***
— Ваши документы, — вместо приветствия выдал герцог ди Рейзел, не выглядящий удивлённым, вручил ему чёрное кожаное портмоне и чёрную папку. — Ты знал, что я выживу, а ещё ты знал, что я умру, — хмыкнул брюнет, осматривая лицо высокого статного мужчины средних лет. Герцог всё так же любил укладывать свои чёрные со здоровым блеском волосы на манер сайд парт, всё так же отдавал предпочтение серым классическим костюмам с жилетом и всё так же сверкал бриллиантовым запонкам. У него были такие же красивые черты прямоугольного лица: угловато-естественные губы с уголками вниз равного размера, немного высокий лоб (что компенсировалось стрижкой) с едва заметной морщинкой меж густых бровей, среднего размера уши, не оттопыренные, но и не прилегающие плотно к черепу, прямой узковатый нос с нормальными ноздрями, впалые щёки, идеально выбритый подбородок. Он часто моргал — и короткие ресницы прикрывали его серые глаза миндалевидного разреза с чуть приподнятым внешним уголком, на нижнем веке правого глаза, который он так любил щурить, то и дело мелькали морщины. Взгляд был холодным, с колючей насмешкой. Да, определённо, герцог Валентайн Эстрама ди Рейзел выглядел, как и полтора года назад. Он всё так же любил себя, особое внимание уделяя своей внешности. — Мне рассказали, — мужчина едва заметно улыбнулся. — Я могу не выдавать его? — Я и так знаю, кто, — вздохнул собеседник. — Ну это к лучшему, хоть на бумажки тратить время не придётся. Ты сделал их, когда ещё я правил? — Разумеется. Они подлинные, пройдут любую проверку. Экс-император открыл папку. — Так я теперь твой сын? — Лелуш рассмеялся. Герцог только улыбнулся и пожал плечами, мол, почему бы и нет? — У меня всего два вопроса. Первый: почему ты живёшь в Японии, а не в Британии? — Я в ссоре с Вашей сестрой, мне куда безопаснее проживать здесь. Желания переезжать куда-то у меня нет. — Ты боишься Нанналли? — веселье в голосе. — Не её. — Корнелию? — Бешеная сука, — хмыкнул герцог, слегка кривя губы и недовольно сморщив нос. — Чёрт знает, что может прийти ей в голову, учитывая то, что я был премьером, — он пожал плечами. — Мне хватило и того, что она на меня накинулась и чуть горло не порезала. — Япония к тебе дружелюбна? — По крайней мере, я не персона нон грата, как все остальные. С обычными людьми я редко пересекаюсь. Нет нужды бродить по городу, да и… меня, слава богу, запомнили куда хуже, чем, скажем, рыцарей Круга или Вас, разумеется. Так что мне здесь спокойнее. — То есть Джеремию я вряд ли увижу? — Думаю, если он захочет сюда приехать, то его ничто не остановит. Новый обитатель шикарного поместья герцога по-хозяйски развалился в чёрном кресле, как на троне. Он закрыл глаза. — Как вы вообще выжили? — Ну нас судили, — в тоне Валентайна упрёк. — Это было очень грубо с Вашей стороны: покинуть нас и оставить наедине с половиной мира. — Половиной? — аметистовые глаза резко широко распахнулись в удивлении. — Ну да. Британцы Вас любят. — В смысле? Герцог пожал плечами, мол, вот так. — Я… меня же… понятно. — Вам пора бы уже понять. Британцы никогда не скажут, что их император был плох или жесток к ним, вообще-то Ваше правление и впрямь не было так уж жестоко, по отношению к британцам. Ну знаете, репрессиям часто по привычке подвергались только нумерованные, а восставших аристократов убрали быстро… Ну, в общем-то логика всей Британии была понятна, и все были согласны. Так что единственная пощёчина от вас для них — отмена системы нумерованных, — его аккуратные брови поднялись в насмешке. — У Вашей сестры выходит бесить народ куда лучше. В конце концов, это не Вы раздали завоеванные земли, разрушили сотни тысяч жизней британцев, которым пришлось уехать в Британию и начинать жизнь там, а, — он поднял указательный палец вверх, — это не Вы сделали ориентированную на войну экономику Британии фактически неспособной к существованию в новых реалиях. — Ну вообще-то это всё сделал я… со своим планом… — Ну о Вашем косвенном участии в этом совершенно ни к чему знать простому люду. Кстати, мне Стаффорд на ушко нашептал, пока я ездил в Авалон, что Нанналли намерена интегрировать нашу армию в армию Соединённых Сверх Штатов, то есть Орден Чёрных Рыцарей, то есть заклятых врагов Британии, — герцог уже открыто улыбался и смеялся. — Как думаете, за сколько её свергнут? В сравнении с ней, Вы для Британии — идеал, несмотря на политику уравнивания. — Британия хочет крови? — в полуутвердительной манере произнёс экс-император. — Британия хочет крови, — кивнул ди Рейзел и уселся в другое кресло. — В головах каждого британца засела одна навязчивая мысль: «Кровь