***
Не верится. Просто не верится, что Богдана больше нет. Какой коварной бывает судьба, лишая жизни самых лучших и тех, кто ещё сумел бы совершить множество хороших дел в этом грешном мире. Ольга больше не могла сдерживаться и по её бледной щеке скатилась слеза. Ведь ещё недавно он спокойно улыбаясь сидел перед ней, положив ногу на ногу. Совсем рядом звучал его такой узнаваемый голос, а светлые глаза, проникающие в самую душу, буквально источали тепло. Пусть местами этот человек был надоедлив в своих намеках и желаниях по отношению к ней, но все остальные качества Богдана перекрывали все его неудачные попытки добиться благосклонности Оли, выходя на первый план. Прошло уже больше недели с момента смерти Богдана, боль становилась всё сильнее. Можно долго гадать, почему именно его кончина оставила такой большой рубец в сердце Ольги, который ещё долго будет заживать, отдаваясь эхом глухой боли по всему телу. Карета подъехала к фабрике, туда, где Оля теперь проводила всё свое время, пытаясь спрятаться за любимым ремеслом, сконцентрировавшись только на работе, которая сейчас не приносила ей должного удовольствия. Девушка вышла с транспортного средства, запряженного парой чёрных лошадей, отдала деньги — заранее подготовленную сумму за поездку. Быстро вытерев маленьким цветастым платком слёзы, госпожа Родзевич нетвёрдой походкой прошла к главному входу небольшого кирпичного здания, где красовалась красивая вывеска, сообщающая окружающим в какое место они пожаловали. Ступенька за ступенькой и вот Оля оказалась в небольшой прихожей с высоким потолком, с которого свисала громадная для такой комнаты люстра, которая сразу знакомила входящего с отменным вкусом хозяйки предприятия не только по части создания парфюма, но и планировании интерьера. Коротко поздоровавшись с управляющим Игнатом, а затем обмолвившись парой слов о делах фабрики, девушка направилась к лестнице, чтобы как всегда подняться в свой уютный кабинет и на этот раз подумать над химическим составом очередной порции духов. Но ступив несколько шагов, она повернула голову в сторону дверей, которые вели в один из цехов — там трудились настоящие мастера своего дела, которые старательно работали над созданием эфирных масел для будущего продукта: в основном их извлекали из цветов, корней, семян и прочего растительного сырья. Добывали эфирные масла также крайне кропотливым трудом — наверное самым древним из всех существующих способов получения таких масел, который прозвали по-научному дистилляция, но чтобы не дурить себе голову, рабочие называли это просто перегонка паром. Ольга открыла двери большого цеха и перед ней предстала такая картина: около десятка больших тёмных чанов с кипящей водой, а над ними на сетке лежало разное сырье — были и лепестки роз, тюльпанов, астр, и даже разнообразные семена; над каждым таким котлом находились разные природные материалы. Если кому-то посчастливилось пропасть впервые в это место, то человек вряд ли бы покинул его без должного интереса в глазах. Как бы там ни было, экскурсии сюда не предусматривались и даже Ольга, чтобы не стеснять и не отвлекать своим присутствием рабочих, прошлась было бегло по большому залу, дабы проверить как идут дела и уже собиралась идти обратно к выходу, как вдруг чей-то громкий возглас отвлек её от мыслей, которые то и дело пробирались в голову, не давая сфокусироваться на производстве. Оля не успела даже обернуться на крик: в какую-то долю секунды уже лежала на полу, больно ударившись лбом о настил. Так и не сообразив до конца что произошло, она попыталась подняться, но чья-то сильная рука прижала её к себе, не давая сделать движение. По всему цеху стоял звонкий шум, который то и дело перекрывали взволнованные крики рабочих. Случилось что-то ужасное. — Пани Родзевич, с Вами всё хорошо? Пани Родзевич, Вы слышите? — рядом были голоса знакомых людей и когда хватка ослабела на её теле — тот, кто по-видимому её оттолкнул, лишил Олю своего попечительства, давая возможность девушке далее самой распоряжаться