Лилия долин

«Я нарцисс Саронский, лилия долин!.. Что яблоня между лесными деревьями, то возлюбленный мой между юношами. В тени ее люблю я сидеть, и плоды ее сладки для гортани моей…» (Соломон, Песнь Песней) Если бы я мог критиковать всё со мной произошедшее, то воскликнул бы: — Попаданец! Фу, как банально! Нет, чтобы просто помереть! Увы, крикнуть я на тот момент ничего не мог, критику тоже начисто отшибло, поскольку творящийся вокруг бедлам этому не способствовал. Всё горит, рушится, мужики какие-то мечутся с весьма острыми железяками в руках и стараются этими железяками прибить всё, что шевелится. Впрочем, к моменту, когда я понял, что меня перенесло хер знает куда, уже почти ничего не шевелилось. В общем, я быстренько осознал обстановку, понял, что вполне могу попасть в список тех, кому мужики с железяками предъявляли смертельные претензии, и главным моим желанием стало банальное обеспечение сохранности собственной тушки. Только вот собственной ли? Короче, разрешите представиться. Кирилл Ярцев, двадцати двух лет от роду, жил до попадания в деревне Тпрунино, что недалече от районного центра Большие Кулебяки. Там же родился, там же учился, там же… Нет, с женитьбой не срослось, невеста Леночка после моего отбытия к местам воинской службы как-то очень быстро выскочила замуж за местного владельца заводов, газет и пароходов, то есть трёх магазинов в соседних деревнях и двух кафешек-забегаловок на трассе Москва-Воронеж. Обидно, конечно, но раз не судьба — значит, не судьба. Семья у меня была самая обычная: отец — шофёр, матушка — продавец. Жили они примерно так же дружно, как кошка с собакой, наш домик периодически сотрясали прямо-таки итальянские скандалы, которые с упоением слушала вся улица. Причём было так далеко не всегда. Женились мои родители по любви, первое время до моего рождения жили хорошо, да и после где-то года с два — тоже. А вот когда я подрос и пошёл в садик, одна из нянечек — старая и вредная Анна Степановна — как-то сказала отцу: — Ай, какой сынок у тебя… Вы-то с Галей оба русые да сероглазые, а он чёрненький да басенький*, ровно из кистей выпал. И глазки голубенькие. В кого бы? Ох, прости, думала, ты в курсе, что в деревне болтают… Мерзкая старуха знала, что творила, семя упало на благодатную почву. Отец, возможно, и раньше сомневался в материной верности, а тут просто как с цепи сорвался. И закатил первый скандал из бесконечной череды, что стала сотрясать наш дом с непохвальной регулярностью. В общем, к тому времени, как я подрос и пошёл в школу, семья наша оставалась семьёй только по названию. А потом отец и вообще свинтил в закат. Отправился в Питер на заработки и не вернулся. Мать колотилась, как рыба об лёд, я помогал ей, как мог, но много ли мог помочь школьник? Летом я ещё умудрялся собирать грибы и ягоды, вязать веники и всё это продавать в соседнем коттеджном посёлке, где проживали состоятельные по деревенским меркам люди. Так и жили. Точнее, выживали. Одинокой женщине с ребёнком в деревне вообще трудно, а уж с репутацией брошенки с нагулянным ребёнком так и почти невыносимо. Та же самая Анна Степановна не успокоилась, разбив нашу семью, она периодически сплетничала у колонки, куда ходила за водой, или в магазине о том, что «к Гальке опять какой-то мужик в окошко лез», вызывая новый виток пересудов вокруг матери. Хотя никаких мужиков в радиусе двухсот метров от нашего дома не наблюдалось в упор. Мать слишком выматывалась на работе — к тому времени она уже уволилась из магазина и ходила в коттеджный посёлок убираться в четырёх домах, — чтобы думать ещё и об интрижках. К тому же она всё-таки любила отца, и его предательство сильно её подкосило, хоть она и виду не подавала, но дети-то всё чувствуют… Мама жила только ради