***
До вечера оба просидели в комнатах. Сесиль читала "Портрет Дориана Грея", сидя на подоннике. Любимая книга Уилла, который предпочёл остаться в Лондоне. Ему бы тут понравилось, если бы он хотя бы на день приехал. Но ведь в Лондоне Джэм. Там вся его жизнь. Охотница никогда не понимала почему этот мальчишка важнее Уиллу, чем она. Она его сестра, его кровь, а он выбирает Карстейрса. Благо они переписывались в инстаграмме. Хотя бы какая-то связь. Но всё же, учитывая то, что их когда-то связывало, было обидно. Девушка была настолько сильно погружена в свои мысли и увлечена чтением, что не заметила, как в её комнату вошли. — Интересно? — от раздавшегося в тишине голоса Эрондейл вздрогнула и выронила книгу из рук. — Я такой страшный? — Какого чёрта ты тут делаешь, Алек? — Сесиль слезла на пол и подняла книгу, убирая её на полку. Плед, в который было закутано миниатюрное тельце, сполз с плеч брюнетки, оголяя их. — Ты голая? — Алек чуть опешил от такого представления, но девушка тут же накинула ткань обратно. — Нет. Там топ. Ты хотел что-то? — Ну... Эм... Просто поболтать. Можно? — то, как Алек заикался и смутился заставило нефилимку усмехнутья. То ли от скуки, то ли от того, что у девушки медленно начала ехать крыша, одним смешком не обошлось. Не громкий, но искренний и мелодичный смех заполнил комнату и прекратился только тогда, когда брюнетка заметила недоумённый взгляд Лайтвуда. Чёрные густые брови поползли вверх, а юная леди сдержанно кивнула. — Я хотела сделать горячий шоколад по маминому рецепту. Мне бы не помешала помощь. Да и потом, может быть, тоже, — Эрондейл подошла к парню очень близко и он заметил как в больших ледяных глазах заплясали бесенята.***
Примерно до часу ночи парочка пыталась сварить напиток, но вышло, мягко говоря, не очень. Молоко свернулось, шоколада не хватило и ещё он подгорел, а виски оказалось слишком мало и поэтому они выпили его просто так. Палёной сладостью пахло чуть ли не по всему институту, но те, кто учуял, списали это на очередные попытки самой юной мисс Лайтвуд готовить. Никто даже не думал соваться в кухню, поэтому Алек и Сесиль вообще никого не стеснялись. Измазанная в шоколадке и сахарной пудре охотница сидела на дополнительном островке для готовки и уплетала найденное печенье, пока Александр пытался оттереть гранитную плиту до первоначального состояния. — Вон там ещё пятнышко, — задорно сказала брюнетка, чем обратила на себя внимание юноши. — Ты сейчас сама будешь это вытирать! — прищурив глаза, проворчал Лайтвуд, а девушка только громче засмеялась. — Не заставишь. Тем более это не я говорила, что когда молоко так сильно кипит это нормально, — Сесиль закинула ногу на ногу и ухмыльнулась, пока Алек подходил к ней с грозным видом. — Ещё как заставлю, — одним, немного грубым движением, охотник пододвинул на вид хрупкую и маленькую девушку на самый край стола, отказываясь между её коленей и в самой опасной близости к её лицу. Замечая растерянный и смушённый взгляд родственницы парень лишь усмехнулся, с долей надменности в голосе. — О чём ты думаешь, Сесиль? — Не знаю... — из мудрой, сильной и боевой женщины мисс Эрондейл в миг превратилась в маленькую роматичную девочку, которой прибыла в пятнадцать в Институт. Тогда она задыхалась, если Габриэль поправит мокрые от пота волосы на тренировке. Сейчас девушка забывает дышать при одном взгляде ледяных глаз Александра. И, казалось бы, это не правильно. Так не должно быть. Но кому есть дело до этих глупых правил? — Ты знаешь, — в глазах Алека сверкнул огонёк. Он вглядывался в глубину чужих, в точности таких же как у него, но не мог прочитать ничего. Ему удавалось считывать эмоции других сквозь глаза. Кого угодно. Иззи, Джейса, примитивной. Даже его собственной матери. Но не её. Пока она хлопала чёрными ресницами, никто из них и не заметил как близко она находятся друг к другу. Казалось бы, ещё утром Сеси, с натянутой маской безразличия, не желала с ним говорить, а сейчас у неё перехватило дыхание от его запаха. Такого... родного? — Скажи мне, Сеси. О чём ты думаешь? Девушка невольно перевела взгляд на губы Алека, которые находились буквально в сантиметре от её собственных, уже приоткрытых, губ, очень медленно тянущихся к нему. Пара секунд такого взгляда и Лайтвуд натянул ухмылку на лицо, думая о том, как мило и сексуально она сейчас выглядит. Не будь она его какой-то там прабабушкой... "Чёрт!" Он быстро отходит на пару шагов назад, выставляя вперёд руку, согнутую в локте. Эрондейл немного расстроилась, пытаясь выровнять сбитое дыхание. Из-за него сбитое. Когда она последний раз такое чувствовала? Точно... С Габриэлем. — Конклав явно этого не одобрит. Прервём это сейчас и им даже нечего будет запрещать, — доносится до ушей девушки и её брови медленно ползут друг к другу. "Она ещё красивее когда хмурится..." Эрондейл слезает на пол и молча направляется к выходу. Сердце колотится как бешеное от такой близости и никак не может успокоиться. В глотке немного саднит от образовавшегося в ней кома. Но она не хочет плакать. О этот грёбаный виски. "Чёрт, да это дурость какая-то! Плакать просто потому, что какой-то мелкий придурок, к тому же мой чёртов потомок, ведёт себя убого и опасается Клейва. Ни за что не опущусь до этого." В дверном проёме она останавливается. Стоит, опираясь на косяк, но не поворачивается к Алеку. Видел бы он её лицо сейчас. Фарфоровая кожа покраснела, ресницы немного слиплись. Она всё таки дала себе слабину на парочку слёз, но больше не даст. — Ты начинаешь тренировать Клариссу. Завтра я уезжаю в Лондон к Уиллу. Навсегда, — более менее строго и холодно произносит брюнетка и быстро выходит из кухни, закрывая за собой двери. Ей нужно было сказать раньше, чтобы этого вечера не было. Но она молчала до последнего. Ровно до того момента, пока не поняла, что действительно влюбилась. Как дурочка. А он боится кучки людей, которые ей даже слова сказать не смеют. Уважают. Она в любом случае старше их, заслуг у неё не маленько, да и тем более всё таки уже воскрешена. Они считали, что всё их поколение, которое выжило, сродни настоящим ангелам, поэтому не сумели перечить ни единому слову. И этому бы тоже не помешали. Если бы только он сам дал добро. Но он трус. Ничего больше.