Суши.

— А куда мы идем? Клод, до этого занятый важным созерцанием дальних далей, перевел свой взгляд на рядом шагающую Маринетт. Девушка изо всех сил старалась не отставать от молодого человека, но все же полностью за ним не поспевала. Буржуа не знал, медлила ли она сознательно или просто на ее скорость повлияло количество съеденного риса с рыбой, однако факт оставался фактом: юноша был на полтора шага впереди и именно он задавал основные координаты текущей прогулки. На улице стемнело окончательно, отчего единственными источниками света служили фонари и Эйфелева Башня, украшенная многочисленными огнями. Улицы чуть опустели. На смену уставшим работягам пришли парочки разной степени влюбленность и те, кто на этих самых парочках не прочь заработать. Торгаши сувенирами, разнообразные уличные музыканты, торговцы цветами и прочие товарищи, которые за символическую плату готовы превратить вечер в незабываемый, бродили по тротуарам, весьма навязчиво предлагая свои товары. Клод таких личностей искренне не любил. — Не знаю, — Буржуа пожал плечами. — Куда глаза глядят, туда и иду. А ты-то куда идешь, насекомое? Странный вопрос. В горле Маринетт пересохло. Ответ, самый банальный, но при этом правильный вырвался из ее уст непроизвольно. — За тобой я и иду. По звучанию это походило на девиз последних месяцев. Она шла за ним, как слепые детеныши идут за своими родителями, совершенно не думая над самой дорогой. Отчасти это было весьма умилительно и грело самолюбие молодого человека, а с другой внутренне Клод негодовал. Стоит человеку отключить голову, наивно полагаясь на ближнего своего, как он обречен влипнуть в неприятность. Слепая вера, как инструмент контроля из вне, крайне опасна. Юноша осмотрелся по сторонам, убеждаясь, что края вокруг знакомые. Буржуа сгорел бы со стыда, окажись они где-нибудь непонятной подворотне, коих в Париже было великое множество. — Так куда мы все-таки идем? Клод искренне не знал. По большому счету ему на это было плевать, ибо компания того стоила. От этого уютного молчания настроение юноши находилось на стабильном нормальном уровне. Буржуа искренне наслаждался приятной близостью с девушкой возле себя. Это было странно. Это было чарующе. Это было очень приятно. Хотелось ляпнуть какую-нибудь розовую банальщину про край света, но гордость не позволяла опускаться настолько низко. — А куда бы тебе хотелось? Маринетт неопределенно пожала плечами. Конкретно сейчас она никуда особо не рвалась. Ей было хорошо и здесь, посреди некогда особо шумной улицы в компании одного определенного человека. Странное чувство наполняло Дюпэн-Чэн до самой головы. Совсем недавно девушка и представить не могла, что бабочки в ее животе появятся из-за Клода Буржуа. А ведь раньше швея была готова отдать все что угодно, лишь бы вообще не пересекаться с сыном мэра. Эти минуты могли бы стать идеальными, если бы не царящая прохлада. Маринетт зябко поежилась, когда ночной ветерок шаловливо пробежал по верхушкам деревьев, колыша зрелую листву. Мурашки табуном пробежали вдоль девичьего тела, заставляя зубы пекарской дочери клацать друг о друга. На мгновение Дюпэн-Чэн показалось, что поздняя весна, обычно очень теплая, покинула эти края, уступая место холодному дыханию первых заморозков. — Значит домой. Понял. Послышалось тихо металлическое клацанье молнии. Маринетт и моргнуть не успела, как что-то теплое легло на ее плечи. Клод, так великодушно пожертвовавший своей курткой, издал судорожный вздох, когда холодные иглы ветра впились в спину. С трудом Буржуа подавил в себе яростное возмущение погодой и тем фактом, что Маринетт была так легко одета для прогулки. Да, днем было весьма жарко, но девушка могла бы взять с собой куртку или накидку, а не щеголять в своем легком жакете. Сохранять лицо юноше помогала приобретенная выдержка и осознание собственной крутости в чужих глазах. Последнее, к слову, было особенно сильным. Было приятно ощущать себя натуральным героем, практически ничего для этого не сделав. — Ты уверен? — Маринетт обеспокоенно посмотрела на молодого человека. — Сейчас холодно и ты можешь простудиться. — Я? — Клод очень нахально улыбнулся, сверкая глазами. — Насекомое, к твоему сведению я хочу заявить, что мое здоровье находится в отменном состоянии и для того, чтобы я простудился, нужно что-то большее, нежели вечерний ветерок. Сказанного было достаточно, чтобы Дюпэн-Чэн немного расслабилась и даже поправила куртку, тем самым натягивая ее еще выше. Сам Клод внешне сверкал зубами, когда внутренне почти слышал стук собственных костей. Сильный скачок температуры оказался более серьезным, нежели это ожидалось ранее. От безнадеги пришлось до боли закусить губу, дабы не взвыть вслух. Внутреннее благородство и суровый здравый смысл схлестнулись в безжалостной, но бессмысленной схватке, ведь куртка была уже отдана и забирать ее