Без царя в голове

Я через силу сглотнула образовавшийся в горле ком. Вида, конечно, не показывала, но тем не менее было страшно. По выражению лиц Ростовского и Гоголя я поняла, что они тоже не мало испугались. А солдаты всё приближались и приближались, заковывая нас в круг, из которого было невозможно выбраться. Улыбка незнакомца становилась шире: — Всё хотите со мной поговорить? — спросил он, немного разведя руками. Я, ни капли не показав своего волнения, лишь выше задрала подбородок: — Я то всегда готова с вами говорить... Но сможете ли вы поговорить с нами без своей охраны? Или застрашили? — наклонив голову, с толикой наглости процедила я. Лицо моего собеседника тут же побогровело, ему сталось не по себе. Он был готов придушить меня прямо здесь, но не мог этого сделать. Это выводило его ещё сильнее. Я же только продолжала ухмыляться произведённому эффекту. С интересом заглянув к нему в глаза, я вопросительно вскинула брови. Было заметно, как взади стоящий Николай Васильевич напрягся в этот момент, но тем не менее он яро болел за меня и мою победу: — Да ты хоть знаешь-, — хотел что-то сказать незнакомец, но я грубо оборвала его: — А вы знаете кто я и кто мой отец? — я направила всю свою ненависть на него, — Я уверена, что ваша деятельность максимально незаконна и ваши слова о том, что это дело вам поручил император, откровенная ложь, — я стала сильно повышать голос, но лишь для усовершенствования эффекта, — Но поверьте, если я или мой отец, а он тем более, сходим к императору и доложим о ваших бесчествиях, плохо придётся всем, — я буквально прошипела ему это в лицо, — Не поздоровится и вашим подданным, — окинув взглядом присутствующих, я ловко оценила ситуацию и заметила колебания среди толпы солдат. Некоторые даже стали отступать. Я, удовлетворённая эффектом, немного отошла назад и нарочито поправила платье: — Надеюсь, мы друг друга поняли, — железным тоном произнесла я, но про себя пищала от радости победы. Источник всех наших проблем сейчас побагревал от злости. Теперь можно было заметить, как в его глазах метаются искры ненависти ко мне: — И чтобы я вас больше не видела у своего дядюшки, — солдаты расступились и стали медленно выходить на улицу, а их командир поплёлся за ними, полностью потерпевший поражение. Полная радости, я развернулась к мужчинам. На глазах Ростовского наворачивались слёзы благодарности, сам он словно пархал от счастья. Гоголь с ухмыляющейся улыбкой всё время наблюдал за мной, а теперь же восхищённо аплодировал: — Браво-браво! — со смехом сказал поэт. Я тоже несерьёзно поклонилась: — Ну что за защитница! Катенька! Награда, вы – моя награда! Как бы только они на тебя не переключились, уж больно боюсь за тебя, — тут же залепетал граф: — Вы можете рассчитывать и на мою помощь, Пётр Михайлович, — Николай чуть ближе подошёл к графу, демонстрируя, что готов в любую минуту защитить его. Наши с Гоголем взоры пересеклись: — А в случае чего и ваша племянница может на меня рассчитывать, — я благодарно улыбнулась, — Вы, кажется, увлекались литературой? — от такого вопроса в лице великого поэта у меня всё перевернулось. Всё, что мне было необходимо в этот момент, это признание Николая Васильевича меня, как равную, как его читателя, слушателя и обожателя. И вот теперь, когда он стал заинтересован в моей персоне я ликовала ещё сильнее: — Предлагаю вам обсудить мою новую работу, — он быстро перестроился от графа ко мне, — Может прогуляемся? — я с мольбой посмотрела на Ростовского, который, увидев в моих глазах восхищение, всё понял и разрешил выйти на прогулку: — Для меня это будет честью, — наконец ответила я писателю: — Я никогда бы не подумал, что смогу обсуждать свои запланированные произведения с кем-то, — признался мне поэт, когда мы наконец вышли на улицу: — Тоже придерживаетесь тактики: если кому-то