Сотни тех быстрых огней разжигали во мне чувство тоски. Я дрожал, слыша крики, то, как они страдали, болезненно стeнали… Мимолётное видение понесло меня за толпой и вот — Мир, угасая, предстал предо мной.
В чём был смысл его существования? Даже у самых простейших организмов, возможно ничего нестоящих и тленных созданий, есть какой-то смысл (что может непостижим быть даже для меня). У каждого есть своё предназначение, у всякого существа есть своя функция, своя роль, назначенная им свыше (пусть то может быть не определено, но так намного занятнее!). У чего-то/кого-то из них роль минимальна как, например, у одного одноклеточного на Земле — инфузория-туфелька — размножение — да и только. Право слово, ни разума, ничего более. У деревьев, что не мало значат для всей природы в их мире (но при этом люди так наплевательски относятся к своими поддержателям жизни, что становится ещё смешнее и захватывающее наблюдать за тем, как они собственными руками уничтожают свой растительный мир), — очищение воздуха от загрязнителей, вырабатывание кислорода, поглощение тяжёлых элементов. С людьми аналогично — каждый из них идёт по своему пути, но единичные приходят к истинной концовке, преодолев всю тропу, повернув по всем нужным путям на множественных развилках и пройдя все заготовленные трудности. Большинство изначально сбивается с требовавшегося маршрута и в итоге не приходят к предначертанному концу. Многие отнюдь не осознают, насколько они внутренне потеряны и не преисполнены, живя в своих сладких страхах и восхитительно аппетитных предубеждениях (это и было настоящее лакомство для демонов).***
Билл мало что помнил после. Череда из пресных нотаций и прескучных наставлений смешались в одно целое «несносно, чересчур самонадеянно и плевать я хотел на это», а действия и последующие события, из-за наступивших осложнений, активно бледнели в подсознании, уступая лишь падению на пол и потере сознания. Человеческая слабость, людские немощность и тщедушие, терзавшие его всё время до, медленно и постепенно затягивая в дыру тотального безволия, в последний миг дали о себе знать как под стать всей нетерпимой ситуации (надо же, подумать только!). Душащие чувства охватили всё это омерзительное тело: окутали плотным слоем, сделали недопустимо слабым, вынудили пасть ещё ниже. Но было очевидно одно — заседание и эта клоунада, длившаяся непозволительно долго, с судом окончена, но где результат и последствия? В чём состоится его наказание, если слабость не была специально подстроена? Что может быть гораздо хуже смерти по словам самого Временного Младенца? Что Мир Будущего подготовил ему в качестве кары в конце концов? Его ждёт раздирающая, чудовищная, безмерно долгая смерть или что-то поострее? На что-то не столь ужасающее, в какой-то степени великодушное и благосклонное, надежды были нелепы и абсурдны: как такому хорошо прописанному антагонисту может светить что-то хорошее и безмрачное? После всего случившегося и совершённого ни просьбы, ни молитвы не должны быть услышаны, а сам он обязан покаяться и раскаяться таким образом, от которого кровь должна стынуть в… (в жилах? в голове? Я точно не могу вспомнить окончание этой пословицы). Но ощущение безусловной незаконченности, избитой недосказанности не оставляло в покое. (Что-то… как-то всё внутри совсем не вяжется… что-то аккурат не так!) Вроде, всё как всегда: он очнулся в своей унылой камере, скромная обстановка которой всё ещё пребывала такой же хмурой и беспристрастной по отношению к нему и происходившим эпизодам, голоса в бессчётных, смешанных коридорах и не собирались утихать, а цепи… они были не такими… осязаемыми и тугими? (что ж, миловидное начало). «Как всегда» — мельком брошенные на дух словечки могут сказать о личности больше, чем один большой серьёзный разговор и, тщательно следя и смотря за собственными жестами, выпадами, Билл неутешительно усмехнулся («так обычно наступает жданное смирение?»). — А если… — демон впервые подал голос в своей заперти, наедине с собой и с мазохистским интересом заметил — он был хриплым, нехарактерно тихим. Шифр плавно подвигал рукой из стороны в сторону, как бы прощупывая, насколько огромно расстояние его свободы действий и насколько сильно его ограничили. Но вот задача: чувствуя разболтавшуюся основу, что довольно хлипко стесняла его запястье и шатко удерживало руку, он нерезко дёрнул на удивление натянутую цепь и та… распалась. Она распалась под воздушным, почти что капельным, кратковременным касанием! (кошки-мышки значит, да?!) — Ха… Цепи, подобно обманчиво сладкой