Лёха смотрел то на стену, то на потолок, то на альбиноса. И самым лучшим положением для головы это было смотреть на стену.
Откинувшись на спинку стула и заложив руки за голову, Хидан смотрел на Лёху из-под бровей. При этом лицо его было добродушно-насмешливым и словно чуть усталым.
Лёха молчал, не зная, что сказать.
Его растерянность была не такой уж неожиданной, скорее наоборот — в его судьбе давно уже было нечто, похожее на тихое отчаяние, отчего он с возрастом стал подозрительно восприимчив к насмешкам и самоиронии, что немало мешало его личной жизни. Но такие случаи на его памяти происходили редко и обычно никак не влияли на его профессиональную деятельность.
Наоборот, в результате всего этого обычно возникало внутреннее сопротивление, которое требовало от него повысить градус недоверия к новым ощущениям, что для работы порой бывало весьма полезно.
Но как только в голове оказывалось немного свободного времени, Лёха переставал думать о насмешках и поворачивался к зеркалу, чтобы посмотреть на выражение своего лица, которое вдруг начинало казаться ему интеллигентным и значительным, что как раз было похоже на самообман, и самообман выглядел достаточно убедительно.
Возможно он был тем самым трагическим персонажем, которого часто описывают в литературных произведениях, но сам по себе Лёха никакого трагизма не испытывал, так как каждый из множества его знакомых ему персонажей переживал точно такие же чувства. Возможно в этом была проблема — Лёха был слишком изворотлив, и обманывал себя так долго, что из-за этого уже начинал сам себе казаться неспособным на искренние чувства.
Лёха видел во всех людях лишь отвратительное отталкивающее подобие самого себя и ему действительно было жаль всех этих уставших, скучающих и несчастливых людей, которые появлялись в его зеркале, и от одного вида которых становилось невыносимо больно.
Он никогда не стремился влиять на ход своей жизни, а постарался привыкнуть к однообразию ежедневного существования.
Чаще всего он перебивался работой, придумывая себе новые и новые обстоятельства, из которых вытекало множество новых встреч с людьми и новые возможности для избежать разговора с самим собой, где он уже давно сумел бы получить ответ на все свои вопросы.
Иногда он выезжал за город, где ловил себя на том, что стоит на обочине и любуется яркими разноцветными облаками, причудливо плывущими в голубом небе. Лёха начинал испытывать гордость от такого проявления своей жизни, но ненадолго.
Через неделю или две он чувствовал себя опустошенным и начинал жалеть об одиночестве. И если ему случалось встретить, наконец, другого человека, который был также опустошен и, наоборот, испытывал восторг от бытия, у Лёхи появлялось смутное ощущение счастья. Но почти всегда следующий собеседник оказывался очередным эхом Лёхиной собственной тоски, и происходило это очень быстро.
Эта жизнь походила на одну большую галлюцинацию, в которой он чувствовал себя все более одиноким, хотя и видел все то же самое вокруг. Для пущей убедительности мир вокруг казался весьма приветливым и даже сочувствующим, но, глядя на эту улыбку, Лёха чувствовал ещё большую тоску.
Ничего не менялось, кроме природы вокруг, и казалось, что времени для него осталось все меньше и меньше.
И в один день пришла такая идея, что ее даже трудно было выразить. И точно так же, как он не мог передать словами то, о чем думал, он не мог объяснить ее словами.
На первый взгляд, это была полная бессмыслица, но такая бессмыслица, что за нее было очень легко уцепиться. Кажется, с этого момента Лёха и стал жить по-новому, хотя это продлилось недолго.
Мимолётная идея, которая должна была решить все проблемы, ничего не решила, а только превратила его жизнь в ещё более мучительную. Но Лёха уже не хотел отступать. Если начал, надо дойти до конца.
Такая уж у него была характерная привычка, которая досталась от деда, а именно та самая древняя целеустремленность, с которой начинал этот человек. Интересно, что идея Лёхи тоже была заимствована им у деда, только от другого.
