Если бы ты не случился

      Супервизия — это не личная терапия, а обсуждение с опытным наставником затруднений в работе, и Сяо Чжань вновь и вновь напоминает себе об этом, стоя перед дверью в кабинет бывшего преподавателя.       Плохо это или хорошо? Учитывая то, сколько личных проблем вылезло в нём с тех пор, как с ним случился Ван Ибо, плохо.       «Психолог работает «шрамами». «Ранами» работать нельзя!» — вспоминает он в который раз замечательную фразу препода по психологии личности и сжимает зубы.       Подписанное заявление о просьбе перевода в другое учреждение в руке слегка дрожит.       Сяо Чжань сбежал из приюта на следующий же день, написав заявление на больничный, так что теперь в его распоряжении было два дня. И, по-хорошему, стоило их использовать, чтобы разобраться в себе и наметить план действий. Лу Цзянминь — бывший преподаватель по общей психологии и эмоциональным и личностным расстройствам в детском возрасте, встречает его улыбкой, когда он наконец толкает тяжелую дверь и просачивается в кабинет.       Наверное, самое главное, что начинаешь понимать, когда погружаешься в психологию: никто, кроме тебя самого, твою жизнь прожить не сможет. Сейчас, пока у него есть пять минут просто выговориться о всём, что его беспокоит, он это осознаёт как никогда отчётливо.       — Я бы рекомендовал тебе уйти оттуда, но ты не можешь, верно? — Когда Чжань выдохся наконец, тихо и озабоченно интересуется Лу Цзянминь.       Сяо Чжань потерянно кивает, сосредоточенно глядя на кружку с чаем, и негромко озвучивает очевидное:       — У меня был договор, и на распределении выпала… вот эта срань. Мне необходимо отработать год, иначе не видать мне ни диплома, ни лицензии, а уж неустойка…       Лу Цзянминь тихонько смеётся, качая головой:       — Не принимай так близко к сердцу, Чжань-Чжань. В его возрасте это нормально.       Если бы Сяо Чжань мог не.       Сяо Чжань поднял взгляд на… друга? Преподавателя? Коллегу? Своего супервизора, в первую очередь, и тихонько вздохнул. Вопрос, а нормально ли это в возрасте самого Чжаня, вновь застрял в горле.       — Я вообще не понимаю, почему тебя направили туда, — задумчиво стучит пальцами по столу Лу Цзянминь. Сяо Чжань смаргивает видение нервно стучащего ногой по полу Ибо.       — А куда ещё, — нехотя отзывается, обхватывая руками чашку, точь-в-точь, как Ибо в первую встречу. С его руками это выглядело более внушительно… — Кого в школы, кого в интернаты, кого в больницы. Наш выпуск вообще не очень везучий, а меня ещё и госпожа Юи терпеть не могла. Постаралась…       — Уверен, всё не так плохо, — успокаивающе улыбается лао Цзянминь и кивает на диван. — Давай проведём сеанс, если ты готов?       После терапии, которую Цзянминь всё же тоже провёл, и обсуждения особенно болезненных вопросов незначительно, но полегчало. Выходной он провёл, максимально абстрагируясь от всего и разбирая найденные болевые точки, так что в понедельник даже улыбнулся на КПП, приветливо кивнул маячившим в коридоре ребятам и всё с той же полуулыбкой зашёл в кабинет.       Пора было что-то делать.       Вытащив чистый лист, он запер дверь и уселся на полу, гипнотизируя взглядом белую поверхность. Ещё в университете по аналитике у него был стабильно высокий балл, но там — в учебных задачах — всё раскладывалось легко и понятно. Здесь же и сейчас непостоянные факторы, обрывочные факты и эмоциональные качели мешали сосредоточиться, выделить действительно важное. Да и возможно ли это вообще?       