меня, старалась, чтобы я был не хуже других, и ей вполне это удавалось. А я старался радовать её — своей помощью по дому, своими успехами, своими победами на районных олимпиадах. В нашей небольшой школе я был безусловным фаворитом и круглым отличником, учителя в один голос твердили, что мне нужно поступать в институт… Только вот денег на это не было. Да, я мог бы поступить на бюджет, если бы поднапрягся, но… А оплата общежития, одежда, еда, учебные принадлежности, компьютер? Жить, как в советские времена, на стипендию и подработку в виде разгрузки вагонов в большом городе было нереально, хотя бы первых два курса мне нужна была бы поддержка семьи в материальном плане, а мама и так работала из последних сил… В мой последний учебный год она стала слабеть, утомляться больше обычного, но старательно скрывала от меня своё нездоровье, а я, занятый учёбой, многого не замечал. А если бы заметил — схватил бы мать в охапку и потащил бы к врачам в райцентр. Наш старенький фельдшер Никодим Михайлович твёрдо был убеждён, что все болезни от нервов, если поспать, то всё пройдёт, и что всё лечится йодом и касторкой. По очереди или одновременно. Так что когда я вернулся домой утром после выпускного, то обнаружил потерявшую сознание маму на полу в большой комнате. Ох, как я тогда испугался… И на волне этого испуга заставил-таки Никодима Михайловича вызвать «Скорую» и отправить маму в райцентр на обследование. Там ей и поставили страшный диагноз — онкология. Мама пролежала пару месяцев в больнице, её пытались лечить… а потом просто выписали домой. Как я понял — умирать. Операция была бессмысленна — всё зашло слишком далеко. Поэтому ни в какой институт я не поехал так и так. Бросить маму я не мог. Год. Целый год я ухаживал за ней, поддерживал в ней жизнь, выучился всему, что должна уметь опытная медсестра-сиделка, но… Неизбежное всё-таки наступило. Мама умерла. Как я это пережил — не знаю, с похоронами помогли сердобольные соседки, которые в последние годы очень прониклись тёплыми чувствами к ней и ко мне. Я похоронил маму, сделал оградку и крест — руки у меня всегда росли из нужного места — и задумался, как же быть дальше. Денег не было, перспектив особых — тоже, из образования — школьный аттестат. Из плюсов — только начавшиеся отношения с Ленкой и домик, оставшийся от мамы. Но тут судьба решила всё за меня, прислав повестку в армию. Отслужил я вполне спокойно — сначала получил в учебке права (в принципе, водить я умел и без этого), потом попал в шофёры, правда, чаще пропадал в гараже, чем на выездах — у меня словно дар открылся чинить и отлаживать технику, видимо, прорезались наконец-то отцовские гены. Отслужил год, потом ещё полтора по контракту, скопил немного денег, думал — вернусь, поступлю в институт на заочное, на работу в райцентре устроюсь, машину недорогую куплю для разъездов. Отпускать меня не хотели — уговаривали остаться ещё на годик, но мне «юность в сапогах» надоела хуже горькой редьки. Хотелось вернуться. Новую жизнь начать. Вернулся, блин… Всё честь по чести — к матери на могилку сходил, на Ленкины ворота плюнул, в доме прибрался, в интернет вышел — работу поискать, даже нашёл, договорился о собеседовании, вышел на сайт нужного института, посмотрел правила приёма на заочное… Всё складывалось, я порадовался, что удачно начинаю… И тут обнаружил, что пить хочу просто зверски, а воды в доме — ни капли. Вот и попёрся на ночь глядя с баклажкой на колонку. Пока дошёл, пока воды набрал… время идёт, погода портится, гроза собирается. Я воды набрал, шагу прибавил, но тут внезапно как грохнет прямо надо мной. И молния сверкнула — синяя, раздвоенная. И ударила эта дрянь прямиком в мою баклажку. Алюминиевую, между прочим. Меня в самом прямом смысле током ударило и вышибло из тела.

