Магия, или Любопытство кошку сгубило

***

— Марио, Марио, а вот спроси его еще, может, ему нужна такая палочка: оригинальная, из дерева, с рунами по всей длине. Вдруг он фанат Гарри Поттера? — Тян-тян почти орала своему напарнику в ухо, опираясь подбородком на его плечо и не сводя раскосых глаз с монитора. — Кому, вообще, пришло в голову картами той стороны меняться? Это наверняка психи какие-нибудь. Или эти... ролевики, вот. Марио демостративно наклонял голову вбок, спасая ухо от пронзительного голоска, и двумя указательными пальцами по очереди неспешно тыкал в раздолбанные клавиши, набирая ответ своему виртуальному визави. Тян-тян ныла, ерзала, надувала губки, грызла розовый ноготок и впивалась острым маленьким подбородком то в одно, то в другое упитанное плечо итальянца. Она раздражала. Неимоверно. Бесила просто. Вся, от кончиков круглых хвостиков на макушке, до коротких белых носочков. Еще и попкой, туго затянутой в крохотные шорты, вертит. Да сколько можно уже?! Венздей направилась в спальню их временного убежища, повернулась в дверях и постаралась пронзить вертихвостку взглядом. Черные глаза буквально обжигали льдом. Ноль внимания. Ну, раз ты так: — Эй, хватит маяться дурью и доламывать клаву. Кто тут хакер, вообще? Говорю вам, ничего там нет и не будет. Ни-че-го. Пусто. А ты, Тян-тян, лучше бы со мной горячим лесбийским сексом занялась. Все какая польза от твоих ловких пальчиков была бы. — Венздей удовлетворенно кивнула, прищучив балаболку, и повернулась спиной к напарникам. И совершенно не ожидала услышать вслед: — Да с удовольствием, Вен! Это ты отлично придумала, какая же здесь скукота смертная. В этой дыре ни клубешника тебе, ни нормальной тусовки. Даже выпить негде по-человечески. Одни реднеки кругом. — И профессиональная воровка отлипла от Марио, почти мгновенно оказавшись уже совсем вплотную к своей технически одаренной напарнице. Грохот двух упавших на пол челюстей, аплодисменты, занавес. Или все же рискнуть? Венздей застыла мраморной статуей в дверях. Почему нет? Что она теряет, вообще? И когда у нее последний раз был секс с кем-то? Тонкая рука обвила ее талию, прижала к горячему телу и потянула вглубь комнаты. Дверь захлопнулась, оставляя Марио с потешно вытаращенными глазами по ту сторону. Тян-тян взялась за талию Венздей уже двумя руками и развернула ее спиной к кровати. Но пока ничего не предпринимала. Просто неспешно и с предвкушением переводила взгляд с лица на грудь, ниже, снова вверх. Она откровенно любовалась своей напарницей. Монохромная, холодная, жутковатая красота Венздей уже давно притягивала ее внимание, разжигала любопытство. Маленькие узкие ладошки вспорхнули и прикоснулись к густым черным волосам ледяной красавицы. Скользнули вдоль тяжелых кос, кончиками пальцев погладили затылок и шею. Погладили плечи, спустились вдоль затянутых в черные рукава рук. Задержались на кистях. Пальчики Тян-тян медленно продвигались по тыльной стороне, от костяшек вниз, чуть раздвигая длинные чуткие пальцы хакерши, просясь, проникая между ними. Переплетаясь с ними. Горячие пальцы согревали холодные. Горячий шепот смущал и будоражил: — Красивая, какая же ты красивая. Неприступная, прямо в броню закованная, такая закрытая. Давай снимем с тебя все твои латы, они только мешают, не дают раскрыться твоей красоте. М-м-м? Хочу тебя, откройся мне, Вен, дай больше доступа, моя умница. Замешательство Венздей длилось гораздо дольше, чем она считала допустимым, поэтому, как всегда, она выбрала наименее конструктивный способ возвращения контроля. Демонстративно и шумно втянув воздух в непосредственной близости напарницы и, возможно, будущей любовницы, она категорично заявила: — Доступ разрешается только свежевымытым, так что марш в душ. — Не больше пары часов прошло, как я оттуда, да и ты сама скрипишь уже от постоянного мытья, — недовольно пробурчала малявка, с явной неохотой отстранилась и ускакала в ванную, совмещенную