И вот мобильный отключен, и в ящике писем нет, Что стало лучше? Объясни мне… ♫ Сегодня в Мире — Прости мне ♫
Новое, уже школьное, направление Сяо Чжань получает в руки лично от Лу Цзянминя, который для начала обходит вокруг него, оценивающе осматривая, и одобрительно похлопывает по плечу: — Вооот, даже на человека стал похож. Как самочувствие? — Замечательно, — широко улыбнулся Сяо Чжань и, увидев потяжелевший взгляд, замотал головой: — Нет, правда. Я… спасибо, — он отошёл на шаг и церемонно поклонился: — Без помощи вашей и ребят не представляю, чем бы всё могло закончиться. — Когда не справляешься сам, не зазорно попросить помощи, — задумчиво покивал Лу Цзянминь и грустно добавил, видя, как вскинулся Сяо Чжань: — Но спасение утопающих по-прежнему остаётся делом самих утопающих. Не прими ты помощь, получил бы? Не составь вы этот проект на третьем курсе, сумели бы вы сейчас так быстро запустить его? Не состоял бы ты в общем совете, не принимай участие во всевозможных конкурсах, грантах, было бы у тебя столько знакомств? Не приди ты ко мне на втором курсе с горящими глазами, разве вообще был бы ты сейчас здесь? Сяо Чжань медленно склонил голову и, поколебавшись, добавил: — Та девушка… и… — Мы не боги, Сяо Чжань, мы люди. И мы помогаем только тем, кто сам хочет себе помочь, помнишь? Сяо Чжань помнит, а, оглядываясь назад и на Ван Ибо, впервые правда понимает значение этих слов. — А Ван Ибо?.. — Всё с этим мальчиком будет нормально, — пронзительно смотрит на него мужчина и качает головой на молчаливый вопрос Сяо Чжаня: — Живёт с матерью, на постоянный приём ходит к Лу-Лу, иногда подключаюсь и я. Мальчишка хороший, учится быстро, а оживает — тем более. Его шрамы затянутся быстрее, чем твои. Последний вопрос так и жжёт язык, но Сяо Чжань глубоко вздыхает и кланяется: — Спасибо, лаоши. Шрамы… лучше бы это были телесные, наподобие тех, что остались на бёдрах. Там всегда можно озадачить мастера и набьёт тебе он татушку, или можно просто забыть о них — хотя бы до вечера. С теми, что остаются у человека в душе, всё куда сложнее, и самый лучший лекарь душ не в силах выбить на них другой, красивый узор. Тут тоже — только сам. Про это место ему рассказал Ван Ибо в один из первых их разговоров. Конечно, он говорил про ночной город, но и вечером с этой площадки открывался замечательный вид на реки огней. Присев на парапет, Сяо Чжань вытянул ноги и вытащил из сумки бутылку в бумажном пакете. Следующей в руки словно сама собой прыгнула пачка сигарет, и он, щёлкнув зажигалкой, затянулся. Последняя. До всех этих событий он курил единственный раз — на спор с парнем, когда они ещё учились на первом курсе. Тогда он, вырвавшись из-под родительской опеки, пошёл вразнос. Опыты над собой и телом, постоянные проверки себя на прочность — от спортивных состязаний и разбитых на роликах коленей до глубоких пьянок и поиска отношений. Но это быстро наскучило. Потом были несколько лет упорной учёбы, участия во всевозможных мероприятиях, песни, волонтёрская деятельность. Вот только это всё не могло помочь ему быть. Он запрокинул голову, вливая в себя вино. Затяжка. После появления Ван Ибо жизнь вдруг словно заново заиграла красками. Ужасное звучание вполне объяснимого явления. Как там — мы любим не человека, а то чувство, которое мы с ним испытываем? — Если бы ты не случился, Ван Ибо, — тихо шепчет Сяо Чжань и оценивающе смотрит на бутылку в своих руках, чтобы после отрицающе покачать головой. Если бы он любил себя рядом с ним, то в памяти не отпечатались бы так его руки. И всё же… сколько бы ни было написано про это чувство, никто так до сих пор и не ответил на главный вопрос. А те, кто мог бы, просто им наслаждаются. Последняя затяжка, и окурок отправляется за перила — ужасно, Сяо Чжань, как не стыдно. Глоток вина. Не стыдно. Сегодня — нет. Сегодня он ныряет на дно и надеется, что оттолкнувшись от него, сумеет наконец