***
Остаемся опять вдвоём с Вероникой. Последнее время мы только вдвоём и проводим. Надоела я ей, наверное, страшно. Подходит ко мне и приобнимает. — Куда он? — Не знаю, — конечно, знаю, но вот зачем — не знаю. Варю кофе и готовлю завтрак. Вот это прогресс, Нарочинская! Ты всё больше становишься похожа на человека. — Может, давай лучше я? — Вероника забирает лопатку из моих рук. А я замечаю, что яичница скоро сгорит. Решаю налить кофе, но тут же всё идёт наперекосяк. Я в кофе, стол в кофе, пол, в принципе, тоже. — Марин, иди лучше в душ, — отправляет меня в ванную, а сама убирает на кухне. Хорошая такая. Приехала учиться, а попала… В палату номер шесть. Выхожу из душа минут через тридцать. Легче не стало, но в голове прояснилось. — Марин, там йогурт есть. Будешь? — вспоминаю, как вчера сорвалась на Олеге, и соглашаюсь. Подаёт мне ложку, а йогурт ставит на стол. — Вероник, ты прости. Ехала учиться, а тут это всё. — Улыбается и садится рядом. — Не извиняйся. Ты же не виновата. Катю найдем, тогда разберёмся. — Выдавливаю из себя мягкую улыбку, но она сразу слетает с лица. — Марин, я в магазин схожу. Ты нормально тут одна? — общается со мной как с дитём. Хотя, судя по всему, в их с Брагиным глазах именно так я и выгляжу. Кстати, Брагин! Надо ему позвонить. — Привет, — шепчу я в трубку. — Привет. Как ты? — вопрос, который за последние дни я слышала раз сто. — Дышу. Вероника ушла в магазин. — Ты там дыши давай. Кушала? — Да. Яичницу. Что в полиции? — Приеду расскажу. Ладно, давай, — заканчиваю разговор с Брагиным и оборачиваюсь к двери. Звонят… Может, к черту всех? Всё-таки открываю. — Нина? — Подруга по-хозяйски проходит в квартиру. Закрываю за ней дверь. — Маринка… — оборачивается на меня и смотрит в глаза. А потом я буквально падаю в её объятия и начинаю плакать. Садимся на диван. Нинка вновь гладит меня по спине и шепчет что-то успокаивающее. Вот не поверите, но у неё получилось. — Нин, вот за что мне всё это? — пытаюсь побороть очередной приступ истерики глубоким вдохом. — Так, всё. Нарочинская, возьми себя в руки! Ты сейчас успокаиваешься и мы решаем, что делать, — встряхивает меня за плечи. Я отчаянно на неё смотрю. — Ус-по-ка-ива-ешь-ся, — говорит уже по слогам со мной. Я киваю и вытираю слёзы.***
Когда прихожу к Нарочинской, пугаюсь от одного её вида. Бледная, худая, измученная. Помню её такой, когда Михалыч в аварию попал и когда с должности сняли. Хотя нет… То с этим не сравнится. Когда Маринка успокаивается, пьём кофе. Вижу по ней, что оставлять одну просто нельзя. Вдруг что… — Марин, а что в полиции говорят? — Не знаю! Брагин мне ничего не рассказывает! Абсолютно ничего! Понимаешь? — поворачивается ко мне и встряхивает за плечи. — Ну хочешь, я ему прямо сейчас позвоню? Хочешь? — ну и балбес ты, Михалыч! Вот таких точно свет не видывал. — Хочу! — набираю номер Брагина. Длинные гудки заканчиваются тишиной. Звоним ещё раз, Нарочинская усмехается. — Вот так и живём. Ах да! У меня этот ко… Олег ключи забрал, а то вдруг из дома уйти захочу. — Он что, совсем дурак? — был бы он здесь, закопала бы собственными руками. Как можно? — Так ладно. Пойдем сейчас с тобой в полицию и сами узнаем. Да? — Кивает. Вот и прекрасно. Отправляю Марину переодеваться. А сама пытаюсь дозвониться до Брагина. Пусть только попробует на глаза попасться. — Да, Нин! — Ну наконец-то! Ты совсем оборзел?! — говорю как можно тише, чтобы Маринка не услышала. — Нино, что такое? — Что такое?! У тебя у жены скоро сердечный приступ будет! Чем ты думаешь?! — Нин, давай быстрее! — Ах быстрее? Хорошо! Иди к чёрту, Брагин! — сбрасываю вызов и отключаю телефон. Марина как раз выходит из спальни. — Поехали? — Неплохой апгрейд, Марина Владимировна. — Поехали! До участка доехали быстро и без происшествий. На такси. Там нас встретил приятный дежурный и проводил к следователю. — Марина Владимировна? Олег Михайлович, сказал, что вы в больнице с нервным срывом. — Кажется, мужчина выдал все секреты Михалыча. — Нин, он меня ещё и в больницу отправил! А чё не похоронил-то? — одёргиваю подругу за рукав, и она успокаивается. — Расскажите, пожалуйста, как идут поиски моей дочери, — следователь вздыхает и достает папку. — Мы в тупике. Скорее всего, вашей дочери уже нет в живых, иначе бы… — показываю, чтоб замолчал. Нарочинская встаёт со стула и чуть ли не падает. Усаживаю её обратно. Мужчина подает стакан воды. — Нин, — смотрит на меня и ищет поддержки, а я даже не знаю, что сказать. Глажу её по спине. — Пойдем, Мариш, пойдем, — беру под руку и вывожу на улицу. Вызываю такси, и мы едем домой. Там нас встречает Вероника. Нарочинская запирается в ванной. — Марин, открой, пожалуйста, — стою около двери, пытаясь достучаться. — Мне надо побыть одной! — с одной стороны, её можно понять, а с другой — если оставить её одну, то это может закончиться печально!***
Выхожу из ванной через час или больше. Нинка и Вероникой сидят на диван. Прохожу мимо и захожу в свой кабинет с огромным желанием выброситься из окна. Сажусь на стол и закрываю ладонями лицо. Господи, как плохо! Интересно, насколько долго Олег собирался молчать? Краем глаза замечаю стоящую в дверях Дубровскую. Она подходит ко мне и садится рядом. Боже, ещё одно слово жалости — и их поубиваю я лично. Но Нина молчит и лишь обнимает. Так и сидим с ней, пока не зазвонил мой телефон. Перелезаю по привычке через окно в спальню и отвечаю. — Нарочинская. — … — Кто вы? Я не узнаю. — … — Где моя дочь?! Где Катя?! — Я перезвоню, Мариш. — Гудки. Этого не может быть…