со спальней, даже не потрудившись закрыть дверь до конца. Пока прекрасная азиаточка, наверняка ругаясь как портовый грузчик, да еще и на трех языках, барахталась в душе, Венздей неспешно готовилась к Игре. И прислушивалась к сладким ощущениям в своем искалеченном, пусть этого и никто не видит, теле. Сладкие волны накрывали ее все сильнее и сильнее, и наверняка это ничем хорошим не закончится, никогда не заканчивалось. Кому понравится быть с уродкой, у которой на лице всегда одно и тоже выражение, а в порывах страсти она движется, как сломанная шарнирная кукла? Сладкие волны быстро уступили место яростному урагану. Переваривая эти переживания, фарфоровая кукла извлекла из под кровати объемистый туристический чемодан и переоделась в белье, предназначенное для фотосессий. Выглянув в общую комнату, засекла, как Марио пытается тихо свалить, и протянула ему поводок Альфреда. — Если идешь гулять, то, может, и его возьмёшь? А то мешаться может начать. Не любит, когда хозяйку кто-то кроме него… слюнявит. И вернулась в спальню. Тян-тян шустро выпрыгнула из ванной совершенно без ничего, розовая от горячей воды и возбуждения. Над гладеньким безволосым лобком едва заметно просвечивала белая стилизованная хризантема-тату. В пупке сверкнул нежно-зеленый камешек. — Вот, Вен, я помылась, можно теперь начи... — блестящие черные глазенки наткнулись на Венздей в новом облике. — Ох ты ж... Какая ты... опасная. М-м-м. Можно мне тебя, такую строгую и беспощадную, поцеловать? Тян-тян сделала несколько маленьких шажков к нуар-модели и робко прикоснулась правой рукой к широкой кромке ее ажурного чулка. Сначала снаружи бедра, но потом пальцы обвели кружево и двинулись на внутреннюю сторону. Тян-тян присела и прижалась губами, повторяя путь пальцев короткими поцелуями. Она смотрела снизу вверх, покорно и лукаво одновременно. Кончик розового язычка высунулся на секунду и лизнул кожу выше чулка. — М-м-м, вкусно. — Тян-тян тоже шумно втянула воздух. — А как пахнет! Аккуратным носиком плутовка прижалась к месту поцелуя и ме-е-едленно повела им вверх. Венздей прерывысто вздохнула, замерев на мгновение, но тут же снова перехватила инициативу у партнерши. Она ловко натянула на ее прекрасные глаза плотную эластичную повязку. Потом несколько грубовато схватила за оба хвостика и потянула, заставляя встать на ноги. «Интересно, почему мне так чертовски хочется сделать с ней что-нибудь эдакое? Откуда эта вскипающая и отвратительно пенящаяся злость в голове?» — Лапочка моя, мне кажется, нам может понадобиться стоп-слово. — Вен, что ты заду... Вен? Ты меня пугаешь... — противореча сама себе, девушка даже не потянулась к повязке, вместо этого найдя руками талию Венздей и вцепившись в нее как в последнюю опору. — Придется тебе довериться мне. В конце концов, ты мне регулярно жизнь свою доверяешь, а тут всего лишь секс! И Тян, если тебе не понравится — мы тут же прекратим, для этого и нужно специальное слово. Давай скажи какое. — «Магия», — едва слышно выдохнула Тян-тян. Она уже ощущала приближение такой знакомой, холодной и неотвратимой волны. Нежная кожа покрылась мурашками несмотря на жару, а под ногами словно разверзлась пропасть. И вот она уже летит в нее, теряя направление, не зная, где верх и низ. Сердце колотится все быстрее, хочется убежать, исчезнуть из здесь и сейчас. Вернуть контроль. Паника, страх остаться совсем беспомощной, неспособной свободно двигаться. Самый сильный ее страх накатывает, наполняет каждую клеточку, заставляет дрожать. Нет, бежать нельзя! Привычным усилием девушка подавила порыв сразу же использовать стоп-слово. Она знала: доверие может окупиться настоящим фейерверком ощущений, редкостным удовольствием. Она уже испытывала такое, нечасто и довольно давно, еще до знакомства с Венздей. Твердым уверенным голосом она повторила: — Да, пусть будет «магия», ты же знаешь, я ничерта не верю в эти ваши волшебные выкрутасы и