своим телом. Теперь Ольга Платоновна с помощью одного из мужчин поднялась на ноги, осмотревшись по сторонам — теперь-то понятно, что стало причиной такого шума. Несколько новых чанов, которые, по-видимому ещё вчера плохо закрепили, перевернулись и весь кипяток с огромной скоростью устремился в сторону Оли. Она чудом осталась цела и невредима да и похоже никто из людей, находящихся в этом помещении, к счастью, не пострадал. Осмотревшись ещё раз в поисках своего спасителя, Родзевич только теперь увидела сидящего на полу неподалёку Григория, который уже несколько дней, как успел ощутить на себе все прелести человеческого труда, ведь он раньше так старательно его игнорировал. Мужчина скривишись от боли, прижимал ступню к холодному полу — видимо без жертв таки не обошлось. Кто-то совсем рядом громко закричал: — Помогите пани, уведите её отсюда сразу к лекарю, она ведь упала. И этого молодого человека возьмите-ка под руки, — в помещение забежал Игнат, обеспокоенно рассматривая всё вокруг и давая указания остальным мужчинам. — И приберитесь тут, живо за тряпками, вода быстро остывает. Ольга Платоновна, как Вы себя чувствуете, милая? — участливо поинтересовался управляющий у хозяйки, которая наотрез отказавшись от помощи двух рабочих и приблизилась к Игнату. Она обернулась посмотреть на Григория — с поддержки двух крепких мужчин, он кое-как поднялся, но видимо наступать на ногу не мог. Почему этот человек постоянно попадает в какую-то беду? Оле вдруг защемило сердце — этот жалкий, никчёмный трус, как она его про себя называла, только что спас ей жизнь, без раздумий пожертвовав собой. Девушка не знала что и думать, ведь по рассказам Катерины Григорий был законченным эгоистом, который и пальцем просто так не двинет, если в этом нет какой-либо выгоды. На что же он надеется? Получить благосклонность, а там уж через неё приблизиться к Кате? Ольга отогнала от себя эти глупые мысли, заметив, что управляющий всё ещё наблюдает за ней. Дав несколько указаний и сердечно заверив мужчину, что с ней всё в порядке, и последний раз обернувшись в сторону Гриши, девушка торопливо отправилась к себе домой. Григорий Червинский в то же время чувствовал себя в который раз просто отвратительно, но душа и сердце его ликовали и только это спасало его. Важно, что она, Оля, не пострадала, а на остальное наплевать. Ногу жгло будто раскаленным металлом, кожа стремительно приобретала красный оттенок, а волдырей становилось всё больше. Гриша сцепив зубы, сидел на кушетке, еле сдерживаюсь, чтобы не закричать, пока лекарь обмазывал неприятной на запах мазью поражённый участок кожи. — Вам крупно повезло, голубчик, что ошпарило лишь небольшую часть ноги да так, что кость практически не задета, — поправляя круглые очки, которые то и дело при наклонах сьезжали с переносицы, промолвил врач. — Я выписал рецепт, сегодня же пусть кто-то из родных или знакомых посетит аптекаря. Две недели, и это как минимум, проведёте дома. Лежачий режим строго соблюдаем, ногой не двигаем. Это в Ваших же интересах. И кстати, давно ли у Вас была травма в бедре? — замотав ступню бинтами, а затем подняв глаза на Григория, поинтересовался лекарь. — Вижу, что была операция, но Вы, любезный, просто обязаны посещать больницу с такой-то проблемой. Тело то у нас не железное, а потому лучше сразу обращаться к доктору. Я Вам прописал ещё одну мазь, дорогую, но очень эффективную — она вмиг избавит от болей. Через месяц — два будете как огурчик. Григорий поблагодарил врача, взял маленький жёлтый лист бумаги, на котором были прописаны нужные для лечения лекарства, а затем оперевшись на трость, которую ему любезно предоставила больница, вышел из кабинета. Ощущение было не из приятных — будто он снова вернулся в своё прошлое, когда это вспомогательное средство создавало дополнительную опору при ходьбе, чем немного облегчало его боли в ноге. Светлые стены здания той самой лечебницы Андрея Андреевича Жадана, которая считалась чуть ли не одной из лучших в Киеве, нагнетали тёмные тучи в душу