Сложно забыть

      На Азове в середине сентября оказалось холодно. Воздух еще дышал летним густым теплом, но вода в море остыла, и они искупались всего один раз, в первый же день. Точнее, попытались. Слава вошел по щиколотку в обманчиво ласковые волны, приветливо накатывающие на песчаный берег, ойкнул и тут же выскочил обратно. Артем решил проявить мужество и с разбегу плюхнулся грудью, побарахтался на мелководье минуту и понял, что плыть искать глубине не хочет. Ну нахер, так и яйца застудить можно, а они ему точно дороже, чем романтика бархатного сезона.       Тем более что романтику вполне можно обеспечить, не залезая в холодную воду.       Людей в это время года на берегу было немного, особенно под вечер, но они все равно ушли с пляжа подальше. Слава отыскал какие-то ебеня с обломком кирпичной стены, поросшим диким виноградом и разрисованным граффити. Попросил у Артема маркер (Артем всегда носил с собой блокнот, и писать в нем предпочитал именно маркерами, Слава про это знал), и старательно нарисовал на стене под граффити аккуратный хуй. Потом пририсовал рядом человечка размером с этот хуй, видимо, чтобы дать представление о масштабе.       Пометив таким образом территорию, они расстелили под стеной плед и завалились на него, блаженно вытянувшись во весь рост. Слава занял большую часть пространства, и ноги Артема оказались на прохладном сером песке. Он зарылся в песок пальцами, чувствуя Славину голову, упирающуюся ему в плечо, и довольно вздохнул.       — Давай парные татухи набьем, — предложил Слава. — Например, котиков. Или воркующих голубков. У тебя левый, у меня правый. Вот тут, напротив сердечка.       Его голос звучал смертельно серьезно и даже надрывно, с ноткой трагизма. Самое забавное, что все это могло быть не наигранным. Слава мог говорить всерьез. Или нет. Только самые близкие люди могли разобрать, и то не всегда, а Артем Славу едва знал. Нет, знакомы-то они уже давно, пару лет, но знакомство было скорее шапочным — пересекались в общих тусовках и на разных ивентах, разговаривали пару раз, но это все было так, светская болтовня по обкурке. Хотя Слава Артему нравился, и ему казалось, что и он Славе тоже нравится — Слава хвалил его стихи. А в таком деле никакая постирония и метамодерн не допускались принципиально: или Славе нравится твой креатив, или прости, чувак, ты не поэт, а говно. Ничего личного, просто нелицеприятное мнение от чистого сердца. Слава даже Оксимирона называл не поэтом, а говном, причем как в период их эпического противостояния, так и все время их последующих отношений. Все три года. «Он теперь пишет такое говно. Если вообще хоть что-то пишет», — печально говорил Слава, пока его голова лежала у Оксимирона на коленях, а рука Оксимирона — поперек Славиной груди, на виду у всех: скрываться они практически сразу перестали. Мирон в ответ только усмехался, снисходительно и беззлобно, и теребил Славины волосы на макушке — ленивым, собственническим жестом, как будто говорившим: «Болтай, что хочешь, додик. Меня сложно забыть, невозможно задеть».       Сложно забыть. Да.       Артем, как и все, смотрел на них со стороны издалека, сперва охреневая, потом прикалываясь, потом любуясь. Они выглядели идеальной парой. Как на баттле, искрясь ненавистью друг к другу, так и потом, когда агрессия внезапно нашла выход в совершенно противоположном русле. Высоченный, крупный, угловатый Слава рядом с Мироном становился уютным, пушистым и домашним. Щуплый, жилистый, ершистый Мирон рядом со Славой растекался в сахарную лужицу и наполнялся покоем, теряя свою вечную нервозность и суетливость. Они были как кот и его человек, только не всегда было ясно, кто из них человек, а кто кот. Абсолютно непонятно, как и когда это произошло, да и неважно, по большому счету. Любой человек из тусовки по пьяне признался бы, что еще во время баттла видел, как зверски они химичат, и подозревал, что кончится это все если не мордобоем, так еблей. Третьего им изначально было не дано.       Но это все случилось давно. Артем, как десятки других, оставался простым наблюдателем. И когда Слава три недели назад вдруг ему позвонил... Сказать, что Артем удивился, значит не сказать ничего. Во-первых, он никогда не давал Гнойному свой номер. Во-вторых, они не друзья. В-третьих, звонок раздался в половине четвертого утра, и, продирая заспанные глаза, Артем с изумлением выслушал в трубке какое-то бессвязное бормотание и короткие всхлипы. И только через минуту или две нашел в себе силы проскрипеть сиплым со сна голосом:       — Это кто?       Хотя уже понял, кто. Сразу же. По первому слову.       Слава замолчал. Потом сказал абсолютно нормальным голосом:       — Артем, что ли? Блядь. Извини. Я номером ошибся.       И сбросил звонок, оставив Артема тупо моргать и пытаться понять, каким образом можно было позвонить ему вместо...       