прочее запудривание мозгов. — Ну магия так магия. Венздей резковато толкнула Тян-тян на скрипучую кровать. — Мдя, — модель попыталась скривиться, хотя усилия мало того что были тщетны, так еще и наблюдателей-то не было. — Надо что-то придумать, а то вся Луизиана сбежится смотреть шоу... «Что она творит? Шоу?..» — кореянка с опасливым недоумением прислушивалась, пытаясь понять и объяснить шумы вокруг. Она как упала навзничь, так и осталась пока лежать, только раскинув руки-ноги в позе морской звезды, почти без движения, лишь чуть-чуть нетерпеливо шевеля пальцами. — Забавно, как я раньше не заметила эти балки, — судя по тому, как прогнулась кровать, Венздей встала на ней во весь рост. Шумы переместились выше. — Балки? Какие балки? — невидимые под повязкой бровки домушницы поползли к макушке. — Потолочные же. — Не было там никаких балок. Я бы точно заметила, — Тян-тян даже немого приподняла голову, словно пытаясь лучше рассмотреть несуществующие балки. — И Вен, зачем тебе они? Мы вроде остановились на горячем лесбийском сексе, не? — «Не было там точно никаких балок, не могла же моя наблюдательность меня подвести». — Вернись уже со своих потолочных небес ко мне на грешную кровать. Я тебя хочу. Смотри, какая я голая, гладенькая, везде-везде. — Она провела ладонями себе от ключиц по груди, сложив руки чашечками, обняла упругие холмики, немного помяла их, снова расправила ладони и подушечками средних пальцев покружила вокруг темных напрягшихся сосков. Тихонько выстонала-выдохнула: — М-м-м, иди сюда, моя королева. Узкие маленькие ладошки продолжили путь по плоскому животу, тесно сдвинулись, скользнув между ног, снова разошлись по внутренней стороне широко раскинутых бедер. Вернулись, легонько поглаживая и потирая влажные горячие складки там, где скапливалось желание. — Нет. Твои пальцы что-то слишком расшалились, пожалуй, пора их немного приструнить, — Венздей величаво сошла с кровати и бесцеремонно повернула партнершу на бок, спиной к себе. А затем начала творить. Не спеша завела сначала одну, затем другую руку ей за спину. Согнула их, сдвинув локти по направлению друг к другу и перекрестив предплечья. Трижды обвила крепким толстым, сложенным вдвое джутовым шнуром выше запястий. Сформировала аккуратный узел и вытянула свободный конец веревки. Полюбовалась на ровные коричневатые колечки, провела по ним подушечками ледяных пальцев. Где-то на периферии погруженного в творческий процесс мозга мелькали-роились странные желания и вопросы к самой себе. «Почему мне так хочется сделать ей больно?» — Венздей проверила, что стянула руки не слишком туго, но плотно и надежно. Глубоко вздохнула. Тян-тян притихла, как мышка. Она лежала, подогнув ноги к животу и откинув голову назад, открывая горло. Такая маленькая, такая хрупкая. Жертва. «Почему бы просто не придушить ее, пока она будет в моей власти?» — Венздей, так же не торопясь, выверяя каждое действие, приступила к обвязыванию правой ноги, сводя бедро и голень вместе, располагая четыре джутовых кольца на равном расстоянии друг от друга, от колена к паху. Вывязывая узлы, берегущие тонкую щиколотку, но не позволяющие веревке соскользнуть. Затем перевернула девушку на другой бок, позволяя пока вытянуть левую ногу. Обвязала только вернюю часть бедра, снова оставляя длинный свободный конец. Приподняла свою все более и более беспомощную партнершу, помогая ей принять подходящую позу. Стоя на коленях. Венздей очень нравилась такая покорность, податливость, полная зависимость Тян-тян от ее воли. Истязательница остановилась, любуясь своим будущим, а пока еще недостаточно совершенным и поэтому особенно желанным шедевром. Грубовато приласкала, потискала крепкую маленькую грудь. Впилась всей пятерней в попу, пощекотала плоский поджавшийся животик. С силой нажимая, провела ногтем по ступням от пальчиков к пяткам. Приказала обхватить той и другой ладонью свой указательный палец, проверяя, что кисти