— Прощай, спасибо за всё.

      Лаура улыбается нежно. Тонкие губы складываются в тёплую улыбку, на щеках проступают ямочки, в глазах танцуют искорки счастья. Чёртова улыбка разбивает сердце Марии, наполняя его любовью, заставляет смущённо опускать глаза и застенчиво улыбаться в ответ, исподлобья любуясь. Директор невероятна: нежнее всех цветов, милее всего на свете, теплее летнего солнца. Третьякова готова на всё, лишь бы это улыбка принадлежала только ей.       Мария Владимировна страшна в гневе: нахмуренные брови, сжатые челюсти, холодный взгляд. Рядом с ней даже воздух становится напряжённым, что уж говорить о людях. Металлический голос пронизывает до самых костей, заставляя молча трепетать в ужасе. Только есть секретное оружие, доступное лишь для одной женщины: если притянуть Марию в объятья и легонько поцеловать в лоб, она медленно перестаёт злиться, устало уткнувшись в родное плечо. Лаура готова обнимать её вечность.       Когда Третьякова грустит, директор часто с необузданной нежностью целует её руки: длинные пальцы, выступающие костяшки, тонкие фаланги, тёплые ладони. Мария не может в ответ не улыбаться, смущённо глядя на Лукину. Когда Лауре плохо, Мария садится рядом с ней, позволяя себе вольность, аккуратно зарыться в волосы директора. Она медленно поглаживает, оттягивает их назад, перебирает, порой совсем невесомо касаясь губами. Лаура устало прильнёт к плечу заместителя, пока та трепетно улыбается.       Минутка интересных фактов: вы знали, что Лаура потрясающе танцует? Мария была несказанно удивлена, когда директор притянула её к себе, медленно вальсируя. Одни во всём мире, танцующие в пустой квартире под романтичный блюз. Заместитель краснеет, а Лукина улыбается, кружа женщину в танце. Она крадёт поцелуи, заставляя Третьякову краснеть ещё сильнее, смущённо опуская глаза.       Лаура обожает слушать Марию, когда они наедине. Как она полушёпотом тихо и осторожно читает стихи, словно сокровенную исповедь, лишь для Лукиной и никого более. Как она нежно улыбается, целуя в щёку. Как солнце цепляется за её белокурые волосы. Как светятся глаза от счастья. Сердце директора разрывается и наполняется теплотой, стоит лишь вспомнить.       Они не знают с чего всё началось. Но это уже случилось. Взгляды, прикосновения, улыбки...за столь короткий срок это стало настолько родным, что теперь даже сложно представить, что этого не будет. Но насколько родным это стало — настолько же страшно в один миг всё потерять. Они чувствуют себя отчаянными, пытаясь делать вид, что всё хорошо, когда всё очевидно плохо.       Они счастливы вместе, но до того же глупы, слишком наивны, боящиеся потерять обретённое...Эти отношения — даже скорее слишком развивающаяся интрижка — игра в русскую рулетку, где на кону всё или ничего. Их риск никогда не сможет окупиться. Они живут не в то время, не в той стране, не в том мире. Никто не готов идти на такое. Вытащите из чемодана пистолет и сдайте его в ломбард.       Лукина не знает, что будет дальше, и Маша тоже. Да и будет ли вообще что-то дальше? Мысли о будущем убивают, пробивают насквозь, порождая тревоги. Они всё чаще ссорятся, словно всё, что было всего пару недель назад – игра, вечный спектакль двух никудышных актёров. Это опустошает, сбивает с ног, разбивает. Марии кажется, будто она по горло в ледяной воде, один неверный шаг и упадёт в холодные воды, царство льда, станет очередной, похищенной Снежной королевой – Лаурой — девочкой без прошлого, имени, рода и племени.       Любовь слишком непостоянна, чтобы ради этого рисковать. У них нет гарантий, что всё не закончится также быстро, как и началось. Они не клялись в верности, не клялись в вечной любви, не давали обещаний быть вместе и в горе, и в радости. Как же глупо! Глупо, ведь клялись они в этом совсем другим людям. Глупо, ведь им не нужны эти клятвы. Глупо, ведь в тоже время обещания слишком необходимы.       Мария в очередной раз проглатывает ком обиды, пытаясь забывать плохие моменты, словно их никогда не было. Но они были! Прожигали желчью душу, сердце, горло, заставляя всё внутри сжиматься, глядя как совсем-не-её-Лаура счастливо улыбается супругу. Она хочет всё самозабвенно и великодушно прощать и любить, вот только никак не выходит. Да и Лаура не желает кого-либо делить, легче отпустить, нежели смотреть на твоего, но при этом совсем чужого человека. Глядя, как ласково муж обнимает её за талию, а ведь на его месте могла быть Лукина.       Куда теперь их несёт? Они помнят каждый вздох, каждый поцелуй, каждые объятья, каждую улыбку. Будет сложно разойтись без жертв и лишних слёз, без сожалений и попыток всё восстановить. Ничего уже не выйдет. Но, как будто отчаявшиеся, Лаура ещё раз, как и всегда, целует Марию, прежде чем попрощаться и уехать домой. Третьякова на прощание заботливо кивает "не замёрзни" и улыбается. Лгуньи.       Ночь была бессонной, слишком долгой и невыносимой в немом ожидании развязки. В последний раз они встречали рассвет, надеясь что завтра они помирятся. Может оно и к лучшему. "Не заглянешь в обед?" – без звука высвечивается на экране телефона среди уведомлений. Ну вот и всё, последний шаг.