Выдохнув, мужчина прикрыл глаза и решительно взялся за карандаш. «Ван Ибо» — вывел в самом центре листа. Раз с него здесь всё началось, с него же начнёт и он.       Почти спустя четыре часа, сидя в окружении листов и разноцветных листков, он наконец выпрямил спину и устало потянулся. План был намётан, оставалось только решиться на его исполнение.       Можно ли? Люди — не игрушки. Вспомнились слова, сказанные Ван Ибо: «И это мне говорит психолог?».       Правильно ли это — вот так использовать людей? И чем тогда он сам будет отличаться от Ибо? И… простит ли тот его?       Листки собраны и отправлены в дальний ящик стола, а Сяо Чжань — на общий ужин. У него ещё есть время.       Время… как часто можно корить себя за то, что ты буквально пропускаешь эту субстанцию сквозь пальцы, позволяя утекать мимо, растворяться в прошедших секундах, минутах, часах… днях?       Ван Ибо будто временно оставил свои неясные попытки поговорить. Да и в целом в приюте неожиданно наступил мир и покой. Не было слышно криков, зажили ссадины и носы, к Чжаню больше не прибегали воспитательницы, прося то выслушать, то накапать успокоительного, в общем — всё было подозрительно мирно.       Его состояние не улучшалось и тем, что ни бывшие одногруппники, ни старшие профессионалы пока не могли ничего ответить по поводу родителей Ибо. Что такого случилось 21 января, что прежде сдержанный и положительный ребёнок — Сяо Чжань старательно запрещал себе думать о нём в других категориях — сорвался? И если судебные протоколы по его отцу Сяо Чжань сумел найти, то насчёт матери было совершенно ничего не понятно.       Чем дольше продолжалось затишье, тем больше оно пугало. Ван Ибо будто специально избегал его — за все две недели не произошло ни единого столкновения с ним в коридорах или на классных занятиях, он прилежно пропадал в школе, а стоило Чжаню попытаться приблизиться к нему в столовой, как на него тут же обрушивался град вопросов от его «свиты» — от того, кто такой Фрейд до странных вроде «А Вы правда читали про Будду?».       Пока он отшучивался и отбивал вопросы, будто айдол на фанмите, Ибо успевал раствориться в коридорах.       Чёртов Ван Ибо.       Влажные сны не посещали его лет с шестнадцати, а сейчас, похоже, организм решил взбунтоваться за все годы воздержания и выматывания его на парах и подработках до состояния не стояния.       И если в жизни Ван Ибо успешно ускользал от ищущего его господина Сяо, то во снах это он, Сяо Чжань, оказывался вновь не имеющим возможности отвести взгляда от горящих глаз, оторвать горячие руки от собственного тела. Фантомное ощущение губ на губах заставляло задыхаться, и он почти каждую ночь просыпался в перекрученных простынях, неприятно липнущих к влажной коже. Выдыхал, поворачивался на бок и засыпал вновь или, стиснув зубы и широко расставив ноги, быстро и резко доводил себя до разрядки, здесь, в полутьме собственной каморки в углу корпуса общежития, вольный представлять перед глазами любую картинку. Даже если это — изогнутая шея с выступающим крупным кадыком, который безумно хотелось обхватить губами и в жизни.       Сяо Чжань уже упоминал, что его бесит Ван Ибо? После таких ночей он готов повторять это вновь и вновь. Конечно, Сяо Чжань был взрослым и умным человеком, а потому не считал, что всё это — вина Ибо. Да, он провоцировал, но вёлся-то Сяо Чжань сам! И от этого было стыдно вдвойне.       Эта ночь вновь принесла с собой аромат озона — откуда, откуда он? — и горячие руки и тело. Руки, которые резко прижимают его к изголовью кровати, тело, что столь же бескомпромиссно и непримиримо вжимает его собственное в матрас.       