не затекли и не потеряли чувствительность. Коварно потерлась сведенными указательным и средним пальцами между мокрых нежных губок внизу, несколько раз нырнула ими в жаркую жадную глубину, а потом заставила трепещущую от желания девушку облизать свои ставшие скользкими пальцы. Не удержалась и обхватила ладонью горло. Несколько раз сжала его. — М-м-м. Вен, Ве-е-ен! Еще-о-о. Пожалуйста... Оставшийся кусок веревки свободно обвился вокруг талии, слегка провисая под нефритом в пупке. Перемычку между петлей на бедре и талии Венздей любовно и тщательно укрепила, уделяя особое внимание крупным краевым узлам. Еще один шнур пошел на красивое симметричное плетение по тазу, подобие грубой сети из веревочных ромбов и треугольников, с татушкой-хризантемой как раз по центру. Один из узелков коварно расположился прямо рядом с клитором, и Тян-тян слегка заерзала, пытаясь воспользоваться им, за что получила звонкую пощечину: — Не дергайся! Разочарованный стон и невнятное мычание были оставлены без внимания. Пришел черед плеч и груди. Для них Венздей использовала свободный конец шнура от обвязки рук. Ее вдохновение требовало не ограничиваться простыми широкими петлями выше и ниже торчащих грудок, нет. Она вдобавок перекинула веревочные лямки спереди на спину, протянула их под мышками, переплела и связала друг с другом. Стиснутые веревками комочки плоти сплющились, топорщились напряженными сосками и смотрелись особенно беспомощно и возбуждающе. «За что я ее так ненавижу?.. Стоп, я ее ненавижу?!» — Венздей даже прервалась ненадолго, осознав, что означает кипящая и рокочущая в ней сила. — «Да. Да, я ей сейчас покажу. Пусть почуствует всю мою власть. Пусть поймет. Пусть... знает». — Ве-е-ен... — Тян-тян дышала часто и неглубоко, ее ноздри раздувались, когда она шумно втягивала воздух. Она то напрягала мышцы, то расслабляла их, покачивалась вперед-назад, ерзала, двигала головой, то откидывая, то наклоняя ее в такт покачиваниям. У нее почти не осталось связных мыслей, только куцые обрывки. Кожа под веревками горела, а в животе поселился огромный холодный шар пустоты, как при затяжном прыжке или падении. На полыхающем лице крохотными бисеринками выступал и тут же высыхал от жара пот. Как же она ненавидела эту неторопливую и отстраненную, эту... Да сколько можно уже! Она снова непроизвольно облизнула пересохшие губы. Последняя широкая петля в несколько оборотов, свободная, не для стягивания — на левую щиколотку. И можно наконец отнять у маленькой мерзавки последнюю опору. Венздей надежно закрепила самый толстый крепкий жгут в петле на спине, протянула его через веревочное кольцо, уже давно ожидавшее на балке, вернула вниз, объединяя общим узлом две петли, проходящие над и под грудью. Снова шнур вверх, к потолку. Вниз, к поясной петле. А за оставшийся свободным конец медленно, без рывков стянула всю конструкцию теснее, поднимая тем самым свою добычу над кроватью где-то на полметра. И привязала этот конец к петле на левой щиколотке — для равновесия и красоты композиции. Да. Получилось чертовски красиво. Эстету в ней хотелось вопить и прыгать на кровати от восторга, нащелкать фоток и выставить их для всеобщего любования. Или еще лучше: выставить саму модель, увязанную тючком, болтающуюся на веревках, подвешенную горизонтально над кроватью. С поникшей вперед и набок растрепанной головой. Словно гусеница в паутине, назначенная главным блюдом на пиршестве безжалостной паучихи. Ну хорошо, один неравнодушный зритель у ее совершенного творения будет. И Венздей стянула с глаз девушки повязку. У платяного шкафа она заранее задвинула тяжелые дверцы-зеркала. Теперь вся стена была зеркалом, а еще одно, широкое, висело на стене напротив, над комодом, множа отражения и создавая эффект бесконечного коридора. — Смотри. Смотри и запоминай. Такая ты мне милее всего: полностью зависимая от моей прихоти, ничего не можешь сама, не способная вырваться, полностью