***
Драко Малфой вот уже долгое время не мог спать. Все мысли были только о последних полутора годах. Астория... Как же так? Он до сих пор не мог в это поверить. С Асторией Гринграсс Малфой был знаком ещё со школы — девушка была на два года младше. Она обладала утонченной и изысканной внешностью: высокая и стройная шатенка с мягкими чертами лица. Младшая Гринграсс в детстве, как и все чистокровные волшебники, получила достойное воспитание: знала правила этикета и хороших манер, понимала, как себя следует вести в обществе, выражала презрение к магглам, будучи убеждённой в полном превосходстве чистокровных волшебников. Но, несмотря на это, Драко до определенного момента интереса к ней не проявлял. Поженились они через полгода после окончания Второй Магической войны — их сосватали родители, по-прежнему ратующие за сохранение чистоты магической крови. Малфой к тому времени начинал работать целителем в больнице Святого Мунго, а Астория активно вращалась в высшем свете, посещая светские рауты, приёмы, званые вечера и обеды, дабы восстановить имя и связи семьи. Как и положено древним чистокровным фамилиям, союз Драко и Астории был отмечен с особым размахом — Малфои даже несмотря на незавидное финансовое положение, возникшее после войны, умудрились организовать пышное торжество с множеством гостей и в присутствии прессы. Это событие даже заслужило отдельную статью в «Пророке», сопровождаемую несколькими снимками молодожёнов. Спустя некоторое время на свет появился первенец Малфоев, названный Нарциссой Скорпиусом Гиперионом — будучи рождённой в семье Блэков, где существовала традиция давать детям имена в честь звёзд и созвездий, леди Малфой не стала изменять этому обычаю. Рождение наследника также было отмечено с размахом. Астория наотрез отказывалась воспитывать Скорпиуса в убеждении, что маглы и вместе с ними маглорождённые волшебники, полукровки и сквибы являются отбросами мира волшебников. Люциус и Нарцисса были крайне разочарованы такой позицией невестки, и всё это вылилось в довольно напряженные отношения: Астория редко позволяла родителям мужа навещать Скорпиуса, боясь, что от частого общения с ними сын однажды примет их сторону в этом довольно щекотливом вопросе. В разговорах она также старалась избегать этой темы. Драко ко всей этой ситуации относился крайне равнодушно, но так только казалось. Он ни на минуту не забывал, что он пережил во время Второй Магической войны, и в глубине души он поддерживал Асторию. Но счастье молодых супругов длилось всего ничего. Незадолго до случившегося ни с того, ни с сего в «Ежедневном пророке» вдруг стали появляться статейки сомнительного содержания, касающиеся чистокровных семей. Малфой в «Пророк» заглядывал редко, ограничиваясь краткими сведениями от коллег-целителей, и не обратил бы на это внимания, если бы Астория внезапно не слегла. Драко делал всё, что мог, разрываясь между больной женой и работой в больнице Святого Мунго, куда в последние несколько дней поступало большое количество больных с разными болезнями, начиная от последствий взрывов котлов и до недугов от заклятий. Ко всему прочему на нём также лежала ответственность за воспитание маленького Скорпиуса, но здесь на помощь сыну пришли Люциус и Нарцисса, забрав внука к себе в одно из поместий, чем облегчили труд Драко. Конечно, он понимал, чем он рискует, но выбора не было — на то, чтобы сидеть с сыном, у него попросту не хватало ни времени, ни сил. Он заберёт Скорпиуса позже, когда Астория поправится. Почти сразу же, после того, как заболела Астория, среди магов поползли нехорошие слухи о некоем проклятии, поразившем одну из семей, а также о том, что отцом Скорпиуса был сам Волдеморт. Источником всего этого безобразия, как оказалось, и была та самая писанина из «Пророка», которую Драко всё же решил поизучать на досуге. Автором одной из последних статей была хорошо знакомая Малфою Рита Скитер. Она писала о вымирании чистокровных волшебников и их постепенном замещении маглорожденными, и этой теме был посвящён целый ряд статей. Одна из последних опубликованных работ была посвящена семьям из списка «Священные двадцать восемь». Скитер писала о Блэках и Краучах, чей