иллюзии, рассыпались и тлели перед глазами, разлетаясь в воздухе на мелкие кусочки. С каждым новым движением оков становилось всё меньше, а мираж растворялся вокруг Шифра, создавая кое-что красивое: нарочно скрипучие и постоянно противно дребезжащие цепи расплывались по воздушной глади со звуком, чем-то похожим на звон колоколов в людских церквях. — Ха-ха… Билл несмело ступил на прозрачную гладь, пытаясь привыкнуть к новоявленным ощущениям: ходить по земле, без возможности хотя б чуточку приподняться в воздухе, чувствуя под собой лишь твёрдую на падение поверхность, было непривычно до сих пор, при том мирясь с пониманием того, что эта диковинная оболочка теперь твоё постоянное тело. Проводить рукой по разваливающимся в пыль, шершавым стенам, которые, как запрограммированные и/или заколдованные, по ходу растворялись за пальцами, не было настолько ново, но сейчас — пребывание в человеческой оболочке как-то по-иному отражалось, нежели раньше. Этот красочный, надрывно режущий глаза своей яркостью и обилием самых разных цветов (очевидно, что ещё один порочный и мнимый мираж), предстал перед демоном. Вокруг мерцала блестящая пустота, кроме вольно исчезающих частей его недавней клетки, а вычурные цвета слегка засеребрились и основным оттенком тут стал сверкающий белый. — Сработало как портал. Проход из одного мира в другой — что-то очень знакомое. Билл с азартным любопытством оглянулся назад и заметил лишь развевающиеся в разные стороны серые частички, оставшиеся после его заточения. Заточение просто исчезло, будто никогда не существуя. — Это тонкое издевательство надо мной получает довольно неожиданный поворот, браво. — всё такой же осипший голос эхом устремился в стороны, проваливаясь в даль новоиспечённого заключения и помалу утихая в дали пространства. Такие фантомы-миры ему были знакомы: воображаемые мини-вселенные, искусственно созданные кем-то для заключения кого-то в них, отличались от настоящих свой неустойчивостью и непостоянством — в любой момент, чуть что, создатель не удержит или отвлечётся, всё падёт крахом. Да, безусловно могущественные и сильные существа были в силах поддерживать фальш этих измерений продолжительное время и даже такие сотворённые мирки какой-то промежуток времени могли существовать без поддержки хозяина, но рано или поздно каждая жизнь обрывается вне зависимости от того, чем или кем оно является, верно ведь? (Самые стойкие миры могут пасть под чужим кнутом, самые влиятельные и авторитетные творения могут стать беспомощными марионетками и беззащитными слизняками). Шифр неуверенно ступил вперёд: в таких местах нередки нахождения иллюзорно замаскированных ловушек, будь то бездонные пропасти иль стальные капканы, скрытые от глаз. — Очень уж интересно… Чем дальше демон аккуратно следовал по незаканчивающейся вырвиглазной глади, тем больше ссутулился, крепче сжимая пальцы на плечах (закрытая поза в незнакомом месте — ощущение неуюта и лёгкой боязни — как мило). Перебирая всю возможную теорию о таких малых измерениях и вспоминая всю значимую информацию, демон, потерянно оскалившись, понимал, что если хозяин этого мира не желает тебя отпускать, то значит, что это крохотное измерение станет необъятно большим именно для его жертвы. Чёрт, почему так трудно дышать?.. — И это есть моя плата?! Просто бродить по бесконечной дорожке и сходить с ума в одиночестве? — как и все предыдущие слова, безответные свыше вопросы неизбежно потонули на невидимых горизонтах. Попытки использовать магию посредством щелчков пальцами, логично, никаких плодов не дали. Но демон продолжал идти, оглядывая идентичные виды безмерной белой комнаты, всё уходящие и уходящие вперёд. Сразу навевает не самые тёплые воспоминания: он, уже в падком искушении, не сомневаясь лишний раз, смело жмёт руку Пайнсу и оказывается в полностью очищенном от ненужных мыслей подсознании, летит к одной-единственной дверке, не без издевательств комментирует, безбоязненно отворяет дверь и… просто попадает в ещё одну клетку (отвратно, тошнотворно!).***