Вместо кого? Окси? В телефонной книге на Славиной мобиле «Моргунов» идет сразу за «Мироном»? В этом все дело?       Похоже на то.       Артем начал уже забывать про это, когда дня через три или четыре Слава опять ему позвонил. Извинился за недавний конфуз, а потом спросил, что Артем сегодня делает.       — В каком смысле — что делаю?       — Ну в прямом. Зависли бы где-нибудь. Я знаю бар, там играют каверы на «Nine Inch Nails».       — Можно, — промямлил Артем, интенсивно прокручивая в голове вопрос: «Какого хуя?» — А кто еще будет?       — Никто. Я просто всю телефонную книжку перебираю по порядку. Каждый день. Вот дошел до буквы М.       Его голос звучал странно, но Славин голос всегда звучит странно. И вообще Слава странный. Постичь мотивацию его поступков не в состоянии даже Оксимирон.       — А Окси не против, что ты с другими пидорами по барам зависаешь?       Прозвучало почти зло. И нелепо. Артему тут же стало дико стыдно, захотелось все послать нахуй и бросить трубку, как Слава той ночью.       — Мы расстались. Так словимся сегодня или как? На Нарвской в шесть.       Расстались, вот оно что. Кто бы мог подумать. Созданы друг для друга, эпический лавхейт на веки вечные. Но, видать, у любви села батарейка. Бывает. Жиза.       В шесть тридцать они сидели в том самом баре (хотя никаких каверов на «Nine Inch Nails» там не играли, Слава напиздел, как всегда). Артем читал Славе вслух свои свежие стихи — из блокнота, сам еще наизусть выучить не успел, — а Слава сидел напротив, вытянув под столом ноги и подперев щеку кулаком, и слушал. У него сильно отрасли волосы, их поддерживала широкая бандана, но они все равно падали ему на лоб, особенно с правой стороны. Когда в Славиных глазах заблестели слезы, Артем запнулся, не зная, то ли его жестоко стебут, то ли и впрямь сила художественного слова пробила панцирь на каменном сердце Гнойного. На всякий случай продолжил читать, уже не так выразительно, и еще через минуту слезы не просто заблестели, а потекли ручьями. Прямо по щекам. Капая на ламинированное меню и громко по нему стуча.       — Эй, — сказал Артем, сам себя прервав на полуслове. — Ты чего...       Слава мотнул головой, уронил голову на руки и беззвучно разрыдался.       Он ревел минут пять. Хорошо, что сидели в углу в тени, их никто не видел — со стороны, глядя на парня с трясущимися плечами, закрывшего лицо руками, можно было подумать, что он ржет. Артем протянул руку и сжал его плечо. И так они сидели. Пять минут.       Потом Слава выпрямился, обеими руками вытер мокрое лицо и сказал:       — Я охуенный альбом написал. Свой лучший. Потому что больно очень. А у тебя стихи отличные просто, правда. Прямо завидки берут. Чего ты лыбишься?       — Завидки берут, — повторил Артем, и правда невольно улыбаясь. — Прикольно такое слышать от тебя.       — Можно вывезти пацана из Хабаровска, но нельзя вывезти Хабаровск из пацана, — назидательно сказал Слава, и еще не просохшие влажные следы на его щеках совершенно не вязались с этим тоном. Как будто ничего не было.       Они протусили в баре до закрытия, потом полночи шлялись по Питеру, пиздели про «проклятых поэтов» и теорию анархизма, и уже на рассвете, перед тем, как вызвать Яндекс.Такси, Слава сказал:       — Слушай, а поехали на море. На Азов.       — Что, сейчас? Там уже холодно.       — Да похуй. Поехали. Я один не могу.       «Я один не могу». Это было не про море, не про Азов, не про зависания в барах и валандания по ночному Питеру. И про все это тоже. В том числе.       С билетами в бархатный сезон проблем не возникло, как и с местами в отелях, так что вот, они на Азове. Валяются на пляже под кирпичной стеной, на которой запечатлен бесценный Славин автограф в виде человечка размером с хуй. Или это хуй размером с человека? Мысленный парадокс не хуже кота Шредингера.       С собой у них была бутылка вина. Но Слава сказал, что пластиковые стаканчики — это неэкологично, поэтому вино они пили прямо из горла, передавая друг другу бутылку по очереди. Одну и ту же бутылку. У Славы совершенно не было предрассудков по этому поводу. Артем смотрел на его губы, темные от красного вина, обхватывающие бутылочное горлышко, на кончик языка, которым он потом это горлышко трогал, как будто и его тоже пробуя на вкус. И как-то пропустил момент, когда Славина голова оказалась у него на коленях. Они оба были в шортах, тонкая хлопковая ткань вообще ничего не скрывала, и Слава, вероятно, понимал, куда ложится. И что у него под затылком. Если не видел, то почувствовал совершенно точно.       Он вскинул глаза, в приморских сумерках отличающие глубокой синевой. Артем всегда считал, что у него охуенно красивые глаза, наверное, самая лучшая его часть. Хотя губы, руки, волосы, ноги тоже более чем неплохи. И, конечно же, член. Запечатленный навек на кирпичной стене, увитой диким виноградом.       