род прервался по мужской линии, а также о Шафиках и Мраксах, которые пресеклись полностью, и обратила внимание на немногочисленных оставшихся представителей рода Лестрейнджей. Промелькнула в статье и фамилия Малфоев, но в контексте упоминания о Гринграссах: Скитер писала об их семейном проклятии. Каким образом ей удалось раздобыть информацию, Малфой прекрасно знал — скандально известная журналистка была знакома Драко ещё в бытность его обучения в Хогвартсе. Вот только найти достоверные факты в потоке грязи, которым она имела привычку обливать героев своего творчества, было весьма и весьма сложно. Драко решил поговорить об этом с тестем, как только появится свободная минутка. Тем более, что Астория могла слечь как раз из-за этого проклятья, и наверняка можно было как-то снять его. Навестивший вскоре зятя мистер Гринграсс сначала долго не хотел рассказывать обо всём, но потом сдался, узнав, что дочь всё же слегла, не имея больше сил бороться. И то, что он рассказал, не утешало от слова «совсем. Мистер Гринграсс поведал, что один из предков семьи проклял свой род, так как не разделял их ненависть к маглам и высокомерные мысли о превосходстве чистой крови. Семейное проклятье Гринграссов начинало отнимать годы жизни у человека, связанного кровным родством с этой семьёй, как только он заводил ребенка. Это было очень мощное проклятье на крови, и никому из тех, кто пытался, не удалось его снять. Судя по всему, предку Гринграссов показалось забавным таким образом истребить свой род, или он просто надеялся на то, что потомки предпочтут жизнь продолжению рода. Тем не менее, проклятье действовало уже несколько поколений, и в роду Гринграссов мало кто доживал до преклонного возраста. Мистер Гринграсс так же предупредил, что проклятье может распространиться и на Скорпиуса, поскольку он был связан с Гринграссами через мать. Всё сказанное сильно ударило по физическому и психологическому состоянию Малфоя. Он уволился из Мунго и всего себя посвятил жене и сыну, которого забрал у старших Малфоев. Впрочем, те расставаться с внуком не захотели, а потому вскоре вернулись в поместье в Уолтшире, где проживали Драко с Асторией, поселившись в противоположном крыле особняка. — Ты сильная, ты справишься, — ласково сказал Драко Астории, держа её за руку, когда однажды зашёл к ней, чтобы проверить её самочувствие и помочь ей принять лекарства. — Я не хочу тебя терять, Тори... Он лукавил. После такого проклятия долго не живут, и неважно, насколько силён маг-целитель. Лекарства лишь ослабляют мучения, оттягивают неизбежное, которое рано или поздно наступит. И Малфой ничего не сможет сделать. — Воспитай Скорпиуса... хорошим магом... — слабо произнесла Астория, слегка сжав ладонь мужа в ответ. — О большем... не прошу... Драко горячо заверил её, что он не допустит, чтобы Скорпиус прошёл через то же, что и он сам. С каждым днём Астории становилось хуже. Она практически не ела, не могла говорить, двигаться. Страшное наследие по капле, медленно и мучительно отнимало у неё жизнь. Когда-то красивая, утончённая, уверенная в себе девушка теперь представляла из себя полуживую копию инфернала: бледная, сильно исхудавшая, так что выпирали даже самые маленькие косточки, с запавшими глазами. Она большую часть времени спала, и Драко подолгу сидел у её постели, порой со Скорпиусом на руках. Астория ушла из жизни Драко тихо, так же, как и вошла в неё. Она умерла, не просыпаясь. Малфой понимал, что ничего уже не вернуть, проклятие выполнило своё предназначение. И, похоронив Асторию, он покинул Лондон в неизвестном направлении вместе с сыном.***
