Романтика по-медицински

Безумный вечерок — не иначе. А каким еще прилагательным, если отбросить матерщину, можно его обозвать? Три остановки с разницей в двадцать минут — это практически комбо. Такого с Дарьей Николаевной Сенецкой еще не случалось, хотя за свой не столь большой опыт работы сначала интерном, потом стажистом и, наконец, нефрологом она успела многое повидать. Остановки во время сеанса гемодиализа* — ерунда, этим уже никого не удивишь. Рвота, гиперкризы*, инфаркты, инсульты, отеки мозга или легких, судороги, потери сознания, желудочно-кишечки* — все это окей, всегда было и будет. Но не одновременно. И не когда вас всего двое на смену на четыре отделения. Ничего не предвещало беды. День был тихим, всего несколько рядовых звонков по поводу скачков давления у диализных и одной консультации в отделении неврологии. Для проверки давления Дарья отправляла интерна, а он, хоть и был зеленым первогодкой, но все же неглупый парень. В отделении, где полно тяжелых хроников, приходится или быстро учиться, или идти в место полегче. Да и разгуляться у них в центре не особо получалось, все завязано на наличии или отсутствии тех или иных препаратов в отделении. На консультацию Даша сходила сама, но потенциальный пациент все же был любезно переадресован урологам. Перспектива появления еще одного новенького на диализе не то чтобы удручала, но и не радовала точно. Дарья оставила рекомендации и неспешно удалилась в свое царство «искусственных» почек. Ничего не предвещало беды. Час Икс настал после семи вечера. В ординаторскую влетела испуганная медсестра Наташа, одновременно где-то дальше по отделению кто-то закричал. — Пятый зал. Карпенко. Давление упало, — отчеканила девушка и рванулась назад. Дарья Николаевна схватила тонометр и стетоскоп, бегом направилась в нужный зал. Ну, а там картина маслом. Синюшный и без сознания Карпенко, следы рвоты на сером вязанном свитере и белой больничной подушке. И толпа санитарок у койки. — Голову набок и ноги поднимите. Давление перемерьте, — скомандовала Дарья, протискиваясь между тучными бесполезными дамочками. Одна из санитарок послушно повернула голову пациента набок, чтобы тот не захлебнулся собственным ужином. Медсестричка Наташа начала мерить давление. Приложив два пальца к шее пациента, Дарья поняла, что давление мерить уже и смысла нет. На всякий случай приложила диафрагму стетоскопа* к груди пациента. Глухо. Вот же ж дерьмо. — Звони реаниматологу, у нас остановка. И интерна! Позовите мне интерна! Карпенко был тучный старый хроник* со стажем. Лечение гемодиализом он начал получать еще до того, как Дарья Николаевна пришла в центр на работу интерном первого года. Наверняка мужик имел еще добрую кучу сопутствующих плюсом к почечной недостаточности. Не медля, доктор начала сердечно-легочную реанимацию, а позади нее медсестры уже запустили отточенный и слаженный механизм действий в подобных ситуациях. Одна, новенькая, притащила голубую ширму, чтобы отгородить кипишь от глаз остальных пациентов. Зрелище не для слабонервных грозило запустить цепную реакцию из гиперкризов и прочего дерьма. Вторая медсестра остановила работу «искусственной» почки*, стала отключать больного от аппарата, отсоединяя контуры один за другим. В какой-то момент в зал влетел перепуганный интерн Костя. Даше уже приходилось с ним дежурить, а вот реанимировать кого-либо — еще нет. — Где реаниматолог? — сквозь сцепленные зубы, стараясь удерживать ритм и частоту нажатий на грудную клетку, поинтересовалась Дарья. — Уже поднимается, — ответил Костик, прикладывая пальцы к шее Карпенко. Затем отрицательно покачал головой и Дарья продолжила компрессии. После очередной компрессии послышался хруст. Вероятно, сломала грудину. Ну и хрен с ней, если этот