Он хотел пошутить или просто сказать: «Слав, не надо», но Славина рука уже поднялась, длинные пальцы легли Артему на шею, потянули голову вниз. К этому с самого начала все шло, но Артем все равно задержал дыхание, давя растущий в груди протест, смешавшийся с незамутненным, упоительным восторгом. Славины губы оказались именно такими теплыми, мягкими и несмелыми, как он представлял. Именно такими, как ему и мечталось. Такое теплое дыхание в густом сентябрьском воздухе Азова.       — Перестань, — сказал Артем, поднимая голову и разрывая этот ебаный поцелуй, которого он и ждал, и боялся с тех пор, как они сюда приехали.       — Почему? — спросил Слава.       Его рука все еще лежала у Артема на шее. Не держала, а просто лежала, легко и расслабленно. Как будто в любой момент готовая отпустить. Он был пьяный, но не сильно. И смотрел внимательно, отчаянно. Умоляюще.       — Потому что вы потом опять сойдетесь, а я, блядь, не каменный.       Слава немного помолчал. Потом протянул:       — Не-ет, не сойдемся.       — Слишком задумчиво прозвучало. Значит, вариант не исключен.       — Он не захочет. Да и я... Блядь, да не хочу я про него говорить, — с внезапной злостью сказал Слава и стиснул затылок Артема сильно, до боли. — Нахуй его!       — И нахуй «Версус» вместе с вашей послушной толпой, — проворчал Артем. Посмотрел в злые Славины глаза, вздохнул и потрогал волосы, топорщащиеся над банданой. — Славик, я все понимаю. Тебе отвлечься и забыться надо. И поебаться. Только не со мной, ладно? Давай телочек снимем?       — Каких еще телочек? — нахмурился Слава. — Что за сексизм?       — Ладно, давай снимем пацанчиков. Только таких, которые сами в жопу дают, а не сверху лезут. Я как-то подставляться посторонним хуям не настроен.       — А не посторонним?       — Закрыли тему.       Слава тяжело вздохнул. Его рука наконец отпустила шею Артема, скользнула вниз. Артем сразу ощутил облегчение — и разочарование, очень острое. Так правильно. Он готов быть жилеткой, готов быть даже френд-зоной. Но ебаной вешалкой он не будет.       Славина непредсказуемость и непостижимость бывала не только стремной, но и по-настоящему классной. Совершенно в своем духе, непредсказуемо и непостижимо, он не смутился, не напрягся, а просто взял и выкинул прошедшие две минуты из этого вечера. Они с Артемом продолжили валяться на пледе и пить вино из горла, трепались, читали друг другу стихи, слушали вечерний прибой и смотрели на закатное море. Слава зачитал Артему несколько новых треков из своего гениального альбома. «Завидки берут», да? Эх, Славик, Славик. Чья б корова мычала.       До отеля добирались по полной темноте — уличного освещения никакого не было, так что они чуть не свернули себе шеи в петляющих переулках, утыканных какими-то валунами. Пришлось цепляться друг за друга, чтобы устоять на ногах, и близость этого большого, горячего, мягкого тела, которое так просило, чтобы его взяли, нереально било по мозгам. До ужаса хотелось просто повалить Славу на землю, прямо тут, между приземистыми домиками частного сектора, и начать целовать под заливистый лай собаки из ближайшего двора.       Когда они наконец оказались в номере, Артем ощутил облегчение. Но Слава все не мог угомониться и сразу ломанулся к бутылке бейлиса, которую они купили днем. Поставил какую-то музыку на смартфоне, стал чокаться с Артемом бокалами, посылая ему призывные взгляды из-под падающей на лоб челки, и многозначительно наводить камеру на кровать. А потом запостил все это в сториз своего инстаграма, упал на кровать поверх покрывала на живот и отрубился.       Артем отпил еще немного ликера, отставил бокал, сел с со Славой рядом. Протянул руку, нерешительно погладил всклокоченные волосы. Тронул ладонью спину между лопаток, посмотрел на задницу, обтянутую тонкими шортами. Блин, Славик... если б не так. Не на море, не по пьяни, не после того, как ты расстался с Окси и плакал передо мной целых два раза — тогда ночью в трубку и потом в баре под мои стихи. Как-то слишком пошло это все, жеманно, что ли, ненастоящее оно. Вот с Окси у тебя было настоящее. А это — так... Ролевая игра в «проклятых поэтов».       В голове внезапно стали складываться строчки. Что-то про «ты мой Рембо, я твой Верлен». Такую похабщину можно было придумать только спьяну. Артем глубоко вздохнул, встал, разделся до трусов и, отдернув покрывало со своей стороны кровати, лег к Славе спиной.       Он проснулся ровно в шесть утра от истеричного крика петуха, визгливого лая собаки и голосов под балконом. Встал, сонно нащупал на тумбочке сигареты и, щелкая зажигалкой, босиком пошлепал на балкон.       — Нет, я ничего не бронировал, но этот вопрос наверняка можно решить. Позовите администратора. Что значит нерабочий день? Вы знаете, кто я?       