***
Ребелу чутка тревожно. Не то чтобы он переживал за состояние Мэри, но безучастно воспринимать происходящее тоже не мог. Наверное, лучшее, что братья могли для неё сделать, — это дать личное пространство и время на переваривание и принятие горькой правды. Глава Черепов давно мёртв. Реб считает, что к лучшему, и надеется, что после этой новости девчонка не станет копать глубже. Это как спуск в холодное озеро: ты окунаешься в мутную воду в надежде увидеть хоть что-то, но своими шагами лишь поднимаешь ил и прочую дрянь со дна. Одно из двух: либо приятного здесь мало, либо вообще ничего приятного нет. В криминальном мире по-другому не бывает. Лучше пусть поумерит свой пыл и продолжает жить тихо-мирно. «Ну ты и мудак, — одёргивает до безобразия прямолинейный внутренний голос. — Сам ведь знаешь, что её тихая и мирная жизнь — лишь показуха. Она без вашего ведома не может из дома выйти. О какой жизни вообще может идти речь?!» Ёбаная совесть. Реб скрипит зубами, но соглашается с ней. Из всей их компашки Мэри, пожалуй, единственный адекватный человек (да и человек в принципе, но сам факт — единственный адекватный). Когда их пути разойдутся, сможет ли она жить самой обыкновенной жизнью в этом сумасшедшем мире? Забудет всё как страшный сон? Продолжит ветеринарное дело или, может, после встречи с мутантами начнёт избегать всех животных и займётся флористикой? Сможет ли почувствовать себя полноценной, наконец? Он так легко размышлял о будущем своей бывшей хозяйки, но совершенно не представлял собственного. — Нужно поговорить, — подаёт он голос, делая звук на телевизоре тише и этим привлекая к себе внимание братьев. — О том, что будем делать дальше. Свифт на кресле, Эмси на полу, Гоуст по левую сторону дивана — все синхронно поворачивают голову к тренеру их команды. Атмосфера в гостиной из непринуждённой тут же превращается в настороженную. Переезд — та болезненная тема, которая, несмотря на свою важность, откладывалась в долгий ящик. — Ты имеешь ввиду… — Мы живём здесь месяц, но так и ничего не решили. Домой мы не вернёмся, он больше небезопасен для нас. У Мэри тоже остаться не можем. Мы бездействуем слишком долго, а осень не за горами. Нужно успеть найти новый дом и обустроить его до холодов. Братья быстро забывают про фильм, всем телом поворачиваются навстречу друг другу и образуют своеобразный круг для переговоров. Реб дело говорил. На улице стояла середина лета, а ремонт их чёрного джипа до сих пор не закончен. С наступлением холодов их животное происхождение даст о себе знать: период сна продлится до 12 часов в день минимум, рефлексы станут заторможенными, повыситься чувствительность к перепадам температур, а выходы за пределы жилплощади сократятся. Зима — самый проблемный и уязвимый для братьев сезон, особенно в плане простудных заболеваний, поэтому им следовало поторопиться. — Так какой у нас план, парни? — Мы обещали помочь Мэри разобраться в прошлом, — напоминает Эмси, намекая, что планирование их действий будет зависеть от этого. — Мы обещали помочь Мэри разобраться в истории с отцом, — поправляет его Реб. — Выяснить, жив тот или нет. И он мёртв. Больше нам выяснять нечего. — Речь шла не только об отце. Она хочет знать, чем он занимался в той лаборатории и как это связано с нами. — Если захочет узнать, — с нажимом подмечает бунтарь, хмуря брови. — А если нет, что мы будем делать? — А если всё же да? — не сдаётся Эмси. Реб выглядит недовольным, но чувствует больше удивление, чем злость. Среди братьев именно младший обычно выступал в роли миротворца и сглаживал острые углы между старшими, но никак не спорил открыто, предпочитая разногласиям компромиссы. Конфликт с ним столь непривычен, что кажется неестественным. Свифт прищуривает веки, никак не комментируя происходящее, и занимает позицию наблюдателя. Он догадывался о причине такого поведения сорвиголовы и, кажется, понимает. Гоусту от этой картины лишь хочется закатить глаза. — Вы ведёте себя как дети, — говорит он, своей прямолинейностью охлаждая пыл участников пустого, по его мнению, спора. — Ничто не мешает