Восхождения некроманта

Ты вытягиваешь свои руки, изгибаешь пальцы, смотришь глазами, полными отчаяния и ужаса, просишь о пощаде, умоляешь о прекращении. Чтобы я расслабил хватку и развязал узел веревки, чтобы ты смогла вдохнуть воздуха. У тебя не осталось сил, чтобы энергично бороться за свою жизнь, чтобы сражаться за нее до последнего вздоха, ты даже не думаешь об этом. Вся твоя голова занята лишь тем, чтобы насытить легкие целительным вкусом воздуха, пускай он и кажется тебе затхлым, но сейчас он будет слаще меда. Я ослабляю узел, и ты глотаешь его. Вдыхаешь его до последней капли, словно животное, желающее быстрее насытиться едой, чтобы другим не досталось и крохи. Я вновь сдавливаю веревку. Не нужно корить меня. Если ты вдохнешь слишком много, то заработаешь гипероксию. У тебя может закружиться голова и ты потеряешь сознание. А нам ведь не нужно, чтобы ты пропустила все веселье? Вскрикиваешь от резкой боли в горле, но вовремя останавливаешься, ведь тогда потеряешь запас воздуха и тогда придется мучиться еще десять секунд перед тем, как я вновь разрешу тебе вздохнуть. Твои руки больше не трясутся, они больше не держатся за узел, пытаясь снять его. Организм не желает тратить силы на бессмысленную борьбу, но он не сдается; а продолжает жить — он не хочет умирать. Перестраивает процессы в теле, чтобы не тратить лишний кислород и поддерживает функционирование мозга в ущерб остальным. Твоя кожа больше не багряного, а бледно-пепельного цвета, из-за обилия кровеносных сосудов они давно сузились, потеряв естественный оттенок. Блеск каштановых волос, они словно шоколадный фонтан, но они больше не стелятся ровным и здоровым цветом, а ломаются. Раньше ты замечала, что лишь на конце волос они могли сечься, но теперь они потеряли былую красоту и мучительно погибают. Тело не дергается, адреналин поубавил свою мощь, и стресс медленно отступал. Человеческий организм может привыкнуть к совершенно чудовищным условиям, не так ли? Глаза, словно синий кристалл, морская волна, залились горькой соленой водой. Они засыхают на твоих щеках, но стоит мне усилить хватку, как шелковистые ресницы вновь покрываются тучкой слез. Я более не вижу в твоих глазах нотки злости, ненависти и бесконечной жестокости. Они горят в отчаянии. Может, ты не осознаешь, но я отчетливо вижу их желания. Они просят меня, сначала робко, но затем бесцеремонно и пошло пялются в мою душу, желая лишь одного. Чтобы я покончил их мучения. Чтобы чуть усилил давление петли и закончил страдание. Почему же ты так на меня смотришь? Почему? Разве не ты смотрела на меня, разве не ты боготворила меня, крича: ''Гидеон, малыш Гидеон, мастер-телепат!''? Разве я тащил тебя силой? Связал, подобно грязному псу, накачал морфием и завлек в подвал? Ты хотела попасть ко мне, к своему кумиру, познакомиться с малышом Гидеоном. Гидеон достал из-под кармана фиолетовый платочек, благоухающего сиренью, и вытер подступившие слезы. — Не нужно делать из меня чудовище, моя дорогая. Ты ведь тоже знала, чем все это кончится. Люди бессознательно ощущают монстров и держатся от них на расстоянии. Даже у самого обворожительного, обаятельного убийцы, есть нечто такое, из-за чего остальные держатся от него на расстоянии. Я предлагал тебе, намекал, что у меня есть дела, давал тебе сигналы и шансы на спасение. Ты была слепа. Как и остальные. Ты видела во мне всезнающего бога, но не смогла разглядеть истинное ядро нечеловечности. Я не испытываю жалости, мне неведомо раскаяние, я не знаю, что такое радость, любовь и искренняя улыбка. Она не слушала. Боль и недостаток кислорода перекроили ее сознание, и она мечтала лишь о воздухе, как наркоманка. Я вытащил консервный ножик и оголил верхнюю одежду. Запах пота прерывался капельками воды, образовавшаяся