сейчас Клод не собирался. Ему не позволяла совесть, да и терять очки симпатии тоже не особо хотелось. Пришлось сжать зубы и принять как выбор, так и его последствия. Но что делать со внутренним ощущением нестерпимого холода? — Ась? — швея удивленно захлопала глазами, когда рука юнца легла на ее плечи. Не спрашивая, Клод прижался к девушке, едва ли не наваливаясь на нее с левой стороны. — Ты чего? — А тебе что-то не нравится? И без того розовые щеки Маринетт зарделись сильнее. Она так и не сумела привыкнуть к ласкам молодого человека и воспринимать их как что-то должное. Всякий раз, когда Буржуа приоткрывал свою чувственную сторону, сердце Дюпэн-Чэн начинало неистово колотиться, разгоняя кровь по телу с утроенной скоростью. Да, это было приятно, но меж тем весьма непривычно, не говоря уже о людях, которые видели все это своими глазами. — Ты близко… — пробормотала девушка, упорно смотря в сторону. — И другие смотрят. — Но тебе же это нравится, — лицо Клода озарила улыбка сытого зверя. Юноше было тепло и весело. Мнение общественности Буржуа не волновало, ровно как и саму общественность не волновала очередная парочка. Не первые, да и не последние влюбленные за этот вечер. Подумаешь. — Это неприлично! — заметила Маринетт, стараясь немного отодвинуться, дабы создать хотя бы маленькую, но дистанцию. Сама девушка не испытывала восторга от многочисленных парочек, которые периодически возникали во время прогулок швеи по городу. — Неприлично лобызаться на глазах окружающих, — парировал Клод, хмыкнув. Рука его сильнее прижимала швею. — Хотя… Насекомое, мы молоды и влюблены. Думаю люди, которым до нас совершенно нет дела, нас простят. Его дыхание оказалось совсем близко к лицу Маринетт. Сладкое оцепенение пленило собой девушку, накладывая на тело невероятную тяжесть. Каждый новый шаг давался с большим усилием. — Клод, нет. Только не здесь. Этого оказалось достаточно. Звонко шмыгнув чуть покрасневшим носом, юноша прекратил пожирать лицо швеи голодными глазами и кровь, до этого бурлящая в области щек, отлила назад, возвращая Маринетт почти благородный бледный кожный оттенок. — И да, если говорить о правилах приличия, то протыкать суши палкой для еды — это грех. Сегодня ты отделалась предупреждением, но в следующий раз я приму меры и они тебе не понравятся. — Ты это будешь мне припоминать до самой гробовой доски? Клод промолчал и молчание это можно было трактовать как «да». — Вот поэтому пицца лучше, — Дюпэн-Чэн покачала головой. — Ее легко готовить и подавать, а для еды не требуются столовые приборы. — Я не животное, чтобы есть руками! — Клод скривился. — И ты тоже не оно. Они и сами не заметили блестящей вывески булочной-кондитерской. Свет из магазина неровными пятнами падал на тротуарную плитку, тем самым образуя своеобразный маяк для двух влюбленных душ. Клод мельком взглянул на практически опустевшую витрину и удовлетворенно улыбнулся. Заметив его взгляд, Маринетт горделиво улыбнулась, сверля глазами редкие предметы выпечки на многочисленных полках. — В последнее время клиентов у нас очень много, — произнесла девушка. — Едва справляемся с их наплывом. — А разве вы к этому не привычны, насекомое? — Раньше на прилавках оставалось больше товара, — ответила Дюпэн-Чэн, вздохнув. — Мы не бедствовали, но все равно было жалко выпечку. Наша еда никогда не портилась, но на второй день круассан не такой вкусный, как раньше. А теперь у нас так много покупателей, что я даже не знаю откуда они пришли и где были раньше! Клод с трудом подавил усмешку, понимая, что пущенные им слухи возымели эффект. Все же какой вес рекомендательное слово имеет в светских кругах! Просто диво дивное! Жаль только, что о своей роли во всей этой истории рассказать нельзя, эх. — Популярность. Она такая. — Ага. Они замолчали. Никто не решался начать болезненную процедуру прощения, особенно после такого отличного дня. Расставание казалось необходимым, но кошмарным событием. — Клод? — А? Решившись, Маринетт резко подошла к юноше и поцеловала его в губы, привстав на носочки. От удивления Буржуа округлил глаза. Поцелуй был неожиданным и коротким, но меж тем в нем было столько эмоций, что искры едва ли не бились из глаз. Не успев опомниться толком, Клод ощутил дуновение ветра на своем лице. Маринетт отошла от него также стремительно, как и подошла ранее. — Спасибо за вечер! — выпалила она на одном дыхании, прежде чем стремительно влететь в семейный магазин. Клод не ответил. Он стоял на месте, водя пальцами вдоль пульсирующих губ и думая о чем-то своем. Вечерняя прохлада уступила, пропуская вперед жаркое летнее удушье. Буржуа странно усмехнулся и поспешил направиться к себе. Его, наверное, ждали дома. На следующий день сын мэра слег с простудой, а отец Маринетт серьезно озадачился наличием мужской желтой куртки висящей на вешалке, но это уже совсем другая история.