В резком, раздраженном тоне звучали опасно знакомые нотки. Не то чтобы Артем часто слышал этот голос вживую — пару раз всего, они редко пересекались на тусовках... но видео и треки с этим голосом он знал. И ни с каким другим его бы не спутал.       У Оксимирона все-таки тембр самобытный, запоминающийся. «Меня сложно забыть». А попытаешься — хер там.       Артем машинально затушил сигарету о перила и вернулся в номер. Слава сладко сопел, ткнувшись лицом в подушку и обняв ее двумя руками. Бандана сползла на нос. Артем аккуратно взял ее, потянул, снимая. Слава заерзал и отвернулся в другую сторону.       Ладно. Пусть еще поспит. Тем более что блаженный покой бархатного сезона для них, похоже, закончился, едва начавшись.       — Вот же сука, — тихо и отчетливо сказал Артем вслух.       Слава продрых до девяти. Наконец заерзал, зевая и потягиваясь, опять зарылся в подушку, но тут же неохотно ее отбросил, почесал живот под футболкой и спросил:       — А которой час?       — Не знаю, — сказал Артем, не разжимая зубов, в которых тлела десятая за сегодня сигарета.       Он сидел в пластиковом кресле на балконе, держа на коленях блокнот и рисуя в нем черным маркером колченогих уродцев. Это помогало ему расписаться.       — Солнце уже высоко-о-оу, — зевнул Слава. — Бля. Кофе хочу.       «Окси тебе в постель носил, наверное?» — чуть было не сказал Артем, и в последний момент прикусил язык. Какого хуя он злится... на Славу? На Мирона, который зачем-то приперся на Азов одновременно с ними, да еще заселился в тот же самый отель, хотя этот гадюшник явно ему не по статусу? Интересное совпадение, на самом деле. Более чем.       — Чего случилось-то? — спросил Слава неожиданно тихим, слегка напряженным голосом. — Ты из-за вчерашнего, что ли?       Артем поднял голову от блокнота. Несколько секунд не мог понять, о чем Слава говорит. Потом вспомнил.       И, кажется, покраснел, как тринадцатилетняя твиттерша. Конечно, блядь, Слава все помнит. И, возможно, даже не отбросил до конца эту мысль. Не зря же перед тем, как спать завалился, глазки строил, и еще эта сториз идиотская с заходом на кровать...       — Мирон здесь, — сказал Артем, сжигая мосты. — В шесть утра заселился. Я его внизу видел.       Слава уставился на него. «Наверное, думает, что я заразился от него метамодерном. Или просто тупо его стебу. Но это не мой творческий метод, прости, Славик». Артем криво улыбнулся и собирался что-нибудь сказать, чтобы разрядить обстановку, когда Слава буквально взвился с постели, как будто заметил в ней паука. Схватил шорты, натянул на ходу и выскочил из номера.       Артем остался сидеть с приоткрытым от неожиданности ртом, занеся руку с маркером над страницей, изукрашенной колченогими уродцами. Чем-то они напоминали человечка. которого Слава пририсовал рядом с хуем на той стене, под которой они поцеловали в первый раз.       В первый и в последний, судя по всему.       Ну что ж. Он ведь так и знал, правда? Это все не всерьез, до первого свистка от Оксимирона. Слава за ним с тринадцатого года бегал, как привязанный, неужели правда возможно, чтобы что-то изменилось из-за какого-то ебучего разрыва? Разрыв — не повод забыть. Артем прекрасно это понимал.       В отеле слышимость была адовая, а их номер находился на втором этаже, так что топот и возбужденный Славин голос доносился снизу из фойе, хотя и неотчетливо. Да уж, трудная смена выдалась у девочки на рецепции — сначала один злобный рэпер облаял, потом еще один. Как будто это ее вина, что номеров нет, или что они есть, или...       Артем встал, сунул блокнот с маркером в карман. Ему вдруг резко понадобилось пройтись. Вот просто срочно. На пляж или еще куда, да хоть бы и в жопу. Присутствовать при бурном воссоединении этих голубков точно не было желания никакого. Он забросил полотенце на плечо, сгреб с тумбочки телефон и вышел из номера. Ключа у Славы, правда, нет, ну да если надо будет, ему горничная откроет.       Он подошел к лестнице и тут увидел их. Они стояли в коридоре, в дальнем конце — там, наверное, находился номер, который все-таки нашелся для многоуважаемой селебы, почтившей визитом приморский Мухосранск в низкий сезон. Мирон упирался спиной в стену, слегка съехав по ней вниз, как будто его только что хорошенько приложили — хотя Артем знал, что Слава противник любого физического насилия и никогда не решает конфликты дракой. Но сейчас он, кажется, был и к такому повороту готов. Он нависал над Окси, сжав кулаки, с тем же яростным, страстным видом, с которым стирал его в порошок на баттле три года назад. Лицо Мирона Артем в тени не видел, но не сомневался, что оно сейчас было таким же обманчиво-безразличным, как тогда, а на деле — беспомощным перед этим неудержимым напором, все сметающим на своем пути. Слава только с Мироном бывает таким. Только Мирон способен разжечь в нем это пламя.       «Опять пошлятина ебучая. Рембо с Верленом, нахуй», — подумал Артем и стал спускаться по лестнице вниз.       Выйдя из отеля, он приостановился, чтобы опять закурить. В принципе, спешить ему некуда. Сейчас эти двое пойду в номер Окси, там поебутся, а потом Слава перенесет туда свои вещи. Или совсем отсюда уедут, что еще более вероятно. А обратные билеты у них со Славой аж на двадцать шестое число. Блядь. Ну ладно. Можно снять себе тут телочку, в конце концов. А лучше пацанчика. Чтобы без бейлиса и морских закатов, без всей этой романтики ебучей. А то это как-то... больно очень.       Да нет, Артем, не заливай. Сколько вы с ним знакомы-то по сути? И что было? Один поцелуй. Больно, но не очень. Чуть-чуть.       — Артем!       Слава вылетел из дверей отеля, раскрасневшийся, взъерошенный. Артем невольно вперил взгляд в его губы, ожидая, что они окажется припухшими от бешеных поцелуев. Не оказались. Хотя Слава явно с силой прикусил их разок-другой в последние пару минут.       — Ты куда свалил?! И ключи забрал!       — Я просто...       — Дай мне! Или лучше нет, идем. Сам свое шмотье соберешь.       — А?       — Сваливаем отсюда, — отчеканил Слава, глядя на него с такой непримиримой яростью, с которой смотрел на Оксимирона в третьем раунде, читая про то, что тот забыл, что такое ненависть. Но сам Слава нет, не забыл. Точно нет.       Артем бросил сигарету на землю и затоптал носком сандалии.       — Так. Остынь. Что стряслось-то?       — А то ты не видел? Мироша соскучился, мразь, — прошипел Слава. — Стоило узнать, что я с тобой на Азов свалил, сразу так соскучился, аж в бизнес-джет свой сраный запрыгнул и прилетел.       — У Мирона есть свой бизнес-джет?       — Нету! Это я так! Какая нахуй разница!       — Не ори на меня, Слава. Я тебе ничего плохого не сделал, — спокойно сказал Артем.       Это далось ему нелегко, но оно того стоило. Слава выдохнул. Злость в его глазах мгновенно испарилась, уступив место той растерянной, просящей беспомощности, которую Артем уже привык в них видеть почти постоянно. Как потерявшийся ребенок, нерешительно подошедший к незнакомому взрослому на улице, чтобы попросить отвести его домой.       Артем положил ладонь ему на плечо.       — Слав. Все нормально. Он тебя, я надеюсь, не... ну... не тронул?       «Как тогда на баттле, — мысленно добавил он. — Ненароком, просто на нервах. Пятьдесят два раза».       — Нет, — удивленно сказал Слава. — Это не то. Блин, совсем не... Просто я не хочу его видеть. После всего. И он тоже не хотел, сам говорил. А тут приехал. Я, блядь, не хочу рожу его жидовскую видеть, понял? Давай переедем в другой отель. Ну пожалуйста.       — Мы вряд ли что-то найдем сейчас.       — Да ну, не пик сезона же. В частный сектор, на крайняк. Я ему сказал, что под одной крышей с ним не останусь, но он же не...       Зеркальная дверь снова завертелась, и из отеля вышел Оксимирон.       Утром Артем только слышал его, не видел — и сейчас увиденное его поразило. Это была какая-то тощая, общипанная, унылая носатая птица. Он обзывал Славу «беременной цаплей», но сам на цаплю походил гораздо больше. Цаплю, подавившуюся лягушкой, если начистоту. Славе было хуево от их разрыва, но и Мирон, похоже, не пошел в отрыв по бабам с криками «Добби свободен!»       И Артем в этот миг впервые задумался: а кто из них кого бросил-то?       — Я вещи собирать. Ты со мной? — отрывисто спросил Слава, игнорируя стоящего в двух шагах Мирона.       Артем растерянно кивнул.       Слава сгреб его за руку — за руку, твою мать, среди белого дня, — и решительно потащил назад в отель. Проходя мимо Окси, аккуратным, ловким движением обогнул его, чтобы ненароком не задеть плечом. Даже на пике искренней, не наигранной злости Слава инстинктивно избегал прямого физического столкновения. Это был абсолютно не его метод решать конфликты.       Артем не успел оглянуться и выяснить, каким взглядом их проводил Мирон, но знал, что тепла и приязни в этом взгляде не было. Уж в адрес Артема так точно. Слава продолжал тащить его за руку, впившись в нее пальцами, как клещами, и когда Артем несмело потянул руку, чисто чтобы проверить пределы своей свободы, стиснул еще крепче. Артем сдался. Они уже были возле номера, и он неловко сунул свободную, левую, руку в карман за ключом, когда услышал на лестнице шаги.       Славино прошлое шло за ними. Преследовало, как ебаный призрак из дома на холме.       И энергичность, с которой Слава от этого прошлого удирал, скорее наводила на подозрения, чем утешала.       В номере Слава наконец выпустил Артема, схватил рюкзак и принялся беспорядочно набивать его своими шмотками, хотя с первого взгляда было понятно, что это не сработает, все не влезет и вещи придется все равно переупаковывать нормально. Но Слава правда как будто от пожара бежал. Понаблюдав минуту, Артем молча стал ему помогать, складывая его мятые майки и спортивные штаны, сваленные кучей на стуле.       