за кровь». Они хотят мести всему миру и Зеро. — Бедный Куруруги, — засмеялся ви Британия. — И как же так выходит, что Нанналли делает только хуже? Она не знает? — Стаффорд не хочет, чтобы она знала, она и не знает, — как само собой разумеющееся ответил бывший премьер. — Так уж вышло, что и он хочет крови. — Ему скучно? — Он теряет своё влияние… Ну и скучно тоже. И вообще-то, если Вы не знали, то он искренне любил ту Британию, которая была до Вашей сестры. — Короче говоря, наш глава Тайной канцелярии ведёт Нанналли на эшафот, а та этого даже не понимает? — Ну да. — Боже, кого я оставил править Британией… Итого мы имеем наивную дуру, «бешеную суку», как ты сказал… а Шнайзель что? Хотя погоди. Это его Стаффорд посадит на трон? — Ну да. — А гиасс? — Он его поборол, как я понял, — потёр переносицу. — Сколько бы Шнайзель не притворялся, умные заметят разницу в поведении. Пусть думает, что он один умник, чем дольше он так думает, тем для нас лучше. — Шнайзель не будет императором, — запретил Лелуш. — Боитесь за новый мир, так его и нет… — Валентайн посмотрел сквозь пальцы. — Нет. Ни Шнайзель, ни Корнелия не будут править. И Нанналли надолго там тоже не задержится. Валентайн отнял руку от лица и удивлённо посмотрел на Лелуша. Ему интересно, почему тот сделал подобное заявление, почему изменил свои взгляды, он ведь всегда был упрямцем… Но он не спросит. — Я пересмотрел многое. Не хочу этого мира больше, его недостроенные столпы скоро рухнут. — Ваше недолго и наше отличаются… — Сомневаюсь, что Британия станет частью ССШ. — Вот как… и, правда, недолго… Они молчали с минуту, пока Лелуш не вспомнил: — Так, а что за суд? — А, это, — герцог скривился так, будто вспоминал какой-то пустяк, недостойный его благородной головы. — Ну как Вам сказать… Собрали нас всех вместе: министров, генералов, рыцарей, даже Алестеира и его семью… — И решили убить? — Под благовидным предлогом, — кивнул герцог. — Ваша сестра выдернула меня из тюрьмы ещё до суда, хотела предложить мне место министра финансов, я отказался, ну и сказал, что если она действительно убьёт нас, то ей не жить, британцы загрызут её и весь мир. Потом, как я понял, её обрабатывал Стаффорд, ну сами понимаете: там словечко, тут словечко, тут пример, тут предложение — и человек готов. Ну и собственно говоря, Джеремия сыграл на публику на самом суде. В итоге Нанналли за нас заступилась, нас лишили некоторых привилегий, запретили въезд почти во все страны мира, но не страшно. Одним словом, ску-ко-та, я думал, будет сложнее. — И весь мир простил это Нанналли? — Ну, — он пожал плечами, — не знаю? И Нанналли, которая не хотела навлечь на себя гнев половины мира и защитить британцев, и главы других государств, которые поняли, что в очередной раз оплошали и не смогли даже засудить тех, чьи так называемые «преступления» задокументированы и обнародованы, решили перевести внимание мира на что-нибудь другое… Ну, скажем, на восстановление… тогда ещё столько реформ было… — У меня только одно на уме: «Лохи». Причём я не знаю, про кого так думаю: про этих демократов или про себя с Куруруги. Построили «новый мир»… — он улыбнулся. — Какой кошмар, — наигранной досадой протянул он. — Вы пойдёте в академию? — Что? Нет! Боже упаси! Эти уроки, домашняя работа, правила… Да ни за что! Я не тот человек, который ностальгирует по школе. Ещё и с этими детишками, — он скривился. — Вы вообще-то не старше их… — напомнил герцог. — Ну и что? Можно и в сорок лет быть ребёнком в самом худшем понимании. Я не хочу возвращаться туда. Вдруг там будет кто-то, кто меня знает? Герцог пожал плечами: — Насколько мне известно, весь прошлый преподавательский состав вернулся в Британию. — А британцы там учатся? — Да, но их довольно мало, ну так мне сказал Алестеир. — А Тод откуда знает? — Его сын там учится. Лелуш даже не знает, что испытал в тот момент: радость, предвкушение, страх. Просто эти четыре слова грянули как гром средь ясного неба. И этот гром напомнил о предопределённости судьбы. И вот он, уже сам себя не контролируя, говорит: — Я хочу его увидеть. Он даже не понимает, как это сказал, в голове не было такой мысли, по крайней мере, в той части, которая называется сознанием. Язык, губы сами шевелятся, а голосовые связки выдают звук, он их не контролирует. Он понимает, он слышит эту мысль, чувствует это желание только после произнесённой фразы, когда сердце пропускает удар и начинает болеть, будто его давят, и внутри жжёт, так невыносимо хочет. Сбежал, чтобы вернуться. Во всех отношениях: от этого мира, от себя, от желаний. И от этого Тода тоже. Бровь Валентайна