Сяо Чжань позволяет — когда, как не во сне, ему удастся прочувствовать это, раствориться в ощущении нужности и отпустить собственное желание и чувство? И он расслабляет руки, покорно откидывает голову назад, открывая доступ к шее, которая мгновенно покрывается мурашками от горячего дыхания, и вздрагивает от укуса и неправильности.       Во сне он никогда не был в кровати. Осознание подбрасывает его вверх, и связанные над головой руки мгновенно начинает ломить от рывка, а рот оказывается зажат жёсткой ладонью.       Он зло мычит, пытаясь сделать хоть что-то, и вновь чувствует себя совершенно беспомощным. Сомнений в том, кто именно сейчас сидит на его бёдрах, прижимая к собственной Сяо Чжаня кровати, у него нет, и не столько из-за знакомых рук или окутывающего запаха, сколько из-за самого ощущения. Только с появлением Ван Ибо Сяо Чжань перестаёт контролировать происходящее.       Поняв, что мужчина больше не пытается освободиться, подросток принимается медленно водить губами по его щеке, спускаясь всё ниже, и Сяо Чжань ничего не может поделать с тем, как начинает пылать кожа в месте прикосновений.       «Ибо» — всё же делает попытку высказаться Сяо Чжань, но ладонь на губах не позволяет. Мотнув головой, он пытается освободиться от неё — если уж затыкает, так затыкал бы соответствующе! — но подросток вновь прикусывает нежную кожу за ухом, заставляя дыхание сбиться.       Подкинув бёдра в попытке сбросить парня с себя, Сяо Чжань мгновенно остро прочувствывает собственную ошибку — от тока по спине, когда его всё ещё возбуждённая плоть проходится по чужой, не менее твёрдой, до резкого укуса в шею, в которую Ибо вцепляется, как зверёныш. И урчит довольно, зализывая, принимаясь вполне активно притираться бёдрами.       Сяо Чжань задыхается.       От стыда, от совершенно неуместного возбуждения, от зажимающей рот руки, не позволяющей вдохнуть полной грудью. От того, как сильно ощущается каждое движение Ибо, трущегося о него через тонкую ткань.       — Чжань-гэ, Чжань-гэ, Чжань-гэ, — влажный и жалобный шёпот в ухо. Движение подростка становятся всё быстрее, хаотичнее, а в следующее мгновение мужчина чувствует его руку на собственном члене. Тот трёт головку пальцем, размазывая смазку, заставляя Чжаня совершенно постыдно скулить ему в ладонь, а после слегка сдвигается, и, обхватив уже оба члена, начинает быстро надрачивать.       Сяо Чжань шипит, толкается языком в ладонь, вскидывается, переворачиваясь на бок — он всё же тяжелее, выше подростка, рычит сквозь зубы от боли в заломленных руках:       — ИБО!       Рот вновь затыкают ладонью, а полуприжатый уже им к кровати подросток вдруг тихо смеётся в темноте и закидывает ногу ему на бедро. В отличие от стреноженного теперь своими же спущенными штанами Чжаня, у него проблем со свободой движений нет. В голове всплывает как-то услышанная фраза «Просто расслабься и получай удовольствие», и Сяо Чжань, ощущая, как в этой полутьме и чужой наглости испаряются последние крохи его адекватности, почти истерично усмехается в ладонь. И давится следующим смешком, когда к нему вновь притираются — сейчас у Ибо в руках все козыри. И Чжань. И его член.       На очередном движении рукой Сяо Чжань обречённо прикрывает глаза, выворачивается, вцепляясь зубами в ладонь Ибо и уже сам вбивается в горячий влажный кулак.       