тех, кто на это самое вымирание и будет влиять. Именно поэтому Фреджайл все еще может прыгать через свой Берег, однако, из-за снизившейся связи с другой стороной, это может быть крайне опасно. Поэтому я настоятельно рекомендую тебе воздержаться от подобного. Рано или поздно, когда ты не сможешь рассчитать силы, ты просто застрянешь на Берегу. — Я контролирую ситуацию, — девушка пожала плечами, наливая в бокал шампанское. — Криптобиоты всегда со мной. — Их дозы может не хватить, чтобы ты восстановилась достаточно быстро, — помощник Дайхардмена задумчиво рассматривал канапе из малосольной рыбы, которую Сэм добыл сам, случайно упав в воду, а потом не удосужился проверить, не застряло ли что-то в креплениях. В итоге, он протащил лосося почти шестнадцать часов на спине, благо погода была холодной, а в горах и подавно, так что улов не испортился. — С Берега нельзя выбраться. Время там течет иначе. Это безумие. — Ну, там хотя бы не нужно будет выполнять заказы, по типу: отнеси коробок спичек на вершину горы за пятнадцать минут и не помри по дороге, — брякнул Бриджес, за что получил ощутимый пинок от Фредж» — Что произошло? Ты выглядишь хреново, — Сэм завел девушку в убежище и усадил на кровать. — Погоди, я принесу криптобионтов. — Сэм, — она сгорбилась и уткнулась лицом в ладони, — помнишь, я говорила, что дала Хиггсу выбор на Берегу, а он выбрал самоубийство?       Бриджес вздохнул. Он слишком хорошо помнил тот разговор и холодок, который пробежал у него по спине, когда он узнал о том, что Хиггс мертв. Перед глазами всплыла картина того, как они лежали на сером песке, все в хиралии и крови. Начистить друг другу морды… Так банально.       «Плеск черной жижи, тянущая боль во всем теле и тяжелое, сбитое дыхание — это, а никак не бой колоколов, стало саундтреком к победе над «злом». Зло же, лежало на земле, и, только сейчас Сэм это понял, теряло хиралий в теле, вместе с ДУМом, который у него отнимала Амелия. Волосы из темно русых превращались в светлый, почти пепельный блонд. — Что-то ты… руки распустил… мистер гаптофобия.       Сэм усмехнулся. Он не знал, видел ли этот смешок Хиггс, да и не горел желанием знать. — Ну, поздравляю. Ты победил, — голос у Монагана был уставшим и… настоящим. Со смехом он будто бы выпустил остатки той бравады, что поддерживала его роль. — Только толку от этого ноль.       Сэму не хотелось в это верить, он рывком сел, будто желая оспорить, объяснить ложность слов Хиггса, но фразы застряли в глотке. Тот лежал на земле, поверженный, измученный, уставший, раскинувший руки и неосознанно похожий на религиозный символ, кем он наверное и пытался быть, но никогда не думал, что окажется на кресте. — Ну, давай уже, — приглашение на последний танец. Меланхоличная просьба одновременно всего и ничего.       Но тишину Берега разорвали шаги Фреджайл, нарушая нечто хрупкое, что было в этом одностороннем диалоге.» — Да, ты говорила. Я, не думал, что эта сволочь так быстро сдастся, но если он нашел покой… — Нет. — Что нет? — Сэм недоуменно уставился на подругу. — Я не смогла убить его, а он… Он не убил себя. Я иногда, редко, заглядывала на тот берег, пока Амелия мне позволяла, — Фреджайл коснулась груди, будто прямо из сердца у нее тянулась нить к тому, кто помог ей поднять компанию на ноги, а потом сошел с ума измученный кошмарами и опьяненный властью. — Он вряд ли знал что я там, но чем больше проходило времени, чем больше я думала обо всей этой истории: о нем, о тебе, об Амелии — мне все больше казалось, что это все какой-то бред. Я давно уже простила его… даже свое тело я ему простила, — Сэм горько усмехнулся. Однажды он был дома у Фреджайл и нашел книгу по истории Египта. На обложке была приклеена фотография ее и Хиггса: светловолосый, еще без татуировок на лбу, улыбчивый и яркий, он обнимал Фреджайл, что показывала язык в объектив камеры. До Фактора Вымирания они были совсем другими людьми, которых связывало что-то большее, чем просто деловые отношения. — Я думала, что в какой-то момент я подойду к нему и предложу помощь. И все тянула. Думала, что, — она немного поморщилась, — что чем дольше он там пробудет, тем выше шанс, что он согласится на мое предложение. Но сегодня, я почувствовала, как Берег Амелии задрожал, причем так сильно, что прокатился волной по многим Берегам людей, кто так или иначе были с ней связаны. — И что это значит? — Когда я вернулась, Хиггса на Берегу не было. — Он все-таки убил себя? — Бриджес нахмурился, пытаясь переварить имеющуюся информацию. — Я нашла это на песке. Он валялся среди полустертых надписей и формул, — Фреджайл вынула и положила на простынь автомат, со стволом, выкрашенным в золотистый цвет. — В рожке, как и тогда, осталась одна пуля. Он не убил себя. Он исчез. И Амелия этим крайне не довольна.