***
Тёмная, низковатая комнатка с выкрашенными голубой краской стенами и старыми окнами. Меня уложили здесь на видавший виды диванчик и осмотрели. Серьёзных травм не нашли, слава богам. Только фельдшер долго присматривался к моей голове, перевязал её ещё раз бинтами. Задал мне несколько вопросов, но вовремя понял, что с меня всё спрашивать бесполезно. Поэтому он куда-то отвел мою — сестру? — и поговорил с ней. Пока он с ней разговаривал, я успел задремать, переодетый, вымытый и укутанный в тёплый плед. Какие-то странные видения посещали меня. Я видел корабельное судно, видел море, китов и акул рядом с собой, и я не сразу понял, что это были галлюцинации. Мне даже померещилась сестра в образе русалки, сидящей у меня в ногах. Но с течением времени я понял, что она и в самом деле сидела так. Не русалка, а… кажется, Кристин? Я с кряхтением немного потянулся к ней и попытался заговорить: — Что сказал врач? Она вздёрнула голову и, взглянув на меня, как-то натянуто улыбнулась: — Что ты скоро поправишься, Андерс. — Он же сказал тебе про… Я замолчал. А Кристин тяжело вздохнула, не ответив. Мы оба понимали, что со мной не всё так просто. Мне захотелось обнять её, сказать что-то такое, что ободрило бы её, но я как язык проглотил. Так горько мне, наверное, никогда не было. И стыдно тоже. Моя рука легла на её узкое, хрупкое плечо, и я смог только проронить: — Прости. И снова тишина. Которая продлилась недолго. Я подскочил, и град мурашек прокатился по моей будто избитой спине. Резко вдохнув, я обернулся на окно: по горизонту катилось угольно-чёрное небо, и оно недовольно урчало, пока что глухо, но пугающе. Повеяло запахом взволнованного моря и влажной травы. Я тяжело задышал, стало душно… —…Что-то душно стало, — раздался рядом со мной хриплый голос поддатого моряка. — Не иначе как… шторм надвигается! — Скажи, а сегодня все надрались в честь дня рождения капитана? Если да, то плохо дело, один я трезвый не вытащу судно, — стерильным голосом ответил ему Андерс, взяв в руки бинокль и вглядываясь под притихшее небо. — Да не бои-и-ись! — пискляво отозвался матрос и подлез к юноше. — А то мы грозы обычной не видали, а? Ну, не дергайся ты… Все когда-то были профанами, не дрейфь. — Меня на берегу сестра ждёт. Я просто обязан вернуться хотя бы живым. Но и желательно здоровым, — ответил Андерс. Тут он замолчал, ощутив сильную качку, и едва смог удержаться на ногах. В это время почти над самым судном разразился шквал лиловых вспышек; грозовая туча накрыла судно. Под ней теперь творилось невозможное, воцарилась суета. Гомон, шум, грохот тонули в громовых разрядах, не было и места для тишины. Только звенело в ушах и болели глаза. Многие не сразу поняли, что они уже за бортом… — …Я был за бортом, — тихо проговорил Андерс и сжал губы. Его рука всё ещё покоилась на плече Кристин, а та всё молчала, стараясь не прерывать воспоминаний брата. Её глаза блестели надеждой. А с крыши стекали, разбиваясь, капли ливня, и вдали ворчал гром. — Я выжил мыслью о тебе, Кристин. Девушка только кивнула. Андерс с жалостью взглянул на неё: — Кристин, ми… милая, ты можешь отдохнуть. Тебе не стоит так нервничать. Видишь, я в порядке, память ко мне вот-вот вернётся. Не переживай так. — Его ладонь сползла в руку девушки и крепко сжала. Та чуть улыбнулась: — Я тогда приготовлю поесть. Ты ведь обессилен, тебе нужно хорошо питаться. А потом мы отдохнём вместе. — Она уже хотела было встать — я заметил этот порыв, — но всё не вставала. Сидела и держала брата за руку. Боялась отпускать, боялась, видимо, что если отпустит, то больше его никогда не увидит. Этот страх теперь привяжется к ней очень надолго. Откуда я это могу знать?.. Почему я чувствую к ней такое сильное сострадание? Я снова пожал её холодную ладошку и попробовал с ней заговорить: — Знаешь, ещё там, на берегу, мне померещилось, что ты русалка. И сейчас у меня была похожая галлюцинация. Вообще всё получилось так удачно… — Тогда начался шторм, и я испугалась, что с тобой что-то случится. Я не спала ночью, не спала утром… Стояла и ждала тебя, — ответила она, и мне стало легче. — А волны тебе что-нибудь сказали? — Да, благодаря им я нашла тебя. Это чудо. И правда похоже на сказку… — Это не сказка. Это твоя любовь и интуиция. Хоть я многое и забыл, но теперь вспоминаю, почему так стремился вернуться домой. — Моя рука будто привычным жестом погладила её щёку, утёрла сестринские слёзы. Я уже старался ничему не удивляться. Но реакция Кристин меня поразила: она коснулась моей ладони и погладила её, не переставая плакать. Я тут же отдернул руку, а