***

А когда я открыл глаза, то начался этот кошмар с непонятной мне вендеттой… и на предсмертный бред умирающего мозга это совсем не походило. Слишком реальным было всё происходящее вокруг — запахи, звуки, тактильные ощущения. Не знаю, как это передать словами, но я вмиг понял, что вокруг меня насквозь реальная реальность. И что мне нужно как-то исхитриться и не получить помянутой заострённой железякой в беззащитное брюхо. Но уползти никакой возможности не было — на любое шевеление мужики с железяками реагировали однозначно — короткий тычок, затихающий стон, и шевелиться было некому. Поэтому я просто замер, старательно изображая свеженький трупик и стараясь не привлекать к себе излишнего внимания. Кипиш вокруг потихоньку стихал — видимо, противников у суровых убийц больше не осталось. Кстати, я, хоть и лежал неподвижно, но старался внимательно слушать крики убийц — вдруг да прорежется какая-нибудь плюшка от попадания и я начну понимать язык этого мира. Угу, национальная индейская изба, а не плюшка. Мужики явно общались между собой, но я не понимал ни слова — даже их низкие гортанные голоса звучали как-то чуждо, а уж сами слова были непонятны абсолютно. М-даа, вот уж печаль… Если меня сейчас не прихлопнут — худо будет в чужом мире безъязыкому. Но, с другой стороны, печалиться не следует — не факт, что убийцы не начнут животы вспарывать, например, в поисках драгоценностей. Или ещё что завлекательное не удумают. Так что молчи и крепись, Кирюха, если не хочешь прямо сейчас отправиться куда-то ещё, и не факт, что следующий мир будет лучше. К счастью, всё кончается — и хорошее, и плохое. Закончив добивать последних, мужики стали стаскивать трупы в одну кучу. Меня аж холодным потом пробило — неужели жечь собираются? Чуть не заорал, не кинулся прочь… И далеко бы я убежал? До первой заострённой железяки. Так что то, что я просто похолодел от ужаса, сыграло добрую службу. Трупы стащили в одну кучу, хорошо, то, что я жив, благополучно не заметили. Утомились, блин… А потом раздался громкий начальственный голос, что-то произнесший речитативом, и все трупы стали растаскивать из кучи. Зачем? Глаза я открыть не мог и только тогда, когда меня подхватили за руки и за ноги и куда-то швырнули, понял, что убийцы просто решили побросать трупы в глубокую яму. Судя по всему, во что-то вроде сухого колодца. Мне снова повезло. В куче трупов я лежал ближе к середине, так что надо мной оказалось не так много мёртвых тел. И землёй их убийцы засыпать не стали — просто покидали в колодец, покрутились вокруг, повыли хором, потом что-то проорали… И, наконец, наступила тишина. Некоторое время я выжидал, но потом понял, что нужно выбираться. И пополз вверх, отпихивая окровавленные трупы. Наверное, какая-то часть меня в этот момент билась в истерике, но шок был слишком велик, и эту истеричную часть он просто задавил. Не время сейчас истерить, ой не время… На моё сомнительное счастье, яма-колодец была не слишком глубокой, а трупов было много. Поэтому когда я выбрался наверх, то понял, что вполне могу достать рукой до края колодца, что я и сделал. Подтянулся с огромным трудом, собственное тело казалось каким-то худым и истощённым, перевалился на широкий глинобитный край, соскользнул вниз… И только тогда, когда я понял, что сейчас совершенно один, что меня окружают полуразрушенные глинобитные дома, и что небо надо мной имеет странный бирюзово-фиолетовый оттенок… Тут-то меня и накрыла истерика. Прооравшись со вкусом и малость порыдав, я вновь обрёл ясность мысли. К тому же наступил день, становилось всё жарче, и к месту последнего упокоения жителей этого несчастного поселения начали слетаться местные стервятники. Здоровенные жёлто-серые птицы с голыми голубоватыми шеями, выглядевшие, как ночной кошмар Сальвадора Дали. Они косились на меня недовольными красными глазами, но нападать не решались. Пока. Когда число стервятников перевалило за двадцать особей, один из них — самый здоровенный и наглый — стал бочком-бочком подбираться ко мне. Я, недолго думая, схватил валявшийся рядом камень и запустил в наглую птицу. Стервятник обиженно заорал басом, но отступил. Это