расскажешь, то не сбудется? — Именно! Это ведь как с желаниеми: попробуй кому сказать, так всё крахом пойдёт. — От чего же делаете исключение сейчас? — Во время вашего спора с господином Цициановым, я заметил в вас какой-то стержень, не смог устоять и пройти мимо- — В споре с кем? — прервала я писателя, услышав важную мне вещь: — Ах, так вы не знали с кем общались! — как-то беззаботно кинул писатель, что меня это даже обидело, — Князь Цицианов – бывший глава тайной экспедиции, — от этих слов всё внутри похолодело. Экспедиция равно канцелярия. Пускай последние императоры не спешили пользоваться функциями данного органа власти, но всё же он представлял огромную угрозу: — Катя, не волнуйтесь! — заметив на моём лице смятение, пустился меня успокаивать Гоголь, — Её Александр распустил ещё в прошлом году уже официально, так что это обычный дворянин, обиженный жизнью. — Вы многое про него знаете? — Совершенно неинтересная для писателя личность... почему он вас так заинтересовал? — Не как писателя, а как человека, который возможно будет подвергаться опасности, благодаря его действиям, — Гоголь задумался с моих слов: — Надо вас заверить, что он абсолютно безопасен и не представляет никакой угрозы, просто в местных средах он прослыл загадочным злодеем, особенно у девушек, — я насторожилась с его слов, — После упразднения тайной экспедиции Александр отправил его на пенсию, если так можно сказать, как бы отставку, не предоставив при этом другой службы. Князь же хотел дальше строить свою жизнь, но теперь у него такой возможности не стало... Да что там таить, он не нравился императору. Думаю, только поэтому то и закрыли экспедицию... Вот после этого Цицианов и возненавидел, кажется, не только царя, но и весь род человеческий. Ходит теперь мрачный, страх на всех нагоняет. Настолько нелюдимым стал! В свет не выходит ни с кем не общается, форму себе старую оставил и своим подданным, ну те камзолы... Осталась у него одна отрада – людей безвинных запугивать. Видимо, Пётр Михайлович и попал ему под горячую руку... — рассказал Гоголь: — Так что ж ему понадобилось от графа? — так и не поняла я: — Кто его знает? Может остались старые качества с работы: людей запугивать, допросы устраивать... Вы же сами видели кого он из себя представляет. Не вооружённым глазом видно, что человек не в себе! — и вправду, вспомнив эту мрачную физиономию, сразу становилось не по себе: — Может его тогда стоит от общества оградить? Есть лечебницы всякие. — Есть то есть, но вы думаете, что кто-то из властей обратит на это внимание? Маловероятно! Знаете, это ведь не первый и не последний сумасшедший, — от таких мыслей бросало в холод: — А этот князь способен на месть? — спросила я, пытаясь распознать нависшую угрозу: — Говорю же, что безопасен! — воскликнул Гоголь, — Хотя ходят слухи... — он сделал таинственное лицо: — Николай Васильевич, как вам не стыдно! — рассмеялась я, сквозь образовавшийся ком в горле: — Прошу прощения, не устоял, — тоже повеселел поэт, — Так. Мы, кажется, хотели обсудить мои планы... — и переведя тему, мы продолжили прогуливаться по солнечному Питеру. После достаточно откровенного разговора с писателем и пары шуточек, которыми мы перекинулись за время прогулки, я совершенно забыла про неприятную ситуацию с князем. С Гоголем было приятно общаться. Его мысли, поведение и то как он элегантно поправляет свои волосы – приводили меня в восторг. Прогулка была приятна нам обоим. Тем не менее начинало вечереть. Мы уже хотели отправиться домой, как моего приятеля окликнули: — Николай Васильевич, — раздался голос за нашими спинами, — Николай Васильевич, подождите! — мы неспешно обернулись и нашему вниманию предстал... Александр Сергеевич Грибоедов! Ещё один известный поэт золотого века спешил в нашу сторону со всех ног, видимо, чтобы сообщить какую-то весть.