3 года спустя. Они встретились совершенно случайно. В Хогсмиде, в трактире "Кабанья голова". Убогая грязная комнатка, чем-то насквозь пропахшая, не изменилась ни на йоту с их последних посещений. Окна покрывал всё тот же толстый слой сальной грязи, так что дневной свет едва просачивался в комнату. Тусклый свет от огарков свечей, расставленными на грубых деревянных столах. Посыпанный опилками каменный пол. Не отличалась особой чистотой и посуда. Было довольно позднее время, и народу в трактире практически не было. В дальнем от выхода углу сидели трое мужчин, а на другом конце барной стойки сидела пожилая ведьма в широкополой шляпе. Поначалу они друг друга не заметили и не приметили, чтобы как-то отреагировать на эту встречу. Лишь после третьей или четвёртой бутылки крепчайшего огневиски они обратили внимание друг на друга. – Какая встреча... Грейнджер... – знакомый манерный, тягучий голос раздался совсем близко. Ох... только его не хватало! Не будь Гермиона настолько пьяна, она бы с радостью отвесила нежеланному собутыльнику ещё одну затрещину. – Если бы мне... ик! сказали, что однажды я буду... ик! хлестать огневиски, сидя рядом с тобой, Малфой, я бы... ик! смеялась долго и громко... – Гермиона шумно фыркнула и пьяно усмехнулась, наливая Мерлин знает какой стакан по счёту и резко опрокидывая его в себя. — Во имя Салазара, Грейнджер... пить ты совсем не умеешь... — покачал головой бывший слизеринец, наблюдая за ней. О том, что он и сам не совсем трезв, свидетельствовал лишь мутный и чуть расфокусированный взгляд серых глаз. В остальном же Малфой сохранял ясность ума и чёткость речи, лишь замедляя её паузами. — Не учи меня... ик! как надо пить... аристократ хренов! — тут же вскинулась девушка и громко икнула. С алкоголем она сильно перебрала, но останавливаться не собиралась. Ей вдруг внезапно захотелось разрыдаться. В голос. Громко. Надрывно. Выплеснуть всю ту боль, что так долго терзала её разум и сердце. Выпитое количество огневиски ничуть не облегчило страдания. Напротив, обострило их, натянуло до предела. Прошло уже полтора или два года. А может и все десять. Гермиона не знала, да и знать особо не хотела. Знала только, что это очередная годовщина... гибели Рона. В эти дни она тайком ненадолго возвращалась в Лондон, ощущая себя партизаном, крадущимся в тыл врага. Девушка подолгу сидела у его могилы, то задыхаясь от рыданий, то устремив пустой, безжизненный взгляд в никуда, а затем шла нещадно напиваться, надеясь заглушить боль в груди. Время, которое должно было вылечить все раны, со своей задачей не справилось от слова «совсем», превратив когда-то сдержанную и разумную девушку в Мерлин знает что. Помятая и потрёпанная мантия, маггловская одежда далеко не первой свежести, сильно отросшее «гнездо» каштановых волос, давно забывших, что такое расчёска и неадекватное поведение как следствие сильного опьянения. Малфой смотрел на неё и не мог поверить своим глазам. Вид пьяной в стельку Грейнджер, учитывая, какой на самом деле была эта девушка, вызывал у Малфоя когнитивный диссонанс. Что же произошло, раз бывшая гриффиндорка настолько сильно опустилась морально? В том, что тут не обошлось без Уизли или Поттера, Драко ничуть не сомневался, потому что именно эти двое всегда находились с ней. И только он открыл рот, чтобы аккуратно выведать подробности, как Грейнджер сама заговорила. Голос её сильно дрожал, готовый вот-вот сорваться на рыдания. — Знаешь, я ведь... любила его... Рона... Малфоя передёрнуло. После войны идеи чистоты крови, за которые боролся Тёмный Лорд, утратили былую значимость. Появилось огромное количество полукровок в результате межкровных связей. Конечно, оставались семьи и, в частности, отдельные маги, желавшие продолжить дело Волдеморта, но их тщетные попытки моментально пресекались. Отдельных лиц отправляли в Азкабан, а семьи выплачивали огромный штраф. Между Драко Малфоем и Гарри Поттером сложились нейтральные отношения. Драко помнил, что ему когда-то спасли жизнь, Гарри помнил, что Драко пытался их как-то защитить от собственной тётки, но дружба между ними была невозможна: обе стороны слишком много обид успели причинить друг другу. А вот Уизли Драко по-прежнему сильно недолюбливал, но старался этого не показывать. Как-никак — Герой войны, и сделай Драко что-либо, подвергавшее Рона малейшей опасности, Малфоям, чудом избежавшим заключения в Азкабан, пришлось бы тяжко. Он не мог объяснить причину своей нетерпимости к семейству Уизли в послевоенные годы. Возможно, дело было во многовековой вражде их семей: «предатели крови» и истинно чистокровные априори не могут быть равны и уж тем более, близки. Малфой впитал эту мысль с молоком матери, а потому изменить что-то уже не мог. И последняя из Золотого