Червинского. Мужчина неторопливо спустился по ступеням на первый этаж и проходя мимо кабинетов, где только и слышны были разнообразные человеческие эмоции, вдруг услышал такой знакомый женский голос. Сердце буквально остановилось в груди на мгновение, а затем начало биться так быстро, будто он пробежал не одну версту. Гриша заинтересованно подошёл к двери, прислушиваясь к словам женщины, находившейся по другую сторону. Но она, вероятно, услышала громкий стук трости за дверью, а потому тут же выглянула из кабинета, чтобы поинтересоваться у прибывшего посетителя с каким недугом он пожаловал. Увидев Григория, Катерина застыла на несколько секунд, а затем, не давая ему возможности что-либо сказать, громко хлопнула дверью перед самим носом мужчины. Девушка невольно задержала дыхание, прижавшись спиной к стене — это было так, словно сейчас она не замужняя женщина, повзрослевшая на много лет вперёд, набравшаяся опыта, чётко осознавшая, что есть жизнь. Нет, ей казалось, будто душой и телом она перенеслась назад в Червинку и будучи восемнадцатилетней крепостной, пряталась от хозяйского сына, который так и мечтал овладеть нетронутой девственной красотой девушки. Червинский подергал небольшую медную ручку двери, заставляя по ту сторону стены биться сердце Катерины всё быстрее и быстрее, едва ли не доводя до внутренней истерики. Но тут в коридоре показался высокий мужчина в белом халате — это доктор, уткнувшись в какие-то свои письмена с корявым почерком, деловито приближался к своему кабинету, не обращая внимания на человека находившегося напротив него. Когда мужчина в белом подошел к двери, за которой всё ещё стояла взволнованная Катя, он оторвавшись от своих записей, поправил запятнанными от регулярной писанины пальцами очки, затем с некой суровостью оглядел Гришу, спросив с каким недугом он к нему пожаловал, но Григорий лишь негромко пробормотал что-то невразумительное и пошёл прочь, опираясь на свою деревянную трость. Мужчине в белом халате только и оставалось, что пожать плечами, нажимая на ручку двери, которая не хотела поддаваться ему. Катерина всё прекрасно слышала и как только поняв, что пришёл Иван Павлович — самый лучший врач, мастер своего дела и просто хороший человек, она сразу же принялась отодвигать задвижку двери, чтобы впустить своего спасителя. Как только Иван Павлович переступил порог кабинета, он тут же поинтересовался теперь у Катерины, что всё это значит, зачем закрывать дверь, если он отлучился лишь на несколько минут забрать важные документы с другой палаты, но Катя, подобно Григорию, замешкалась, так и не дав ответ, который бы удовлетворил интерес доктора. — Что-то странное творится со всеми сегодня, — во второй раз пожал плечами мужчина и подошел к своему столу, дабы избавиться от нелегкой ноши: множество бумаг и даже несколько книг со звонким шумом отправились лежать на столе, ждать своего часа, пока их все просмотрит горячо влюбленный в своё дело человек. После появления Григория, Катерина была сама не своя и весь оставшийся день ей никак не удавалось сосредоточить своё внимание на работе: она постоянно путалась в лекарствах, выдавала не те пилюли захворавшим посетителям или вовсе мыслями находилась не здесь, а где-то в своей лично созданной Вселенной, в своём маленьком мире, где место было только одно и принадлежало лишь ей. Доктор долго не стал терпеть такое поведение девушки, посчитав, что она устала и ей нужен отдых: — Катенька, езжайте-ка домой, я без Вас справлюсь. А лучше бы Вам и вовсе на время прекратить работу, ведь безопасность и здоровье ребёнка превыше всего. Я ведь вижу как Вы нервничаете последнее время, — мужчина посмотрел на Катю так, что такому красноречивому взгляду сложно было противостоять. Понимая, что девушка пытается вступить в спор, доктор продолжил: — Не упирайтесь, ведь Вы умная женщина, у Вас такой прекрасный муж, который обеспечит Вам и Вашему ребёнку безбедное будущее. Быть сестрой милосердия нелегко, это очень отражается на нервной системе — Вы это знаете не хуже