выплыть. Кто вообще эту влюблённость придумал?! Когда бутылка опустевает, его уже ощутимо ведёт, но ведь в том и суть? К счастью, заказать такси это не мешает. Ван Ибо так и не появляется, но Сяо Чжань же и не надеялся на это? Ему уже двадцать два, пора переставать верить в чудеса. Он просто прощался, хотя бы так — с человеком и чувством по нему. Нарисованный портрет он оставляет там же под навесом. Весна подходит к концу. И Сяо Чжань тоже. Но теперь он будет иначе. Его работа на новом месте начинается с раскалывающей головной боли и обещанием самому себе больше так не пить. Учитывая то, что ему ещё и работать с детьми, подобное вообще не приемлемо, но он искренне надеется, что возможные маленькие пациенты спишут всё на… акклиматизацию на новом месте? Сяо Чжань и сам знает, что странное объяснение, но голова болит, а мысли путают следы, как разбегающиеся от лисы кролики. Школа странным образом напоминает ему исправительный приют, и Сяо Чжань пару секунд глубоко вдыхает влажный тёплый воздух, пытаясь справиться с подступившим удушьем. Да чтоб его. Первая неделя проходит быстро под мысли о не-мыслях, под конец школа перестаёт вызывать раздражение, и он даже встречается в субботу с одногруппниками, которые сумели вырваться из своих будней. Ярче всех сияет Сюань Лу, и лишь когда приходит Цао Юйчэнь, ослепляя всех улыбкой с другой стороны, становится ясным подобное поведение. Заручившись обещанием Лу-Лу пригласить на свадьбу и вдоволь насмеявшись над ошеломляющим грядущим размахом празднества Юйчэнем, они разбрелись по домам, и в новый понедельник Сяо Чжань шёл в школу с боевым настроем. И да, он совершенно точно не вспоминает. Всё произошедшее как никогда ярко высветило перед ним то, от чего он столь долго отворачивался, и сейчас, заполнив все бумаги до обеда, оставшееся время он тратит на прорисовку эскизов. Возможно, не столкнись он с… с ним, то всё прошло бы успешно, и встрял бы Сяо Чжань, впрягся до полного перегорания. А так… он прихлёбывает кофе и вновь тянется к карандашу. Нет, Сюань Лу недооценила его страдания! Прошёл всего месяц, а у него уже почти четверть комикса. В карандаше только, конечно… зато о том самом уже и правда почти не думает. Он как раз заканчивает очередную страницу набросков комикса, когда дверь резко распахивается, и Сяо Чжань даже улыбается, поднимая голову. Ох уж эти школьники и подростки: — С вами никаких дверей не… — Сяо Чжань осекается и чувствует себя оглушенным карпом на мелководье. Открывает рот, пытаясь вдохнуть вновь загустевший воздух. … — Сяо Чжань? — Ван Ибо — это точно Ван Ибо? — аккуратно прикрывает за собой дверь и смущённо опускает взгляд, утыкаясь им в пол. Сяо Чжань не может ничего с собой поделать, с жадностью разглядывая длинные блондинистые пряди — Ван Ибо покрасился?! — и красивое лицо с правильными чертами, скользит глазами по рукам и пытается взять себя в руки. Да разве такое забудешь? — Ван Ибо? — Вежливо удивляется мужчина и откашливается. Кивает на стул напротив, старательно не глядя на подошедшего юношу, собирает раскиданные по столу бумаги. — Что ты тут делаешь? — Я перевожусь. Уже собранные листы разлетаются по кабинету, и Сяо Чжань устало чертыхается. Прикрывает глаза, когда Ибо бросается помочь, а после внезапно оказывается близко. Слишком близко, и от подзабытого запаха леса после грозы Сяо Чжаня ощутимо ведёт. Или это с субботних посиделок сейчас догнало? — Я хотел сказать нравишься и ты извиниться, — скороговоркой выпаливает юноша, сидя перед ним на корточках и, зажмурив глаза, протягивает ему собранные с пола листы. Сяо Чжань отстранённо отмечает, что среди них вновь затесались несколько набросков портретов Ван Ибо и почти смиряется с тем, что тот отправлен ему в наказание за какие-то грехи в прошлой жизни. Может, он кошек мучал? Или бегал за айдолами? — То есть, — Ибо всё же открывает глаза и сует бумаги ему в руки. Глубоко