В дверь деликатно постучали. Слава замер.       Потом сказал очень громко:       — Вали нахуй!       — А если бы этот была горничная? — с упреком сказал Оксимирон из-за двери.       Артем усмехнулся. Слава бросил в него убийственный взгляд       — Да ладно, Славик. Он же не отстанет, — мягко сказал Артем.       Подошел к двери и открыл ее.       Он потом думал, а что, если бы не подошел. И не открыл. Если бы присоединился к Славе и тоже заорал: «Да, вали нахуй, тебя сюда не звали!» И ведь правда же не звали. Если бы...       Но ведь Оксимирона сложно забыть. Если вообще возможно. Это прискорбный факт, и бегать, прятаться от него бессмысленно. Только душу себе растравлять дальше.       Поэтому Артем открыл.       Мирон хмуро глянул ему в лицо.       — Спасибо, — процедил он. — Можно войти?       — Хули ты спрашиваешь? Все равно вломился уже! — злым, высоким голосом сказал Слава.       Артем посторонился, и Мирон шагнул мимо него в номер. Остановился, потоптался на месте. Руки он держал глубоко в карманах. У Артема мелькнула абсурдная мысль, а не прячет ли он там пушку, ну или там ножик как-нибудь... перочинный... Судя по его нервным, покрасневшим глазам, он давно не спал нормально. От стресса и недосыпа и более устойчивые персонажи съезжали кукухой.       Артем неспешно, стараясь не делать резких движений, переместился обратно к Славе.       — Вам все-таки надо поговорить, я думаю, — вполголоса сказал он. — Я прогуляюсь?       — Да, Артем, прогуляйся, пожалуйста, — сказал Мирон вежливо, но так холодно, что азовский воздух мигом охладился сразу градусов на десять.       И это была ошибка Мирона. Слава заколебался от слов Артема, но когда Окси ему поддакнул, тут же взъярился опять. Кажется, просто назло, из принципа.       — Никуда он не пойдет. Делать мне нехуй больше, секретничать тут с тобой. Говори, если надо, так. Но лучше просто сразу нахуй.       — Я при нем с тобой говорить не буду.       — Твои проблемы, — огрызнулся Слава.       И опять схватил Артема за руку.       Сжал до боли. Слава, блядь, что же ты, Слава, делаешь? Что со мной делаешь... И зачем. Хочешь его позлить, да? Хотя он и так еле себя в руках держит, вон, за тысячу километров прилетел, стоило узнать, что ты тут на море не один. А теперь ты у него на глазах... Ну и дальше что? Лизаться начнем? Все ему назло? Да иди ты нахуй. Королева драмы. Ебучая Сонечка Мармеладова, шлюха гнойная. Со мной это не прокатит, я тебе не фанючка с мокрой писечкой, только и мечтающая про твой громадный хуй. Ебись оно все конем...       Артем не сразу понял, что тоже злится, тоже накручивает себя, и некстати вспомнил, как рассказывали про тот самый баттл те, кто был там и видел все вживую. Про электричество, которым был пропитан зал, про высоковольтное напряжение, гудевшее между этими двумя — и передавшееся остальным. Сразу после баттла в туалет выстроилась очередь из желающих срочно поебаться, чтобы сбросить бешеный адреналин. А Слава с Мироном в этом адреналине живут уже сколько лет. Конечно, они друг от друга устали. Просто устали, и все. Им нужно было друг от друга немного отдохнуть.       Так ведь?       Мирон шагнул вперед. Не стал больше ничего говорить, видя, что слова тут бесполезны. Любые его слова всегда были бесполезны, когда доходило до конфликтов со Славой — любые слова Мирона всегда делали только хуже. «Приду охладить твой пыл», «я тебя сделаю, сын» и вот это все... Лучше просто молчите, Мирон Янович, а то это кринж какой-то, ей-богу. Когда дело доходит до Славы, ваша сила не в словах.       И Оксимирон это, кажется, наконец-то понял. Поэтому просто подошел к Славе, который все так же стоял посреди комнаты, зло глядя на него и сжимая руку Артема Моргунова, с которым целовался на пляже прошлым вечером.       Мирон подошел, накрыл ладонями Славины горящие щеки и поцеловал его в губы.       Артем дернулся всем телом. Слава — нет. И не оттолкнул Мирона, но и руку Артема тоже не выпустил. Стиснул, как утопающий, хватающихся за соломинку. Как будто умоляя о помощи. Но что Артем мог сделать? Кинуться на Окси и запинать ногами? Мол, моя девочка, я ее на моря возил, бейлисом поил, я ее и танцевать буду? Кто-нибудь вроде Антона Забэ так бы и сделал (про них со Славой, кстати, и впрямь каким-то мутные слухи ходили, но Артем им не верил, до сих пор не верил...). Но Артем Моргунов — не четкий пацан с района. Он поэт из интеллигентной питерской семьи. Папа художник, мама учительница фортепиано. Поэтому он не мог тупо дать Мирону в морду и отбросить от человека, которого только вчера целовал сам.       Это было так малодушно. Артем себя ненавидел. И Мирона ненавидел. И Славу.       