меня, Катя. Значит так, я подписываю документ и пока на свет не родится маленький ангелочек, ребёночек, которого Вы так ждёте и любите — к этому роду деятельности я Вас не подпущу. И никаких отговорок! Я об этом ещё и с Андреем Андреевичем поговорю, заодно напомню какая у него упёртая супруга, — улыбнулся Иван Павлович и, взяв чистый лист бумаги, взмокнул перо в чернила, принялся писать письмо об отстранении госпожи Жадан от работы в больницы, с целью дальнейшего ухода за ребёнком. Вскоре Катерина уже была полностью согласна со словами доктора, а потому собирала свои вещи, которых пусть было мало, но они предоставляли собой настоящую ценность. Тот же старый шерстяной платок, подаренный Павлиной много лет назад на праздник Рождества. Он особенно согревал девушку в холодные зимние вечера, когда в каких-то помещениях, в которых Кате пришлось находиться, не предусматривался камин и морозный ветер пробивался сквозь маленькие щели окон, пронизывая до костей. Да и любая вещь, любезно подаренная Павлусей, всегда была дорога Вербицкой, ведь в мире не существовало более близкого ей человека, нежели Павлина — женщина, которая была с ней с самого рождения девушки, воспитавшая её и полюбившая, словно родную дочь. Остаток дня Катя не вспоминала ни про Григория, ни про остальные свои проблемы, которые предстояло разрешить — женщина была настолько уставшей, что хотелось просто заснуть крепким сном и проснуться в объятиях любимого мужчины: вот он гладит её по голове, рассматривая, вдыхая аромат каждого волоска; всматривается в спящее лицо Катерины, слушает мирное дыхание возлюбленной — всё это похоже на сказку, ведь такого тепла и любви она ещё не ощущала никогда. Открыв глаза, Катя невольно улыбнулась, но подняв зеленые очи на молодого человека, она испуганно дернулась и тут же отстранилась — лицо Стефана выглядело недоуменным, но не менее привлекательным. Молодая пани себя никогда бы не простила, если всё это стало реальностью: замужняя женщина которая через пять месяцев подарит пусть уже и не пылко любимому, но всё равно мужу, ребёнка — как только такие мысли могли помещаться в её голове. Девушка незаметно для себя задремала, только опустившись на кровать — расшатанные нервы, огромное количество стресса в жизни Катерины теперь выходят боком. Постоянно натянутые как струна нервы заставляли Катю чувствовать частые головные боли и только сон помогал ей избавиться от мигрени. Странно, но даже бессонница в таких моментах отсутствовала. Наверное ей и правда стоит успокоиться и перестать волноваться по пустякам — ничего хорошего это не сулит, а в особенности для малыша, которого женщина носила под сердцем. Она уже с нежностью чувствовала эту кроху, каждый раз удивляясь тому, как велико ее сердце и сколько любви в нём к ещё не рожденному человеку. Однако и чувство стыда становилось сильнее ежеминутно, поэтому так как час ещё был вполне себе ранний для сна, пани решила поговорить с Ольгой, голос которой был слышен где-то вдалеке дома. Усадьба госпожи Родзевич представляла собой вполне ощутимых размеров дом, пусть и состояла из нескольких этажей с компактно расположенными комнатами. Катерина прекрасно знала дорогу в спальню подруги, которая так любезно согласилась в своё время приютить бедняжку — частенько девушки собирались в комнате хозяйки дома, обсуждая каждое приключение, которое то и дело сваливалось на головы обеих как по щелчку пальцев. Но было у Вербицкой такое ощущение и оно крепло с каждым днём всё сильнее, что Оля чего-то недоговаривала, не доверяла ей. С чем это было связано да и откуда появилось это чувство девушке было невдомёк, но как и в прошлые разы Катерина подавила в себе его и, тихонько постучав в закрытую дверь, затем услышав нервное «Войдите», она отворила дверь. Ольга Родзевич сидела на постели с расплетёнными длинными волосами, переодевшись в ночную рубашку. Отнюдь, она не выглядела так уверенно и спокойно, какой являлась всегда. Вероятно, девушка всё ещё не могла прийти в себя после похорон Богдана, ведь он был ей другом, как и для Кати. Потому Катерина села рядом с ней на краешек мягкой двуспальной кровати и молча погладила по руке, слегка улыбаясь девушке. Однако в мыслях у девушки Богдан сейчас отсутствовал — она думала лишь о сегодняшнем происшествии, о том, как чуть не стала жертвой несчастного случая на фабрике и о мужчине, который предотвратил ужасное. Лишь благодаря ему она не пострадала. Что Ольга сейчас чувствовала? Она и сама уже не понимала… благодарность и нечто большее. Но что?***