на теле из-за страха. Я осторожно и филигранно распорол ей место, чуть выше солнечного сплетения, все больше и больше продвигаясь лезвием. Сгустки крови стекали рваным ручейком по животу девушки, под прерывистые вздохи. — Какая выдержка. Какая воля. Пожалуй, я съем твое сердце. Звон часов. Я раскрыл рукав и удивленно посмотрел на время. — Пора. — Я встал и накрыл ее простыней, привязав руки к холодной батареи. Поцеловав в лобик, пообещал, что вернусь к ней позже. Шатер телепатии. Моя новая задумка. Я лишен человеческих чувств, а поэтому был вынужден изучать их, чтобы люди не уничтожили меня. Я настолько преуспел в этом, что могу прочитать любого из них и узнать по одежде и прочим подсказкам практически все: их профессию, род деятельности, привычки, характер. Разумеется, холодное чтение может освоить любой бездарь, вот только я не он. Я совершеннее. Я лучше их всех. Я имитирую эмоции лучше, чем адекватный человек, я намного лучше, чем они все. Однако дар бесчувственности обходится мне в копеечку. Я соврал, когда сказал, что ничего не чувствую. Одно ощущение мне неподвластно — ярость. Бесконечная, неутолимая злоба, которое отсиживает глубоко внутри и спит, но стоит ей проголодаться, она начнет выть и просить еды… Животное чувство, из-за которого я не могу сдерживать себя, оно затуманивает сознание. Оно убивает всякий инстинкт самосохранения, оно вспыхивает, как пожар, и разгорается настолько сильно, насколько я вообще могу себя сдерживать и не сорваться. Как ни странно, людям нравятся мои шоу (дешевые трюки, конечно, но что с них взять?). Мне надоело постоянно похищать людей и удовлетворять свой голод. Это влетает мне в кругленькую сумму на взятки полиции и родителям несчастных. Похищать сирот и детей из приюта было неплохим вариантом, и мне даже удавалось проворачивать это некоторое время, пока в один прекрасный момент фбр не заинтересовалось тем, что при пересчете вживую и на бумаге, детей магическим образом поубавилось. Разумеется, уголовные дела завели на воспитателей и их начальства за халатность, никто бы даже и не подумал на меня (я был очень аккуратен и тщательно уничтожал следы). Но все равно, если бы это продолжалось, то в городе бы возникла паника из-за массовых пропаж. Тогда, даже если бы я залег на дно, то все равно пришлось несладко из-за регулярных патрулей. Я остановился и решил провести эксперимент. Сколько я смогу держаться перед очередным срывом. 21 день. Одна жертва в месяц, если грубо округлить. Это самый крайний срок, после которого я окончательно теряю рассудок и бросаюсь на все, что движется. Перед этим сроком все более-менее терпимо. Относительно… Я стал готовить их на запас. Консервировать в холодном помещении. Я чувствую свою вину перед ними и понимаю, каково бы им было находиться в подвале целые месяцы, перед тем как телепат-кумир решится вновь прирезать их. Я старался хоть сколько-то облегчить их участь, кормил дорогими и изысканными продуктами, ослаблял веревки на руках и ногах, чтобы они не атрофировались и могли хотя бы размять их. Особенно послушным развязывал глаза и давал читать книги. Они улыбались мне, даже говорили со мной иногда, но ведь в глубине душе я понимал, что они, при первой же возможности, выхватят мой нож и всадят мне в сердце. Поэтому я не подпускал их слишком близко. Осторожность и продумывание — основные принципы моей жизни, и они еще ни разу не подводили меня. Все же постоянный периодичный ритуал убийств словно пожирал что-то во мне. С каждой жертвой я стал терять всяческие границы и вести себя наглее и наглее, поддаваясь азарту. Говорят, это признак того, что убийца хочет, чтобы его поймали и что он устал от всего этого. Бред. Разумеется, на меня уже навевает скуку эти постоянные