Эпилог
10 февраля 2021 г. в 00:39
Комната была ослепительно белой. Эта белизна резала глаза, и мне приходилось жмуриться — как в детстве, когда я болела гриппом и тихо лежала пластом под стремительно влажнеющей от моего пота простынёй. Пару раз, открыв-таки нормально глаза, я видела, что здесь нет ничего, кроме моей кровати.
Воздух был холодным и горько пах стационаром.
Кажется, я в больнице.
Мысли вернулись в мою голову так же внезапно, как и ощущения — в тело, хотя ещё пять минут назад я буквально летала в каком-то звенящем вакууме, полусонно моргая и шевеля пальцами на ногах. Сев на постели, я вытянула руки и посмотрела на собственные ладони.
Кажется, я убила человека…
Звать кого-то было бесполезно, да и получилось бы это вряд ли: губы не слушались, в ушах звенело… Внезапное прозрение сменилось лёгким, а потом и тяжёлым ступором, из которого меня вывел — и то ненадолго — короткий укол в вену.
Не помню, как я узнала, что нахожусь в «Капио Найтингейл».
Следующая неделя прошла чуть спокойнее, но меня не покидал страх. Мне казалось, что двери моей белой комнаты вот-вот распахнутся, и вбегут люди в форме. На моих тощих запястьях массивные браслеты защёлкнутся очень легко, и белая сказка закончится. После утреннего приёма лекарств страх притуплялся, а к ночи его можно было победить только очередным уколом.
Меня не фиксируют, значит, это отделение не для буйных.
Страх всегда сменяли мысли о Роберте. Тот, второй голос, который я слышала в наш последний вечер, куда-то исчез, оставив после себя смутное раскаяние и какое-то ещё неудобное чувство, не позволявшее мне говорить об этом с моим лечащим врачом, доктором Эмсли. Она смотрела на меня ласково, будто старшая сестра. Это потом я узнала, что пациенты зовут её Фея «Капио Найтингейл». Мы говорили о моём детстве и о запущенности моего психоза. Судя по её прогнозам, со мной всё будет хорошо…
Ещё через неделю я увидела первый снег, который стал ещё одной каплей в море белизны, окружающей меня изо дня в день. И буйное отделение напротив: в хорошо освещённом коридоре слонялись люди, одетые в белые хламиды. Наверное, с пустыми взглядами, но я отвернулась, чтобы не всматриваться. Мне тут же начали нравиться мои собственные свободноватые домашние брюки и светлая фланелевая кенгурушка.
Наверное, их принёс Шэннон.
Приходила мама. Сидела на краю моей постели с сухими глазами, ни о чём не спрашивала, рассказывала какие-то новости, ругала лейбористов и обещала испечь мою любимый черничный чизкейк, когда я поправлюсь. Можно подумать, у меня скарлатина… Мне разрешили звонки, и я первым делом позвонила брату.
— Шэн, привет, — голос был ненатруженным, оттого казался и вовсе чужим. — Ты как?
— Малыш, — радостно отозвался он с другого конца провода. — К тебе уже можно?
— Только родственникам, — опасливо уточнила я. — Ты приедешь?
— Я мигом прилечу, сегодня же!
И он действительно приехал — с хрустящим пакетом, в котором лежали апельсины, пахнущие одновременно морозом и летом. Вместо приветствия, он сгрёб меня в охапку, уткнулся в мою макушку и долго не отпускал.
— Шэн… — моя слабая попытка отодвинуться была раздавлена очередным порывом братской нежности. — Задохнусь же…
— Прости меня, — без обиняков начал он. — Это я упёк тебя сюда.
— Мне здесь не так уж плохо, — честно призналась я. — Наверное, давно пора было с этим разобраться. На твоём месте я поступила бы так же. В тюрьме мне было бы хуже…
Он смотрел на меня, и виноватое выражение не исчезло с его лица после этих моих оправданий. Мы сидели в холле, рядом беседовали такие же пациенты, как я, с такими же посетителями, как он.
— Лили… — начал Шэннон после долгой паузы. — Лили… Я не знаю, как тебе объяснить.
— Шэн, мне правда стало намного легче.
— Я знаю.
— Спасибо тебе.
— Чёрт…
— Я понимаю, тебе сложно принять то, что я сделала, но… Мне самой трудно это принять, я стараюсь об этом не думать.
— Когда тебя выписывают?
— На следующей неделе. Для общества я не опасна. Но они же, — я выразительно посмотрела в сторону врачебных кабинетов. — Они же не знают? Или знают?
— У тебя было что-то вроде эпизода маниакально-депрессивного расстройства. Конечно, ты не опасна. О чём не знают, Лил? — обреченно спросил брат.
— Я. Убила. Человека.