Карпенко-таки воскреснет, то сломанная грудина будет наименьшей из его проблем. — У меня в столе, в аптечке должна быть ампула адреналина, тащи сюда, — снова скомандовала Дарья Николаевна, вспоминая, как из своего аванса пополняла запасы препаратов, наличие которых по регламенту в этом отделении не положено. «Зачем вам адреналин? У вас же не реанимация, здесь не умирают. Не положено» — в памяти всплывают слова начмеда после того, как кто-то из коллег поднял этот вопрос на пятиминутке. Ага, блять, здесь точно не умирают, да-да. Костя пулей улетает в ординаторскую. На смену ему, наконец-то, в дверном проеме диализного зала появляется до чертиков спокойный реаниматолог Иван Владимирович. Выглядит он так, словно его только что выдернули из Нирваны, а не позвали проводить реанимационные мероприятия. — Что у нас тут? — мужчина сходу открывает реанимационный чемоданчик и вытряхивает свои волшебные приспособления. Среди них и спасительные ампулы с адреналином. Он сразу вручает несколько медсестре и та без слов отходит в сторону набирать содержимое в шприцы. — Гипотония, остановка, — сквозь зубы ответила Даша. Наверное, прошло не больше пяти минут от начала реанимационных мероприятий, но все тело уже отзывалось ноющей болью в мышцах. Держать темп и не сгибать руки в локтях становилось все сложнее. «Где же носит Костика?» — подумалось Дарье. По протоколу ее уже было бы и неплохо сменить. Иван Владимирович проводит краткую диагностику ситуации, раздает указания ей и медсестрам, наконец сменяет Дарью. После чего она с благодарностью отходит в сторону, чтобы обработать руки антисептиком и надеть перчатки, поскольку не успела сделать это с самого начала. Как-то было не до этого. Кубики адреналина потекли по венам Карпенко, но мужик все так же находился без признаков жизни, а кожа постепенно приобретала все более синюшную окраску. В какой-то момент на светло-зеленых штанах больного появляется мокрый след от непроизвольного мочеиспускания. — Давайте его ко мне в отделение, тут дела не будет, — наконец, изрекает Иван Владимирович. И всем скопом медицинский персонал стал аккуратно выкатывать койку в коридор, стараясь не впечатать ее в дверной косяк. Одна из санитарок побежала вызывать лифт. — Дарья Николаевна, там, кажется, судороги! — а тем временем из соседнего зала вылетает мертвецки-бледный Костик, держа в руках тонометр и ампулу чудодейственного адреналина. Так вот куда он потерялся. — Кажется?! — практически одновременно с реаниматологом поинтересовалась Сенецкая. Блять. Просто блять. Так и хотелось добавить: «Когда кажется — креститься надо!». — Иди, — спокойно скомандовал Иван Владимирович, и Даша пулей полетела за Костиком в четвертый зал. Только судорог ей сегодня не хватало для полного счастья. Смолина — бабуля за семьдесят, с относительно небольшим диализным стажем, тело которой самым неестественным образом выгибалось в тонических судорогах, тоже находилась без сознания. Одна из фистульных игл* из-за резкого сгибания рук проколола тонкую кожу старухи так, что кровь из синего контура хлестала на койку, пол и даже на соседнюю «почку». Испуганный сосед по залу пытался как можно дальше отодвинуться от сего фонтана, чтобы и его не забрызгало. Да только далеко отодвинуться не мог — был подключен к своему аппарату. В два шага, стараясь огибать поток крови, Дарья пересекла диализный зал и поставила сеанс Смолиной на паузу, ток крови чуть поумерился. — Кальций ей, быстро. И смени Ивана Владимировича, он мне нужен здесь, — кивнув, Костик без слов вылетел из зала. Дарья перекрыла контуры и кое-как набросила их на искусственную почку, даже не надеясь, что бабке получится вернуть кровь обратно. Не до этого было. Хорошо хоть перчатки надела, потому что крови вокруг было