дёргается, да и только. И зачем императору этот пацан? Лелуш чувствует, как он отходит от пропасти, но только затем, чтобы взять разбег и со всей дури сигануть в неё. Он уже представляет тот миг, когда ногой будет отталкиваться от самого края, как нога оторвётся от земли, и он окажется в свободном падении. Сердце делает кульбит, оно сжимается и падает куда-то в район желудка, затем по инерции возвращаясь на место, вжимается в горло, спирает дыхание. Он сжимает подлокотники кресла. — Валентайн, — Лелуш возвращает себе способность мыслить. — Да? — Мне нужен автомобиль. — В гараже стоит несколько. — Нет, я имею в виду, что хочу купить какой-нибудь. Валентайн, который прекрасно знал предпочтения Лелуша (он любил роскошь, классику и элегантность наравне с мощностью и надежностью), схватил планшет, что-то быстро вбил в поисковик и, пролистав пару страниц, наконец нашёл то, что, как ему казалось, идеально подойдёт ви Британии. Он протянул планшет Лелушу. — Роллс-Ройс Фантом? — он вчитался в характеристики, затем пролистал пару изображений, тщательно рассмотрел каждую делать. — Твоя компания? Вот хитрец, заработать на мне хочешь… — Всего лишь показал Вам идеальный вариант. — Полмиллиона за это счастье… — У Вас мало денег? — притворно удивился герцог. — Нет, конечно, — Лелуш фыркнул. — Джеремия основательно подошёл к моему посмертию и втайне от меня начислял приличные суммы на несколько счетов, и это ещё мягко сказано… так ещё и под проценты положил, — он вспомнил письмо, которое нашёл за пазухой, как только очнулся в гробу. — Ну вот скажи мне, он нормальный? — Он прекрасный человек, — ди Рейзел улыбнулся. — Ведь теперь у Вас есть деньги, чтобы купить машину и отдать мне полмиллиона. — Ты всегда напрягал меня своей напускной любовью к деньгам. — Ну, Ваше Величество, мы ведь прекрасно понимаем, что только идиоты любят деньги и готовы отдать за них всё, а умные люди любят власть. — И я — это шанс для всех вас получить то, чего вы так жаждете… — Лелуш не обижался, в конце концов, он поставил их всех в такое положение, что без Лелуша они никто. — Обижаете. А как же преданность? — герцог рассматривал переливы солнечного света на бриллиантовых запонках. — Даже не знаю, как ответить, чтобы не оскорбить. — Вы очень плохого мнения о нас. Я вот, скажем, искренне симпатизирую Вам. — Поэтому заставляешь меня купить автомобиль? — Во-первых, я не заставляю, а во-вторых, мне нужно откуда-то брать деньги на зарплату работникам. — Самый честный мой министр… — вздохнул Лелуш. — Ты хочешь этим автомобилем купить моё расположение? — А Вам не нравится? И вообще, какое расположение, мне кажется, оно у меня и так должно быть, Вы же мой сын теперь как никак, — ди Рейзел тихо рассмеялся, наблюдая, как уголки губ Лелуша тоже тянутся вверх. — Идёт. Я хочу чёрного цвета, а внутри бежевый. И номера! — Какие, 666? — герцог уже откровенно ржал. — Это банально. Я хочу что-нибудь поинтереснее, — он схватил лист бумаги со стола и ручку, что-то быстро настрочив кривоватым почерком. — Вот такие, — протянул лист. — «DE99LVB»? Это соответствует британским номерам, а не японским. — Ну и что? Я же из Британии приехал, — Лелуш пожал плечами и положил ручку на стол. — Весьма нарциссично… Ну хорошо. Права у Вас, благо, тоже имеются. — И как можно скорее, — капризно потребовал ви Британия, но резко стал серьёзным. — Мне опасно здесь находиться в ближайшее время. Моё тело ищут, наверняка к тебе наведаются — ты же был моим верным сторонником, вдруг в курсе или вообще скрываешь меня? Канамэ знает о гиассе… — О, так мне придётся обманывать премьер-министра? Во что Вы меня ввязали? — притворно вздохнул. — Будто для тебя это так сложно, — хмыкнул Лелуш. — Я верю в твой живой ум. Жить буду где-нибудь в центре. Не буду тебя стеснять. — Мы, Ваше Величество, при желании можем вообще не встречаться, живя в одном доме. Особняк-то большой. — Можем, но кто сказал, что я захочу?***