нам рассмотреть оба варианта. Честный комментарий делает своё дело: двое братьев трезвеют на глазах, чувствуя себя глупо, и переключаются с разногласий на саму суть. Каждый из них имеет своё мнение насчёт ближайшего неопределённого будущего. Если Реб беспокоился о безопасности семьи и хотел поскорее покончить с историей Мэри, чтобы лишний раз не рисковать, то Эмси не давали покоя учёное желание разобраться в своём происхождении вместе с мыслью о возможном существовании других мутантов. Как бы логичная цепочка размышлений: если они каким-то образом появились, почему нельзя рассмотреть вариант, что существуют другие, подобные им? Тем более благодаря Мэри и Эйприл есть небольшой, но реальный шанс получить ответы на эти вопросы, если копнуть глубже. Свифт понимал обоих. А ещё каким-то шестым чувством полагал, что девчонка не успокоится и определённо вляпается в неприятности, если будет действовать сама и… Стоп. Неужели ему не плевать? Парень про себя несколько раз повторяет этот вопрос, пробует на вкус, ощупывает своими мыслительными руками и с ужасом осознаёт, что нет. Вот блять. Это неправильно. Он слишком размяк. В любом случае, чем скорее они уедут отсюда, тем лучше.***
Потолок над гостиной вдруг характерно заскрипел под весом чужих ног, когда младший возился с тем, чтобы заправить своё одеяло в чистый пододеяльник. Шаги направились из одного угла комнаты в другой, затихли на пару секунд и вернулись обратно, сменяясь на иной звук, жутко напоминающий кряхтящий стон-крик открывающейся дверцы древнего шкафа. Хлопок, шаги двигаются в зону над телевизором, ещё один скрип. Оба мутанта, делящие гостиную как спальную комнату между собой по ночам, так и застыли на месте с запрокинутыми головами, прислушиваясь к неожиданному шуму. Только в этот момент братья резко вспоминают, что они не одни в доме. — Как думаешь, стоит проведать Мэри? — спрашивает Эмси у Гоуста, медленно возвращаясь к войне с пододеяльником. Когда семейное собрание закончилось, настенные часы показывали далеко за полночь, а организм через заразительные широкие зевки и слипающиеся глаза напоминал об отходе ко сну. Видимо, после мозгового штурма братья чувствовали себя слишком уставшими, чтобы отправиться наверх и как минимум зрительно убедиться, что девчонка в порядке. После звонка журналистки она так и не спускалась на первый этаж. — Не думаю, — отвечает Гоуст, закидывая на матрас подушку и принимаясь развязывать узлы маски на затылке. Эмси согласно кивает и, пусть не слышит пояснений от брата, делает выводы сам: на её месте любому из них хотелось бы побыть сейчас в одиночестве. Весь первый этаж погружается в убаюкивающую тьму, наполняясь колыбелью из мужского храпа, звуков падающих капель из раковины на кухне и редким шумом сверху. Правда, вопреки мягкому отходу в царство Морфея, пробуждение выдалось не столь доброжелательным. Сначала братья услышали грохот — непонятного происхождения и такой силы, что старенький дом весь задрожал, а с ним и мебель, на которой панки спали. Эмси с Гоустом так и подпрыгнули на месте, машинально хватаясь за лежащие рядом биту и пистолет и бешеными глазами ища источник шума. Все мышцы тела напряглись, готовые атаковать при необходимости. Сон как рукой сняло. После они увидели нечто. Именно нечто, потому что нечёткое спросонья зрение и темнота комнаты сыграли с панками злую шутку, не давая возможности разглядеть то огромное чёрное пятно, что расположилось около лестницы. А когда оно ещё болезненно застонало, нервно дрогнуло, по-старушечьи закряхтело, перекатилось в другую сторону, изрыгая из себя невнятные ругательства, сердце от страха вообще ушло в пятки, оставляя разум переживать ужас в одиночестве. Картина вырисовывалась слишком шокирующая, чтобы предпринять какие-то действия. За соседней стеной послышалась возня вперемешку со скрипом кровати. Два старших брата на полусогнутых ногах и с пистолетами в руках выскакивают в гостиную, спеша на защиту и помощь к младшим. — Что такое?! Кто-то из них при виде чёрного нечто испуганно и резко выдыхает, но в темноте не