Слава не отвечал на поцелуй Мирона, жадный, требовательный. Но и не прерывал его. Вдруг протяжно, мучительно застонал и потянул Артема за руку к себе ближе. Мирон это заметил. Оторвался от Славиных губ, поймал его блуждающий, резко опьяневший взгляд. Не убирая ладоней с его лица, посмотрел на Артема, который теперь, когда Слава его притянул к себе вплотную, прижимался плечом к его спине.       Они стояли все трое, словно змеи, свернувшиеся в клубок. Слишком близко друг к другу. Слишком злые друг на друга, все. И возбужденные. И...       — Хочешь так? С ним? — хрипло спросил Мирон, не отрывая от Артема глаз.       Кого из них двоих он об этом спросил?       Славина рука наконец-то выпустила опухшее запястье Артема. И тут же скользнула на его талию. Прижала. Слава не шевельнулся, когда Мирон с силой сгреб его затылок, сунул руку между ног, которые Слава тут же инстинктивно сжал. Только бросил через плечо быстрый, панический взгляд, как будто умоляя Артема что-нибудь сделать, и уж точно умоляя не уходить, не бросать его так, с этим... с тем, с чем он не может справиться.       Да какого хера, подумал Артем. Чего я так загоняюсь? Ему это нужно. Зачем-то. Он странный. Он пиздец какой странный, но ведь именно поэтому такой замечательный. Волшебный. Не похожий ни на кого в мире.       Хуй его поймет.       Он упер ладонь Славе в грудь. И мягко толкнул к кровати. Слава сделал шаг назад, споткнулся, ойкнул, завалился и упал, увлекая за собой их обоих. Это как будто даже ненарочно у него получилось. Черт его знает.       Оказавшись на кровати втроем, они как будто окончательно поехали мозгами. Все трое. Вся злость друг на друга, только что клокотавшая между ними, куда-то мгновенно испарилась. Слава застонал жалобно и как-то даже плаксиво, капризно, цепляясь одной рукой за шею Оксимирона, другой рукой нашаривая пальцы Артема. Мирон снова стал его целовать, что-то шепча ему в губы, как будто успокаивая, а Артем, не тратя больше времени на дурацкие сомнения, схватился за пояс на Славинах шортах и стянул их с него вместе с трусами. Член у Славика оказался реально большой. И твердый. Желанный. Артем обвил его ладонью, жарко смял яйца, Слава подбросил бедра ему навстречу и опять громко застонал Мирону в рот. Тот уже задрал на нем футболку, гладил живот, трогал соски, губы скользнули от рта к уху, оттуда к шее. Артем обвил рукой Славу за талию, поглаживая его бок теми же размеренными, ласковыми движениями, что и его член. Слава повернул к нему голову, не пытаясь при этом убежать от губ Мирона, и потянулся к Артему с такой наивной пылкостью, что Артем мгновенно все ему простил. Все, что будет, и все, чего не будет.       Сонечка, сука такая, слишком хороша.       Артем накрыл ладонью его лицо, как Мирон раньше, только не так властно, просто нежно, очень ласково. Стал целовать искусанные губы, такие же мягкие и теплые, как вчера. Краем глаза заметил, как Слава приподнял бедра, позволяя Мирону скользнуть ладонью ему под ягодицы, и сильнее заработал рукой на Славином члене, пока Мирон искал пальцами его дырку. Слава дышал горячо, жадно подмахивал обеим ласкающим его рукам — то есть сперва обеим, а потом всем четырем, когда они взялись за него всерьез. Они играли на нем в четыре руки. Его тело было самым изысканным в мире роялем, его сбивчивое дыхание было самой восхитительной музыкой.       Опять пошлятина ебаная, да что же это такое...       Когда они изласкали его с ног до головы до полного изнеможения, Артем взял у Славы в рот. Мирон в этот момент массировал Славе простату, засунув три пальца глубоко в его оттопыренную задницу. Когда Слава кончил, Мирон легонько толкнул Артема в плечо, предлагая подвинуться, притянул Славу к себе и толкнулся членом ему в зад. Подробностей Артем не разглядел, они его мало интересовали — он был занят Славиными губами, шеей, ушной раковиной, уголками глаз, обцеловывая это все, пока Слава послушно, охотно подмахивал трахающему его Мирону, глядя при этом в глаза Артема доверчивым, слегка расфокусированным взглядом. Когда Мирон спустил в него, Слава вывернулся, схватил его за плечо и несколько раз быстро поцеловал в губы, потом резко обернулся к Артему и с трогательной неуклюжестью чмокнул его в уголок рта. Он казался таким растерянным. Таким довольным. Таким красивым, что просто выть хотелось, как волк во время гона.       Слава задремал, пока они лежали с ним рядом оба, с двух сторон, обняв каждый со своей стороны, но не касаясь при этом друг друга. Худая ладонь Оксимирона с вытатуированным чертовым колесом по-хозяйски лежала на Славином паху. Артем сжимал пальцы в замок на его плече, ткнувшись в них подбородком и глядя сбоку на Славин вздернутый нос.       Так прошло какое-то время.       Потом Оксимирон сказал шепотом:       — Пойдем покурим?       — Ага, — так же шепотом ответил Артем.       