Тиски для пальцев? Четвертование? Раскаленные прутья? Распиливание? Колесование? Бичевание? Крокодильи ножницы? Железная дева? Дыба? (человеческая фантазия несоизмерима по своим объёмам!) Все это чересчур неэстетично и непристойно — марать руки долго да лишний раз никому не хочется. Настоящий профессионал пыток умело чередует терзания плоти с терзаниями души заключённого. Истинный же мастер способен ввести беднягу в состояние агонии, абсолютного отчаяния как внешнего, так и внутреннего, не касаясь его и пальцем. Одна из психологических, но действенных пыток — повторение одного и того же замкнутого круга много раз, одного маршрута в идентичной обстановке, никогда не меняющейся, может здорово пошатать психику даже самых устойчивых («почему же столько акцента на слабости и силе?» — опечалено задавался вопросом демон). Одиночество, разъедающее душу и вытягивающее из неё последние капли хоть какого-то смысла, и принудительная изоляция, самым своим пагубным воздействием оказывающаяся на человеке, — такой простой, обыденный жестокости метод кары. Что же может спасти жертву подобных истязаний? Какое облегчение, пусть и не самым благоприятным путём, ей может быть даровано? В обличии смерти ли оно заключается иль же это была всего-навсего ошибка? Губительная, фатальная оплошность, повлёкшая за собой тропинку для босых ног, усеянную битым стеклом, раскалённым песком и заострёнными камнями? Что же за непосильная ноша расположилась на её душе?***
Но вот, на пути возникает пламя. Грациальное небесно-голубое пламя, отдающее слегка зеленоватыми оттенками, отливающее чистым золотом, раньше незамечаемое им на этой площади, беззвучно прогорало подле. — Что, вновь гореть мне? — обращение растаяло в воздухе, а Билл, задрав вверх голову, ожидал спасительного голоса свыше, что, может быть, и посмеялся да поиздевался (ну а как же ещё? Момент довольно подходящий!), но подобное подстрекательство всяко будет лучше этой долгой тишины. — Слишком типично и клишировано! Но, как бы он не ждал, Биллу было ясно, что никто не сжалиться над ним, если его правда собрались здесь заключить навсегда, не подсобит и не поможет (оставаться таким же безвозвратно брошенным всеми по собственной инициативе — прекрасное, экстравагантное мазохистское наслаждение), не посочувствует и больше ничего. Если это и есть конец его жизни, на которую его заслуженно обрекли, то к чему старания, если они напрасны? (Что-то много я думаю о мазохизме и садизме, правда?) А дышать-то всё труднее… Но он, криво ухмыльнувшись, перевёл свой внимание на огонь. Тот всё горел, безразличный к посторонней персоне, не тускнея, но единственное изменение, что чётче выразилось в его игривых языках — с подошедшим Биллом отливов стало больше. Он был похож на его собственный. Тот, который обволакивал его ладонь во время заключения сделок, тот, что неустанно горел вокруг рук после (а не то ли это пламя?). Билл несознательно протянул руку к нему — не обжигало и не теплело, но искр стало только больше и они почти незаметно — добрая половина из них уж точно — окрасились в блестящий жёлтый, а цвета в повисшем очаге слегка потухли, но сам он возгорел сильнее (явственный намёк?). — Ха-ха-ха… — приглушённый, натужный смех больше походил на приступ — настолько было всё наигранно и неправдиво (жалкое зрелище…). — Что, новая подача заключения сделок? Так вот, чего вы желаете! Быстро подвели, обновляете сноровку! Шифр последний раз взглянул на поглощающую пустоту фантомного измерения: исполинское ничего, нигде и никак. Что ему терять? Бывшие преобладание над низшими, господство над своим миром? Силу, способности? Погоревший дом? Союзников, которые и так его не терпят? (А что у него ещё было, кроме влияния и магии? Он даже свою подлинную форму так позорно утратил!) Демон натужно выдохнул: он ожидал альтернативного. Отработки в испепелённых мирах? Пожалуйста! Любая, всевозможная казнь? Прошу, вашему воображению тренировка! Хотя, стоит заметить, такое заключение имело место быть и как бы демон не хотел признавать — самая неугодная из всех, о которой он не желал думать и, пожалуй, всё-таки самая жестокая по отношению к его натуре. — Да, действительно… И Шифр кончиками пальцев дотронулся до очага и огоньки медленно, ежесекундно замерцав ярче, охватили поданную конечность. Огонь встрепенулся, вспыхнул, словно в него слили канистру бензина, увеличился в размерах и пламя, до этого абсолютно равнодушно холодное, внезапно потеплело. Огонь покрывал его пылавшие пальцы, переливаясь вокруг, а на место отданному, ежеминутному теплу, пришёл жар. Запал, менявший свой цвет в пределах зелёного, голубого и жёлтого, больно обжигал светлую кожу, поглощая несопротивляющееся тело — весело охватывал не только руки, спеша перемещаясь на остальные конечности. Было больно, как в тот раз: раскалённый и знойный очаг не щадил, принимая в своих объятиях. Демон закрыл глаза, отдаваясь поглощающему пламени. Он, как всепожирающая тьма, захватывал и не отпускал, драпируя сильнее и глубже, вынуждая погрузиться во тьму без даже самой малой капельки света.