Кристин вскочила с места, не отрывая от меня взгляда. Мне стало стыдно от этого, и я отвернулся; ко мне снова вернулась головная боль. Сестра же постояла немного, замявшись, и, не сказав ни слова, убежала куда-то. Стыдно, гадко от самого себя, и впервые за этот день душевная боль. Я прикусил губу. …Андерс молчал всю дорогу, как и было ему обычно свойственно. Но почему-то в этой обстановке Кристин почти физически ощущала исходящие от него волны, почти чёрные, как во время шторма, но тихие, как во время штиля. В стекле заднего обзора его глаза были прикрыты и задумчиво поблёскивали. Кристин смотрела на него краем глаза, чуть поджав губы. Что-то случилось? Может, она что-то сделала не так?.. Выждав пару минут, она протянула руку и едва коснулась его руки. Холодная… Она аж вздрогнула от его голоса — твёрдого, как камень, и безэмоционального: — Всё в порядке? — Я хотела то же самое спросить… — тихо произнесла Кристин, вздохнув. — Ты какой-то напряжённый… — Я просто… — Андерс сжал губы, и пальцы крепко впились в руль. Норвежец немного помолчал. — Просто не выходят у меня из головы произошедшее только что. Не думал я, что Кристиан вырастет такой беспринципной сволочью. А тётя Маргарет… Лучше б я её не видел. Кристин отвела взгляд, тяжело вздыхая. — Понимаю… Я понимаю. Наверное, им не стоило сюда приезжать. Но… Твой дядя же хотел подарить тебе что-то… — Какого тогда чёрта они припёрлись с ним? — резко ответил ей брат. — Ну… Может, хотели тебя повидать. Я не думаю, что родственники могут приезжать на чей-то день рождения, только для того, чтобы нахамить. — Боже, Кристин! Святая наивность во плоти. Кристиан с тёткой искали этакое снисхождение к ним, мол, смотри, братишка, нам не плевать! Ха, да единственный, кому действительно было не плевать, это наш дядя. — Ну… Я его почти не знаю, всё-таки он муж твоей тёти… — девушка снова посмотрела на брата большими голубыми глазами. — Но да, видно, что ему одному не… всё равно. — Но одного впечатления было достаточно, чтобы судить о нём и его… семье. — Андерс хотел выругаться, но вовремя сдержал себя и, включив поворотник, свернул. Кристин сглотнула слюну. — Да… Он хороший человек. А его жена и сын — нет… — Видишь, Кристин. Не весь мир безупречен. — Тут он многозначительно промолчал. Девушка снова тяжело вздохнула и чуть съехала в кресле. Тяжёлые мысли вдруг заполнили её разум… — Ну, а ты? Чего надулась как мышь на крупу? — криво улыбнулся Андерс после паузы и потрепал легонько серебристые пряди сестры. — Ничего… — тихо проговорила Кристин, тоже чуть улыбаясь через силу. — Всё в порядке… И вот, наконец, они приехали на место, на пригорок, где пахло только травой и землёй, и ветер ласкал пряди их волос. Это было место недалеко от заброшенной деревни, только Андерс предпочёл вид на море, такое привычное и всё такое же прекрасное. Он расстелил покрывало, поставил корзинку и помог сестре сесть рядом. Андерс уже не был таким злым, как в машине, и даже улыбался. Серое небо над ними сгущалось, но солнце всё равно поблёскивало из-за туч, окунаясь в блестящую сизую воду внизу. Дождь будет нескоро. Кристин, искрестив ноги, посмотрела вдаль и вздохнула: — Море сегодня беспокойное, не находишь?.. — Да, пожалуй, — ответил Андерс, закуривая уже в который раз после приезда его родственников. — Но, думаю, ничего серьезного не будет. Оно почти каждый день так волнуется, разве нет? — Ну все равно… Я же переживаю… — Это из-за того, что я наговорил, да? — повернулся к ней Андерс, сворачивая в трубочку недокуренную сигарету. — Да нет, не переживай на свой счёт… — Голос девушки становился всё тише и тише, и вот она отвернула личико и замолчала, глядя на дорогу. Редко кто проезжал здесь, если кто-то вообще проезжал. Они были предоставлены самим себе. И Андерс понял, что не стоило играть на чувствах сестры, которая так переживала за него. Сгорая от стыда, он обратился к Кристин: — Прости. Этот мир и правда небезупречен. Но это место — мой собственный мир. Потому что в нём есть ты. Я никому не дам тебя в обиду, Кристин. — Андерс приложил ладонь к щеке девушки и взглянул ей в глаза. — Потому что я люблю тебя. И это место тоже. Это ведь мой дом. Наш дом… — Наш дом… — спросонья повторил я и снова проснулся. Уже было темно. Но вскоре некоторые вещи в комнате приобрели бирюзовые очертания, и я заметил, что в кресле напротив спала Кристин, а на кофейном столике рядом давно остыл скромный обед. Сколько же я проспал?.. Теперь я хорошо помнил этот момент. Мне было стыдно, и я не хотел, чтобы Кристин было так же больно, как мне сейчас. Даже мои родственники