В комнату, где на полу, в углу сидел Тод и что-то увлечённо рисовал с кислой, совершенно лишённой радости миной, постучались. Он не ответил. Меньше всего ему хотелось кого-то видеть, слышать. Это определённо один из худших дней в его жизни, пожалуй, только двадцать восьмого сентября его сердце сжималось так же сильно от бушующей тоски. Дверь отворилась, несмотря на отсутствие позволения войти. Так делал только его отец. — Отец, я не настроен на задушевные беседы. Я знаю, что сегодня Рождество, а я даже не выходил, но я не хочу. Уходи, пожалуйста, — быстрым потоком выплеснул он и замолчал, ожидая тяжёлого, разочарованного вздоха и звука удаляющихся шагов. Но этого не последовало. Посетитель продолжал стоять, рассматривая его, — Тод это чувствовал. А ещё он чувствовал знакомый запах, запах, который въелся в его сознание, который он никогда ни с чем не перепутает: зелёный чай и дерево. Его трясёт, он жадно втягивает воздух, для его мозга это как наркотик. И он готов плакать. Неужели судьба хочет окончательно свести его с ума? Зачем создаёт эту иллюзию? Кто использует этот же парфюм? — Элайджа? Ему плохо, ему плохо от этого голоса. Его кидает то в жар, то в холод: воспоминание об их встречи сменяется тем, как его прогнали и как Зеро… Мир плывёт из-за слёз, застывших в глазах. Он сжимается, жмурится, слёзы капают на рисунок, размазывая простой карандаш. Слышит шелест ткани и чужое присутствие совсем близко. Кто-то садится рядом с ним, а он даже взгляда не поднимает, боясь разбить хрупкую иллюзию ЕГО присутствия. — Элайджа, что случилось? Лёгкое касание ладони к его спине, затем более навязчивое, крепкое, это не рука отца или кого-то, кого он знает, его гладят по волосам, он так ненавидит, когда кто-то лезет к его голове, но это прикосновение вызывает в нём только положительный отклик. — Элайджа, посмотри на меня, — почти приказ. Нет, он не посмотрит. Зачем эта галлюцинация его искушает? Там ведь нет никого, а если и есть, то не тот, кого ему хочется видеть. Он сходит с ума. Впивается ногтями в голову в жажде расцарапать, добраться до больного мозга и разорвать тот в клочья. — Тише-тише, — этот «кто-то» хватает его за запястья, дёргает назад, и вот он прижат к стене испуганно смотрит на улыбающегося императора. Ему кажется, он ослеп. Едва увидел, как всё потемнело. Потому что глаза отказывались верить, так отказывались, что не воспринимали картинку. Он только ощущает, как рыдает, уткнувшись в плечо. — В-в… — он не может выговорить. — Это я, — понимает Лелуш, гладя его по голове и ещё сильнее прижимая к себе. — Это и вправду я. Тод тяжело втягивает запах. Может, это и впрямь галлюцинация от этого запаха? Нет, нет, не может она быть такой… осязаемой. Ви Британия всё так же крепко сжимал его. Он испытал такое странное чувство. Как только увидел, что с Тодом что-то не так, ощутил такую острую потребность успокоить его, что, казалось, при невыполнении этого, мир закончится. Ему хотелось быть рядом, ему так хотелось успокоить, может быть, даже спасти от боли… Может быть, хоть кто-то скучал по тому, кто вернулся? — Ваше Величество… — в забытьи шепчет Тод, блаженно закрыв глаза и улыбаясь. Два слова интонацией, которую никто не повторит, говорят куда больше, чем миллионы строк. Лелуш хочет поменять позу, так неудобно сидеть, он отстраняется — и Элайджа испуганно тянется за ним, боясь отпустить и потерять ещё раз. И Лелуш не может отказать ему в прикосновении, снова обнимая его. Тод вцепился в него, как ребёнок в желанный подарок. Он не отпустит, он будет рыдать, орать… он будет убивать, устроит филиал ада на земле, если потребуется, он готов на что угодно. Он не отпустит. — Ты очень красиво рисуешь, — замечает экс-император, рассматривая набросок рук, пожимающих друг друга. Лелуш гладит его левую кисть. — Нарисуешь меня как-нибудь? Нарисует. В сотый раз нарисует. У него есть множество рисунков, но теперь они кажутся ему уродством, которое надо сжечь, он хочет, чтобы в изображении была душа, а не просто красота. Он хочет передать то, что ощущает при мысли об императоре, при его присутствии… Он часто кивает. — Ну вот и хорошо, — улыбается и продолжает гладить по голове. — Вставай, что ты на полу сидишь? Элайджа, как послушная марионетка встаёт, опираясь на ви Британию, ноги совершенно не держат. — П-простите, Ваше Величество… мне просто… стало очень плохо, — он не врёт. Он никогда не скажет почему. К чему императору это знать? И к чему ему видеть насмешку в его глазах? Лелуш посадил его на кровать, поправил подушку и уложил Тода так, что тот оказался в положении полусидя. Он держал руку парня, рука тряслась, лицо покраснело и покрылось испариной, будто Элайджу лихорадило, а взгляд блестящих глаз бегал по его лицу, будто он пытался запомнить, запечатлеть каждую черту, вырезать в своём сознании, как ему казалось, совершенство. Ви Британия для него был совершенен во всём: в своей манере ходить, смотреть, говорить, в своей жёсткости и жестокости, в своём яде и лицемерии. Говорят, что нельзя преклоняться перед таким, люди называют подобное низким и недостойным, но Элайджа… любил это. Всё это только добавляло образу красоты и достоинства, в конце концов, таким и должен быть император. Лелуш был умным, обаятельным, харизматичным и не боялся