Но что-то мы далеко убежали от действий. Вернёмся же к одному очень красивому и другому красивому, но не очень, собеседникам.
— То есть, — Лёха провел ладонью по лицу и посмотрел на Хидана. — Я
гипотетически, подчеркиваю это слово, могу или смог изменить недалёкое будущее?
— Да, — кивнул Хидан, сделав глоток из чашки чая.
— Вау… Конечно, круто чувствовать себя хоть как-то влияющим на мир, а не просто равнодушным наблюдателем, — с сарказмом пробормотал Лёха. — Но как?
— Ты это у меня спрашиваешь? — поставив чашку на стол, искренне удивился Хидан и наморщился.
— А кого ещё? Чел, тут только мы. Или ты кого-то ещё видишь? — невинно поинтересовался Лёха и его глаза начали излучать такой детский наивный взгляд, что Хидан даже опешил.
— Нет, — отмахнулся он, отворачиваясь. — Ёба, мне откуда знать какую ты там хуйню будешь делать?
Лёха надулся и несколько секунд сидел молча. Его губы то сжимались, то растягивались, словно у обиженного ребёнка. Он так и не нашёл, что сказать.
Посопел ещё немного и опустил взгляд на свои руки. Некоторое время он изучал потёртую кожу на кончике большого пальца и наконец улыбнулся:
— И ты решил стать тем, рыцарем на белом коне, который всех спасет? — иронично спросил он. — Эта, знаешь ли, типичная лапша на уши. Ты не находишь?
Но Хидан оставался серьёзным. Возможно из-за того, что не особо понимал смысл Лёхиных слов, или всё-таки понял.
— Значит так, рыцарь, как будем спасать мир от злого меня? — спросил Лёха. — Или, точнее, зачем нам это делать?
Хидан посмотрел ему в глаза.
— А хуй знает. Может, это не
наше дело, а
твоё.
Лёха опешил от такого поворота. Он даже не знал, что сказать в ответ.
— Я так думаю, Лёха, ты просто хочешь свалить на меня свою работу, — руки Хидана расслабились, и он лениво почесал плечо.
— Ахуеть поворот, — выразил мысль Лёха. — Чё ты на меня бочку катишь?
— Да? Ну и хуй с тобой, — равнодушно ответил Хидан. — Знаешь, давай посмотрим на это с другой стороны.
— Какой другой? — спросил Лёха.
— Еблан, ты пиздец как тупишь, — выдохнул Хидан. — Спасать мир должен тот, кого наебали. Не ты. Не я. А кто-то другой, кому не похуй.
Лёха согласился, что Хидан был прав. Вернее, он уже жалел, что задал этот вопрос. Что-то совсем пошло не так.
Вдруг Хидан засмеялся, и это было так странно, что Лёха тоже улыбнулся.
— Ну ладно, — сказал Хидан. — Пусть мир спасает этот самый третий человек. А мы будем смотреть, как он это делает.
Хидан уставился в потолок. Лёха поднял глаза на окно и увидел двух воронов, лениво сидящих на крыше перед домом. Они тоже стали смотреть на Лёху. Потом один из них что-то крикнул и полетел прочь.
Лёха следил за ним глазами, пока он не исчез за поворотом. В воздухе появилась мелкая белая пыль, а потом опять стало тихо.
Лёха оглянулся на Хидана. Тот всё также смотрел в потолок.
— Уснул? — спросил Лёха.
Хидан ответил не сразу.
— Нет, — сказал он.
— Думаешь что ли? — удивлено вздохнул Лёха.
Хидан посмотрел ему в глаза, слегка сощурившись, и Лёха почувствовал, как к его щекам приливает краска стыда.
Он сам не понимал причину своего смущения, может быть, она была в том, что этот взгляд вызывал в нём неуёмную детскую надежду на что-то давно забытое, но обязательно хорошее, или, наоборот, свою собственную детскую ложь и нежелание признаться в ней даже самому себе. И неизвестно ещё, что было хуже.