Немного грустно осознавать как быстро летит время: дни складываются в недели, затем следуют месяцы — уходит в небытие всё, что ещё совсем недавно было рядом. Мир изменчив и люди в нём всего-лишь тени, которые с заходом солнца бесследно исчезают. У Гриши было всё: и какая-никакая власть, и признание, и даже любовь, пусть странная и, что ещё ужаснее, безответная. Каждый раз он возвращался к этим больным воспоминаниям, будто желая причинить себе ещё больший вред. Он научился анализировать своё прошлое, стараясь в будущем действовать по-другому и, быть может тогда жизнь наладится. Но проблема была в том, что всего этого ничтожно мало, чтобы вырубить топором своё эго, свой нрав и свою больную любовь. Для последнего потребовался бы огромный канделябр с множеством свечей, которые своим ярким пламенем выжгли в груди такую дыру, не позволяющей более дышать. Григорий вздохнул, раздражаясь звуку проезжающей мимо кареты, уже двадцать минут ходя вокруг ворот дома Родзевич, но так и не решаясь постучаться. Со стороны он выглядел подобно очередному бездомному, который только и желает лёгкой наживы от панов, но впервые он делал едва ли не благое дело — хотел искренне узнать как чувствует себя Ольга Платоновна. Зачем ему эта информация и что он будет с ней делать, безусловно, Гриша не знал, но раз уже пришел в такую дурную погоду, то и смысла возвращаться домой ему уже нет обратно. Да и дома у него так такового не было — разве временное пребывание в приюте для нищих и обездоленных можно назвать родным кровом? Он наконец-то постучал о забор, привлекая внимание дворецкого и тот подошёл к нему, приглашая пройти вовнутрь. Григорий осматривал все как жадный ребенок, впервые увидевший сладкое. Дом показался ему мрачным, ведь всё было в зелёных и серых тонах, с золотыми отделками и дорогой фурнитурой. В Червинке, конечно, было все не так. Там, не смотря ни на что, всегда было светло, особенно когда была жила матушка — солнце тогда буквально жило в доме. — Госпожа Родзевич сейчас занята, у неё гости, но она извещена о Вашем приходе и сказала подождать, — холодно сказал дворецкий, оставляя Григория в прихожей комнате, уходя заниматься своими делами. Григорий присел на пуф, пытаясь не обращать ни на что внимания, когда услышал вдалеке женские приятные голоса. Они все приближались и Червинский интуитивно вытянулся, слыша как девушки спускаются по лестнице, что находилась противоположно где он сидел. Он поднял глаза, увидев Катерину и Ольгу, которые теперь заметили и его. Вербицкая при виде его, сразу же поменявшись во взгляде и с немым вопросом глядя на подругу, прижала к себе ридикюль. Ольга прищурилась, но от Григория не могло скрыться насколько неважно она выглядела: лицо было бледным и ещё более исхудавшим, губы сухими, а платья казалось несуразным по сравнению с теми, что она обычно носила в люди. — Здравствуйте, — она кивнула ему, подавая руку для приветствия. — Я сейчас провожу любезных гостей и мы поговорим с вами. Катерина не взглянула на него, проходя мимо Ольги в зал. Григорий теперь насторожил уши, слыша уже и мужской голос. Он был знаком ему, но не настолько, чтобы сразу догадаться кто это. Однако голос тепло обращался к Катерине, так что скорее всего она была здесь со своим мужем. Теперь-то Григорий вспомнил, что видел ещё и карету, стоявшую во дворе дома. Двери гостиной открылись и оттуда вышла Катерина, а затем он увидел и Андрея Жадана. Тот нёс в руках книги и тот Катин ридикюль, улыбаясь во все тридцать два. Ольга не выглядела