немерено. Через минуту в зал забежал Иван Владимирович со своими волшебными ампулами. Ему-то положено иметь в отделении Диазепам и прочие плюшки. Своим цепким взглядом реаниматолог окидывает сложившуюся ситуацию и молча принимает какое-то решение. В итоге бабка получает по вене транквилизатор и практически сразу обмякает. Благо, что красная фистульная игла вопреки всему таки осталась в вене, не пришлось колоть руки во время приступа. Едва доктора успели переглянуться, как Смолина после глубокого вдоха начала синеть. Блять. Ну, что ж за вечер такой? — Пульс отсутствует, начинаю реанимацию, — Иван Владимирович первым пришел в себя и начал «качать» бабку. Дарья Николаевна тем временем выбежала в коридор, где Костя продолжал свои безуспешные попытки реанимировать Карпенко. Она схватила с койки чемоданчик реаниматолога и потащила его за собой в четвертый зал. Следом за ней прибежала и новенькая медсестра. Сначала девушка практически охренела от количества крови, разбрызганной по залу. И на мгновение показалось, что она сейчас потеряет сознание, но все же быстро собирается с духом и хватает в охапку пустые шприцы. — Поставь ей на возврат четыре сотни «физа», надо восполнить потерю хоть как-то, — попросила Дарья Николаевна и медсестра покорно приступила к выполнению задания. Сама же нефролог приложила маску с мешком Амбу к лицу Смолиной для проведения штучной вентиляции легких. — Думаешь, на фоне кровопотери? — задумчиво поинтересовался реаниматолог практически ровным голосом. На его широком лбу уже проступили капли пота, но лицо по-прежнему оставалось невозмутимым. Ну прямо-таки терминатор во плоти. Со стороны сердечно-легочная реанимация в его исполнении вовсе не казалась такой сложной. — А хрен её… Но попробовать стоит. И кубик адреналина по вене сразу, да? — на что Иван Владимирович только улыбнулся. Интересный он мужик, улыбаться в такой ситуации. Мысленно они оба уже списали Карпенко со счетов, да простит их этот несчастный дед. А вот бабку еще можно было попытаться спасти. Когда раздалась трель мобильника в кармане хирургического костюма, Сенецкой захотелось бросить его в стену от бешенства. Ведь когда ты на дежурстве, то должен отвечать на все входящие звонки, даже если проводишь реанимационные мероприятия. И особенно если перекрываешь несколько отделений. Одним местом Даша сразу почуяла неладное. Сняв перчатку с правой руки, она ответила на звонок. — У нас тут… Седьмой зал. Крымская. Я не могу измерить давление. Она без сознания, — отрывками сообщает медсестра из второго диализного отделения этажом ниже. Ну это ж уже даже не блять, это лютый пиздец. И кто следующий? — Я на четвертый этаж, позвоню реаниматологу из «грязной зоны»*, а то это треш какой-то, — захватив с собой медикаменты, тонометр, стетоскоп и мешок Амбу, Дарья летит на этаж ниже, искренне молясь, чтобы там было что-то рядовое. Чтобы звонящая ей медсестра просто забыла, как правильно измерять давление, а Крымская всего-навсего глубоко уснула. Ну может же случиться чудо в этом сраном центре? Она влетела в зал словно вихрь, пугая своим потрепанным видом остальных пациентов и медсестер. Кровь Смолиной все-таки каким-то образом попала на рубашку ее белой хирургички. Второй реаниматолог как назло не отвечал, вероятно зашел в «грязную зону», а мобильник оставил в «чистой». Доктор сразу увидела молодую пациентку, даже моложе нее самой, на койке под окном. Та самая Крымская без сознания. Одним движением Дарья сняла перчатку с левой руки и выкинула ее прямо на пол. Быстро надела новую чистую пару. — Я уколола Мезатон, пока ждала Вас, но давления все равно нет. И отключила съём*, — виновато признается медсестра. Без разрешения врача она не имела права что-либо колоть пациенту. Но опять же, строго