вдыхает: — Ты мне нравишься и я хотел извиниться. И спасибо сказать, если бы не ты… То есть, конечно, это никак не связано, и я сперва хотел бы извиниться, ну, а нравишься ты мне постоянно, но виноват я не из-за этого, вернее, не только из-за этого… — Погоди, Ибо, — мягко останавливает его Сяо Чжань, чувствуя, как его разрывает от совершенно противоположных желаний — податься вперёд и крепко обнять этого невероятного подростка и отъехать на стуле как можно дальше, чтобы не ощущать ни капли его тепла и аромата. — Я понимаю, что это так просто не проходит, — прямо смотрит ему в глаза Ван Ибо и краснеет ушами. Яркий красный оттенок на фоне заправленных за уши белых волос порождает в Чжане ощутимый диссонанс личности. — Я хочу быть твоим Лисом или твоей Розой, — выпаливает Ибо и краснеет уже волной — от щёк до шеи. — То есть… я думаю, что фраза про приручить не очень красивая, и Сюань Лу так говорит, но это же правда… я помнил, как ты рассказывал, а потом читал твою книгу, подумал, что раз она у тебя и в кабинете на видном месте, то и сейчас важное для тебя, и вот, а там были твои пометки, и я… я… — Захотел стать моим Лисом? — Усмехнулся Сяо Чжань. Хотя смешного, конечно, в этом ничего не было. Сколько же смелости понадобилось Ибо, чтобы прийти и вот так открываться перед ним — после всего? А потом внутренности ошпаривает льдом, и в голове прокручивается уже другой оттенок его голоса: «Я думал, что ты особенный. Но я ошибся». — Лучше Розой, чтобы Сяо Чжань всегда хотел ко мне вернуться, — выдыхает Ибо перед ним, подаваясь вперёд и отчаянно ищуще заглядывает ему в глаза. И Сяо Чжань снова мог бы сейчас сказать многое, начать сыпать психологическими терминами, разбирать его поведение по полочкам — объясняя, почему Ван Ибо так себя ведёт и почему так чувствует. Но он проглатывает тянущее ощущение в груди, с тоской и неожиданной надеждой понимает, что нихрена ничего не закончилось, и фыркает: — Тогда давай познакомимся заново, Ван Ибо. И всё-таки вздрагивает, когда юноша резко подаётся к нему, блестя глазами и торопливо кивает, а после радостно улыбается, протягивая руку: — Привет, меня зовут Ван Ибо, и я знаю, что ты — самая прекрасная Роза для меня, — конечно, Сяо Чжань вновь залипает на красивых руках и внутренне воет от того, что совершенно ничему не учится на собственных ошибках. — Привет, Ван Ибо, я Сяо Чжань, и если наше общение не будет похоже на сцепление Ямахи и гоночной трассы, можешь даже не предлагать. И всё-таки, когда Ибо восторженно сияет глазами, шепча: «Ты запомнил, гэ», улыбается ему в ответ. Возможно, Сяо Чжань, соглашаясь на новое знакомство, отчасти надеется на то, что они легко и мирно разойдутся, разочаровавшись друг в друге. Нужно понимать, говорит он себе, собираясь на первую встречу и в третий раз меняя образ, мы слишком разные. У нас разный опыт, разные взгляды, и вот эта вспышка была возможна лишь потому, что они случились в такой ситуации; оказались якорями в безумном перевернувшемся мире. Он уговаривает Ибо повременить с переводом — как выясняется, единственная причина - «Хочу быть ближе к Сяо-лаоши», и это не то, что Сяо Чжань может назвать не травматичным или правильным. Зато легко даёт Ибо код от вичата. И в итоге с головой ныряет в переписку, в которой с одинаковой частотой мелькают селфи, мемы, Орешек и скейт. Спустя неделю он знает любимые места Ван Ибо, нелюбимые блюда (это выучить оказывается легче, чем любимое), может отличить телескопическую вилку от рычажной на мотоцикле (зачем ему это?), знает, когда Ван Ибо встаёт, какие у него уроки, где он предпочитает обедать, куда собирается поступать, сколько раз его друг потерял наушники и ещё много-много интереснейшей информации. Когда на вторую встречу Ибо, спрыгнув со скейта, первым делом кидается его обнимать, а через мгновение жестом фокусника вытаскивает из-за его уха два билета на выставку в галерею — да Сяо