Слышит сорванный выдох, проводит языком по ладони — на вкус Ибо как так обожаемые им яблоки, как самый сладкий грех — и дрожит от стона в самое ухо. Ибо дышит тяжело, двигается ненасытно, кусает всё, до чего дотягивается, сжимает ноги крепко, и очень скоро вскрикивает, кончая ему на пах, и от осознания, от этого тонкого жалобного вскрика Сяо Чжань срывается следом.       Лежу, дышу, живу.       — Не переживай, Чжань-гэ, — размазывая их сперму по животу Чжаня, тихо шепчет Ибо, раз за разом проводя горячей ладонью по тонкой полоске жёстких волос, подёргивает их, и его от этого подёргивает также. А вот от последующих слов передёргивает: — Это будет наша грязная, — царапает ногтями живот, и в полутьме комнаты Чжань видит, как блестит его язык, когда он облизывает и обсасывает свои пальцы, — тайна.       И выскальзывает из-под него, проводит манипуляции над его руками, перестав затыкать рот, и Сяо Чжань — от бешенства, не иначе, ну что за дикий подросток? — подаётся вперёд и широким мазком языка проходится по его головке, собирая оставшуюся сперму. Тот сдавленно охает, чуть ли не отпрыгивая от кровати, и Чжань удовлетворённо улыбается:       — Мне же тоже интересно, какой ты на вкус, Бо-ди.       Ван Ибо сбегает мгновенно, подхватив с пола тряпки, и когда Сяо Чжань всё же высвобождает руки из переплетения широких жгутов, оставшихся от чьей-то простыни, за дверью он его, конечно, уже не находит.       Чёртов. Ван. Ибо.       В этот раз всех желающих поговорить он распугивает — кого мрачным взглядом, а кого и резким ударом в плечо, и успевает подобраться к Ван Ибо до того, как тот исчезнет в бесконечных каких-то коридорах. Ибо, случайно, не дружит с призраками? То, как он попал в его комнату, Сяо Чжань так и не выяснил.       — Ван Ибо, — максимально спокойно старается говорить Сяо Чжань. — Нам нужно поговорить.       — О чём, господин Сяо? — Удивлённо приподнимает бровь парень, и Сяо Чжань чувствует, как внутри у него что-то взрывается. Судя по тому, что в следующий момент он обнаруживает себя удерживающим подростка за ворот над столом — это было его терпение. Сяо Чжань приближает лицо к лицу напротив и выдыхает, с наслаждением наблюдая за расширившимся зрачками и участившимся дыханием:       — О вашем поведении. За мной, Ван Ибо.       — Ну раз о поведении, — надменно соглашается отпущенный юноша и, подхватив с чьего-то подноса яблоко, надкусывает и кивает на выход: — Идёмте.       «Выпендрёжник» — с непонятной самому и пугающей нежностью думает Сяо Чжань и, резко развернувшись, отправляется в единственно подходящее место — кабинет.       Чай он в этот раз не предлагает, стул тоже. Просто проходит к столу и, развернувшись, присаживается на его край, складывая руки на груди. Отрывисто кивает на дверь — «Запри», и дёргает подбородком в сторону стульев.       — Что это было? — Спрашивает он сразу и в лоб, не надеясь смутить — желая только… а чего, собственно? Правды? Ибо не мог не ожидать подобного, так что подготовиться к вопросам вполне мог. Искренности? Сяо Чжань, будь честен хотя бы с собой — доверия от Ибо ты так и не заслужил, иначе бы всё было совсем не так. Так чего?       — Чжань-гэ не знает, что такое секс? — Клонит голову вбок Ибо, нарочито невинно хлопая глазами и удивлённо таращится в ответ. Чжань-гэ сжимает зубы.       — Чжань-гэ знает, что такое секс, а Бо-ди знает, что такое изнасилование?       — А ты разве был против? — Ибо облизывается, проводит по яблоку языком, безумно порочно высовывая его.       Сяо Чжань себя контролирует.       — Я не сторонник свободных отношений, Ибо, — говорит он, что должен, и подаётся вперёд: — Так что «за» такое я был бы в случае, если бы мы встречались. Согласен?       