показать, где чьё место. Каждый недостаток, любое уродство души императора сознание Тода превращало в искусство и великолепие, границы зла для него не существовало. — Хоть немного легче? — Лелуш приложил руку ко лбу. Всё это было так глупо… Будто Лелушу не хватало проницательности, чтобы понять истинную причину подобного поведения. Но он просто не хотел верить в это, потому что тогда стоило бы признать и… эту странную связь чуть больше года назад. И всё же они оба притворялись друг перед другом, невольно выдавая истину и отвергая её. — Горячий, — хмыкнул ви Британия. — Хотя, может, и не температура… — Мне уже лучше, — неожиданно для самого себя губы Тода поползли вверх, являя глупую улыбку, но преисполненную настоящим счастьем. Вот так… Не говоря ни слова, можно выдать что-то важное одной лишь улыбкой. Но он не был в силах подавить эту улыбку. И успокоить сердце, которое пыталось вырваться из груди, он не мог. Для пущей классики не хватало только фразы: «Увидел тебя — и стало лучше». Слава богу, она так и не была произнесена. — Ты сказал, что не выходил из комнаты весь день… Ты ел? — Нет, — ему честно стало стыдно. Стыдно за то, что он отбирает время, за то, что заставляет с собой возиться. — Я пойду, — он попытался встать, но Лелуш положил руку на грудь и не позволил подняться. — Куда собрался? Чтобы тебе ещё хуже стало? Я сам схожу. И без того идеальный образ императора в голове Тода стал ещё более совершенным. Лелуш уже собирался встать, как его руку сжала ладонь Тода. Ви Британия вздохнул, положил и вторую руку на ладонь парня, заключив её в своеобразные объятия. Его взгляд стал пронзительным, а выражение лица нечитаемым, разве что только едва заметно сощурился. И он ещё раз, теперь пристально всмотрелся в лицо Элайджи. Его чёрные волосы растрепались и прикрывали высокий лоб и аккуратные чёрные брови. В глазах застыли слёзы, а с длинных ресниц были готовы сорваться солёные капли. Сорваться и упасть на впалые щёки, прокатиться по линии скул — высоких и широких, — добраться до линии челюсти и скрыться где-то на шее. Тонкие губы дрожали, и вместе с ними дрожал и заострённый подбородок, окончательно формируя треугольный тип лица. Но большую часть внимания отбирали глаза: ярко-зелёные, будто в них для усиления цвета насыпали краситель, они горели, свет преломлялся в зелёной радужке — и казалось, что это пляшет пламя. В них — этот больной блеск, тот самый блеск, который был и в глазах Лелуша. И ви Британия не думает, когда произносит слова: — Элайджа, ты ведь учишься в академии Эшфорд? Вся его воля, его желание и нежелание — всё заканчивалось на одном этом блеске.***
— Нет, ты представляешь, эта дрянь смеет мне угрожать! Бывший Первый рыцарь Кровавого императора, Джеремия Готтвальд, со скрытой насмешкой наблюдал за своим коллегой — Вторым рыцарем, так же бывшим. Вирджиль Веллингтон имел ангельскую внешность, но, как и положено, по старому клише за красивой маской внешности прячется душевное уродство. Эти пухлые губы могли растянуться в улыбке добродетеля, щёки явили бы ямочки, а в следующую минуту их обладатель мог скалиться, как бешеный пёс. Мягкий взгляд насыщенно-голубых глаз в миг мог стать жёстким, а светлые брови хмурятся, и гладкое лицо стало бы вдоль и поперёк исчерчено морщинами. Он частенько менял стрижки, в этот раз предпочёл гранж, а ещё он любил красить волосы в золотистый оттенок, при этом оставляя корни тёмными, русыми. Выглядело симпатично. — Вирджиль, успокойся, присядь, выпей вина… — попытался усмирить разбуянившегося гостя Джеремия, который любил спокойствие, а взрывной, бешеный характер Веллингтона его напрягал. — Вина?! — закричал Второй. — Эта тварь угрожала забрать мои виноградники! — Забрала? — Нет, конечно! Я бы её там же и прикончил! Выебнуться решила, так я… — он шумно втянул воздух сквозь зубы, пытаясь совладать с гневом. Веллингтон прикрыл глаза, накрыл ладонью лицо. На этой самой ладони — левой — красовалась татуировка — символ Кровавого императора: солнце с четырьмя волнистыми лучами, по одному на каждую сторону света, и между ними по одному прямому узкому лучу, на самом шаре присутствовало две вертикальные изогнутые чёрные линии, имитирующие разрез глаза, а между ними — алый круг — радужка и зрачок. — Клянусь, Джеремия, если бы она сказала ещё хоть слово, я бы её придушил. — Тебе бы вся страна поаплодировала, — заметил Готтвальд. — И меня бы убили. — Зато виноградники у тебя, — Готтвальд пожал плечами. — Как ты вообще стерпел то, что у тебя отняли апельсиновые плантации? — не понимал Вирджиль, всматриваясь в лицо Готтвальда. Джеремия был немногим