Море.

Ужас никогда не постигает ожидаемо. Теплый май приносит мелкие капли утренней росы на пушистые ресницы, прикрывающие спокойные черные глаза. — Я уже, наверное, устал умирать. Ужас накрывает волной, вырывая ребра крупными осколками, выворачивая содержимое тела наружу, мешая желчь с кровью и слезами. Боль приносит усталость, сумасшествие и бессилие. Солнце меркнет перед глазами, цвета исчезают обращаясь в оттенки серого, запахи чего-то родного становяться мерзким комом в глотке, тепло собственного тела исчезает. — Что? — Итачи повернул голову, пряди шелковых волос ударили по лицу, больно врезались в глаза. Или это было внутривенное понимание? Он с силой сдавил его ладони в своих, истерический смех встал поперек лёгких. — Шисуи, это не смешно... — Больше не слова тебе не скажу, ты слишком впечатлителный. — парень с трудом вытянул свои руки из прочной хватки, улыбаясь так искренне и спокойно, что его притворное тепло разлилось по ладоням. В горле пересохло, тело мелко резало каждое мгновение. А время все сыпалось и утекало прочь. — Не уходи. — длинные пальцы мягко очерчивали нижнюю челюсть, скулы, шею. Взгляд все холодел от страха, никогда ещё не было так страшно. — Все хорошо. — Шисуи наклонился, оставляя поцелуй на побледневших губах. — Только попробуй куда-нибудь уйти, исчезнуть и ничего больше не сказать. Я же найду тебя, найду и собственноручно убью! — в своей сфере Итачи считался одним из самых хладнокровных убийц и репутация этому соответствовала. Только два человека действительно понимали, насколько сильно он умеет любить и как тяжело даётся каждое длительное расставание. — Верю. — А я тебе нет. Улыбка скрылась в ещё одном поцелуе, доказывающим близость. Недоверие, ужас, страх есть реальность. Забывать о её существовании нельзя, лишь осознавать её существование. Таков удел шиноби. Они гибнут за то, что бы их деревня была процветающей и никогда не узнают, что однажды все встанет с ног на голову и их заслуги станут предметом ненависти. Способность любить делает шиноби слабее. *** Ещё теплая, темно-винная жидкость стекала струями сквозь пальцы, смешивалась с ледяной водой, топила сознание волной слез, смеси крови и желчи, обломки ребер остро вставали поперек горла. Море убийственно, плотность воды позволит разбиться без нужного контроля чакры. Море не поглощает боль, не сдерживает крик, вместо вздохов надрываемый истерическим смехом. — Ненавижу тебя. Ненавижу... Итачи крепко прижимал к себе тело Шисуи, не давая теплу тела уходить, заменяя его своим, надеясь почувствовать слабые удары сердца, почувствовать как волосы треплет чужое дыхание. И только море принимает слезы за родной исток. Ветер уносил слезы, время и облака. Ветер не способен унести боль. Он подобно беспомощному ребенку путался в черных волосах, стягивая с них резинку, кричал что-то и тянул за собой. А море ныло, убаюкивало остатки сердца в груди. *** — Итачи-сан, все в порядке? — Кисаме обеспокоенно разглядывал напарника, что застыл в страхе сделать шаг. Мелкая дрожь руки, что всегда виднелась из под плаща, никак не клеилась с беспристрастным лицом. — Море. Спокойная водяная гладь счастливо блестела, отражая лунный свет. И каждая капля водоема мелкими крупицами несла собой картину прошлого. — Итачи-сан? — Идём. И унесет с собой в могилу тайну того страха, То море, где тонули сотни тысяч за любовь. Луна могла лишь молча горевать, это соната. Её прощальный символ ворона, что он готов.