не имеют права хоть как-то оскорблять её. Даже я. Я помню, что взял на себя заботу о ней, когда получил письмо и узнал о смерти нашего с ней отца. Я помню, как бросил всё, продал доставшийся мне в наследство от покойной матери дом и рванул через океан к ней. Я помню, что, кроме его брата где-то в норвежских уголках, у меня никого не осталось. Я помню, как заботилась много раз обо мне и Кристин. Я вспомнил многое, но, с каждым моментом в памяти просыпались остальные, давно забытые фрагменты. Забавная и в то же время печальная абракадабра получается. Пока не проживёшь похожий момент — не вспомнишь. Чувство, близкое к дежавю. И от него неприятно болела голова. Интересно, могу ли я водить машину, сохранились ли у меня навыки?.. Кристин заворочалась в своём кресле. и я тут же присел, ожидая её пробуждения. Но она не проснулась. Тогда я решил перенести её обратно в комнату, чтобы она выспалась. Тело уже почти не болело, а она была лёгкая, как пушинка. Пока я осторожно нёс её в комнату, она всхлипнула во сне и слабо обняла меня. На душе стало вдруг так спокойно, так тепло. Я ощутил себя в полной безопасности. Наверняка и она тоже.***
Наутро я решил проверить, насколько хорошо я могу водить даже с таким странным недугом. Вдруг я ничего не вспомню? Ведь я даже не сразу вспомнил, где находится у нас гараж или что-то типа того. Оказалось, что старенький «Мустанг» приятного мятного цвета стоял прямо позади нашего дома. Я не сразу смог его завести, поскольку я вспомнил об этом только когда сел на водительское место. Пришлось бежать в дом и искать ключи. Почти до самого обеда я сидел и вспоминал, куда и как нажимать, что поворачивать и зачем, но потраченное время того стоило. Я был приятно удивлен. И Кристин тоже: когда я закончил, она принесла обед на берег, и мы вместе перекусили. После чего я прилёг на спину и прикрыл глаза; Кристин же всё так же продолжала смотреть туда, где небо сливалось с водой. Я немного подумал и спросил её: — Тебе никто никогда не говорил, что ты странная? — Говорили, — почти сразу отозвалась Кристин и продолжила. — Много кто говорил так. Неловко получилось. Не отрывая глаз от молочных, кислых облаков над нами, я решил уточнить: — А кто говорил? — Много кто. В школе так говорили. Говорили только об этом. — Кристин легла рядом на живот. — Что выгляжу слишком уж необычно, что волосы крашеные и что отец наш — уголовник. Я не понимала, почему они так зовут отца… Теперь понимаю… Наверное, сарафанное радио сработало, разнеслось по городу… В общем, не любили они меня, и отца тоже. — Люди порой так несправедливы друг к другу, Кристин. Извини. Но я имел в виду, что ты интересная. — Я знаю, Андерс. Мне приятно слышать это снова. — Она склонилась надо мной и осторожно поцеловала в лоб. — Как хорошо, что ты снова об этом помнишь. — Честно говоря… не очень. — Её пронзительный взгляд прожёг мою кровь… …Андерс несколько грубо хлопнул дверью и, обойдя машину сзади, почти вплотную встал к Кристин, глядя ей прямо в глаза. И тут, обхватив её хрупкие плечи, он прислонился спиной к дверце машины, притянул ближе, и Кристин только спустя пар секунд поняла, что её целуют. В это же мгновение все, что их окружало, — машина, дом, прибрежный песок, море — исчезло, погрузилось в дымку забвения. Здесь и сейчас были только Кристин и Андерс. В висках бешено стучало. Хотелось продлить это чувство, удержать, сохранить в своей памяти. Андерс обхватил её тельце и чуть склонился с ним, продолжая совсем невинно, но так нежно, так чувственно целовать её тонкие бледные губы. Он то отстранялся, чтобы томно глянуть из-под ресниц на свою любимую сестру, то снова прижимался, постепенно раскрывая губы Кристин. Что на него нашло?.. Почему он решил выразить свои чувства именно так, именно здесь, именно сейчас?.. Но все эти вопросы были излишни. Кристин попыталась вдохнуть немного воздуха, но вышло это с трудом. Да и кому нужен этот воздух, когда есть Андерс? Снова сделав попытку вздохнуть, девушка прижала брата к себе ещё ближе, желая чувствовать его сердце… …Она целовала меня, и скулы, и лоб, и, наконец, тонкие обветренные губы. Ласково пригладив непослушную серебряную прядку, я крепко сжал девушку, забывшись, целуя её и почти плача — от счастья, от всепоглощающей любви, от того, как мою душу лёгкой щекоткой тронули воспоминания и чувства, вызванные ими. Как же я хочу быть с ней здесь, надолго. Я, как обезумевший, шептал лишь её имя. И слово «люблю». То на исландском, то на своём родном языке. Тогда я понял, где же мой дом, наш дом. Он здесь, в моём сердце, и в её сердце тоже.