старше его самого, на каких-то шесть лет, Готтвальду было тридцать один, на них он и выглядел. Первый рыцарь девяносто девятого императора носил на левом глазу золотую маску в виде половины тела бабочки (хотя кому-то она напоминала голову дракона), маска занимала примерно четверть лица, причём даже Вирджиль не был уверен, скрывает ли этот аксессуар какой-то дефект внешности, полученный в результате войны, или дело было в другом. Второй глаз Джеремии не был скрыт, он был необычного золотисто-карего цвета. На лице, тип которого обозвали перевёрнутым треугольником, ещё не проявились морщины, разве что мимические. Губы были довольно тонкими, но красивыми. Вообще все представители высшего света Британии были как на подбор, если у внешности имелись дефекты, то их пытались либо удалить, либо скрыть. И всё же, при виде Джеремии не было этого обманчивого чувства доверия, никому не казалось, будто обладатель этого, несомненно, красивого лица — ангел или что-то в этом духе. А ещё он любил красить волосы в зелёные или синие цвета, излюбленным был бирюзовый. Во всем Готтвальде: в его широком шаге, в его массивной фигуре, в том, как он ровно держит спину, невольно демонстрируя, как сильно накачано его тело (будто мало механических имплантов, правда, о них мало кто знал) — во всём этом чувствовалась не просто уверенность, но предостережение и даже угроза. Неудивительно, что мало кто решался даже на три метра подойти к Лелушу, когда рядом стояла такая махина, причём махина умная и наблюдательная. — Я узнал, что они у меня были, когда мне сказали, что их забирают, ну или я просто забыл… Знаешь, не очень-то и расстроился. У меня и в Карибском регионе их достаточно. Знаешь, сколько мороки? Я, можно сказать, даже рад. Всё равно мне не позволили бы нормально управлять этими землями в Европе сами же страны, а знать, что у тебя есть там земли и ты не можешь ими воспользоваться, было бы очень обидно. Так что… — Мог бы потребовать продать их. — Вирджиль, ты же знаешь, в каком положении мы были. Я бы рот открыл и головы лишился, и не только я, у меня, знаешь ли, семья есть. И у тебя. Так что хотя бы ради них не иди против Нанналли. — Девчонка не посмеет кого-то убить. — А её сестра? — хмыкнул Готтвальд. — Корнелия, я смотрю, всех нас ненавидит, что меня, что тебя, что ди Рейзела… — Вот-вот, ты помни об этом, а ещё о том, что убивать она привыкла. — Лучше бы мы от неё избавились… — пробормотал Веллингтон. — Может, очень сильно попросим Стаффорда? — Он за такую услугу выставит непомерный счёт. Кстати, чего это ты ко мне прибежал жаловаться? — А к кому? Миллеру? Эта скотина меня не пускает! — Чего? — Я ему в карты проиграл, — отмахнулся Веллингтон. — Вы играли на то, чтобы ты его не посещал? — Нет. На раздевание. Бровь Джеремии невольно поползла вверх. — Зачем? — Ну скучно было, — Веллингтон пожал плечами, считая, что озвучивает очевидное. — То есть вы, двое взрослых мужчин играли на раздевание? — Ну да. — А кто-то ещё был? — Нет? — нет, Вирджиль определённо не понимал проблемы. — О боже. И сколько раз вы играли? — Семь. — Так и что, он остался недоволен? — Да. А я голый остался. — На тебе было всего семь вещей и ты играл семь раундов? — Ну да. Вообще-то недовольным должен был быть я. Может, он комплексует? — Вирджиль подался к Джеремии. — Ты не знаешь, случаем, как у него там, — он кивнул на пах, — может, я его чувства задел? — Не интересовался, — Джеремия нахмурился, отодвинулся и сжал губы. — Не ври. — Нет проблем. — Откуда знаешь? — Веллингтон сощурился. — Стаффорд сказал. — Да он что, всё знает?! — Вирджиль вскочил с места. — Это его работа. — А он как узнал? — Я этого даже знать не хочу, — Джеремию передёрнуло. — Ну… — Что? — Ну меня потом ещё голым какая-то служанка увидела… — А… ну тогда понятно, — хмыкнул Готтвальд. — Чёрт. Тогда и впрямь понятно… — Веллингтон поморщился. — Да выключи ты этот ящик, — он презрительно посмотрел на телевизор. Джеремия вздохнул, взял пульт, направил тот на телик. Он уже был готов нажать на кнопку выключения, как вдруг на экране появилось изображение. Токио, гробница Лелуша ви Британии. — Кровавое побоище в центре Токио, — начала диктор. — Охрана убита, а тело пропало. С места событий… Джеремия подался в сторону телевизора, напряжённо всматриваясь в изображение. Он замер и не дышал, позабыв о Веллингтоне, который тоже замолчал. — …предположительно действовала целая группировка… По первоначальным данным — массовое самоубийство, но дальнейшее следствие опровергло теорию… Для чего преступникам тело, остаётся неясным. Джеремия плюхнулся обратно в кресло. Он