короткое действие меня встряхнуло. Шок шоком, но мне нужны были еда, вода и одежда. Моя заскорузла от чужой крови и пришла в полную негодность. Да и обувка бы не помешала. На ногах имелись какие-то несерьёзные сандалии из тонких плетёных кожаных ремешков с тонкой же подошвой. Выглядело миленько, но долго я в них не похожу. Поэтому я вздохнул, запустил в стаю стервятников ещё один камень, выслушал несколько басовитых воплей и, пошатываясь, отправился к наиболее уцелевшему домику, надеясь, что найду хоть что-то более или менее пригодное. По дороге я старательно оглядывал местность, пытаясь понять, куда меня занесло. Нет, то, что я попал в другой мир, я вполне себе понял. И то, что этот мир, мягко говоря, не самый развитый, тоже было понятно. Одежда на мне была явно домотканой, сандалии — тоже не фабричного производства, вооружение убийц — железные ковырялки, только отдалённо напоминающие мечи, небогато выглядевшие глинобитные домики поселения… Если сравнивать с историей Земли, то это всё сильно смахивало на поздний неолит. Хотя вполне возможно, что я попал в самую отсталую часть этого странного мира… М-да, ситуация. Я заглянул в домик, в котором, как ни странно, почти не было следов оголтелого грабежа. Так, беспорядок, соответствующий тому, когда мирных людей неожиданно выдернули из постелей и они пытались оказать сопротивление. Так… Похоже, убийцы явились не грабить, а мстить. За что? Из того, что я успел увидеть, здешние обитатели были вполне себе мирными земледельцами, за что их вырезали с такой беспощадностью? Нет, надо уходить, и как можно скорее. Попасть в центр какой-то местечковой разборки мне не улыбалось совсем. Только вот куда идти? Где научиться языку? Как интегрироваться в местное общество и стоит ли это делать? Вопросы, вопросы… Но тут требовательно заворчал желудок. Переживания переживаниями, а силы подкрепить требовалось. А перед этим желательно привести себя в порядок. Так, что тут у нас… После пары часов упорных поисков мне удалось отыскать более или менее подходящую по размеру длинную рубашку наподобие туники, короткие штаны до колен — похоже, другой фасон тут был не в моде, крепкие башмаки на толстой подошве и подходящий заплечный мешок. Ничего похожего на носки не наблюдалось, поэтому пришлось соорудить портянки, а в качестве утепления я отыскал вязаную безрукавку и длинный плащ с капюшоном. Ещё пару рубашек и штаны на смену удалось найти с трудом — как я уже не раз отмечал, местные жили небогато. Ходить по опустевшим полуразрушенным домикам и мародёрствовать было неприятно, но я оправдывал себя мыслью, что мне без всего этого остаётся только загнуться, а местным уже ничто не поможет. И я с хомячьим упорством приватизировал всё, что могло мне пригодиться. Нашёл довольно неплохой нож в ножнах с кольцами, который можно было подвесить к поясу, кремень, кресало и трут для разжигания огня были почти в каждом домике, так что я выбрал те, что приглянулись больше, ещё отыскал небольшой топорик и металлическую ложку. Изделий из металла вообще было мало, что только подтверждало мою мысль о временном периоде, соответствующем верхнему неолиту. Вообще, практически все домики выглядели почти одинаково — единственная комната с очагом, деревянным настилом под потолком, низким столиком в углу — тут, похоже, предпочитали есть, сидя по-турецки, и низким же ложем с тюфяком, набитым сухой травой, и стопкой тонких стёганых одеял. В сундуке в углу нехитрые пожитки, в нише, рядом с очагом — грубовато вырезанная из дерева или вылепленная фигурка какого-то местного божка, перед которой лежали кусочки лепёшки. А вот за самими статуэтками во многих домах нашлись довольно-таки интересные вещи — кусочки светлого металла, вроде серебра, но полегче, совсем маленькие медные слитки размером с мой мизинец, круглые лепёшечки самого настоящего золота. В центр каждой лепёшечки был словно вдавлен то ли символ пацифистов, то ли кривоватый птичий следок. Похоже, божки охраняли самое ценное в доме… и я сделал вывод, что золото и медь тоже обладают в этом мире некоторой ценностью. Но почему их не взяли убийцы? Плюнув, я решил эту загадку