Трио. Грейнджер. Грязнокровка, книжный червь, гриффиндорская заучка и прочие отнюдь не лестные прозвища, коими в разное время Гермиону клеймили все, кому не лень. А таких «трудолюбивых» был целый Слизерин с Малфоем во главе. Но позже в Драко что-то постепенно начало меняться, чему поначалу он был не рад. На третьем курсе, когда Грейнджер отвесила ему хорошую затрещину, он никак ей не ответил — не позволяло воспитание. Спустя год, во время Чемпионата по квиддичу, прерванного нападением Пожирателей Смерти, Драко предупредил девушку об опасности. А позже и вовсе спас Поттера от Волдеморта, когда их троицу поймали и притащили в поместье Малфоев. Грейнджер в этот раз помочь не удалось. Сказать по правде, Малфой даже восхищался её выдержкой, её великолепной способностью находить выход из ситуаций, на первый взгляд кажущихся тупиковыми. У неё было всё то, чего не доставало ему: смелость, искреннее уважение, доверие и любовь близких и друзей, блестящий ум и талант. Она была сильной, гораздо сильнее него самого. Но в данный момент всё это отошло на второй, если не на третий план. Рядом с Драко сейчас сидела слабая, хрупкая девушка, испытавшая на себе много тягот и невзгод. Ему и самому вдруг стало так больно, словно он сам переживал всё то, о чём рассказывала ему Грейнджер. Рон Уизли погиб. С Поттерами она в сильной ссоре, и вряд ли получится помириться с ними. Она трусливо сбежала, вместо того, чтобы попытаться выслушать и принять поддержку. Она знала, что и Гарри не легче, и семье Уизли также необходима поддержка — но она даже не подумала о них и не сделала ничего, что помогло бы им справиться с утратой. Она оказалась слабой. Слабой и трусливой эгоисткой. — Да, Грейнджер... наломала ты дров... — покачал головой Малфой, внезапно оказавшийся довольно неплохим слушателем. Он ни разу не перебил её беспорядочный поток слов, а помолчав, тихо добавил: — В этом мы немного похожи... — В чём это? — не поняла Гермиона. Пока она изливала душу своему... собеседнику, алгоколь из её головы частично выветрился, позволяя речи выровняться, а языку не заплетаться в словах, имеющих больше одного слога. И Малфой рассказал ей об Астории. О том, что узнал о проклятии Гринграссов слишком поздно и ничего не смог сделать. На два года он покинул Англию и скитался по Европе, приводя мысли, чувства и душу в порядок. С первыми двумя пунктами он разобрался и потому вернулся в Лондон, а вот душа... Она всё так же болела. — Так, значит, ты тоже напиваешься? — тихо произнесла Гермиона. Вопрос был риторический. Малфой это понял, а потому ответа не последовало. Только сдержанный кивок. Он устал. Устал от одиночества. Он нуждался в ком-то, кто смог бы разбавить его серые и мрачные бесконечные дни. Он не жил. Он существовал. Ему было тяжело воспитывать Скорпиуса в одиночку. Нарцисса и Люциус, безусловно, оказывают неоценимую поддержку в этом деле, но всё же ребёнку нужна мать. Малфой ни на секунду не забывал о том, что завещала ему жена перед смертью. Её слова до сих пор не выходили у него из головы. «Воспитать Скорпиуса хорошим магом». Последняя просьба Астории. Но что значит «хороший»? Малфой, прошедший суровую школу жизни и ещё не до конца освободившийся от влияния семейных взглядов и убеждений, пока смутно понимал значение этого слова. Не быть предвзятым, а стать терпимее? Не ставить себя выше других? Кровь у всех одинаковая? Чистокровные и магглорождённые равны? Для Малфоя всё это звучало, по меньшей мере, странно и дико. Он не привык к такому, его не учили этому. В чистокровных семьях не так-то просто избавиться от убеждений, впитанных с молоком матери, без малейшего ущерба для репутации чести и имени. — Общество меняется, Малфой. Попробуй измениться и ты. Вот увидишь — жить станет гораздо проще, — глухо отозвалась Гермиона, не менее внимательно слушавшая Малфоя. Он вдруг осознал, что свои мысли о «хорошем» высказывал вслух. — Это... сложно, Грейнджер... — вздохнул Драко. — Сложнее, чем ты можешь себе представить... — Знаю. Но попытка не пытка, — ответила девушка. — Я тоже должна измениться. Я многим причинила боль. Не хочу страдать ещё и от угрызений совести. Я достаточно намучилась. — А если... я не