продолжал смотреть, брали интервью у какой-то шишки, даже премьер-министр появился (интервью, правда, не дал, но выглядел по меньшей мере испуганным), и в этот момент, когда Канамэ выходил из автомобиля, взгляд Джеремии зацепился за фигуру на заднем плане. «Вот дурак, куда ж ты лезешь?!» — он был зол. Лицо человека в чёрном пальто скрывала чёрная чёлка и очки, шарф, натянутый на лицо. В Токио было не очень-то тепло, зима как-никак, так что особого подозрения человек не вызывал — половина столицы куталась точно так же. И всё равно Джеремию бесила эта черта Лелуша выпираться всему миру на обозрение, эта тяга к театральщине ему не ясна. Он со злости выключил телик. — Нахрена им тело? — прокомментировал Веллингтон. Джеремия промолчал, только прикрыл рукой лицо и поморщился. — Джеремия… не расстраивайся, — Веллингтон совершенно не умел подбирать слова в такие моменты, особенно, если учитывать невероятную привязанность Первого рыцаря к своему господину. — Ну, может, его найдут? Или мы сами найдём? — Не надо. Я уже нашёл… — пробормотал Джеремия. — Что? — Он жив, Вирджиль. Глаза блондина стали по пять копеек. Готтвальд залез в интернет, набрал нужный ролик, отмотал назад и поставил на паузу. — Вот он, — указал пальцем на фигуру. — Я просто думаю, какой он придурок. — Он жив?! — спустя минуту молчания заорал Веллингтон. Почему он это сказал? Да потому что Лелуш всё равно явит себя миру, наверняка его ди Рейзел там обрабатывает… к тому же Его Величество просто помрёт со скуки в этом мире, который, откровенно говоря, на одной сопле держится, а та всё тянется и тянется… Мир по-любому рухнет, а Лелуш примет участие в новом представлении, став главным участником событий, а на какой стороне, это уже зависит от того, какие тараканы в голове ви Британии проснутся в тот момент. Джеремия не мог сказать, почему он так уверен в этом, просто знал. Наверное, потому что хотел так думать. К тому же, Веллингтон был верен Лелушу, и если у того будут проблемы или поручения, то Вирджилю нужно хотя бы знать о том, что император жив. Веллингтон как заорал, так и замолчал, шокировано смотря в стену, очевидно, отказываясь принимать изменённую реальность. — Мы типа… что… — замолчал, пытаясь переварить, — скоро опять будем… рыцарями? — Я не знаю. — Ты не выглядишь удивлённым, — Веллингтон придирчиво всмотрелся в лицо бывшего Первого рыцаря. — Ты знал. Ты знал, что он может быть живым… — закивал блондин. — Почему ты не сказал?! — он подлетел к Джеремии и схватил его за грудки. — Я… мы!.. Нас чуть не убили! — Ну, допустим, я бы сказал, — Джеремия схватил его за запястья, больно сжал, вынуждая отпустить рубашку, — что бы это изменило? Ты побежал бы к его гробу? Тебя пристрелили бы раньше, чем ты успел добрался до Токио. — Ты хочешь сказать… что всё это время его можно было вот так просто пробудить?! — закричал рыцарь. — Джеремия! Мы полтора года въебали в этой жопе мира! Если тебе вставляет такая жизнь, то мне нихуя! Джеремия, блядь, меня чуть не убили! — Вирджиль был готов расплакаться. — И мою семью!.. У меня, сука, отняли титул и земли в Африке… Мою жизнь отняли! — он попытался вырвать руки и снова напасть на Джеремию, но только завалился на него. — А ты!.. Падла! Ты знал, что ЕГО можно вернуть и… Что ты сделал? — Ничего, — ровно ответил Готтвальд. — Я ничего не сделал, потому что не уверен, что это понравилось бы Его Величеству. — Что это значит? — сквозь зубы выдал Веллингтон. — Ничего не происходит без ведома императора. Особенно, его собственная смерть. — Я ЕГО ПРИДУШУ! — заорал Вирджиль, попытался соскочить на пол, но Джеремия его не пустил, только повернул к себе спиной и прижал к себе за горло, принявшись душить. — Не придушишь. Успокойся. — Ааа! — Веллингтон бился в агонии ярости не в силах контролировать себя, они в итоге завалились на диван, и пленённый махал ногами, пытаясь нанести Джеремии увечья, лишь бы выбраться, но в итоге только тратил кислород. Джеремия всё сильнее давил на шею. Успокаиваться Второй начал только тогда, когда мир поплыл, а мышцы стали ватными от нехватки кислорода. — Успокойся. Я тебе всё объясню, — Готтвальд ослабил давление на горло, позволяя Веллингтону дышать, но не отпустил. Они так и лежали. — Разумеется, история идиотская. Даже не знаю, зачем я на неё согласился. Неужели я и впрямь верил в это? — он вздохнул. — Если говорить кратко, Его Величество хотел построить мир без войн… — Он захватил мир, какие дальше войны были бы? — возразил Веллингтон. — …без ненависти. — Что за бред ты несёшь? — блондин попытался отодвинуть с шеи руку Джеремии, но безрезультатно. — Ну