в моих руках. Вся моя. И я сейчас сделаю с тобой все, что захочу. Ты поняла? Отвечай. — Да. Да. Ве-е-ен, пожалуйста!.. — Тян-тян с трудом ворочала валуны мыслей в своей опустевшей голове. Она понимала теперь только самые простые вопросы, на которые можно ответить односложно. И только прямые приказы была в состоянии выполнять. Остальное ускользало, превращалось в дымку и рассеивалось, не оставляя следов. — Да. Вот так, хорошо. Умоляй меня, — Венздей поудобнее умостилась на кровати и приступила к методичному поглаживанию, ощупыванию, покусыванию и шлепанию податливого, не способного к сопротивлению тела. Тян-тян стонала все требовательнее, все жалобнее, извивалась в путах, хваталась свободной кистью за ближайшую петлю. Поджимала пальцы на ногах. И умоляла все бессвязнее. Венздей взяла с тумбочки дилдо, крупный, из голубоватого прозрачного силикона. Провела им по раздвинутым в веревочной растяжке бедрам партнерши. Подразнила нефритовый бананчик в пупке. Ударила несколько раз плашмя по круглой, подчеркнутой веревками попе. Нарочито грубо, задевая соски, провела по выпятившимся из-за увязки грудкам. От ключиц по шее — к подбородку. Ткнулась в губы. — Оближи. Умница. Теперь пососи. Еще. Теперь впусти глубже. Да, вот так. Хорошо. Действительно хорошо! Как удобно, когда чужое тело чутко реагирует на малейшее движение. Стоит только совсем чуть-чуть потянуть за веревку, повернуть, оттолкнуть, приблизить. И как приятно, просто восхитительно сладко трахать этот болтливый ротик, и не только его. Ну-ка, ну-ка. — Смотри на себя. Соси и смотри. Возьми глубже. Хорошо. Полюбуйся, как красиво твои мокрые красные губы растягиваются вокруг него. Как твое горло темнеет в глубине, просвечивает сквозь него. Смотри и соси. Видишь? Это я делаю с тобой. Потому что хочу. Трахаю твои губы, твой рот, твое горло. Ты вся моя, видишь? Тян-тян смотрит под странным углом, наблюдает с необычного ракурса, и это не добавляет ясности в понимании происходящего. Она цепляется за приказы, они короткие и простые. Ей не нужно их обдумывать, просто исполнять. — Хватит, довольно, — дилдо с чмоканьем выходит наружу. — У тебя есть еще одно набухшее мокрое красное место, куда я хочу его засунуть. Венздей переползает по кровати, пристраивается сама, поворачивает свою жертву поудобнее. Водит скользкой силиконовой головкой там, где все уже изнывает от недостатка внимания. Наблюдает за своей игрушкой в зеркалах, подправляет ее позу так, чтобы ей тоже было видно все, что хозяйка с ней вытворяет. Зрачки у Тян-тян огромные, взгляд из-под полуприкрытых век чуть мутный и расфокусированный, брови домиком. На щеках лихорадочный румянец. Она уже вся в испарине, все чаще напрягается, все меньше расслабляется. Жгуты веревок темнеют от пота, впиваются в тело, подчеркивают его нежную хрупкость, и это выглядит восхитительно. Венздей могла бы любоваться своим произведением бесконечно. Она толкается прозрачной головкой внутрь, неглубоко, но снова и снова, мелкими частыми толчками. Кусает задницу вертихвостки, как следует, оставляя быстро краснеющие следы зубов. Шлепает по ним ладонью раз, другой. Следит за непроизвольными подергиваниями, тщетными попытками двигаться вслед за членом, не позволяет большего. Уже не дразнит — издевается, не давая разрядки. В какой-то момент Венздей совсем достает дилдо и кладет рядом. Берет с тумбочки анальную пробку. Демонстративно и неспешно, так, чтобы Тян-тян не упустила ничего, щедро покрывает новую важную деталь своей живой картины смазкой из тюбика. Пробка клубнично-розовая, не такая уж и крупная, с гибким тонким хвостиком, идеально подходит для образа. У нее целая коллекция пробок всевозможнейших размеров, материалов и форм, и она хотела бы рано или поздно применить их все по назначению, причем желательно к данной конкретной попке. Венздей снова чуть разворачивает девушку, чтобы показывать ей новую забаву в мельчайших деталях. Она надавливает