Я этого не делал!

— Я этого не делал! — обиженно восклицает одиннадцатилетний мальчишка, с вызовом глядя в глаза своему декану. Сириус мастак врать, однако в этот раз он говорит абсолютную правду — напакостничал Минерве сегодня точно не он. Это был их однокурсник с Рейвенкло — мальчик прямо во время урока хвастался друзьям новым выученным заклинаниям и случайно угодил им в аккуратно сложенную на столе кипу пергаментов, отчего та разлетелась по кабинету. Сдавать парнишку не хотелось, но и друга в беде оставлять — совсем не в духе Ремы. — Мистер Блэк, я Вас предупреждала. Это третий проступок за неделю. А сегодня ещё только среда! Я сегодня же отправлю сову Вашей матери. Сириус зол. Ребяческое лицо кривится от недовольства — да, пусть с мамой он общается неохотно, да и в принципе всегда рад дать ей повод побраниться, однако в последнем письме Вальбурга ясно дала понять — ещё одна сова и Сириус отправляется домой. Принимать эту угрозу за шутку не получалось, поэтому на какое-то время Блэк угомонился, а если и шалил, то как можно более незаметно. Что, в прочем, получалось как-то не очень. — Профессор, это не я! — надувается от гнева Сириус и хочет пуститься в оправдания, когда девчачий голос прерывает его: — Это правда не он, профессор Макгонагалл, — спокойно произносит Рема и тотчас оказывается под прицелом сразу нескольких пар глаз: удивлённый взгляд Минервы, которая никогда прежде не слышала от тихони Люпин оправданий попавшихся на проделках друзей, благодарный и полный надежды — Сириуса, ехидно-удовлетворённый — Джеймса и испуганный — паренька рейвенкловца. И это не говоря о куче с упоением следящих за развитием скандала однокурсников. — Вы уверены, мисс Люпин? — всё же уточняет профессор, щуря от недоверия глаза за стёклами очков-половинок. — Кто же тогда виноват? На соседней парте в панике заёрзал мальчишка рейвенкловец. — Точно не Сириус, профессор, — ни капли не врёт Рема — нет, просто не говорит всю правду, — и стойко выдерживает проницательный взгляд декана. — Я… поглядывала на него весь урок. Он даже не прикасался к своей палочке. И это снова правда. Пусть и смущающая, зато настоящая и стопроцентно отводящая от Сириуса подозрения. Гриффиндор теряет пять баллов за то, что Рема занимается не тем, чем положено во время урока, а Сириус плюхается за соседнюю парту, расслабленный и довольный, и получает тычок в бок от Джеймса. — Поглядывала весь урок, значит? — самодовольно вопрошает Сириус, обернувшись к Реме, на что та лишь, громко выдохнув, закатывает глаза. До Люпин доносится тихий хохот мальчишек. Ох, и изведут же они её, все семь лет припоминать будут — грустит Рема, удовлетворённая, однако, итогом.

***

— Я этого не делал! — каждый раз, когда эти слова вылетают изо рта Сириуса Блэка — принимать их за правду не стоит. Если парня поймали, то, скорее всего, за дело. Однако если эти же слова он говорит Реме — она верит в их стопроцентную истину и делает всё возможное, чтобы поверили и остальные. И как правило вполне успешно. Возможно, поэтому Блэк не врёт ей никогда и ни в чём после того случая на первом курсе, даже если правда слишком горька и обидна для неё. Рема всё перенесёт, а он ей поможет — притащит её любимые пирожки с кухни, которые худющая девчонка готова есть десятками; подарит набор новых перьев, из которых та уже может собрать полноценную сову размером с дракона; отменит прогулку с самой красивой девчонкой курса лишь ради того, чтобы сидеть возле недовольной Ремы в библиотеке, пока та, упрямо пряча взгляд, пишет очередное эссе, и смотреть на неё грустными, виноватыми глазами. И не то, чтобы Люпин какая-то особенная — нет, вовсе нет. Обычная, как и сотни, тысячи других, окружавших его. Просто врать ей как-то не получается. Да и не особо хочется, если уж совсем честно. Сириус как-то пытался — уж больно ему не хотелось отбывать наказание за очередную прогоревшую проделку, и вот тут как нельзя кстати пришлась бы удивительная способность Ремы убеждать всех в его невиновности, — но стоило ему заглянуть в бездонные голубые глаза, состоящие как будто только лишь из доверчивой невинности и преданности, и правда сама вылезла наружу. Уныло оттирая котлы в промёрзлых подземельях, Сириус, однако, не был сильно разочарован — уж лучше потерять пару часов жизни на отработке, чем навсегда потерять доверие Ремы.