похищения, но я никогда не хотел быть пойманным. Но с другой стороны, мне больше не приносит это какого-либо кайфа. Я не могу ощутить утоление голода и жестокости. Словно внутренний зверь с каждым разом становился все наглее и сильнее и требовал больше крови… Я на грани. Я понимаю, что мне больше нельзя похищать. Нельзя нарушать принципы и давать против себя улики, но… Я не знаю, сколько это продлится. Даже выступление в шатре телепата стало рутиной. Я включаю свою актерскую игру и повторяю представления снова и снова, а сам погружаюсь в свои мысли и улетаю куда-то далеко. Но в этот раз что-то изменилось. Я увидел ее. Девочка двенадцати лет, с шерстяным свитером с пони на груди, все время кривляющаяся во время представления. Ее безграничный оптимизм. Ее восторженность на каждый мой дешевый трюк. Мэйбл, кажется? Судя по буквам свитера. — Огооо, как он узнал? — зажав руками щеки, она повернулась к своему брату. Похожи, неужели близнецы? Однако, если в Мэйбл я увидел сияющее, горящее солнце, то ее брат походил на мертвый, угасающий лучик луны, пропадающий в темном помещении. Нет, не правда. Луч дает хоть какой-то свет, в нем же я ничего не вижу. Ни единой искры жизни. Лишь ехидные, пустые, стеклянные глазницы. Именно глазницы, ведь в глазах должна пылать жизнь. Все его движения, его манеры, то, как он сидит, словно солдат. Они не идут рефлекторно от тела, нет, они словно… Выученные? Но что все о Диппере? Меня привлекла Мэйбл. Что греха таить — заворожила. Хоть я не знал этого чувства ранее, но теперь могу с уверенностью сказать, что это оно. Словно кто-то вспорол мне душу, взлетел туда, но вместо того, чтобы загадить ее, прибрался там, убрав весь мусор и заодно поставил красивые картинки. Я просто не знаю, как еще описать подобное чувство, ведь никогда не ощущал его. Я не отрывал от нее взгляда на протяжении всего выступления. Ее грация, детская наивность и природная харизма сковывали меня магнитом. Внутренний зверь, как испуганный щенок, забился в угол под диктатом обворожения. Я не хотел вредить ей, даже помыслить не мог, о том, чтобы похитить ее и закрыть в подвале, подобно жалкому скоту. Я просто хотел подружиться с ней. Впервые в жизни я осознал разговоры девочек о том, что такое чувство привязанности. Выступление, как назло, пролетело слишком быстро, не дав мне присмотреть за ней еще хоть какое-то время. Люди стали расходиться, а я зашел в гримерную. Отражение смотрело на меня. Оно увидело нечто невероятное. Улыбку. Чистую, невинную, искреннюю улыбку. Я даже не напрягал мышцы, чтобы приподнять уголки рта. Тук-тук. Я легонько коснулся середины груди и услышал отчетливое сердцебиение. — Потрясающе… — Гидеон, ты был на высоте, как и всегда! Это было что-то с чем-то! — Знакомый голос отца вырвал его из размышлений. Мальчик еще отчетливее слышал бешеную перекачку крови по аорте. — Да, это что-то с чем-то. - ответил он, ощущая скачку сердца.

На следующее утро Гидеон приводил себя в порядок. Он делал это всегда, но сегодня особенно тщательно. Несколько раз помывшись, он опрыснул себя духами и снял маску с лица. Он не воспользовался гелем со спиртом, так как он сушит кожу, а она должна сиять лучше, чем английская корона. Руки предательски дрожали, и Гидеон вновь удивился. — Ты дрожишь? Дрожишь?! — спросил он у себя, будучи в полной растерянности от происходящего. Его движения, эмоции всегда точны и отрепетированы под титаническими тренировками, он всегда контролировал их, но теперь все не так — они не слушаются его, не хотят подчиняться приказам, а творят все, что им вздумается. Еще сильнее застегнув рукава, чтобы лишняя дрожь частично утонула в тугих тисках, Гидеон почти вышел, если бы не услышал заглушенные стоны внизу. — А, точно… Я забыл покормить вас.