— Ах, это… — он вынул из кармана вибрирующий телефон и протянул его мне. — На-ка, поговори со своим адвокатом. Только не переживай, а то застрянешь тут ещё…
— Сейчас меня не так просто вывести из себя, дорогой, — заверила я Шэннона, поднося трубку к уху. — Так что даже не надейся…
— Привет, Лил, — донеслось оттуда. — Не волнуйся. Это я…
Ноги стали ватными, а апельсин в моей руке подпрыгнул, как мячик…
— Роберт?
Радость окатила меня, будто кипяток, пройдя кусливой волной от макушки до пяток.
— Он самый. Хочу тебя увидеть…
— Роберт?!
— …ты слышишь? Я хочу увидеть тебя…
Трепета кожистых крыльев внутри я не почувствовала. И это было чертовски хорошим знаком.
***
Через неделю наступила настоящая зима. Собирая вещи, я старалась не думать о том, что моя жизнь не просто изменилась, она встала с ног на уши. Застегнув тугую новую молнию на полупустой сумке, я спустилась в вестибюль, гадая, что будет проще: вызывать такси отсюда или не пугать диспетчера и поймать машину парой кварталов ниже. Увидев, что на улице идёт снег, я решила всё-таки пройтись.
Слишком много мыслей крутилось в моей голове всё это время.
Слишком много всего произошло, чтобы делать вид, что всё так же, как и раньше…
Подняв воротник куртки, заботливо принесённой, опять же, Шэнноном, я поёжилась и шагнула в мир, заполненный кружением белых хлопьев.
Спустившись со ступеней, я забросила сумку на плечо и посмотрела вверх, часто моргая, чтобы увидеть небо. Оно было серым и косматым от туч, обещавших ещё и ещё снег. Это было так просто: идти, глядя вверх, будто ступаешь не по неуверенным лондонским сугробам, а по самому небу…
Я шла бы так долго, если бы не споткнулась. Точнее, я налетела на прохожего, стушевалась, отскочила, едва не растянувшись на тротуаре. Я не могла рассмотреть сквозь белую пелену его лицо, но отчётливо слышала, что он рассмеялся.
И не смогла не рассмеяться в ответ.
Я почти не удивилась, когда он взял меня за руку, снова притягивая к груди, на которую я так неосторожно наткнулась.
— Привет, Лил.
Это был Роберт.
Я близоруко уставилась в его лицо, а потом мягко накрыла его щёки своими пушистыми варежками. На его ресницы цеплялись снежинки, которые тут же таяли, придавая ему какой-то слегка заплаканный вид. Вместо того чтобы ответить на приветствие, я поцеловала его в лоб.
— Расскажи, — просто сказала я. — Расскажи мне, как всё было…
— Хорошо, — так же просто согласился он. — Но это не только моя тайна.
Спустя час мы сидели в маленьком пабе на окраине Лондона. Он держал меня за руку, а напротив сидел мой брат, взъерошенный, но смеющийся. Мы пили грог, и парни рассказывали мне свою занятную историю.
— В общем-то, это была моя идея, Лилиан. Честно признаюсь, я предлагал её Шону в своё время, но он не рискнул. Шон — хороший мужик, но он свято верил, что твои мозги встанут на место, когда ты будешь доить овец на его ферме.
— Не напоминай… — отмахнулась я, скосив глаза, чтобы увидеть реакцию Роберта. Так забавно: я понятия не имела, в каких мы с ним отношениях. Теперь. — Дальше, братик, дальше…
— Дальше, ага. Дальше вот он прилетел из Штатов с дикой идеей.
— Иди ты, Шэн… Никакая она была не дикая! — вклинился Роб. — Дело в том, что я не то, чтобы совсем бросил сниматься. Просто… Для последней предложенной мне роли у меня было маловато жизненного опыта. Да, фрика я вполне органично изображаю. Но подлинного урода мне взять было неоткуда.
— Прибедняется, как всегда, — закатил глаза Шэннон. — Короче, чтобы соответствовать великому замыслу великого режиссёра, наш Пат должен был немного потренироваться на котиках. Ну, на кошечке…
— Ах ты, гад… — мне хотелось бы вознегодовать, но внутри не отозвалось решительно ничего, что я могла бы списать на уязвлённое самолюбие.
— Я же просил прощения, — возмутился Шэн за нас обоих.
— Прости, Лил. Я не должен был соглашаться, наверное… — пальцы Роберта скользнули вверх по моему запястью, вместо ожидаемого мной дружеского пожатия.
— Да уж… Опыты на людях запрещены всеми существующими законами!
— Я обернул это тебе на пользу, сестрёнка. Тебе срочно нужна была разрядка от того ужасного состояния… И мне пришлось посвятить Роберта в интересные факты из жизни нашего семейства. Да что там… Моя роль во всём этом была главной и второстепенной одновременно.
— Это как? — на этот раз удивился Роберт.
— Видишь, даже профессионал спрашивает, умник…
— Это так… У меня тоже был один… комплекс. Но с этим всё решено, спасибо вам обоим.
— А подробнее? — я протянула руку, чтобы поймать его за шарф, но он ловко увернулся, одновременно вставая из-за стола.