ограниченные наличием препаратов, давно работающие в отделении медсестры хочешь не хочешь, а запоминали что к чему. И несмотря на свою скорость, Дарья, видимо, спускалась в отделение слишком долго. Доктор перемеривает давление самостоятельно, убеждается, что ни хрена не слышно. Пульса на лучевых не было, на яремных едва прощупывался, девочка не дышала. Кожа липкая и холодная. — Она диабетик? — поинтересовалась Дарья и, не дожидаясь ответа, продолжила: — Две ампулы сорока процентной глюкозы, быстро. И на возврат флакон пятерки, — о том, что может загнать девчонку в гипергликемию она подумает потом. Сейчас нужно вернуть ее в сознание. Пульс пропадает совсем, словно по инерции Дарья начинает СЛР, уже ничему не удивляясь. Глюкоза пошла по венам Крымской через внешний контур аппарата, медсестра накинула скорость. Вторая — набрала в ампулу адреналин и уколола в свободную руку. Крымскую сначала слегка подбросило над матрасом, затем она сделала глубокий вдох и начала дышать самостоятельно. Появился пульс на лучевых, сердце забилось с бешеной скоростью. Пациентка стала приходить в себя и испуганно оглядываться по сторонам. С облегчением Дарья сняла ей кардиограмму, проверила уровень глюкозы в крови, убедилась, что девчонка в порядке и только собиралась лететь наверх, как зазвонил мобильный. Отвечая на звонок, Сенецкая мысленно отмечает, что успела заляпать кровью и брюки своей хирургички. Навряд ли это все отстирается. В динамике голос Ивана Владимировича: — Ну что там у тебя? — Гипогликемическая кома, остановка. Но уже все ок, поправили. Лечу к вам. — Не спеши особо, — Иван Владимирович устало вздохнул, — Нет смысла уже. У нас два трупа. Дашу словно обухом по голове ударили. Выйдя из диализного зала, подальше от глаз любопытных пациентов, она прижалась лбом к холодному кафелю больничной стены и какое-то время молчала. Иван Владимирович продолжил: — Я возвращаюсь к себе в отделение. Как закончишь с оформлением, неси истории — вложу свои протоколы. — Окей, — ответила Дарья, поднимаясь обратно на пятый этаж. Когда она проходила по коридору своего отделения, санитарки как раз вывозили к лифту два тела накрытых белыми простынями на каталках, чтобы спустить их в морг. У дверей ординаторской стоял потный бледный Костян. Выглядел он так, словно еще не до конца понял, что только что произошло. Иван Владимирович отсалютовал коллегам и отправился восвояси по внутренней лестнице. На всем этаже царила какая-то мертвенная тишина, разрываемая только редким писком «искусственных» почек. — Хреново выглядите, — отметил интерн, окинув Сенецкую беглым взглядом. Похоже, паренек потихоньку начал приходить в себя. — Да и ты тоже не ахти. Первая реанимация что ли? Слушай, только не грузись так сильно, дерьмо случается, особенно с нашими красавчиками. Ну, мы же не боги, воскрешать не умеем, в конце-то концов. Дарья ободряюще потрепала интерна по мокрым от пота волосам, едва дотянувшись до его головы. Костик был выше нее сантиметров на сорок, не меньше. Паренек только слегка кивнул ей в ответ. Тем временем санитарки в четвертом зале уже принялись отмывать пол и стены от крови Смолиной. Ее сосед по залу попросил отключить его раньше, угрожая, что в противном случае его стошнит. Похоже, у него теперь психологическая травма на всю жизнь. После окончательного подсчета потерь, Дарья с Костей зашли в ординаторскую и только тогда Сенецкая смогла понять весь пиздец происходящего до конца. Она вся была забрызгана чужой кровью, на часах всего половина девятого, а впереди ее ожидали веселые беседы с родственниками умерших, оформление историй болезни и написание посмертных эпикризов. Это, конечно, если не произойдет еще какой-нибудь дополнительный пиздец. Бонусом к уже имеющемуся. — Так, Костян, я