— Что это за груда бумаг? — Хидан кивнул в сторону стола.
Лёха поглядел на бумаги и сразу не понял, о чём речь.
— А, это, — сказал он. — Мои тщетные попытки расшифровать письмо Кеичи. Я не тупой. Я просто хуево знаю английский. Единственное, что понял это: «Айм френдли.» ааээээ… ммм… там есть что-то ещё, но это только слова, которые я смог перевести. Так что. Да… Я пытаюсь понять по ним смысл.
Лицо Хидана выражало глубочайшее недоумение и одновременно интерес.
— И как, получается? — спросил он.
— Возможно, что да, — пожал плечами Лёха.
Руки Лёхи привычно взяли и поставили на место чашку, и тут он заметил, что на его пальце потёртую кожу уже не видно.
— У меня есть два вопроса, — Лёха подождал, пока Хидан кивнёт, и спросил. — Чей этот дом и почему люди здесь такие пиздец добрые?
— Это дом моего далёкого родственника, который давно умер. А люди добрые здесь, потому что потому.
— А… Вот как… — сказал Лёха. — У меня вопрос. Насколько далёкого?
— Настолько, что о его существовании я узнал недавно.
Лёхе стало скучно, но хотелось дальше бесить Хидана.
— А как ты о нём узнал?
— Как я узнал? — переспросил Хидан. — Как и все люди. Нашёл какую-то старую книгу в шифоньере.
— Что? И какая инфа была в книге?
— Некоторые кланы ведут записи о своих людях. Кто от кого родился, где живут, жив или мёртв, — сказал Хидан.
— Уебанская система, — вздохнул Лёха.
— Да, — сказал Хидан. — Хотя она помогла мне…
Хидан замолчал, и Лёха решил не приставать с вопросами. Иногда очень полезно просто молчать, пусть даже глядя в одну точку, и не думать ни о чём.
Стрелки часов медленно ползли вперёд, тиканье отражалось от стен, дрожало в маленькой лампе и звало куда-то в бесконечность, где когда-то давно всё было хорошо. И, что самое главное, в этой вечности не было ни начала, ни конца.
Лёха откинулся на спинку стула и расслабился.
Было тихо. Даже стрелки перестали жужжать. Только с улицы доносились какие-то тихие голоса.
— Я тут вспомнил одну вещь, — неожиданно сказал Хидан. — Я всё хотел спросить — почему ты никак не отреагировал на убийство?
Лёха сначала не понял о чём Хидан.
— Ты про свою веселую нарезку троих людей? — уточнил Лёха
Хидан кивнул головой. Лёха поморщился.
— Понимаешь, — начал он, когда смог придумать бред, который в большинстве случаев помогал избежать дальнейших вопросов. — Убийства — это нормально. Такие вещи всегда были частью существования человека. Так сложилось. В разные эпохи было по-разному, но во все века была кровь. Мне до смерти не хочется воевать, тем более воевать с толпой людей, в большинстве своём очень тупых и агрессивных. Я просто видел, как гибнут люди в бессмысленной бойне. В бойне с их примитивными личными претензиями. Это, по-моему, глупость несусветная. Глупо и глупо. Но точно так же глупо и наивно воспринимать это как возмездие. Именно в этом и заключается главная диалектика бытия. Но в мире достаточно тех, кто полагает, что правда, как говорили древние, где-то посредине. Их проблема в том, что их «правда» этого не замечает. И они пытаются в ней жить. Жить, а не умереть. А это — глупость. Именно поэтому они называют себя борцами за свободу. По их мнению, это и есть настоящая «правда». Она никогда не должна быть утилитарной. Только в этом случае она становится абсолютной. О том, что «правда» не бывает «самой простой», можно судить по тому, что им приходится самим её придумывать. И это становится главной проблемой этих борцов за свободу. Они часто не понимают, что настоящие борцы за свободу только здесь и сейчас, в настоящий момент, а все остальные — просто шуты гороховые. Те, кто делает вид, что борется за свободу, потому что считает эту свободу очень простой и удобной. И они не понимают, что одно дело притворяться борцом за свободу, и совсем другое — быть им на самом деле. Потому что настоящая свобода это не когда борешься за свободу, а когда борешься за смерть. Нужно просто быть собой, потому что никому не позволено присваивать себе чужую свободу. Никто не имеет права отнимать чужую свободу. Так что убивать — это не самый трудный акт человеческого поведения. Ещё труднее убивать ради кого-то, кого ты даже не видишь. Ведь для того, чтобы убить, сначала нужно увидеть. Но в настоящий момент мы видим только смерть и боль. А ещё пепел и обломки своего собственного прошлого. Может быть, кто-то скажет, что это и есть самое главное. Но это неправда. На самом деле…
— Хорошо-хорошо… Я понял, — прервал Хидан. — Если не хочешь говорить, не говори.