разгадать позже, а пока взял себе понемногу и того, и другого, и третьего, мысленно попросив прощения у погибших хозяев домов. Кстати, меня удивило, что в поселении нет ни одной домашней скотинки. Ладно, котейки удрали, собак могли перебить… хотя собачьих трупов что-то не наблюдалось, но зеленеющие за поселением довольно обширные поля невольно наводили на мысль о том, что пахали местные явно не на себе. Да и в случайно увиденные мной сохи и примитивные бороны явно кого-то впрягали. Ответ обнаружился сам собой — на противоположном конце поселения был довольно обширный выгон для скотины, но сейчас об этом говорили только отпечатки копыт размером с тарелку и следы навоза. Угнали, сволочи… Тогда, возможно, это и не месть, для кочевника скот — наивысшая ценность. Возможно, лихие ребятки из соседнего кочевого племени решили неправедно обогатиться, напав на мирных земледельцев. Нет, желание насквозь понятное, но зачем резать всех поселян под корень? Чтобы никто не выжил и не явился мстить за своих? Всё равно странно… И почему местные явно не готовы были к нападению? Славяне-земледельцы, жившие на границе Степи и тоже страдавшие от набегов кочевников, непротивление злу насилием проповедовать даже не пытались. Пахать выходили с оружием — мало ли что… А эти… Странный какой-то мир. Желудок, примолкший на время моих изысканий, выдал жалобную трель, и я решил, что пора сделать перерыв, вымыться и переодеться. А потом и перекусить. С помыться проблем не было — день был тёплый, а посёлок стоял в излучине небольшой и чистой речушки, так что я, прихватив чистую одежду, отправился туда. С остервенением отмывал с кожи присохшую чужую кровь, оттирался пучком травы… и только тут ощутил, что со мной что-то не так. Только сейчас до меня дошло, что тело стало слишком худощавым, волосы — слишком длинными, ниже плеч, да и руки… Руки у меня были явно не потомственного земледельца и отличались от моих прежних. Узкие ладони с длинными пальцами, ногти аккуратной формы — ни мозолей, ни шрамиков… И только тут я догадался всмотреться в собственное отражение в воде. И с некоторым облегчением выдохнул. Лицо было моим собственным — довольно симпатичное, загорелое, с яркими голубыми глазами. А вот волосы… Вместо привычного мне короткого ёжика на голове громоздилось воронье гнездо — иначе не скажешь. Спутанные чёрные пряди… и среди них одна яркая, белая. Седина? Или это из-за того, что меня молнией шарахнуло? Или от душевного потрясения? Ладно, седину объяснить проще, чем внезапно отросшие волосы и немного изменившееся… ну ладно, помолодевшее тело. Я выглядел, как подросток лет шестнадцати, а не как вполне взрослый, хоть и молодой мужчина. С ходу и не поймёшь — это эффект переноса или я просто попал в своего двойника из этого мира? А если в двойника — почему мне хотя бы знание языка не досталось? Оби-идно… Где рояли в кустах и кучи попаданческих плюшек? Тут вон космы расчесать элементарно нечем… И ещё… Я скосил глаза на левый бицепс. Ух, сразу и не заметил, но на плече красовался рисунок. Симпатичный такой, цветной. Цветок лилии с росинками, замершими на нежных лепестках. Такая искусная татуировка явно не сочеталась с окружающей меня действительностью. Что это такое? Зачем? Желудок в очередной раз напомнил о себе, и я наскоро вытерся куском полотна и переоделся в найденную одежду. С размером малость промахнулся — я-то рассчитывал на себя прежнего, но уже хорошо, что одежда была крепкой, чистой и приятно пахла какими-то травками. Башмаки пришлись впору, и одевшись, а также пальцами приведя шевелюру в некое подобие порядка, я почувствовал себя почти хорошо. И смог воздать должное найденным и ещё не успевшим зачерстветь лепёшкам и мягкому сыру, по вкусу напоминавшему моцареллу. Когда желудок благосклонно принял всё, в него закинутое, я вновь отправился к домикам поселения. Нужно было найти гребень, забрать мешок и отправляться подальше от этого места. Интуиция не предупреждала тихонько, она просто-таки вопила, что после заката солнца мне нельзя оставаться на территории поселения, где больше не было живых. *Басенький, басый, баской (диал.) — красивый, хорошенький.