пошла переодеваться, ты пока за главного. Ты сегодня держался молодцом, правда, но впереди еще до хрена работы. Поможешь мне закончить с писаниной — отпущу на ночь домой. Если пойдет еще какая-то жопа, ломись в дверь и звони Ивану Владимировичу. Чем черт не шутит. В душевой Сенецкая переодевается в чистую хирургичку (благо, наученная горьким опытом, она всегда хранит чистый комплект на всякий пожарный), до остервенения моет руки по самые локти, умывается, смывая с себя последние остатки косметики. Возвращаясь в ординаторскую, она видит, что Костян идет от внутренней лестницы. На перекур выходил, значит. Дарья и сама бы не прочь закурить, хотя давно бросила это дело, еще в студенческие годы. Вечерок ведь получился безумным. — Угости-ка сигареткой? — попросила Сенецкая у интерна, на что Костик хитро улыбнулся и протянул ей целую пачку с зажигалкой поверх. — Вы кому будете звонить, родственникам Карпенко или Смолиной? — как бы невзначай поинтересовался интерн, возможно, надеясь, что эту до чертиков неприятную часть их работы старший доктор возьмет на себя. — Мне без разницы, выбирай сам, — бросила Дарья и вышла на внутреннюю лестницу больницы. Всегда открытое окно на лестничном пролете обеспечило доступ такого необходимого ей свежего воздуха. Сенецкая устало проваливается в старое ободранное кресло, которое предусмотрительно притащили сюда техники ради своего удобства на перекурах. Синее, обтянутое вельветом кресло, вероятно, было старше Дарьи и пропахло табаком хуже самой затасканной пепельницы. Но, сидя в нем, доктор впервые за последние полтора часа позволила себе расслабиться и выдохнуть. Даша достала одну сигарету из пачки и, подкурив ее, затянулась. С непривычки захотелось прокашляться, но она сдержала приступ. Вторая затяжка пошла легче. На третью по телу пробежалось расслабляющее наслаждение. Вот бы еще кофейку, да посмертные заполнились сами собой… Было бы вообще по кайфу. «Мечтать не вредно, Сенецкая» — промелькнуло в мыслях. Где-то внизу, этажом ниже скрипнула дверь, вероятно, кто-то тоже решил перекурить. Послышались шаги и перед Дашей появился Иван Владимирович. Тоже в новой хирургичке. Сенецкая улыбнулась мужчине и своим мыслям. Видимо, он тоже хотел передохнуть на вельветовом троне всея центра, но, увидев коллегу, реаниматолог присел на старый ящик с песком, хранившийся тут на случай пожара, и тоже подкурил сигаретку. — Не знал, что ты куришь, — изрек мужчина, выпуская вереницу сизого дыма в воздух. — А я и не курю, вечер обязывает, — отозвалась в полумраке Дарья, ведь лестничный пролет освещался только одной едва работающей лампочкой у самого потолка. Ее сигарета уже почти догорела до самого фильтра и она потушила бычок об импровизированную пепельницу, сделанную из банки из-под пива. Тоже творение рук местных техников. — Да уж, хреново получилось, — Иван Владимирович сделал еще одну затяжку и так же неспешно выпустил новое облачко дыма. Дарье стало интересно, о чем же думает реаниматолог? — Давно хотела спросить, — начала было Сенецкая, — а неспешность и стальное спокойствие — это часть проф деформации или вас на интернатуру по такому критерию отбирают? — она уже докурила, но уходить все никак не собиралась. Иван Владимирович снова улыбнулся одними лишь краешками губ. Его серые глаза заискрились каким-то ребяческим озорством несмотря на полумрак. — Ну, а куда нам спешить? Лишняя суета забивает голову, сложнее трезво оценивать ситуацию, — мужчина снова смеется. — Да, судя по всему, деформация. Наконец, Дарья все же решила, что пора заканчивать отдыхать и надо бы приниматься за работу. Истории болезней сами себя не напишут. Она поднялась из кресла и уже было направилась по ступенькам вверх, махая реаниматологу рукой. — Дарья Николаевна, а