определишь конкретно. Свифт одним шагом подскакивает к выключателю на стене — и комната озаряется тёплым жёлтым светом. Жуткое существо оказалось всего лишь огромным одеялом вперемешку с клетчатым пледом и простынями, из-под которых торчали босые ноги, беспомощно дрыгающие в воздухе. Комок из разных тканей недовольно фыркает, снова перекатывается и, наконец, выпускает наружу пышную и лохматую шевелюру, вполне способную соревноваться по внешнему виду с вороньим гнездом. — Мэри, ёб твою мать! Названная особа, в подтверждение собственной идентификации и соответственно данному Свифтом прозвищу, пискляво, совсем по-мышиному чихнула. Этот звук подобно пощёчине мигом снимает оцепенение с остальных, возвращая в реальность. — Какого хуя?! — Ты вообще нормальная?! Мы тебя чуть за монстра не приняли и могли убить, идиотка! Выбраться из объёмной кучи оказывается непростой задачей для миниатюрной девушки, потому что та буквально запуталась среди всего этого обилия красных и серых от пыли тканей, щупальцами окутавших её тело. Мэри не с первой попытки встаёт на ноги, вылезает из одеял и неуклюже отпихивает их правой пяткой. — Извините, — виновато говорит она, вжимая голову в плечи, — я просто хотела отнести это в стирку… Эмси поворачивает голову в сторону настенных часов и, увидев время, возмущённо тычет в них пальцем. — В семь утра?! — Я думала, что вы уже встали! — защищается та. — Ну не в воскресенье же! Точно. Воскресенье. Единственный выходной, когда панки не вставали спозаранку с криками Ребела вместо будильника и отсыпались. График мутантов, обустроенный вторым по старшинству и первым по главенству в доме братом, в некоторой степени напоминал ритм жизни работающих людей: с понедельника по субботу их день начинался строго в 6:00, с 6:15 до 7:30 они разминали свои тела, около 8 садились завтракать. И если утреннюю зарядку они выполняли практически ежедневно, то тренировались обычно через день, начиная в 11:00 и уделяя этому около двух часов. В остальное время братья были предоставлены сами себе и не мешали друг другу. Вот чёрт. Мэри требуется несколько секунд, чтобы осознать свою оплошность и сильнее прежнего вжать голову в плечи, нелепо улыбаясь и мечтая провалиться сейчас сквозь землю от стыда. — Ой… Ну, эм, раз все проснулись, поможете мне развести костёр на заднем дворе? — Костёр? В такую рань? Зачем? — удивляется Эмси. — Праздник, — просто и коротко отвечает Мэри. — Праздник? — переспрашивает Свифт, скептично подняв бровную дугу и ожидая объяснений. — Да. Сегодня день сжигания мостов, — как ни в чём ни бывало отвечает девушка и, ничего более не поясняя, затаскивает огромную кучу одеял с покрывалами в ванную комнату, а затем снова отправляется по лестнице на второй этаж, перепрыгивая босыми ногами каждую вторую ступеньку. То ли действительно спешила зачем-то, то ли пыталась избежать дальнейших расспросов. Братья перекидываются вопросительными взглядами, уточняя, правильно ли они расслышали слова хозяйки. В Интернете никакой информации о названном празднике нет, и всё вышесказанное звучало как пьяные бредни чистой воды. Или как странная выдумка девушки, только вчера узнавшей, что её отец мёртв. Реб вспоминает их с Мэри разговор и отдалённо предполагает, что это как-то связано с её словами об оплакивании. Может, она так завуалированно говорила о каком-нибудь обряде очищения или типа того? Учитывая её необычное отношение к смерти, нечто подобное было легко представить. В любом случае, что бы там ни задумала девчонка, мутанты были слишком заинтригованы, чтобы продолжить отлёживаться в свой выходной. Благодаря такому насыщенному пробуждению спать не хотелось совершенно. Пусть летом светлеет рано, из-за низких пасмурных облаков это утро выдаётся тёмным, серым и явно намекающим на скорый дождь. — Идеальная погода для разведения костра, — саркастично и сквозь зубы замечает Свифт с запрокинутой головой, всматриваясь в небо. В правом уголке губ он по привычке держал сигарету, но не спешил её зажигать, оттягивая момент удовольствия. Импровизированное кострище строится чуть поодаль