Мэри не сомневалась, что случай представится быстро. Может, все и началось из-за ее двухнедельного отсутствия — хотя оно было скорее поводом, чем причиной, — но теперь джинн вылетел из бутылки, и загнать его обратно было бы трудно даже при очень большом желании, и процедура эта потребовала бы времени. Давать которое этим двум мерзавцам Мэри не собиралась.
Закрыть дверь они на этот раз побеспокоились — впрочем, Мэри и без того знала, что прошлая небрежность была случайностью — но вот запереть на ключ и не подумали. И Генри, и Том всегда почти непростительно пренебрегали приличиями — и всегда же не задумывались об опасности. Положительно, обоим было просто необходимо руководство разумной женщины.
Мэри неслышно вошла в комнату, неслышно же затворила за собой дверь и повернула ключ в замке. Том и Генри тихий щелчок не расслышали. Они были столь сильно поглощены друг другом, что не заметили даже появление нового действующего лица. Для них это было нормально. Когда они сознавали, что в помещении в любой момент может кто-то появиться, то улавливали чужие шаги очень чутко, но стоило им остаться надолго наедине — будь то в магазине после закрытия, когда покупатели уже не появятся, или в какой-нибудь удаленной части парка, куда никто не заходит, — и вокруг них могло незамеченным танцевать рил стадо слонов.
Мэри не хотелось спугнуть чарующий аромат чувственности, что распространялся сейчас по комнате от переплетенных обнаженных тел. Даже воздух над ними, казалось, рябил, будто в жаркий летний полдень, с каждой секундой нагреваясь сильнее, приближаясь к точке кипения — или взрыва, когда окружающий мир окончательно разлетится огненной вспышкой, сузится до чужих рук, губ, глаз и вздохов и будет пульсировать в одном ритме с биением учащающегося пульса до самого мига ослепительного освобождения.
Уже вовсю пахло весной. Солнце за окном только клонилось к закату, и его лучи невесомо ласкали обнаженные тела на кровати, добавляя штрихи в рисунок завораживающего танца. В тот миг, когда Мэри показалось, что огонь уже не потушить даже всемирным потопом, она негромко кашлянула:
— Кхм. — Помолчав несколько секунд — не столько давая тем двоим осознать свое присутствие, сколько собираясь с духом, она спросила — так, как спрашивала много раз, застав их за беседой в магазине после закрытия: — Мне можно к вам присоединиться?
Момент был настолько острый, что от страха перехватило дыхание и даже возбуждение настороженно притихло. Если Генри — или Том — любой из них примет ее слова за шутку, а блеск в глазах — за гнев, если лихорадочно вскочит, начнет что-то говорить, оправдываясь — хотя что тут можно оправдать и объяснить? — просто попросит, сохраняя остатки достоинства, выйти за дверь и дать им одеться — значит, все было зря. Значит, она придумала эту связь, это незримое, но осязаемое присутствие третьего каждый раз, когда кто-то из троих оставался вдвоем. Значит, этот треугольник, звенящий ярмарочными колокольчиками, что будоражат как в детстве в ожидании праздничного чуда, ей просто привиделся. И тогда…
Впрочем, что «тогда», она не хотела даже думать. Но ей и не дали.
Генри поднялся медленно, с опасной грацией хищника из породы кошачьих, не стесняясь наготы и не скрывая возбуждения. Сделал шаг вперед — Мэри старалась смотреть ему в глаза, не отвлекаясь на налитый кровью член, — взял ее за руку и резко рванул на себя, падая вместе с ней обратно на постель.
* * *
Платье, кажется, восстановлению не подлежало. К счастью, это было единственное обстоятельство, которого Мэри все-таки не предусмотрела.
Они обошлись почти без слов, благо те давно были им не нужны. Генри просто сминал ее губы грубыми властными поцелуями, жадно гладил бедра, не столько стремясь доставить удовольствие, сколько получая его сам, мял грудь, чуть пополневшую после вторых родов, но все равно легко и естественно ложащуюся в его ладонь, словно самой природой была предназначена именно для его рук. Он зарывался пальцами в волосы на лобке, раздвигал влажные набухшие складки в промежности — будто пытался кожей до самого конца почувствовать, объять, осознать ее желание.
Том ласкал ее спину, нежно и так осторожно, как если бы та была стеклянная. До этого дня Том редко прикасался к Мэри, но всегда — именно так, словно боясь разбить слишком резким движением сильных пальцев. Мэри никто бы не назвал хрупкой, а уж Том — даже меньше, чем прочие, но так он извинялся за свою прямолинейность, неудобство которой прекрасно понимал, но от которой, тем не менее, не собирался отказываться, ведь та была его частью, невыразимо драгоценной, как и каждый кусочек мозаики под названием «Том Брэнсон», что он с таким трудом наконец-то собрал в цельную картину.
Генри подхватил Мэри под бедра неожиданно — и резко опустил на себя сверху, входя сразу почти до самого конца. Мэри вскрикнула скорее от неожиданности, чем от удовольствия, а мгновение спустя застонала в полный голос — одновременно и требовательно, и умоляюще — потому что Генри по-прежнему крепко держал ее, не позволяя двинуться, и не двигался сам. Время застыло, свернулось внутри тугой, готовой к ослепляющему выстрелу пружиной, — а затем Мэри почувствовала скользящую между ягодиц твердую плоть и хрипло рассмеялась. Том Брэнсон оставался таким же, каким был много лет назад: стоило забыть о нем хотя бы на мгновение, стоило только помыслить о возможности не принять его в расчет — и мир от его фокусов переворачивался с ног на голову, напоминая цену столь непростительной небрежности.
Мэри наклонилась ниже, практически ложась на грудь Генри, и сильнее прогнулась в спине, давая доступ Тому. Смазанные чем-то пальцы — интересно, это Том или Генри был столь предусмотрителен? — коснулись входа, быстро проникли внутрь с ловкостью, выдававшей наличие соответствующего опыта. Хотя, возможно, дело было просто в переходящей все границы разумного самоуверенности Тома, которую тот снова обрел вместе с самим собой.
— Ты верен себе, — хрипло рассмеялась Мэри.
— И это — самое важное, — откликнулся Том, эхом повторив ее собственные мысли.
А потом приставил скользкую головку к растянутому входу и плавно толкнулся внутрь.
* * *
Вечером Мэри вошла в гостиную позже всех. Том и Генри стояли у камина, о чем-то непринужденно болтая. Мэри лукаво улыбнулась им от двери и задала риторический вопрос:
— Мне можно к вам присоединиться?
Конец