можно теперь мне задать нескромный вопрос? — за ее спиной послышался голос Ивана Владимировича. Сенецкая остановилась и повернулась к мужчине лицом, пожимая плечами в ответ. Мол, ну валяйте, чего уж. — А у Вас кто-нибудь есть? — Иван Владимирович словно хищник весь подобрался, готовясь к прыжку. Он потушил окурок прямо об металлический ящик с песком, затем выбросил его в пепельницу. Его вопрос явно сбил Сенецкую с толку. Что за вопросы такие на ночь глядя? — Ну, я давно хочу пригласить тебя на кофе, еще с первого нашего совместного дежурства. Мне кажется, дальше уже тянуть некуда, сегодняшний вечер оказался очень кстати, — мужчина снова улыбнулся и подошел к Дарье поближе. Она тоже улыбнулась в ответ, но покачала головой: — Ну уж нет, приглашать меня на свидание под омбре из двух трупов — так себе идея, — на что Иван Владимирович только разводит руками. Мол, работа у нас такая, по-другому не получается. — Так что, я зайду за тобой утром? — но отступать реаниматолог все же не спешил. — Вряд ли я сменюсь вовремя. К тому же, утром меня ждет два вскрытия, чтобы нигде не выплыло расхождений в диагнозах, — Дарья все еще продолжала держать оборону, правда, уже как-то вяло. Заводить отношения на работе никогда не казалось ей хорошей идеей, но отметать такую возможность в принципе она не стала. — Тогда я заскочу в ординаторскую после пересменки, там и решим, что делать дальше, — с этими словами Иван Владимирович уже привычно отсалютовал ей правой рукой и отправился восвояси вниз по лестнице. Кое-как стерев с лица улыбку счастливой идиотки, Сенецкая тоже отправилась в свое отделение. Ну, а когда пришло время звонить родственникам Карпенко, то улыбка окончательно и бесповоротно сошла с ее физиономии. После звонка последовала несметная куча бумажной работы. Костик писал свою часть в поте лица и, казалось бы, со скоростью света, чтобы успеть сбежать домой до полуночи и попасть на последнюю маршрутку. Дарья сделала себе пометку, чтобы обязательно пересмотреть его писанину перед тем, как отдать истории патологоанатому. Вообще, отпускать интернов на ночь домой запрещалось руководством, но Сенецкая всего пару лет назад сама была интерном и еще помнила, каково это — после шестнадцати часов на ногах спать в своей теплой постельке, а не на твердом больничном диване по соседству с тараканами. Да и толку от интерна ночью никакого, все равно звонят сразу доктору. Закончив неотложные дела, благополучно «открутив» последнюю диализную смену без приключений, Дарья Николаевна все же отпустила Костю домой. Поблагодарив ее за дежурство (а у них, таких суеверных, было принято именно благодарить, а не желать спокойного дежурства, уходя), Костян удалился из центра. В половину второго Сенецкая постелила свое постельное на диван в ординаторской и практически сразу провалилась в сон. Спала крепко, да и ночью никто из стационара не беспокоил. Наверное, вся жопа суток умудрилась произойти за тот злополучный час вечером. Проснулась по будильнику в семь утра, кое-как привела себя в порядок, выпила чашечку растворимого кофе и убрала постельное в шкаф. В коридоре уже слышался шум включаемых «почек» и какие-то споры санитарок. Все тело Сенецкой отзывалось болезненной крепатурой, как это часто бывало после проведения реанимационных мероприятий. Ей захотелось принять горячую ванную, но впереди ждала еще целая куча дел. Благо, хоть выспаться получилось, что в последнее время на дежурствах случалось с ней редко. В восемь утра Дарью сменил новый доктор, она благополучно сдала смену и принялась дописывать историю Карпенко для патологоанатома. Родственники Смолиной решили отказаться от вскрытия. В девять утра пообещали приехать и написать отказ. Это в разы убавило головной боли у Дарьи Николаевны, потому