скругленным острием пробки на тугое, сжавшееся, словно в страхе перед предстоящим, колечко мышц и очень медленно усиливает давление, придерживая слишком подвижное висящее тельце, не давая отстраниться. Не давая пощады. — Тужься. И смотри. Я возьму все, что захочу. Заполню тебя через все твои дырки. Тебе никуда не деться, не спрятаться. Тужься. Вот так, хорошо. Видишь, теперь у тебя забавный хвостик. — Ве-е-ен... Ярко-розовый, он жалобно свешивается вниз и вбок, выглядит умилительно. Венздей все с той же каменной маской на лице слезает с кровати. Теперь, после аварии, у нее всегда такое лицо, и это выглядит страшно в данной сцене, делает ее пронзительно прекрасным, по-настоящему совершенным творением. Венздей облачается в черную кожаную, с грубыми клепками сбрую. Теперь у нее есть толстый резиновый, тоже черный член с рельефной головкой. Она наконец готова к кульминации. К главному блюду. Тян-тян не может оторвать широко распахнутых глаз от своей прекрасной мучительницы. Ее ротик смешно округлился: «О-о-о». Такую редкую Вен, властную, сосредоточенную, беспощадную, она любит даже больше чем Вен обычную: едкую, саркастичную, презрительно-снисходительную к слабоумным окружающим. Или тем более замкнутую, отстраненную, погруженную в себя Вен-статую, какой она иногда бывает на шумных сборищах, которые и не посещает почти никогда. И то, что Вен-госпожа сосредоточилась именно на ней, и вся целиком, во всем своем великолепии сейчас достанется ей одной, наполняет связанную и обездвиженную девушку множеством маленьких веселых пузыриков предвкушения. Итак, сцена прорисована, единственный зритель развернут, чтобы ничего не упустил, орудие смазано и приведено в готовность, поза удобная и достаточно пафосная. Венздей короткими рывками протискивается в горячее лоно. Ее левая ладонь, распрямленная и выгнутая, лежит у Тян-тян на груди, так, чтобы и придерживать, и одновременно мучить ее, притискивать сдавленную веревками плоть, грубее водить по соскам. Правой рукой Венздей прихватывает прозрачный дилдо, снова сует головку ей в рот, прямо в опухшие бесформенные губки, глубже, глубже. Та принимается сосать, часто сглатывая и немного давясь им. — Да, вот так. Именно. Смотри. Запоминай. Я — твоя хозяйка, твоя госпожа. Я беру все, что захочу. Ты вся моя. Смотри: это я, и я деру тебя во все твои дыры, как маленькую непокорную сучку. Заполняю тебя со всех сторон. Я. Твоя. Госпожа. И ты. Подчиняешься. Мне. Маленькая. Похотливая. Сучка. Тян-тян стонала и извивалась в путах. Если бы не дилдо во рту — она уже орала бы в голос. Огромная горячая сокрушительная волна накатывала на нее со всех сторон, даже изнутри, скапливаясь в паху, в животе, груди, горле. Эта волна чуть отступала и снова приступала, с каждым разом все больше, все сильнее, все неотвратимее. Венздей любовалась происходящим, наслаждалась безнаказанной возможностью истязать эту шлюшку, терзать и трахать ее полностью раскрытое, беззащитное, покорное, так жаждущее ласки тело. Сладкой возможностью выпустить всю свою ярость, и боль, и горечь. Вбить в нее, впечатать навсегда, вот так, вот так. Она стиснула рукой маленькую грудь, а затем провела этой ладонью по животу, прямо по жгутам, по пирсингу, по хризантеме. Двумя пальцами прижалась к влажным от смазки и соков складочкам. Принялась тереть их то вдоль, то поперек, то кругами, то ножницами, старательно обходя шершавую набухшую горошину. Движения правой руки почти прекратились, теперь Венздей просто удерживала с ее помощью вертлявый сверток. Тазом она тоже двигала теперь мелко и часто, в такт поддрачиванию пальцами левой. И с восторгом, даже с благоговением увидела, как гибкая фигура в путах, извиваясь все яростнее, все беспорядочнее, наконец резко выгнулась назад и забилась, задрожала в пароксизме накатившего оргазма. А Венздей в который раз ощутила жгучую зависть ко всем этим самодовольным самцам, которые в полной мере могут