от огорода Мэри, на участке с низкой травой и хаотично разбросанными камнями, которые вследствие послужили ограждением. Ветер дул не сильный и не слабый, вполне удобный для разведения огня и достаточно безопасный, чтобы не перекинуть тот на иссохший забор. Правда, Свифт всё равно на всякий случай перетащил шланг с водой из огорода поближе к кострищу. Сухие дрова, принесённые Эмси из гаража, выстраиваются в форме тетраэдра, окружаются тонкими и длинными ветками и чуть посыпаются хворостом, собранным с заднего двора. Огонёк с бензиновой зажигалки Свифта легко перепрыгивает на свёрнутые куски газеты, лижет сосновые ветки, поедает сухие листья и осторожно ползёт по коре разрубленных поленьев, принимая дар и разрастаясь. Какое-то время старший просто наблюдает за красивым танцем стихии, после чего наклоняется к костру, берёт сигарету в пальцы и пытается зажечь её так, прямо от пламени. И плевать, что во внутреннем кармане куртки у него лежала зажигалка. Это было бы слишком просто, а поиграть с живым огнём всегда интереснее. На выполнение задачи-равно-развлечение уходит не больше минуты, но этого хватало, чтобы обжечь кожу на внешней стороне пальцев. Та характерно зудит, когда мутант делает первую за день затяжку. — Где это Гоусти с Ребби застряли? — капризно бурчит старший, выдыхая дых через нос. — Мы, значит, тут со стихией сражаемся, кровью и потом истекаем, а эти двое где-то прохлаждают свои задницы?! Ответ на этот вопрос появляется сам собой, когда из-за угла дома выходят два мутанта, несущие на плечах тот самый хилый книжный шкаф, который две недели назад чуть не упал на Мэри и играющих котят. — Явились не запылились, — не удерживается от ехидного комментария Свифт. — Это ещё зачем? — Мэри сказала разрубить его на дрова и сжечь, — отвечает Реб, сбрасывая шкаф на землю, отчего тот испускает свой дух, тут же разваливаясь на части. — А… Теперь просто сжечь. Доломав его голыми руками окончательно, братья подкармливают молодой костёр новой порцией древесины, чем вызывают радостное потрескивание и более яркое освещение. Огонь, в свою очередь, в качестве благодарности усиливает свою мощность и дарит как можно больше тепла своим кормильцам. В какой-то степени эта стихия напоминала собой разумное существо, не способное покориться, но умеющее отдавать по заслугам. — А мышонок куда делся? Ответ на этот вопрос тоже возникает сам собой, только в более грубой форме: в паре метров от панков о землю разбивается небольшая прикроватная тумбочка, от силы удара разлетевшись на квадратные части. От неожиданности братья нервно подпрыгивают на месте, несколько секунд тупо пяляться на бывший элемент мебели и переводят глаза на открытое окно второго этажа, из которой торчала голова Мэри. — Это тоже на костёр! Квадратные очки с каштановыми волосами исчезают в проёме, из которого после доносится какой-то непонятный шум. Своеобразная транспортировка вещей явно обещала на этом не останавливаться. — Э-э-э, она чё, ремонт замутила? — Скорее решила почистить пространство, — отвечает Свифт на вопрос Эмси, делая вторую затяжку. — Самое то в семь часов утра. Словно в подтверждение слов старшего, следующие минуты можно было наблюдать этакий фейерверк из кучи падающих вещей: женские платья, летние сарафаны, одна облезлая соломенная шляпа, какой-то блокнот, потрескавшиеся кожаные ботинки, четыре засаленные книги с бумагой жёлтого цвета, ещё одни ботинки, в противовес старым вещам несколько комплектов сексуального нижнего белья, ещё блокнот, ещё один блокнот, клетчатые шторы, дырявый ловец снов и с десяток каких-то шмоток, непонятно отчего отвергнутых хозяйкой. Ну ладно, часть вещей явно вышла из строя и непрезентабельно бы смотрелась на девушке, но причём здесь блокноты, книги из классики и нижнее бельё? Однако то был взгляд парней, не знакомых с историей сего имущества. Для Мэри это всё некогда принадлежащие её матери и ныне бесполезные вещи, непригодные для использования. Вон те коричневые ботинки, помнит девушка, были любимыми у мамы: осенью и весной она носила только их, чем быстро