Пообещать себя легко, если ты уже и так принадлежишь, думает Сяо Чжань и смотрит на то, как сменяется множество эмоций на лице Ибо, готовый предложить… предложить… А тот кусает яблоко и беспечно жмёт плечом:       — Я не гей, Чжань-гэ.       Или не контролирует.       — А я не завожу отношений со своими пациентами, — резко отвечает, уже не думая об ответной реакции.       — Вот и договорились, — дёргается Ибо и, прежде чем Сяо Чжань успевает что-то вставить, вновь убегает. На этот раз Сяо Чжань идёт за ним, но останавливается в дверях класса, наблюдая картину того, как Ибо запрокидывает голову в смехе, окружённый ржущей компанией. Ибо замечает его, подмигивает, уже таким знакомым движением толкаясь языком в щёку, и окружающая его свита закатывается ещё больше. Щёки самого Чжаня, когда он резко разворачивается и направляется в кабинет, пылают, и он совершенно не понимает, что происходит и что с этим делать. А должен. Ну что за пиздец?!       На этот раз панику поднимает Ибо. Именно он прибегает в комнату к Сяо Чжаню, стучит в дверь и дёрганно объясняет, пока тянет по коридору, что произошло. Сяо Чжань в домашних спортивных штанах, растянутой футболке и в сланцах на босую ногу: вечерний отбой прозвучал, и он почти со спокойной душой зарылся в исследования на тему со-зависимых отношений, хорошенько предварительно проверив замок на двери.       А девушка с перерезанными венами — в шортиках и маечке. Когда он забегает вслед за Ибо в женские душевые, на полу рядом с пострадавшей сидит бледная ревущая девчонка, а чуть поодаль неловко топчется один из новых друзей Ибо. Выхватив то, как девушка неловко сжимает пальцы на венах чуть выше порезов, он одобрительно кивает ей и падает на колени рядом, сдёргивая с себя футболку — на то, чтоб забежать в травмпункт времени как-то не сошлось:       — Ибо, где госпожа Лу? По механическим травмам — она…       — Её нет, выходной, — отрывисто бросает Ибо, который сидит вплотную, с побелевшим лицом смотрит на то, как Сяо Чжань торопливо перетягивает жгутами из ткани руки. Нуо. Точно. Фа Нуо, вот как зовут эту девочку. Пятнадцать лет, отец был осуждён на тринадцать лет, когда ей исполнилось всего шесть. Мать умерла спустя месяц от передоза, и девочка за свою жизнь сменила уже три приюта. По отзывам из первого — замечательная умненькая малышка, по словам госпожи Вэнь — редкостная тварь.       Сяо Чжань несколько раз выводил её на разговор, и в последний из них она уже не смотрела на него волком и даже взяла предложенную книгу по интересующей её теме — оказывается, А-Нуо с детства мечтала стать юристом. Неудивительно. Он помнит её широкую недоверчиво-удивлённую улыбку, когда она приняла «Теорию государства и права» и сказала, что обязательно прочтёт. И правда, читала — Чжань видел, как она иногда сидела в «гостевых», где были самые удобные диванчики, с этой книгой и по несколько часов.       «Тогда почему ты сейчас здесь, у меня на коленях?» — хочется заорать ему в бледное лицо с синью на губах вместо улыбки. Но нет, он бросает взгляд выше, наблюдая за тем, как в помещение заглядывает госпожа Мо:       — Скорую вызвали?       — Едет, — снова отвечает Ибо. Остальные двое притихшие, пришиблинные, да и Ван Ибо совсем не в норме, но Сяо Чжань сейчас нужнее вот этой малышке. Он подхватывает её на руки и, кивнув госпоже Мо, стремительно несётся вниз.       Скорая приезжает быстрее, чем в прошлый раз, но ситуация — хуже. Кровь не останавливается, и в целом время загустевает. Красное и тёмное, как пятна на руках и одежде, когда у Сяо Чжаня забирают эту пятнадцатилетнюю малышку.       