наслаждаться спазмами вокруг их самодовольных членов, от природы способны ими ощущать тугое жаркое, и скользкое, и засасывающее, и получать несравнимо больше удовольствия от вот этого всего, и не только заполнять незаполненное, но и наполнять, метить своим самодовольным семенем. Самодовольные скоты. И все же именно она сейчас владела этим лакомым кусочком, она приказывала, она имела ее, она проникла ей не только и не столько даже в тело, как в самую ее суть. «Моя!» — Венздей крепко-накрепко запечатлела в своей памяти ослепительно-яркую картинку кончающей, стиснутой веревками, беспомощно висящей на краю вселенной Тян-тян и приступила к ее возвращению в реальность. Она достала одно за другим все воткнутое. Сняла страпон. Ослабила несущую веревку. Аккуратно в обратном порядке развязала узлы и размотала петли. Нежная розовая кожа была покрыта глубокими рубцами-отпечатками с фактурой крученых жгутов. Они нескоро разгладятся и наверняка саднят. По мере освобождения Тян-тян все больше сворачивалась в тесный комочек, пряча лицо за растрепавшимися волосами, руками и коленями. Слезы сами катились из глаз все быстрее, быстрее, уже градом. Она заплакала, зарыдала навзрыд, в голос, все горше и горше, подвывая и бессвязно бормоча. Она выплескивала сейчас все напряжение последних дней, всю свою фрустрацию, страх, горечь поражения. И свое постоянное одиночество, которое обычно глушила в дыму и вязком натужном веселье тусовок и случайных связей. Жуткие псы с кровавыми пастями, мутные типы, вызывающие странные дикие глюки, Венздей, все уклоняющаяся и уклоняющаяся от револьверных пуль, все летящих и летящих в нее. Труп ограбленной хозяйки особняка, вроде как спасшей им жизнь и пронзенной ледяными сосульками, непонятно как взявшимися в жарком Нью-Орлеане. Ее труп, который пришлось скинуть с ховера крокодилам. Она была такой маленькой, и жалкой, и совершенно несчастной, и Венздей казалось, что у нее сейчас вместо законного торжества разорвется сердце. — Ну ты чего, Тян, ш-ш-ш... Не плачь. Неужели все так плохо? А как же тогда «магия»? Что ж ты молчала? Все, все, я уже все, я больше не буду... — она покрепче обняла и прижала к себе это трясущееся в рыданиях существо. — Я тебе «не буду»! — сначала один, потом второй мокрый глаз выглянул из укрытия, а потом показалась и вся заплаканная мордашка. — Даже не вздумай теперь соскочить, моя снежная королева. Моя Госпожа. Я это просто для разрядки реву, больно много неразряженного накопилось. Ща пройдет. И никакой магии, пожалуйста, умоляю тебя. Я ее навсегда теперь терпеть ненавижу. И да, я тоже хочу кое-что с тобой сделать. Давай ты сейчас сядешь мне своей влажной киской прямо на лицо! Мой язычок тебе тогда покажет, где раки зимуют. М-м-м. «Ах ты маленькая суч...». И тут Венздей вдруг накрыло понимание. Нет, это вовсе не ненависть скопилась в ней и требовала наказать мерзавку. С чего бы ей ненавидеть ловкую и успешную напарницу, хорошенькую и ласковую. Смешливую и легкомысленную на отдыхе, но профессионалку высокого класса на задании, безупречно владеющую и своим телом, и всеми инструментами, и ситуацией. Она чудесная, ее все любят, просто обожают, ей все удается как по маслу. У нее живая выразительная мордашка, яркая мимика, подвижное гибкое тело и легкий характер. Она красивая, словно бабочка, и милая, как котенок. И друзей ей не надо заводить, они у нее сами заводятся толпами. И ты ей просто завидуешь, вот и все. Никакой ненависти, банальная зависть. Черт, черт, черт. А она в тебя умудрилась втюриться, может ли такое быть правдой? Да вряд ли... С чего бы вдруг. — Ве-е-ен, отомри! Так что насчет полизать твою киску, Госпожа моя? Ты готова? Я приступаю. — Нет. Отставить. Иди немедленно сюда. Мы сейчас будем до-о-олго, уютно и пушисто валяться в обнимку и нежно неспешно целоваться. Это приказ. И я не верю, что я всерьез сказала «пушисто» и «нежно», вот черт. Это какая-то злая магия, определенно.