Чжань единственный раз сказал об этом, как?! — хитро щурясь и выдавая невинное «Гэ научит меня различать жёлтый и горчичный?», Сяо Чжань только усмехается и тянет становящееся извечным «Бо-ди». На следующую неделю уже Сяо Чжань тащит его на рампы, о которых ему ноют ещё с… того времени. Как ни странно, Ван Ибо прекрасно запоминает художников и, разумеется, замечательно отличает цвета, да и Сяо Чжань наворачивается со скейта всего пару (десятков) раз. Но все — на руки Ван Ибо, который к концу дня уже не может ржать, а только цепляется за него и сипит куда-то в плечо, что «его Чжань-гэ всё по силам». У Сяо Чжаня тоже болят щёки от постоянной улыбки. В июне они только переписываются, и Сяо Чжань в который раз поражается тому, насколько кардинально этот подросток отличается от того, каким он был в самом начале знакомства. И дело не в его гремлинском смехе, совершенно идиотских шутках и тупых подкатах. Дело в его свете, который словно засиял сейчас ещё ярче. И Сяо Чжань не готов быть тем, кто потушит этот огонь, так что зеркало становится очередным свидетелем его слабости — разговор с самим собой о доверии и уверенности проходит успешно. На улице июль, прогулки становятся ежедневной традицией, но тонкую грань не решается нарушить ни один. В какой-то момент, когда они едят мороженное и мажут им друг друга, совершенно по-идиотски хихикая и не обращая внимания на удивлённые лица редких прохожих в парке, Ван Ибо вдруг напрыгивает на него, и Сяо Чжань чуть не теряет равновесие (впрочем, душевное потерянно с первой встречи), но крепко обнимает в ответ и… мстительно кусает в измазанную сладким шею. — Чжань-гэ! — Дёргается тот, краснея ушами, и вдруг опускает взгляд, вцепляется в запястье. — Я же говорил, будешь издеваться — укушу, — независимо дёргает плечом Сяо Чжань и с тревогой всматривается в полузакрытое светлыми прядями лицо. — Ты не против, когда я называю тебя так? — Выпаливает Ибо, поднимая голову, прикусывает губу. И смотрит. — Ты меня вечно называешь гэ, — осторожно напоминает ему Сяо Чжань, старательно отгоняя лишние мысли. А когда на вас так смотрит Ван Ибо… — Но Чжань-гэ я звал тебя там, — тихо напоминает подросток, хватка вокруг запястья становится сильнее, и Сяо Чжань мысленно даёт себе подзатыльник. — Хэй, — начинает он и замолкает на мгновение: Ибо подлезает ему под руку, оказываясь лицом к лицу. — Так… мы знакомы заново, помнишь? Ты… другой. — А Чжань-гэ тот же самый, что и в самую первую встречу, — хитро ухмыляется Ван Ибо, глядя сквозь ресницы и облизывая приоткрытые губы. Сяо Чжань роняет остатки мороженого ему за спину: сладкого и без того слишком много. — Ты в белом халате снился мне раз пять, поиграешь со мной? — Вау, Бо-ди, этот подкат становится на первое место… с конца, — почти шепчет Сяо Чжань, тоже облизывая губы и ехидно щурится, когда чужой взгляд скользит вниз. А Сяо Чжань скользит свободной рукой по оголённому плечу, завороженно наблюдая за этим блеском глаз; цепляет свободную майку, слегка стягивая её с плеча, оглаживает ключицу, подцепляя подаренную им же цепочку, и, наконец, укладывает ладонь на шею. Кадык под большим пальцем ухает вниз, Ван Ибо дышит часто и мелко, облизывает губы и, когда Сяо Чжань прекращает движение, сам подаётся вперёд: — Не издевайся! — А то что? — Хихикает он, склоняется ближе, почти касаясь носом носа, и замирает. — Укушу! — Тихо обещает Ван Ибо. И когда Сяо Чжань только шире улыбается на угрозу, действительно кусает: прихватывает зубами нижнюю губу, тянет и… отпускает. Да чтоб… Сяо Чжань слегка сжимает ладонь под кадыком, ловит сорванный выдох губами и целует сам. В квартире они оказываются из-за проливного дождя, столь нетипичного для середины лета, но оттого не менее… мочительного. — А я говорил, что надо прогноз погоды смотреть, — возмущается Сяо Чжань, торопливо стягивая с ног кроссовки, и подталкивает уже разувшегося Ван Ибо дальше в