***

Диппер с Мэйбл опять о чем-то спорили, Дядя Стэн чинил вещи на заднем дворе, Зус менял лампочки, а Венди зачитывалась новым журналом. В целом, атмосфера Хижины Чудес нисколечки не изменилась. Если бы не долгий и тяжелый звонок в дверь. — Я открою, я открою! — гулкий голос Мэйбл доносился из-за двери. Она распахнула дверцу. — Малыш Гидеон. Ого! Он видел, как ее глаза округлились. — Приятно слышать, что ты не забыла меня. — Ты шутишь? Ты так классно выступил там. Потрясно. Что тебе нужно? — В общем, не буду ходить вокруг да около, Мэйбл, не хочешь ли ты пойти со мной на свидание? — Гидеон не дрогнул, он думал, что опять эмоции будут возобладать над ним, но нет. Они не мешали ему, даже наоборот, будто бы вовсе не возражали и стояли в сторонке, наблюдая за процессом. — Ого! На горки? На каток? — Мэйбл… — Стой, стой, не говори! Я сама. Эмммм. — она вертелась на месте, внимательно разглядывая уличный фонарь, словно пытаясь найти ответ на нем. Гидеон улыбнулся. — Нет, Мэйбл, на настоящее свидание — в ресторан. Ее взгляд изменился. Совсем чуть-чуть, на крохотную дольку, его даже нельзя заметить, если не вглядываться, однако он знал. Он знал, чем это могло закончиться, если он не подожмет. — Ну, Гидеон, слушай, ты, конечно, мне нравишься, но… — Ну так давай сходим, как друзья, я и не против. — парировал он. Ему было плевать. Пускай они будут друзьями, он этого и добивался с самого начала. Если бы он пригласил ее изначально, как друга, то она бы могла и не согласиться вообще. Хотя теперь он думает о том, что мог бы просто сходить с ней на каток. Черт бы с ним. — Хорошо, тогда пойдем. — Прямо сейчас?! — Ну да. — Ну не знаю, это как-то неожиданно. — она схватилась за голову. — Чего же ты так вдруг? Мы же не на свидании идем, а так — посидеть как друзья — он засмеялся. — А друзья могут и в повседневной одежде ходить. Мэйбл помолчала некоторое время, а затем хлопнула его по плечу. — А ведь ты прав, хахаха. День проходил поистине волшебно. Они сидели в самом углу и ели картошку фри. Ладно, можно сходить и в кафе, просто это выглядело бы странно если они пошли в ресторан днем. Хотя, кто знает привычки людей, черт бы их побрал. Гидеон наслаждался пустой болтовней Мэйбл и следил за тем, как она попивала холодный ванильный коктейль. — Не могу поверить, что твою лошадь впустили в кафе. — Если ты имеешь большие связи и влияние, тебе по силам все, что угодно. — Ха-ха-ха, ты такой дурак. Гидеон встречал множество людей. Некоторые были умнее его, некоторые смышленее, глупее или находчивее. Профессора, спортсмены, юристы и доктора, все они приходили на его шоу. И каждого из них он видел, как открытую книгу и считывал их слабости. Но Мэйбл отличалась. И не тем, что Гидеон не мог понять ее характер. Нет, вполне обычная жизнерадостная гиперактивная девочка, болтавшая всякую чушь. Хотя иногда в голосе проблескивали некоторые тоны грусти. Словно она пережила нечто травматичное, но сдерживала в себе и не желала делиться этим. Но он видел глубоко травмированных людей. И это не является причиной, почему его сердце решило биться немного чаще обычного. — Вот после этого Королева Конфет использовала жезл и повергла врагов в шоколадное безумие, представляешь? — она объедалась закусками, с трудом выговаривая слова. Остатки еды выплескивались на плетенки. Нет. Вероятно, это связано с ее нечеловеческим оптимизмом. Эмоции каким-то образом переформировывают сознание, и я реагирую подобным образом. — Эй, ты вообще здесь, телепат? Гидеон кивнул головой и протянул салфетку. — Да, да, продолжай, Мэйбл. — Так вот, а потом там… Он внимательно следил за ее мимикой, за ее жестами и пытался проникнуть в ее голову. Пусто. Ничего