истоптала изнутри, сделав комфортными для собственных ног, но невозможными для носки другими. Вон тот чёрный блокнот с поцарапанной обложкой служил хранилищем для всех чеков за продукты, которые они покупали в соседнем городишке. Вон тот ловец снов когда-то изображал красивых воющих волков, но теперь был объеден молью и выглядел полинявшим. Мэри не притрагивалась ко всему этому два года, пытаясь сохранить тёплые воспоминания о матери, но вещи лишь собирали пыль и выцветали, выцветали, выцветали. Как тела мёртвых принято предавать земле, позволяя природе позаботиться о них, так и девушка должна была предать их огню, освобождая себя от груза. Чтобы дать место новому, нужно очиститься от старого. Одежда, остатки мебели, старые пыльные книги — всё отправляется в костёр и тлеет, становясь тем, чем должно быть. Девушка смотрит на сереющий уголь в последний раз, чтобы осознанно забыть, сохранив в воспоминаниях лишь их первоначальный внешний вид. Тот, который был при матери и мог бы ассоциироваться с ней. Она не жалеет о своём решении, потому что знала: так правильно. — Чьи это вещи? Голос Свифта звучит словно издалека, пробивается сквозь пелену ностальгии и меланхолии, охвативших ранимую натуру девушки. Предаваясь прощаниям и молитвам внутри, Мэри на короткое время забыла о существовании панков рядом. — Моей мамы. Теперь сгорающее имущество приобретает совершенно иной оттенок для братьев, непроизвольно накладываясь на образ Розы, самого дорогого для них человека, первой и, пожалуй, единственной любимой женщины в их жизни. Они представляют исчезающие в огне чёрные бусы и браслеты, музыкальную шкатулку, альбом с фотографиями, расплавленный кулон в форме воробья в полёте — и чувствуют боль. Сколько бы лет ни пришло, та всегда идёт вровень с тем счастьем и любовью, что подарила маленьким мутантам эта удивительная женщина. Но, какой бы мучительной и ноющей та не была, от этой боли не избавляются. У парней попросту не хватит сил избавиться от неё через сжигание мостов — последних напоминаний о существовании близкого человека на этой земле. Братья хотели её помнить. — Но… Почему? — изумлённо спрашивает Эмси, не понимая стремление уничтожить всё это. Мэри видит отражение огня в его небесно-голубых глаза, ещё чётче — нескрываемую детскую грусть. Всего на секунду младший из панков показывает ей лицо ранимого ребёнка, живущего внутри, и от понимания этого невольно хочется приободрить ласковой улыбкой. — Ей это больше не нужно, — отвечает Мэри и, предчувствуя волнующий мутантов вопрос, добавляет: — Она умерла. Два года назад. Сердечный приступ. Эти факты были произнесены с такой простотой и естественной лёгкостью, словно бы речь шла о погоде, что слушатели невольно оцепенели, не найдясь, что сказать. Боль от вида тлеющей одежды и прочего сменилась чем-то другим, с чем прежде братья не сталкивались. Незнакомые с этим необычным ощущением, они не могли дать ему чёткое определение или даже описать. Это нельзя отнести к негативному или положительному, противному или приятному, скорее… к объединяющему? — Ты часто её упоминала, — выпаливает Реб и тут же мысленно даёт себе леща за эти слова. У братьев не было принято обсуждать мёртвых, поэтому он не знал, с какой стороны подойти к такой деликатной теме, да и стоило ли вообще её сейчас поднимать. Словно бы вторгаешься в чужое пространство или ковыряешь старую рану, когда не имеешь на это право. Однако, в противовес мировоззрению панков, Мэри придерживалась иных взглядов на смерть — тоже своего рода наследие от покойной матери, доставшееся вместе с воспитанием. Для двух женщин не существовало запретных тем, недостойных гласности, и смерть не была исключением. Юное лицо преображается и, кажется, приобретает какую-то несвойственную ей зрелость, растягивая тонкие губы в спокойной улыбке. В этот момент девушка выглядела не физически, но духовно куда более старше братьев. — Я могу рассказать вам о ней, если захотите. Может, за кружкой чая? Сами того не подозревая, два совершенно разных мира находят в друг друге куда больше сходств, чем различий.