На этом беседа была закончена. Закончена для Хидана, но не для Лёхи.
— Кста, тут люди хоть и добрые, но на меня косо смотрят, — сказал Лёха.
Он звучал как-то очень удивленно. Хидан даже задумался, что было тому причиной.
— Лёха, знаешь ты тупой, — выдохнул Хидан. — Кто-нибудь говорил тебе, что ты тупой? Если нет, то я скажу. Ты тупой.
— Чел, это обидно.
Хидан лишь ласково улыбнулся Лёхе, и тот недовольно засопел.
— Посмотри как ты выглядишь и где живёшь.
— Нормально я выгляжу, а живу… Живу в доме.
Хидан диву давался — Лёха и в самом деле всё время чего-то не понимал. Насколько он был тупым? Ответ на этот вопрос был неизвестен.
— В чужом доме. И бывший владелец этого дома тебе никем не приходится.
— А как они поняли, что ты его родственник? У тебя на лбу написано? — Лёха ткнул Хидану в лоб.
— Знаешь про такую хуйню как фамильное сходство?
— Ой, пиздец какое доказательство, — цокнул Лёха.
На этом диалог опять закончился, но только на время.
— Я всё время думал, что люди в клане держаться гурьбой и никуда особо не выходят из насиженного места, — Лёха повертел кружку со всех сторон.
— Вообще-то да, но нет. Мой клан — клан торговцев, — пояснил Хидан.
На это Лёха лишь иронично хмыкнул.
— Но твоим родителям не повезло, и ты вместо красноречия начал качать владение двуручным оружием.
Хидан посмотрел на Леху с непонятной для него печалью во взгляде, и по его губам скользнула лёгкая тень улыбки. Он не хотел себе признаваться, но были дни, когда он сожалел о содеянном. Но сейчас он полностью очистился от этой вины. И смог бы это повторить, даже если бы ему дали время до завтра.
— Сделать ещё раз чай? — вдруг вспомнив, что он вроде как гостеприимный хозяин, спросил Лёха.
— Да, — согласился Хидан.
Возможно он задавался вопросом , почему Лёха пытается напоить его чаем, но Хидан понял, что тот всего лишь закрашивал так паузы в разговоре.
Один вопрос беспокоил его всё больше и больше. Вопрос, который возникал в жизни каждого человека, а если не возникал, то прекратите лгать. Что делать дальше? Вот, он сидит с тем, кого приказал найти Джашин-сама. А что дальше? Не тащить же собой в Амегакуре? Может Хидан довольно часто играл в дурака, что теперь смешно говорит, что он умеет логически думать. Но он понимает, что Лёхе нечего там делать. Да и лукоглазому объяснять что-то не хочется.
— Вот, — Лёха поставил чашку чая.
Пар медле... Кому вообще интересно что делает пар? Тебе? Ну, вот. Пар медленно клубился над чашкой горячего чая. Всё. Конец. Только это и умеет делать пар — клубиться.
— Бля, крч, как долго я буду тут тусить и как долго ты будешь тусить со мной? — спросил Лёха.