так было! Я не виноват, что всё было так глупо. Он решил сконцентрировать ненависть всего мира на себе, а затем умереть, чтобы унести ненависть всего мира с собой в могилу. По его мнению, все были бы счастливы. — Что за хрень?!.. — взвыл Веллингтон, рыдая от бессилия и гнева. — Мы слишком сильно верили в идеальность этого плана, — монотонно продолжал Джеремия. Только Джеремия мог так наплевательски отнестись к подобному, находя это глупым и даже забавными. Он был совершенно равнодушен к словам Веллингтона. — Отпусти меня! Я и тебя придушу! — Ты не в том положении. Это я тебя придушить могу. И если ты не успокоишься и просто не примешь произошедшее как данность, то я тебе шею сверну, — в подтверждение этого он как-то даже по-ласковому положил одну ладонь на щёку Веллингтона и провёл по ней. — Как думаешь, быстро замнут дело? Вирджиль, о тебе даже не вспомнят, ты не устраиваешь новый мир, — Готтвальд тянул эти слова, запутывая Веллингтона в паутину беспомощности. — Я не позволю тебе пойти против господина. К тому же, вдруг он тоже поменял своё мнение? И может быть, прислушается к желаниям британцев? После долгого молчания, когда секунды тянулись, как загустевшая кровь, и складывались в минуты, Вирджиль наконец произнёс: — Хорошо. Джеремия отпустил его — и бывший Второй рыцарь скатился на пол. — Но это не отменяет того, что я о вас думаю, — Веллингтон выставил указательный палец в предупредительном жесте. — Я понимаю, что в подростковом возрасте моча в голову бьёт, но не до такой же степени! И ты, Джеремия! Ты был в моих глазах синонимом благоразумности. Я разочарован. — Ты же ничего особо и не потерял. Титул… ну гляди, Стаффорд что-нибудь придумает, вернёшься ещё… — Как только я его увижу, то выскажу всё, что о нём думаю. А ты, Готтвальд, идиот конченый, — Вирджиль встал и отряхнулся. — Я знаю. Но когда очень сильно чего-то желаешь, то не смотришь на то, как собираешься это делать. Реализация подхромала. — На кой чёрт этот ваш новый, — он начал кривляться, — мир вообще нужен? Только вот не надо мне тут говорить: «Тебе не понять». — Тебе не понять, — даже не стараясь скрыть свою улыбку, ответил Джеремия. — Что я, что он, — мужчина вздохнул, — попали под военную машину… не просто Британии, а всего мира. Если ты хоть как-то следил за событиями последних десяти лет, то должен знать, что… — Лелуша из страны изгнал собственный отец, сделав разменной монетой, а потом откровенно забив на него, а тебя твои же пуристы предали, едва ты упустил Зеро, — перебил блондин. — Да-да, я знаю. — Ну вот. И что бы ты делал? — Просто отомстил бы всем и жил дальше припеваючи? Ну точно не пытался бы хер знает ради кого жопу рвать, чтобы потом меня все обсирали, — Веллингтон скривился и отвёл взгляд. — Ну, а Его Величество, очевидно, так устал от этого мира, от войн, что… — Знаешь, Джеремия, — перебил снова блондин, — если бы он так устал от насилия, то не забивал бы людей до смерти целыми партиями. И уж точно не выходил бы из камер с такой счастливой рожей, — он сложил руки на груди и присел на столик. — Не удивлюсь, если он сам для себя нашёл в стремлении к этому «новому миру» оправдание своим желаниям. И в таком случае могу предположить, что умирая, он чувствовал себя чуть ли не Иисусом, умирает ведь ради всего человечества… ну или Богом — творит новый мир… И если это и впрямь так, то лицемер из него действительно великий. Хотя в таком случае логика мне хоть немного понятна. Джеремия не нашёл, чем возразить. — Хочешь сказать, что и я ощущал подобное? Вирджиль пожал плечами и отвернулся. — Так хочется посмотреть в эти… бесстыжие глаза, — прошипел Второй. — Не стоит. Канамэ там, наверное, и так паникует, а если ты туда заявишься, то у него сердечный приступ случится. И он уже будет свято убеждён, что Лелуш жив. Ди Рейзелу и так придётся постараться, чтобы отвести от себя все подозрения. — Ты же говорил, что меня пристрелят. — И это тоже, — Готтвальд вздохнул. — В любом случае, кто бы не закрутил колесо снова: Стаффорд или господин, нам остаётся только ждать. — Нанналли притесняет нас, британцев… она завела себя и свой режим в тупик… А новый император снимет все запреты, — он усмехнулся. — Весь мир ждут перемены, а британцам будет дан шанс. Мы долго терпели… Пора опрокинуть этот трон, — Веллингтон глубоко вдохнул. — Грядёт время обнажать клинки… — Будем ждать, — улыбнулся Готтвальд. — Будем ждать, — согласился Вирджиль и скопировал улыбку Джеремии.***
— Ну здравствуй, академия Эшфорд, — брюнет в чёрных солнцезащитных очках усмехнулся, он перевёл взгляд на рядом стоящего. — Ну что, Элайджа, пойдём.