Они очень-очень осторожненько, ползком отлепились от Славы — Артем первый, потом Мирон, как будто до конца не решавшийся убрать ладонь со Славиного паха. Слава не проснулся. Похоже, они хорошо над ним поработали. По искусанным губам разливалась блаженная улыбка, темные ресницы слегка подрагивали во сне. Ему снилось что-то очень приятное. Кто-то, с кем ему хорошо.       Зайдя вслед за Артемом на балкон, Мирон плотно прикрыл дверь. Рассеянно похлопал по голым ногам, как будто ища там карманы. Артем сгреб с пластмассового столика сигареты и зажигалку, закурил сам, потом протянул ему. Мирону удалось прикурить только с четвертого или пятого раза. Руки у него мелко подрагивали. Справившись наконец, он затянулся, облокотился о перила балкона, встав к Артему спиной.       — Я немного не так себе все это представлял, — не оборачиваясь, глухо сказал он.       Артем не ответил. Прислонился плечом к балконному косяку, затягиваясь так глубоко, что начало драть легкие.       — Спасибо тебе, — проговорил Мирон, и Артем вздрогнул.       — За что?       — За то, что побыл с ним.       «Побыл с ним». Интересненькая формулировка.       — Типа как кота на передержку взял, что ли?       Окси наконец соизволил на него оглянуться.       — Я тебе не нравлюсь, да?       — С трех раз догадайся, блин.       — Ну да... понятно. А ты нормальный чел вроде. Другой бы, ну знаешь, воспользовался его... состоянием. А ему просто нужен был друг.       — Ты ему другом быть не можешь, очевидно.       — Очевидно, — тихо повторил Мирон. И вдруг засмеялся, совсем невесело. — Да уж, мы кем угодно были, только не друзьями.       — Что у вас вообще случилось-то?       — А он не сказал?       — Нет...       — Ну вот пусть и скажет сам. Если захочет.       Артем закусил губу. Бросил виноватый взгляд через стекло на Славу, отменно оттраханного и мирно посапывающего на кровати. И правда, нехорошо вот так о нем сплетничать, когда он совсем рядом. Да и вообще... нехорошо.       Оксимирон в последний раз глубоко затянулся и, не удосужившись загасить бычок, выбросил его за балкон.       — В общем, ладно. Я тебе правда благодарен. Но дальше мы уже сами.       — Да прямо? — прищурился Артем. — А что Слава об этом думает, тебе не интересно?       — Как-нибудь разберемся.       — Ну да. Или не разберетесь. Тут уж как пойдет. Я бы на твоем месте после этого дня слегка задумался о собственной исключительности. Так, для разнообразия.       Теперь уже сощурился Мирон. Очень нехорошо.       — Ты реально думаешь, что ли, что увести его у меня сможешь? — спросил он, как будто не веря.       То, что Оксимирон правда считал это невозможным после того, что сейчас произошло, просто выводило из себя. Вот уж и правда, самовлюбленное мудило! Артем внезапно понял — только теперь, — почему Слава так торопился съехать из отеля. Просто он знал, что к этому все придет. Что если не свалить немедленно, они с Мироном моментально окажутся в койке. А что потом? Слава любит ебаться. И Мирона он любит. Любит все еще, что бы у них там на самом деле ни произошло. Только всегда ли стоит оставаться с тем, кого любишь, если тебе плохо с ним? Вопрос реально как из твиттера районной давалки. Славик бы оценил.       Славик...       — Артем, серьезно, я тебя как мужчина мужчину прошу, — сказал Мирон мягким, даже примирительным тоном. — Ты свое дело сделал. Уйди с дороги. Не заставляй его мучиться еще больше, выбирая между нами.       Ну вот. Слово сказано. Выбирая. А слово, как известно, не воробей, а еще его топором не вырубишь. И еще оно серебро. А молчание — золото.       Артем молчал.       Мирон обернулся и посмотрел на Славу через балконное стекло. Артем тоже смотрел на него. И думал. Слава странный. Слишком сложный. Слишком тяжелый. Блин, Артем стопудово не готов к отношениям с человеком, который может трахнуться одновременно с ним и со своим бывшим чисто на выплеске адреналина. Со Славой будет тяжело. Может и правда, не он бросил Мирона, а Мирон его, потому что он невыносим. А потом помчался за ним на Азовское море, потому что без него невыносимо тоже.       Ну и что, Артемка, готов ты в это болото с головой сигануть, или как? А выберешься потом? И стоит ли вообще пробовать?       И кто сказал, что у тебя есть шанс?       Может, есть, подумал Артем, а может, и нет. По большому счету, это будет зависеть от того, что сделает Слава, когда проснется. Или нет, не сделает даже, а просто... просто на кого он посмотрит первым. Чей взгляд сразу станет искать. Кого позовет по имени.       Собственно, тогда и станет понятно, есть тут за что бороться — или нет.       И чувствуя рядом напряженного, замершего в ожидании Оксимирона, Артем Моргунов осознал, что и он это тоже понимает.       Они стояли рядом и смотрели. И ждали. Долго.       Слава заворочался, что-то пробормотал, сладко потянулся и открыл глаза.