Ему нужно оказать психологическую помощь остальным.       А он вновь сидит в кабинете, запустив в волосы руки, тянет за них и, раскачиваясь, шепчет позорное:       «Не хочу видеть. Не хочу слышать. Не хочу знать».       Но двадцать минут истекают и он умывается, смывает кровь, переодевается и уверенно улыбается в зеркало. Идёт в классы, первым делом вызывая Ибо. Тот впервые за долгое время не выёбывается, отвечает на вопросы, смотрит огромными глазами и в какой-то момент вдруг съезжает со стула на пол и, обняв его за колени, не-плачет. Сяо Чжань молча гладит его по волосам и после так же молча протягивает платок. Ибо выходит из комнаты, расправив плечи и чеканя шаг.       Сяо Чжань облегчённо выдыхает, всхлипывает сам и запивает чувства горчащей от успокоительного водой. Чтобы тут же ободряюще улыбнуться заглянувшей воспитательнице и вызвать следующего подростка.       Если быть честным, ему и самому нужна помощь. Вот только до выходного ещё три дня, и он надеется, что они все доживут.       Утро начинается с крика госпожи Вэнь: «Да какой вы психолог?! У предыдущего всего один суицидник был!». Он даже пошатывается, но его ободряюще поддерживает госпожа Мо, которая после и шепчет украдкой, что тот прошлый-то и проработал всего три недели. Сяо Чжаню кажется, что он в затянувшемся кошмаре. Вот только, оттерев ли кровь с рук, задохнувшись ли от петли на горле, Чжань всё равно просыпается вновь в своей комнатушке и, удерживая улыбку, вновь идёт по коридору в кабинет.       А на третий день он стоит в нём, обнимая себя за плечи и смотрит в окно пустым взглядом.       — Ван Ибо, это — не выход, — будто наяву слышит он свой голос, а перед ним сидит его главный подопечный на эти дни, ведь именно он оказался рядом с пострадавшей первым, он пытался её спасти, и он отчего-то чувствовал себя виноватым.       По крайней мере, Сяо Чжань понял, что тот план был говно.       — Почему же. Смотри, Чжань-гэ, — тихо выдыхает подросток и поднимает руку с зажатым в пальцах лезвием. Резко переворачивает собственную ладонь, прижимая тыльную сторону к столешнице, и с лёгким нажимом ведёт по запястью, оставляя тонкую полосу, мгновенно начавшую заполняться кровью. Не отрывает жадного взгляда от его лица.       — Ты чувствуешь облегчение при этом? — Уточняет Сяо Чжань, протягивая ему ватный диск, смоченный перекисью. Отставляет бутылёк в сторону и наклоняется ближе, когда подросток игнорирует предложенное. Аккуратно перехватывает его руку и тянет на себя, принимаясь аккуратно обрабатывать царапину. Невзначай проходит лаской по тыльной стороне ладони, не-пряча улыбку, когда чувствует ответную дрожь.       — Да.       — Как думаешь, что ещё ты можешь сделать, чтобы почувствовать это? На что похоже?       — На танец, — ни на мгновение не задумываясь, отвечает Ван Ибо. Его взгляд, когда Чжань смотрит на него, направлен куда-то в себя, и Сяо Чжань молча радуется: он наконец-то заговорил!       Это было ещё позавчера. Они продумали возможный план занятий, поговорили наконец о его родителях, выяснили, что можно сделать…       Вот только девушка не выживает. Она шагает из окна.       А Ван Ибо срывается, и Чжань рад, что успел увести его после объявления: они вновь в закрытом кабинете, и никто не видит, как подросток яростно бьёт кулаками в стену и как отлетает от его пинка в ту же стену стул.       — Я думал, что ты особенный. Не такой, как все, думал, у тебя солнечная улыбка, — зло рычит Ибо ему в лицо, и у Сяо Чжаня сжимается сердце. Появляется невыносимое желание закрыть глаза, заткнуть уши, чтобы не слышать, что будет дальше. Он и сам знает, что полное разочарование. Всегда. Во всём. Но он продолжает стоять, ровно и спокойно встречая чужой взгляд и заключительный удар: — Но я ошибся.       — Это нормально, Ибо, — еле слышно начинает Сяо Чжань и даже находит в себе силы поднять руку и мягко коснуться напряжённого плеча юноши. Дышать и не-думать. — Людей на свете много, и…       — Ты не слышал? — Почти орёт на него Ибо и сгребает воротник его рубашки, рывком приближая своё лицо к его: — Людей много, но ошибся-то я в тебе!       Сяо Чжань позволяет трясти себя, до боли сжимает зубами язык и кивает.       — Мне жаль. Но давай мы сперва обработаем тебе раны и…       — Да какого хуя ты соглашаешься со всем?! — Резкий толчок, откинувший его обратно на стену, а сам Ибо отшатывается и с непонятной Чжаню эмоцией продолжает вглядываться в лицо, но с расстояния: — Почему ты ведёшь себя, как коврик?! Постоянно, когда я с ножом прохожусь по тебе, почему ты продолжаешь пытаться мне помочь? Ты тоже должен меня ненавидеть!       Сяо Чжань всё же прокусывает язык — во рту появляется подзабытый уже привкус крови, он сглатывает её и думает с грустью, что всё же, кажется, полюбил. Вот этого вздорного, испуганного мальчишку, что дёргается сейчас, как раненный зверёнок, и которому сейчас точно не до любви, и которому нужен уж точно не любящий человек, а самый обыкновенный друг.       — Потому что в первую очередь ты мой друг, — тихо отвечает Сяо Чжань и смотрит в глаза, успокаивающе протягивая к нему руку. — И тебе больно.       — А тебе нет?! — Ещё более зло рычит Ибо и резко бьёт по ней. Сяо Чжань морщится и кивает.       — Мне больно, но я знаю, что делать с этой болью, чтобы она не навредила мне и тем, кто мне дорог. Хочешь, научу?       — Иди нахуй, психолог, — выдыхает ему в лицо Ибо и, резко оттолкнув его, сбегает.       Сяо Чжань понимает, что делает всё неправильно, но как правильно —всё же не знает.       Сяо Чжань не видит сейчас перед собой окно и носящихся за ним младших ребят. Он видит перед собой другое, и слышит не крики малышни, а насмешливый прохладный голос Ибо — тот голос, который, казалось, навсегда ушёл из этого затянувшегося кошмара.       — Я думала, ты гей, — тихо смеётся девушка, одна из подруг погибшей, и Сяо Чжань невольно замедляет шаг, не доходя до дверей в туалет. Мужской, между прочим. Ловит переплетённый силуэт в отражении видимого зеркала, хватает ртом воздух.       — Я просто экспериментировал, — лениво отзывается Ван Ибо. По отросшим волосам скользят солнечные блики.       — И как?       — Смотря с кем, но хотелось бы кого поопытнее — а пока такого не найдёшь, сама понимаешь…       — Предлагаешь поучиться друг с другом?       Поцелуй.       Сяо Чжань медленно отступает, разворачивается и отправляется к себе. Пожалуй, с него хватит.       Как ни странно, порезы и впрямь помогают. Он осторожно ведёт лезвием по внутренней части бедра и задумчиво смотрит на то, как царапина медленно заполняется кровью. Пожалуй, в этом есть что-то заманчиво-красивое?       Как смерть.       Поэтому они режутся? Или почему?       В этот раз он рисует в альбоме кровью — и, конечно, вновь получается силуэт Ван Ибо. Рядом затаивается улыбка Нуо. Рассечённая кожа на подвздошном гребне пульсирует в такт биению сердца.       Чтобы спать спокойно, он увеличивает дозу успокоительного в полтора раза.       Но всё равно всю ночь не может удержать скользкую от крови руку Ибо.