***

      — Нам нужно расстаться, – словно безразлично, потупив взгляд, произносит Лаура, прикусив губу. Тишина звенит в ушах. Третьякова наигранно-удивлённо кивает и громко выдыхает. Она знала, всё знала. Но легче не стало.       Директор поднимается с места, положив руку на плечо заместителя. Губы Лукиной у виска, как дуло пистолета. Она передёргивает затвор и нежно целует — выстрел. Мария хмурится, прикрыв глаза, но позволяет на секунды расплыться в мгновениях, будто не она так яро желала всё закончить вчера. Лаура, как обычно, всё также спокойно, но чуть грустно улыбается, в очередной раз разбивая сердце. Третьякова всё прекрасно понимает, притягивая к себе в объятья директора. Она утыкается ей в плечо, прикрыв глаза. Духи дурманят голову, кружат, сводят с ума...убивают.       — Прости, – выдыхает Лаура, легонько поглаживая по светлым волосам.       — Не нужно. Ничего не нужно, – быстро, словно вот-вот взорвётся, кивает Третьякова. Она не хочет слышать это. Только не сейчас. Лаура целует тонкие кисти рук, костяшки, родинки. Она медленно и легонько прикасается к щекам Марии, поглаживая бархатную кожу. Трепетный поцелуй в лоб действует, как успокоительное. Маша прикрывает глаза. Ей очень хочется плакать, не отпускать Лукину из объятий, просить остаться, наплевав на гордость.       Но Мария отпускает, сжав челюсти и впиваясь ногтями в собственную ладонь. Сейчас она словно без защиты, одна против всех, а вокруг бесконечные ледяные глыбы. Она отпустила, но всё ещё нежно любит. Это всё! Но объятья не унесут с собой то, что было, не вырвут с корнями цветы, что распустились на задворках женских душ, не заставят внезапно разлюбить.       Боль в руках отрезвляет. Костяшки белеют, а на ладонях — как напоминание — следы-полумесяцы. Третьякова выдавливает улыбку, стараясь выглядеть беззаботной. Лаура хочет прикоснуться, обнять, успокоить. Но нельзя, будет хуже, этого они не переживут. Пустяки разбивают сердце. Возможно, в другой вселенной, в другой жизни, в несбывшихся мечтах всё могло бы сложиться. Но явно не в этот раз. Будь они чуть сильнее, будь чуть терпеливее, чуть легче у них бы всё сложилось. Только они слишком не такие. Эта история подошла к своему заключению.       — Прощай, спасибо за всё, – за Лукиной закрывается дверь.