как со Смолиной и ее острой кровопотерей на вскрытии могли быть проблемы, а выкладывать из своего кармана за расхождение нефрологу ой как не хотелось. Сенецкая как раз заканчивала дописывать посмертный эпикриз, когда в дверь ординаторской постучались и, не дожидаясь ответа, в дверном проеме появилась голова Ивана Владимировича. — Доброго утречка, — он уже переоделся в «гражданскую» одежду, видимо тоже сдал смену и уже собирался домой. — У кого доброе, а у кого — не очень, — буркнула Даша, но все же выдавила из себя подобие улыбки. Ее удручало то, что сама она пойдет домой еще не скоро. А перед этим к ее усталости и помятости бонусом добавится приторный душок анатомички. — Я тебе в «Телегу» скинул адрес одного очень хорошего заведения на набережной. Посидим, выпьем кофе с видом на Залив. Сегодня в семь. А если скинешь свой адрес, смогу заехать за тобой. — А если у меня все же кто-то есть? — Дарья отложила ручку и повернулась лицом к мужчине. Почему-то само его присутствие в ординаторской поднимало ей настроение. — Нет у Вас никого, Дарья Николаевна. Иначе Вы бы мне отказали еще вчера. Даша снова улыбнулась. Этот реаниматолог словно читал ее, как открытую книгу. «Хрен с тобой» — подумалось ей. Была ни была, как говорится. — Ну что Вы, Иван Владимирович, разве можно Вам отказать? Я сброшу адрес, заезжай за мной к половине седьмого. — Вот и договорились, — мужчина улыбнулся напоследок и покинул ординаторскую, оставляя Дарью недоумевать. Как это произошло, что безумный вечерок плавно перетек в первое свидание двух врачей? И уж точно Сенецкая даже не догадывалась, что то самое первое свидание закончится в постели Ивана Владимировича, в его крепких объятиях под жаркие поцелуи. И что впереди их ожидает еще не один десяток таких вот безумных дежурств. Но не это ли романтика по-медицински?

***

Максимально старалась не перегружать историю терминами, но все же несколько пояснений считаю нужным внести: Гемодиализ – метод внепочечного очищения крови при острой и хронической почечной недостаточности. В процессе гемодиализа происходит очищение крови вне организма с использованием специального фильтра – диализатора. Искусственная почка – аппарат для временного замещения выделительной функции почек с помощью которого, собственно, и происходит сеанс гемодиализа. Гиперкриз – гипертонический криз. Внезапное сильное повышение уровня артериального давления от исходного. Желудочно-кишечка – еще одно сленговое выражение, иначе говоря желудочно-кишечное кровотечение. Диафрагма стетоскопа – тонкая мембрана на акустической головке стетоскопа. Штука, благодаря которой наше ухо слышит звуки на разных частотах. Хроник – пациент длительно болеющий на хроническое заболевание. Основа основ в диализном отделении – именно хроническая болезнь почек. Начмед – заместитель директора по мед.части. Проще говоря, тот, кто меньше всего занимается медициной, но больше всего надирает зады персоналу за косяки. Фистульная игла – игла большого диаметра для того, чтобы обеспечить достаточную скорость потока крови во время диализа. Грязная зона – ковидарий, обсервация. Отключить съем – убрать функцию забора лишней жидкости. За один сеанс при необходимости можно забрать до 4-5 литров. Иногда пациенты злоупотребляют съемом и перебарщивают. Поэтому первым делом при падении артериального давления отключается съем жидкости. Флакон пятерки на возврат – подача 100-200 мл 5% глюкозы в контур на большой скорости. Гипогликемическая кома – крайняя степень проявления гипогликемии, развивается при быстром снижении концентрации глюкозы в плазме крови. Может произойти если диабетик банально не поел, если уколол себе слишком большую дозу инсулина или не контролирует уровень глюкозы перед сеансом гемодиализа.