— Тебе незачем знать. И вообще… В нашей семье — все извращенцы. Всё, мне пора! Встретимся в клубе, если что…
Только его и видели.
— Это что, правда? — под моим пристальным взглядом Роберт отхлебнул грог и улыбнулся.
— Да. Звучит как полный бред, я знаю.
— Тебе было не страшно?
— За себя — нет. За тебя — частенько.
— Чёрт… А я даже не знаю теперь, что это было.
— Где? — тупо переспросил он, пытаясь немного разрядить обстановку.
— Между нами.
— Мне кажется, ты легко можешь ответить на этот вопрос.
— Да? Не знаю…
— Кажется, я уже это слышал.
Я не чувствовала в нём той холодной стены, что была раньше. И теперь я не видела разницы между Томасом и Робертом: сейчас передо мной был кто-то третий. Скорее всего, подлинник человека, который играл со мной в жизнь так долго. И с которым я была частично знакома…
— Знаешь, что самое обидное?
— Рассказывай, — он облизнул губы и повернулся ко мне всем корпусом, приготовившись слушать. Я не решилась отнять у него свою руку, и прямо сейчас он увлечённо играл серебряным браслетом у меня на запястье.
— Я действительно не знаю… Моё тело откликается на твои прикосновения, но я не вполне тебя узнаю. Ты же… Ты постоянно закрывался от меня, не пускал, не давал понять…
Он приложил палец к моим губам, призывая к молчанию.
— В мою актёрскую задачу входил один маленький пунктик: не влюбиться.
— Ты справился. Надо будет посмотреть этот фильм, ради которого столько мучений. Наверняка получишь за него «Оскар», — мне не было обидно, потому что я и не ждала ничего другого.
— Неа…
— Не сомневайся. Ты хороший актёр, если тебе удалось довести меня до точки сборки.
Он поднял брови, но ничего не ответил. А мне оставалось только спрашивать дальше.
— Роб, а как тебе удалось отцепить меня и сдать санитарам?
Паттинсон вздохнул.
— Я этого не делал. Даже если бы захотел — не смог бы, потому как был без сознания. Это сделал Шэннон.
— Что?
— Кто. Шэннон.
— Нет, я не о том. Почему без сознания?
— Ты почти меня задушила. Тебе почти удалось сделать то, о чём мечтает множество людей в нашем мире. И что, совсем не интересно, что делал твой младший брат в комнате, где мы занимались феерическим сексом?
Я почувствовала, как краснею.
— Он же сказал… В нашей семье все извращенцы. Подсматривал, что же ещё.
— Ну, формально да. Просто должен же был быть кто-то третий, чтобы ты не наделала глупостей. Я же был правдоподобен?
— О да… Как никто. Но я плохо помню, как всё закончилось.
— Шэннон говорит, что ему пришлось ударить тебя по голове. И хорошо, что я этого не видел…
— Умер бы со смеху, — мрачно буркнула я. Он покачал головой.
— Залепил бы ему по морде. Чисто рефлекторно.
— Наверное, трудно быть джентльменом, когда девушка, сидящая на твоём члене, пытается тебя задушить.
— Невероятно. Но я не люблю простых решений, — сказал он с подозрительно знакомыми интонациями. И мне впервые это просто понравилось. — К тому же, кончить мне удалось, так что умер бы я не напрасно. Заголовки, а ля «Роберт Паттинсон неудачно скопировал опыт Дэвида Кэррадайна» мне были бы обеспечены…
— Дурак… — я не смогла не рассмеяться.
— Ну так! На самом деле, я был уверен в том, что всё получится, как надо.
— Знаешь… Передо мной не стояло никаких актёрских задач, и я тебе очень даже поверила.
— Местами, я бываю убедителен. За это мне и платят мои миллионы.
Моя рука по-прежнему была в его руке, и это было чертовски приятно.
— Надеюсь, я помогла тебе разобраться со скрытым в тебе уродом…
— Надеюсь, ты поможешь мне разбираться и дальше.
— В смысле?
— Я хочу спросить тебя… Я уже спрашивал как минимум два раза, но так и не получил вразумительного ответа. Ты меня любишь?
Мне хотелось сообщить ему, что я как раз собиралась ответить в тот вечер, и вообще, но я внезапно поняла, что эта информация совершенно необязательна.
— Да. Это проблема?
— Угу. Большая проблема. Это взаимно.
— Ты же сказал…
— Я это же и сказал, просто ты услышала только то, что хотела услышать.
Неловкая пауза, долгий взгляд и нестерпимое желание поцеловать его…
— Что будем делать с этим всем?
— Ммм… — он подумал пару секунд, прежде чем ответил. — Лил… Прямо сейчас — поедем ко мне. Займёмся этим вплотную. А там посмотрим. Может, обычный я надоем тебе достаточно быстро?
— На твоём месте я бы на это не слишком рассчитывала, Роберт…
Может быть, никто из нас и не был никогда по-настоящему сумасшедшим?