квартиру. А в следующий момент оказывается прижат к стене собственного коридора. Поцелуи с Ибо — с привкусом лета, дождя и свободы, и Сяо Чжань с удовольствием отдаётся им, дрожит от холодных ладоней на талии, ухватывает и чужую футболку… — Мяу! То, как Ван Ибо отшатывается и начинает крутить головой, заставляет Сяо Чжаня пошатнуться, ощутив наконец голыми лопатками прохладную стену, и хихикнуть. — Познакомься с моей девочкой. Орешек, посмотри — это Ван Ибо, он… — Будущий муж твоего папочки, — присаживается Ван Ибо на корточки и, поколебавшись, протягивает заинтересованно принюхивающейся кошке раскрытую ладонь. — Да, он… Что? — Что? — Ван Ибо смотрит снизу вверх, усмехается краем рта, и Сяо Чжань невольно прикипает взглядом к юркому языку меж губ, слабея коленями. — Орешек одобрила! — Шёпотом восклицает Ибо, мягко почёсывая толкнувшуюся лбом в ладонь кошку меж ушек, и улыбается совершенно счастливо: — Осталось познакомиться с твоими родителями! — А я? — Возмущённо хмыкает Сяо Чжань и, не удержавшись, укладывает руку подростку на голову, лохматя влажные волосы. — Для тебя у меня иные методы убеждения, — выдыхает Ван Ибо, отпуская кошку и вдруг подаётся вперёд, обнимая за колени и притирается щекой к отчётливой выпуклости на мокрых шортах. Сяо Чжань давится смешком, дёргает за волосы, заставляя парня закинуть голову и склоняется. Этот поцелуй выходит другим. Обещающим. — Всё, всё, подъём, — шепчет он в припухшие губы. — И в душ брысь. — Только с Чжань-гэ, — Ван Ибо поднимается одним плавным движением, и Сяо Чжань залипает на отчётливо выделяющихся кубиках… перекатывающихся мышцах… облизывает губы, и: — Останешься на ночь? — Хоть на всю жизнь, гэ, — ехидно щурится Ван Ибо, показательно склоняя голову к плечу, толкается языком в щеку и немедленно получает мокрой футболкой по бедру. — Ванна — там, полотенце здесь, ты — туда, — и, когда Ван Ибо обиженно дёрнулся за ним, строго прищурился: — А я — кормить кошку и к тебе. Хоть на всю жизнь. — Ибо! Ибо, проснись! — Разбуженный неловким движением рядом, Сяо Чжань подскочил с места и, включив лампу, навис над дрожащим Ибо, обнимая всем собой и мягко водя губами по скулам. — Ибо-о, вернись… И чуть не задохнулся, когда парень вскинулся и крепко оплёл его руками… ногами… прижался полностью, уткнулся знакомо в плечо и затих, тяжело дыша. — Бо-ди, — мягко попытался высвободиться Сяо Чжань, когда понял, что парень дрожит уже от напряжения всех мышц, а его руки и вовсе затекли от неудобной позы. Но Ибо, вместо того чтоб отпустить, прижался губами к шее. Сяо Чжань вздрогнул от сильного укуса, тихо зашипел, а Ибо, зализав обиженное место, поднялся губами выше, подтянулся, лизнул в губы, принимаясь вполне осознанно потираться о него. Всклоченный, мягкий и тёплый со сна, дурной, ненасытный. На поцелуй Сяо Чжань ответил охотно, но, как только подросток расслабился, мгновенно вжал в матрас, и, запустив руку в длинные волосы, принялся выцеловывать шею. — Что-то приснилось? — Не отвлекаясь от своего безумно увлекательного занятия, поинтересовался, и тут же обхватил кадык губами, легко прикусывая и посасывая. — Чжань-гэ, — жалобно дёрнулся под ним Ван Ибо. — Мм? Мочки ушей, в которых так провокационно посверкивали и дразнили весь месяц гвоздики, тоже обойти вниманием никак. — Я тоже хочу! — Ибо прикусил его запястье, сплёл пальцы с его и, извернувшись, резко перекатился, прижимая руки Сяо Чжаня над головой. Навис, часто облизываясь, тряхнул головой, прожигая взглядом Ещё несколько лет — и Сяо Чжаню из этой хватки уже не вырваться. И не хочется. — Ты опять о плохом думаешь? — Вдруг надулся Ван Ибо, выпуская руки, и отодвинулся. Съехал чуть вниз, прижался пахом к паху, и его губы растянулись в невыносимой ухмылке: — И… — Ради всех небес, Ван Ибо! — Рыкнул Сяо Чжань, резко садясь и, обняв, с силой провёл ногтями по чужой шее, прикусил губы. И стоило Ван Ибо ответить, дёрнул