смогу? — неуверенно спросил Малфой. — Что, если у меня не хватит сил? — Зависит от тебя. Главное — искренне захотеть измениться и иметь достаточно силы воли, чтобы не поддаться влиянию старых порядков. Прибавь к этому свои таланты и способности — и вот тебе рецепт счастливой жизни, — объяснила Гермиона и добавила: — Только всё это достигается усиленным трудом, а не падает откуда-то с неба, как ты и тебе подобные привыкли думать. Тем более, тебе есть, ради кого жить. А мне терять нечего. Я давно всё потеряла. — Тогда... помоги мне... — медленно и осторожно произнёс Малфой. — А я... помогу тебе... — А как же... чистота крови, происхождение и тому подобное? — Гермиона в упор взглянула в серые глаза собеседника. — Ты доверишь воспитание своего единственного сына... грязнокровке? — последнее слово она нарочно выделила тоном, чтобы он не забывал, кого просит о таком. — А не ты ли мне сейчас говорила, что всё меняется? — напомнил Малфой, также не сводя с неё взгляда своих серых глаз. — А ты уже готов меняться? — скептически подняла бровь Гермиона. — Ради сына — да. Готов, — твёрдо заявил Драко. — Поэтому я прошу тебя помочь мне. Мы оба остались одни и сейчас нуждаемся друг в друге. Признай. — Почему я? — спросила Гермиона. — Ты независима, умна, уважаема и, несмотря на своё... происхождение, порядочнее многих чистокровных. И к тому же, вполне красива... как бы странно это ни звучало... — Малфой, тебя ли я слышу? — фыркнула Гермиона. — Обычно ты прицельно плевался ядом при звуке одного моего имени, а тут внезапно говоришь о моей внешности, да ещё и положительно! Что изменилось теперь? — Я устал, Грейнджер... — тяжело вздохнул Драко. — Устал быть один. Я так больше не могу. Мне нужно, чтобы кто-то был рядом, выслушал и поддержал... Родители, которые всё ещё верны старым идеалам, не могут дать мне всё это в той мере, в которой нужно... Тебе ведь это знакомо, верно? Гермиона молчала. Малфой был чертовски прав. После гибели Рона она до сих пор ночами просыпалась от собственных криков в холодном поту и долго рыдала в подушку. Она была одна. Потому что совершила глупейшую и непростительную ошибку. С ней не было ни одного человека, чтобы облегчить все мучения, которые терзали её изо дня в день всё то время, пока она была боггарт знает где. И виновата была в этом только она сама. Гермиона сейчас как никто другой понимала сидящего рядом бывшего слизеринца. Шесть лет непримиримой вражды не сгладят ничтожные два года нейтральных отношений. Но спустя ещё три года, когда оба потеряли практически всё то, чём дорожили, когда оба нуждаются в любви, тепле и заботе... Сейчас все границы между ними становились всё прозрачнее, а их одинокие сердца — всё ближе. — Не бойся, Грейнд... — произнеся по старой привычке её фамилию, Драко вдруг запнулся на полуслове. Если уж становиться ближе, то начинать это нужно с общения. — Гермиона, — поспешил он тут же исправиться. Её имя, произнесённое из его уст и его голосом, звучало непривычно и необычно. — Я постараюсь исправить свои прошлые поступки... Только помоги мне... Пожалуйста... Внезапно как будто что-то толкнуло Гермиону в спину — она подалась навстречу Драко и осторожно обняла его. Но он не оттолкнул её — девушка почувствовала себя в таком же осторожном кольце его рук. Необъяснимые чувства вдруг накрыли её с ног до головы. Она ощутила приятное тепло объятий Малфоя и вновь разрыдалась. Она не хотела предавать память Рона какими бы то ни было отношениями с бывшим врагом. Но, Мерлин свидетель, она так устала! От угрызений совести из-за ссоры с Гарри и разрывом связей с семьёй Уизли, от собственных криков и истерик по ночам, от тяжести в груди, появившейся тогда, когда она только узнала о гибели Рона. Она так больше не могла. — Прости меня, Тори... но это ради Скорпиуса... Уизли, хоть я и ненавижу тебя, но можешь быть спокоен — я позабочусь о ней, — прошептал Малфой, устремив взгляд вверх и крепче сжав рыдающую Гермиону в объятиях. — Ты не предаёшь его, — обратился Драко уже к самой девушке, отстранив её от себя и вытирая её слёзы. — Ты просто живёшь дальше. И я тоже буду жить. Два одиноких сердца. Две измученные души. Они найдут покой друг в друге.