довольной, уже сложив руки впереди себя и смотря на то, как мечется Катерина, помогая надеть на себя шубу и принимая перчатки из рук горничной. Родзевич взяла её под руку, отводя в сторону от мужа подальше, тихо говоря: — Ты уверена что стоит это делать? — Нет, — честно ответила Катерина едва шевеля губами. — Но ты знаешь почему я согласилась на это. Мне тяжело, однако это ещё не самое худшее, что могло бы быть. Она вздохнула, смотря на Андрея и впервые положив руку на круглый живот. — Всё будет хорошо, Оль. Спасибо, — Катя обняла ее и Родзевич ничего не оставалось, кроме как ответить на дорогие и теплые объятия подруги, мысленно желая ей не попасться под влияние Андрея ещё больше. В это же время, Жадан, терпеливо ожидая когда жена наконец будет свободна чтобы поскорее вернуться домой, с насмешкой глянул на Григория, подходя к нему: — Как погода в Тобольске? Не жарковато ли вам там было? — Григорий не успел ничего ответить, ведь слов у него совсем не нашлось да и Катя наконец подошла к Андрею, беря его под руку. — Идём, — она вздохнула, отводя его в сторону. Вскоре, их чета вышла из дома и теперь внимание Ольги всецело было обращено на Григория. Григорий смотрел вслед на уходящих Андрея и Катерину и на душе неприятно заскребли кошки. Такая красивая стала, ещё краше чем была, только вот и изменений потерпела значительных. Образ, который мужчина себе строил в голове так и остался в прошлом. Катерину, его Китти уже никогда не вернуть. Теперь она уважаемая пани Жадан, а рядом с ней этот мерзкий тип, который теперь называется её мужем, да и дитя, ещё нерожденное дитя в животе, который так и кричит ему о том, что какими бы способами он не добивался Вербицкую, он проиграл. А из всех известных человечеству способов, мужчина каждый раз выбирал только один — насилие. Будь то моральное или физическое, но любая бы отвергла его в ту же минуту, как только попытка овладеть, обратить на себя внимание была совершена. Прошло уже столько времени, он так и не смог до конца разобраться в себе. На чьей же он стороне, в кого влюблен и что он знает о любви? — Григорий Петрович, я Вам вероятно мешаю. Может Вы будете провожать взглядом моих гостей за дверью? — на последнем слове Оля особенно сделала акцент, как бы намекая на то, что он лишний в этом доме. Но знал бы Григорий, насколько трудно далась ей эта фраза. Червинский оживился, переводя взгляд на Родзевич, и только теперь его вниманием снова полностью овладела она — Ольга. Девушка обладала хрупким станом — тонкая талия так и приковывала взгляды мужчин в округе, а выделяющиеся бедра не давали шанса выбросить красавицы из головы. Гриша посмотрел на светлое лицо, обрамленное золотисто-рыжими прядями волос, которые спускались волнами на неширокую спину, а затем его внимание вновь приковали насыщенные янтарные глаза, вызывая желание смотреть в них до конца своих дней. Мужчина и раньше замечал необычайную красоту девушки, обращал внимание на ослепительно чистую светлую кожу и теперь он уже был уверен — ему просто повезло, несказанно повезло находиться рядом с ней. Немного замявшись, что было крайне не свойственно такому человеку, как Григорий, он чувствуя своё выпрыгивающее из груди сердце, натянутым голосом промолвил: — Ольга Платоновна, прошу простить меня за такой внезапный визит, да ещё и в таком виде, здесь вероятно только люди высоких чинов и сословий бывают. Я не займу много Вашего драгоценного времени. Позвольте поинтересоваться, как Вы себя чувствуете после того случая на фабрике? — Гриша проговорил это настолько быстро и невнятно, что Ольга даже сдвинула брови, показывая лёгкое недоумение от услышанного. Григорий смутился, но виду не подал. Лишь взяв себя в руки, повторил своё последнее сказанное предложение. Оля же озарила его лёгкой улыбкой и ноткой благодарности, читаемая в глазах. — Благодарю, у меня всё в порядке, — девушка владела своим голосом и эмоциями куда лучше, а потому от Григория скрылось то настоящее, что сейчас бушевало в груди Ольги. Такого с ней не случалось никогда: девушка так хотела быть искренним с ним, хотелось рассказать всё, что у неё на душе, показать себя истинную, но это было бы странно и неправильно; а что за странное чувство эмпатии? Лишь по одному его блеску глаз, по движениям бровей или кончиков рта, она пыталась разгадать мысли мужчины — что же таится у него внутри? А если ли ей там место? Нет! Это уже было слишком! Чтобы этот человек хоть что-то вызывал в ней? Да никогда. Ольга сделав огромное усилие над собой, таки отвела взгляд от Григория, предпочитая глядеть куда угодно, только не на мужчину. Вспомнив свое детство, будто она снова десятилетняя девчонка, которая стеснялась своего знакомого Владимира, который вместе с родителями часто бывал в доме у пана Родзевич. Мальчишка был старше на несколько лет, но уже вызывал какие-то чувства, да такие, что посмотреть ему в глаза было уже достижением, за которое надобно вручить медаль. И вот сейчас, разговаривая с Григорием о его дальнейшей работе на фабрике, девушка почувствовала себя той самой копией себя, только в разы младше. Однако люди меняются и Ольга тоже изменилась: она выросла, набралась жизненного опыта, стала как-никак умнее и разборчивее в людях. Ведь Владимир, тот самый мальчик из прошлого, он так и остался жестоким пареньком, мечтающий прибрать всё к своим рукам, даже маленькую Олю он регулярно шантажировал, насмехался, даже ударил. Один раз, но этого хватило, чтобы изменить свое мировоззрение уже в четырнадцать лет. Владимир знал, что девушка ничего ему не сделает, а особенно не пожалуется своим родителям, ведь «Девушки — слабые, безвольные существа. Без нас, мужчин, они и шагу ступить не могут», — вещал юноша, нагло улыбаясь в лицо Ольге. Но знал бы он сейчас, какими сильными могут быть женщины и уж терпеть таких невоспитанных мужчин они точно не будут. Владимир этого никогда не узнает, ведь в семнадцать, ровно в день своего рождения, он омрачил его своей скоропостижной кончиной — прогулка на лошади закончилась для него в этот день его же похоронами. Даже мимолетно выпущенное слово, словно стрела, вонзается в душу, меняя мир, который уже никогда не будет прежним. Ольга всегда будет благодарна этому человеку за то, насколько сильно он поменял её взгляды всего лишь каким-то словом, а ударом, который пришёлся ей по щеке, он напомнил ей насколько важно уметь постоять за себя и просто быть сильной. — Григорий Петрович, а почему бы Вам не пройти в столовую и не выпить со мной чашечку горячего чая? — слова вырвались сами по себе и Ольга на секунду даже не поняла кто же их сказал, ведь себя она слышала словно издалека. Округлив глаза, девушка сразу же прикусила свой язык. Что же она творит? Словно малое дитя, говорит то, что вздумается и первое в голову придет. Григорий также выглядел очень удивлённым такому приглашению, однако почему бы не побыть в компании с красивой дамой чуточку больше? — С удовольствием, — улыбнулся мужчина, возможно не совсем искренне, как ему хотелось, но в тот момент какое-то тепло и счастье разрывало его, намереваясь нащупать выход как можно скорее. — Вас не смутит мой внешний вид: я одет, отнюдь, не так, как полагает Вашим гостям. И правда, одежда на теле Гриши была старая и уже поношенная. Однако Ольгу это не волновало. Она всё ещё не была уверена в том, что делает. Что скажет Катя, когда узнает или как отреагирует её родные, если увидят её в компании бывшего каторжника, который, по сути, считается погибшим. Но с другой стороны, когда это Ольгу Родзевич волновало мнение других людей?***