не видно. Абсолютная чистота мыслей и помыслов. Кроме одного — некоторая черная дыра в подсознании. Нечто мрачное и подлое стелилось там черным пятном на белом коврике. Нечто чуждое и инородное. Но ее природная воля блокирует негативные воспоминания. Еле заметная дерганность в движениях, грустные глаза, которые высвечиваются раз в несколько минут. Чуть приглушенный неосознанный слог в конце предложений. Она явно что-то пережила… Гидеон сжал ложку и раздавил кубик сахара на дне чашки чая. Гнев? У меня? Странно, я не ощущаю голода. Почему же… Он взглянул на нее еще раз. Нет, это что-то другое. Переживаю? Я переживаю, не так ли? Ха-ха. Ты действительно удивительный человек, Мэйбл Пайнс. Не думал, что способен на такую палитру чувств. Она громко буркнула соломинкой из-под коктейля. — Ты будешь есть, или нет? — явно поглядывая на мой десерт, заявила она. Гидеон улыбнулся и протянул ей обед. День пролетел незаметно, и веселая пора посиделок закончилась с первыми багряными, теплыми лучами исчезающего солнца. Мэйбл заикалась от съеденных пряностей и в панике отклонилась, поблагодарив Гидеона за веселое времяпровождение. Он вышел из заведения, и владельцы наконец-то успокоились и закрыли кафе. Все-таки с Гидеоном шутки плохи, и если бы он вышел оттуда с плохим настроением, то для всех них могло закончиться очень плачевно. Как минимум — увольнением. Однако это была лишь неоправданной легендой. Гидеон никогда никому не грубил и вел себя, как образцовый гражданин. Но сколько ты не притворяйся хорошим человеком, люди все равно будут чувствовать твою гнилую сущность и держаться на стороне. На выступлениях он умел завораживать толпу, но чем больше поклонники общались с ним, тем дискомфортнее они ощущали себя и хотели поскорее удалиться от него. Это было одной из причин, почему Гидеон не медлил со жертвами и не втирался к ним в доверие слишком медленно. Так вот что значит — иметь друзей. Забавно. — Форму для запекания смазать растительным маслом и выложить в форму отварной говяжий язык, нарезанный на пластины толщиной 1 сантиметр. Звук. Потусторонний звук в доме. Он спокойно вытащил кухонный нож из-под тумбочки. — Выходи. Я буду защищаться, и моя рука не дрогнет, уж поверь. Это будет защитой территории… — Выкладываем в сковороду с луком печень и обжариваем на достаточно большом огне, помешивая, в течение 2-3 минут. Добавляем сметану, соль и молотый перец. Вливаем воду, перемешиваем. Накрываем крышкой и тушим говяжью печень в сметане на малом огне 15-20 минут. Сумасшедшие поклонники? Полиция? Нет, бред. Полиция не будет вламываться. Она сразу покажет ордер на арест. Бандиты просто бы забрали ценные вещи и ушли. Недоброжелатели? Вряд ли они станут рассказывать мне рецепты из… У Гидеона прервалось дыхание на секунду. Он и помыслить не мог о… Нет! Они не могли сбежать. Даже если бы сбежали, то навряд ли бы остались здесь. Кто-то прознал мой секрет и хочет шантажировать. Гидеон уже приготовился перерезать горло тому, кто осмелился проникнуть в его дом, но увидев нежеланного гостя, опустил нож. — Диппер? — Какая встреча, Гидеон. Ну как дела? Вижу, ты увлекаешься кулинарией? — У моего отца есть фабрика коров на западе отсюда. Люблю практиковаться в готовк… — Постскриптум: ''Дэйзи — бедра, Дафни — печень, язык'' — увлеченно начал он. — Похоже, что ты настолько любишь коров, что решил дать им имена, не так ли? — Я… — Хватит играть, Гидеон! Я нашел твой подвал с девушками. У них отсутствуют органы, и они все еще дышат. — Я даю тебе последний шанс, Диппер, из-за уважения к твоей сестре — уйди отсюда и мы забудем об этом неприятном инциденте. — Конечно, я уйду. Но сначала мне нужно покончить с тобой, мразь…