***

— Я этого не делал! — кричит, когда его арестовывают, ошеломлённый Блэк, яростно пытаясь высвободиться из крепкой хватки. — Это был не я! — цедит злобно Сириус, уставший доказывать свою невиновность тем, кто даже слушать не желает. — Освободите! — орёт что есть сил, вцепившись трясущимися — то ли от холода, то ли от негодования — пальцами в прутья безликой клетки. — Вы ошиблись, — шепчет он, едва размыкая губы, свернувшись калачиком у стены, разбитый и измотанный, потерявший всякую надежду.

***

Делать каждый новый шаг в десятки раз тяжелее предыдущего, но Рема уверенно идёт. Идёт вдоль неровных, чудовищных на один уже только взгляд стен, от которых стук её старых каблуков отражается гулким эхом, заставляющим внутренности сжиматься от страха. Идёт вдоль жутких клеток, за которыми не видна человеческая жизнь. Слух не может зацепиться ни за что, кроме шума, создаваемого самой посетительницей, и единственное доказывающее, что тюрьма обитаема — редкие стоны и крики, от которых в жилах стынет кровь. Желание развернуться, унестись прочь и никогда не возвращаться в это проклятое место — сильно до безобразия, и слабеющий рассудок молит владелицу о побеге. Но Рема, собрав остатки самообладания и смелости, продолжает отважно идти вперёд, ведь она должна, просто обязана услышать это от него. Узнать правду, какой бы ужасной та ни была. Иначе она просто не может — не может осудить Сириуса, полагаясь лишь на чужие слова. Привычка, выработанная за долгие годы общения с Бродягой, въевшаяся глубоко в подкорку, в саму суть существования, даёт о себе знать, и лишь за неё хватается Рема, себе — не позволяя задохнуться от страха, а некогда дорогому другу — дать шанс. — Сириус? — тихо зовёт она, вглядываясь в тёмную пустоту, пытаясь разглядеть хоть что-то. На мгновение Реме показалось, что она ошиблась камерой, и от ужаса, что породила эта мысль, у девушки перехватило дыхание. Неуверенная, что сможет вынести излишнее пребывание в этом адском месте, необходимое для поисков камеры Сириуса, Люпин испытывает неимоверное облегчение, когда слышит своё имя, а секундной позже различает во мраке знакомый силуэт. — Рема? — не веря происходящему, повторяет он, цепляясь за мерзкие прутья. — Господи, Рема, это правда ты? — лихорадочно шепчет Сириус, преисполненный надеждой, и ответом ему служит безмолвный кивок. — Сириус, ты… — слова встают поперёк горла. Рема не может даже произнести вопрос целиком — настолько ей больно и страшно. Невесть где взяв силы, она, сглотнув вязкую слюну, предпринимает ещё одну отчаянную попытку. — Ты… — Нет, — обрывает Блэк, не желая слышать продолжение. — Я этого не делал. Рема со свистом делает глубокий вдох, прикрывая глаза. Эти слова — волшебный эликсир для растерзанного сердца. Один рваный выдох — и Люпин ощущает, как отступает липкий страх. Отчаяние пропадает из ясного взора, а голову тотчас занимает миллион мыслей и планов — найти помощь, добиться освобождения Сириуса, забрать малыша Гарри от ужасных родственников, найти виновного… — Пожалуйста, Рема, поверь мне, — тем временем умоляет Сириус, по-своему расценивая её молчание. — Поверь мне так же, как верила раньше, прошу… Сохранившие тепло пальцы Ремы переплетаются с его — холодными и напряжёнными — сквозь прутья разделяющей их клетки. Рема смотрит на него сквозь слёзы и улыбается. — Я верю.