Прошло чуть более больше недели, когда Катя вновь начала жить со своим мужем под одной крышей. Она будто заново была замужем, каждый день узнавая этого человека по крупицам. Андрей менялся на глазах: вновь нежен, внимателен, всегда узнавал как ее самочувствие, никогда не забывая по утрам целовать в живот. Для Кати это не было приятным, скорее наоборот, ей казалось что он её прочно привязывает к себе. Утро не задалось для нее с самого утра, однако Катя пыталась откинуть все мысли прочь, не забивая себе голову глупостями. Ох, как же ей хотелось вновь почувствовать лёгкость бытия, просыпаться с утра и не думать ни о чем. Иногда ей было смешно признавать, что будучи игрушкой своей крестной, Катя имела более свободы, чем сейчас. Она уже и позабыла когда была умиротворена. После похорон Богдана Андрей срывался только на прислугу и то, даже тогда слегка сдерживаясь, а после в обязательном порядке извиняясь. Катерина понимала его, знала каково это потерять близкого, а к тому же ещё и для него он был доверенным лицом. Несмотря на все, Катя старалась поддерживать его и, как могла, успокаивала. Она вздохнула, принимая с рук горничной халат и смотря в окно, видя как к дорожке к дому идёт почтальон. Катя взглянула на часы, висящие над ее туалетным столиком. Время было уже позднее как для подъёма, однако она и так уснула поздно, а встать и вовсе было настоящей пыткой. Хороший сон, после переезда сюда, вновь стал роскошью. Горничная приодела её, тараторя про какие-то ярмарки приуроченные к новому году. Дом действительно расцвел, когда в него вернулась пани, а Кате и нравилось слушать это все, хоть немного отвлекающее от дурных мыслей. — Доброе утро, — тихо сказала Катя, усаживаясь около мужа за завтраком и принимая его поцелуй. Она улыбнулась, сразу же принимаясь за успокаивающий чай. Лакей принёс их почту, однако к удивлению одно письмо было адресовано лично ей. Катя нахмурилась, ведь оно было не подписано, только её имя искусно выведено на титульном листе. — От кого это? — спросил Андрей, косо глядя на жену, которая кажется начала понимать всё. — Прочитаю узнаю, — коротко ответила она, хотя уже и так знала от кого. Сердце ее забилось, ей захотелось быстрее выйти отсюда, предаться одиночеству, чтобы прочитать это, внимать жадно строкам. Жадан отвернулся, догадываясь обо всем, только вот он смолчал, более ничего не говоря, с ревностью смотря на то, как загораются глаза жены. Он уже и позабыл, когда с таким трепетом Катерина смотрела на него.***
Только закрыв за свой двери спальни, Катерина открыла письмо, читая короткие и будто сухие строки. Однако она могла догадываться с каким рвением Стефан писал ей это. Он будто был жаден к буквам, к предложениям, словно никогда и не писал в жизни, а теперь, научившись новому умению, хотел пробовать это раз за разом. Эти строки благодарности и подбадривания стали настоящим глотком свежего воздуха для неё. Катя улыбнулась, когда вновь услышала шаги мужа, после этого тут же пряча письмо в свою шкатулку. Как раз во время, ведь Андрей зашёл к в спальню, с недоверием глядя на неё. — И от кого оно было, Катенька? — Ольга. Любопытство с ней приключилось, — она вздохнула, с улыбкой продолжая говорить ложь. Ей не было совестно. — Как я себя чувствую. — И как ты себя чувствуешь, дорогая? — Андрей обнял её, целуя в мягкие пшеничные волосы, кладя руки на живот, гладя место, где сейчас рос и крепчал наследник или прекрасная дочь. Ему было все равно кто это, он уже любил это ребенка. — Замечательно, — она откинула голову ему на плечо, слушая его тяжёлое дыхание. — Разве у тебя нет дел? — Нет, я хочу весь день посвятить тебе, — он поцеловал её в щеку, отпуская из своих объятий. Катерина тут же отошла на несколько шагов в сторону, делая вид, будто рассматривание её собственного туалетного столика интереснее, нежели разговор. Она повертела в руках своё зеркальце, взглянув мельком на себя и тогда только повернулась к Андрею обратно. — Уже начинаются приемы в честь Рождества. Наш почтовый ящик уже ломится от приглашений, все желают увидеть нас у себя. Будет очень вежливо ответить хоть на одно. — Мне без разницы к кому идти, — Катя пожала плечами: ей этого не хотелось и совсем. Она до сих пор не привыкла к косым взглядам в свою сторону, которые осуждали её, насмехались и совсем не стеснялись этого. Крепостная — и это её главный грех. — Я полагаюсь на твой выбор. Андрею этого было достаточно услышать, чтобы вновь вернуть ее в свои объятия и обнимать, тихо слушая как бьётся волнительно её сердце.