на себя, падая на кровать. — Ты так и не ответил, что… — Орешек, — пробурчал Ибо, лениво приподнимая голову, приоткрыл глаз, и тут же вновь улёгся щекой на грудь, сонно надув губы. — У меня кот был… когда всё случилось, я сбегал его прикармливать, и нарвался на этого, который у Пинг Фу правой рукой был. Они… мне пришлось потом Персику шею свернуть. Ван Ибо всё-таки дрогнул голосом на последнем слове. — Бо-ди… — Персик тоже любил в ногах спать, и мне потом долго казалось, что он… приходит, я и к тебе тогда только для этого пришёл, а вышло… я не издевался над тобой, — он приподнялся, и Сяо Чжань болезненно охнул: — Прости-прости… Чжань-гэ уже разваливается? — Гремлин, — закатил глаза Сяо Чжань, аккуратно приподнимаясь на локте, и потёр пострадавшие рёбра. — Так ты тогда… — Я случайно! — Фыркнул Ибо, скользя пальцами по тёмной полоске на животе. — Это Чжань-гэ выглядел, как хули-цзин! Да ещё эта полоска… Он провёл с силой, зажимая волоски, дёрнул… — Ван Ибо! — Сяо Чжань поджал губы, стараясь не рассмеяться. И дышать не забыть. — Чжань-гэ… Сяо Чжань, это?.. — Пальцы Ибо замерли на тройке белых полосок, и Сяо Чжань вздохнул. — Ты резал себя? Сяо Чжань бросил взгляд на окно, избегая тёмного чужого. Небо окрасилось розоватым, совсем скоро начнётся новый день… — Я пытался понять, зачем это делал ты, — честно признался он, перехватывая его руку и поднося запястье, где до сих пор виднелась тонкая полоса, к губам. Минуты перед рассветом — самые искренние? — И как? — Поджал губы Ван Ибо. — Извини, хрень полнейшая. Танцы смотрятся лучше, — честно хмыкнул он, прикусил кожу на запястье и выдохнул, когда этот дикий наклонился и прошёлся языком по шрамам. — Согласен, Чжань-гэ, придётся учить тебя танцевать, — мурлыкнул Ибо, прикусил выпирающую косточку… И вскочил с места, кидая на него шальной взгляд: — Сейчас и начнём! — Ты что, чудовище? Сейчас шесть утра! — Для танцев всегда время! — За что ты мне… Ван Ибо вдруг оказался совсем близко, глядя этим невозможным взглядом сквозь светлые пряди и с напряжением выдохнул: — Но ведь мы теперь мы? Сяо Чжань улыбнулся, всматриваясь в родное лицо: — Мы. Ибо просиял ответной улыбкой, чмокнул в губы и вскочил с места, принимаясь ураганом носиться по спальне. — Идём-идём! Посмотрим, как танцует солнце! — Это же слова?.. — Мне понравились, — бесстыже заржал этот ребёнок, натягивая на себя футболку с покемоном — его, Сяо Чжаня, футболку! — и кидая в него спортивными штанами. — Ну идём же, гэ! Сяо Чжань мотнул головой, торопливо надевая штаны — и правда, зачем белье, если и так понятно, что снимать придётся? — и подхватывая со столика чужую колонку. Пока Ибо натягивает обувь, Сяо Чжань успевает накинуть толстовку. Хитро улыбается, еле сдерживая желание засмеяться в голос, когда Ибо, дёрнув плечом, рвётся к выходу, по-прежнему удерживая его запястье в своей руке. И если Сяо Чжань и воспринимает это слишком, то его вины в этом нет. И вообще! Не он первый начал. О том, что танцевать и правда не умеет, Сяо Чжань вспоминает только стоя напротив своего парня на крыше дома, залитой лучами рассветного солнца. — Ночь всегда заканчивается рассветом, да, Бо-ди? — Сяо Чжань кружится, пытаясь повторить движение за Ван Ибо, заплетается ногами и наваливается в итоге на ржущего Ван Ибо. Они толкаются ещё пару минут, пока дневное светило окончательно не отрывается от соседней крыши. — У тебя глаза солнечные, — шепчет Ван Ибо завороженно и тычется носом в щеку, щекоча сияющими в ярком свете волосами шею. — А у тебя волосы, как у Маленького принца, — фыркает Сяо Чжань и ржёт уже сам, когда Ибо дует губы и бьёт его по плечу. Впереди ещё много всего, вся жизнь — из поступков, верных решений и ошибок, новых достижений (Чжань-гэ, ты станешь самым знаменитым! Нет, Бо-ди, это ты займёшь первые места в мире!), знакомств, событий, но это уже не пугает. Ведь они случились.(никогда не)конец