— День или два, а потом я возвращаюсь в деревню обоссанного дождя, — меланхолично ответили ему.
— Ммм... Круто. Чё так мало?
— Бляха... Ты ведь понимаешь, что мне нужно чапять и сколько времени понадобится, — Хидан уставился на Лёху в лёгком раздражении.
— Неделю назад ты за вечер управился.
— За день, — подправил Хидан. — Ты тогда терял сознание. Я тебя не виню. Я слишком быстро прыгал, а для тебя это было пиздец какой нагрузкой.
— Круто-круто... — тихо сказал Лёха, сделав глоток чая. — Что теперь делать?
— Жить.
— А я умереть хочу,— вздохнул Лёха. — Что это за мир такой, в котором уже не можешь умереть.
— Ну, не повезло, — Хидан отпил чай и поморщился от кислого вкуса.
— Знаешь способ стопроцентно умереть? — Лёха подсел ближе, насколько позволял стол.
— Да, но не повезло и ты жив, — улыбнулся Хидан.
— Ты про то тыканье себя? — выдал Лёха после усиленного думания.
— Да, — кивнул Хидан.
— Не повезло, — ещё раз грустно выдохнул Лёха.
— А я о чём?
— Что теперь делать?
— Жить, — ещё раз предложил Хидан
— А как?— Лёха никак не унимался со своими вопросами.
Если посмотреть на Хидана, то у нормального человека должна сработать инстинкт самосохранения и он прекратил бы задавать вопросы, но Лёха уже не человек — он клоун, нахуй.
— Как человек, — раздражённо выдохнул Хидан, всё бесконечные вопросы любого могут заебать. — Или можешь как животное. Я не буду обсуждать, не то что ты.
— Тогда ты оскорблял людей из одной группы. А я это осуждаю, — спохватился Лёха
— Тогда ты оскорбляешь своими словами меня, — если бы Хидан знал про существование Uno, то он бы достал реверс карту.
— Какими? — не догнал Лёха.
— Ты назвал Священный ритуал простым тыканьем. А это оскорбляет мои чувства, — ехидно улыбнулся Хидан.
— Священный ритуал? Ты что священник?
— Да.
— ... А ты знал, что бога нет? — после короткого молчания, спросил Лёха.
Всё же он считал себя умным человеком, который должен тыкать на говно, и говорить людям, что это говно.
— Вот, видишь, оскорбляешь.
— Это не оскорбления, я говорю факт.
Хидан уставился на Лёху и застонал от горя, понимая, что всё идёт к драке.
— Бог есть и это Великий Джашин-сама!— Хидан воздел руки вверх.
— Бога нет, есть только Безграничная Вселенная! — теперь Лёха зачем-то начал говорить о своей религии.
Теперь это спор двух религиозных людей.
— Пизды давно не получал? — Хидан схватил Лёху за воротник.
Лёха вздрогнул от его действий. В то же время он чувствовал себя как на войне. И он был готов умереть в ней доказывая свою правоту в вероисповедании.
— Да! — неожиданно для себя согласился Лёха.
***
— Я впервые подрался из-за религиозной темы, — Лёха схватился за ушибленное плечо.
— Ты хуево дерешься, — прокомментировал Хидан.
— Ну, пиздец, — Лёха досадно развел руками. — Из нас двоих только ты ебенючий убийца.
— Но всё равно удары слабые, — настоял Хидан.
— Я тебя ударить-то не смог. Это было тоже самое, если бы меня начал пиздить ребёнок. Конечно, я держу его на расстоянии вытянутой руки и он чёт не может ударить, — возмущался Лёха.
— Ой! — выдохнул Хидан. — То есть я виноват в твоих слабых ударах?
— Да!
***
— Впервые подрался из-за такой хуйни, — сказал Лёха и побледнел из-за боли в руке
— Хорошо. Второй удар то что надо, — Хидан стёр собственную кровь из носа
— Это комплимент? — Лёха покосился на Хидана
— Не знаю, — пожал тот плечами. — Как хочешь думать, так и думай.
