***
Он просыпается от боли, не сразу понимая, что происходит. Левая половина туловища, на которой он спит, горит огнем. У него нет сил подняться, только перевернуться, чтобы лечь на спину – так чуть легче. Голова кружится, и что самое страшное, он не понимает, где он. Желто-зеленый тусклый свет. Его перевели в другую камеру? Каждый звук – слишком громкий для головы. Даже смотреть больно. Через какое-то время боль не утихает, но он к ней привыкает, а глаза, без очков (где они?) начинают что-то различать. Он осторожно вертит головой – даже самое маленькое движение травмирует, и видит чужие колени в полуметре от себя. Черная юбка, расстегнутая рубашка, зелёные волосы. Он прикрывает глаза. Значит, они действительно сбежали. Не думать о том, что будет позже. Он слышит, что Это снова рвёт. У него нет сил подняться, не то что помочь ей. Кишо осторожно двигает рукой, касаясь её колена, чтобы выразить поддержку хотя бы так. В голове появляется странный звон. Он не может снова уснуть, но бодрствовать тоже довольно тяжело. Он ничего не осознает, только чужой голос разрывает его сознание и что-то спрашивает. — Обезболи… — У него не хватает сил даже договорить слово до конца, челюсть сводит судорогой. Но его понимают, потому что чужие пальцы находят его вену на руке, а потом иголка прокалывает кожу и что-то холодное течет внутрь. Надо потерпеть чуть-чуть. Звон в голове становится оглушительным.***
Он не чувствует ваты в голове, когда просыпается в третий раз. Всё тело – парализовано, но зато он осознает и понимает. Это. Имя горит в его голове красными буквами. Его пытаются уложить в постель, бессмысленно, хочет сказать он – он не может подняться. — Лежи. Спокойно. – Перед глазами размытое пятно, бежево-черное, но он узнает голос Ирими. – Ты меня понимаешь? — Да. – Голос чужой, сиплый. — Ты в «Антейку», на втором этаже. Ты здесь уже двенадцать часов, и сейчас – в безопасности. Скажи, как ты себя чувствуешь? — В порядке. – Объяснять – долго и трудно. — Хочешь есть? Или только пить? — Пить. – Есть не хочется, да и пить тоже, но воду глотать проще. Ирими подходит ближе и аккуратно поднимает его голову, а потом к губам прижимается граненый стакан. Вода как кислота, но он послушно глотает. Потом его голову также бережно кладут на подушку. Перед глазами – разноцветные круги. — Это. – Он не знает, как спросить, всё спуталось. Она как? Жива? Что с ней делали? Господи, стоит подумать только… — Всё в порядке, — заверяет Ирими. – Не беспокойся. Тебе нужно спать. Тогда поправишься быстрее. Через сутки точно придешь в себя. – Он уверен, что она лжёт, ей надо его усыпить. В голове снова звенит, и он не знает, как выключить звук. Сутки – слишком долго.***
За окном темно, когда он приходит в себя. Во рту сухо, как будто бы он не пил несколько дней. Кишо осматривается, насколько позволяют подслеповатые глаза. И темнота в комнате. В голове легкий звон, но он снова может слышать собственные мысли. Это обнадеживает. Он лежит в постели, укрытый одеялом. Тело перетянуто тугими бинтами. Он пробует его постепенно. Сначала пошевелить головой. И обнаруживает, что шея в порядке, ещё спазмирована, но хотя бы не сломана. Потом пальцами – правая рука поддается с трудом, но постепенно пальцы приходят в движение. Левая – словно чужая. Должно быть, обкололи обезболивающим. Ноги отдают болью, но нет серьёзных травм, хотя встать прямо сейчас он не сможет. Кто-то заходит в комнату и включает свет. Кишо морщится несколько секунд. — Ты проснулся? – Он снова слышит голос Ирими. Ему кое-как удаётся сесть. – Тебе передали суп. – Она ставит ему на колени поднос. Пахнет прекрасно. Он осторожно берет ложку, но рука трясется, и всё содержимое выливается обратно в тарелку. — Тебе помочь? – Ирими уже протягивает руки, но он отрицательно качает головой. Уж лучше сам. Медленно, постепенно. Но сам. Чужая жалость ошейником затягивается вокруг его шеи. Чужой голос шипит на ухо - «Ты бесполезен». Руки трясутся сильнее, а перед глазами рыже-чёрные пятна. Больше супа падает на поднос, нежели достигает рта. Всё в порядке, он справляется. — Как ты себя чувствуешь? – Её голос только сильнее напрягает. Она сидит перед ним, как тюремщик. Он хочет попросить её выйти, но это слишком невежливо. Не надо, чтобы его видели слабым. Суп идёт не в то горло, и он кашляет. Оказывается, сил у него ещё меньше, чем он думал. Даже поднять ложку – трудно. Ложка со звоном падает на поднос. Он сжимает челюсти до боли. Не справился с таким лёгким делом. — Всё в порядке. – Ирими перехватывает его трясущуюся руку, и держит, пока дрожь не пройдет. – Всё в порядке. Ты отлично держишься. – Она укладывает его обратно в постель. Звон в ушах нарастает. – Хаяси-сан через полчаса посмотрит тебя, но ты можешь поспать. Я разбужу. – Голос у неё спокойный. Значит, Хаяси-сан ему не привиделась.***
Йомо четырхается про себя, и пытается сообразить, как ему выйти из этой ситуации. Черно-красные глаза Уты прямо напротив собственных. Безликий всегда умел подкрадываться незаметно. Ренджи действительно думает, а не сделать ли вид, что не заметил Уту и просто пройти мимо. Но Ута в полуметре от него, и обойти не получится. Он не хочет разговаривать с ним, потому что снова не будет знать, что сказать, а потом думать о разговоре несколько дней. — Добрый вечер, Ренджи-кун. – На лице у Безликого – маска вежливой доброты. Йомо как-то неосознанно заводится с этого. — Я тороплюсь. – Его мозг выдаёт самый неразумный ответ – сейчас Ута сделает всё, чтобы задержать его. Он пытается обойти Уту, он почему-то всегда делает самое неразумное с Утой, хотя заранее знает, чем всё закончится. — Ренджи-кун, мы так давно не виделись, куда ты так торопишься? – Ута легонько и ненавязчиво преграждает путь. Ренджи хочет ответить: "Я был бы рад не видеться с тобой ещё дольше", но это не то, что он чувствует. Просто Ута ведёт себя как Ута, и иногда это выше его сил. — Сделать покупки. – Ему он отвечает всегда честно, Ута умеет отличать ложь от правды, а Йомо будет стыдно, если его поймают на лжи. Они садятся в парке, Йомо ставит пакеты рядом с собой. У него есть немного времени на друга, в конце - концов, Ута его первый друг. И самый дорогой. — Как поживают ваши беглые преступники? – Ута задаёт простой вопрос, но у Йомо ощущение, что подтекстов во фразе миллион. С Утой всегда так. Словно он имеет в виду больше, чем говорит, а Ренджи ничего не остаётся кроме как чувствовать себя идиотом. — Более-менее. Ирими говорит, что Арима пришёл в себя. Это-чан перерывами в сознании. Я не знаю, что с ней, она не ранена, но и не здорова. — И что ты думаешь? – Ута наклоняется ближе, головой почти касаясь его головы. А что я думаю? Ута всегда задаёт трудные вопросы, на которые не хочется отвечать. — Надеюсь, Это-чан поправится. – Он просто хочет, что бы Шеф был счастлив. Она действительно его дочь. Но его не пускают к ней, и Йомо не понимает, что происходит. Он просто хочет, чтобы человек, так много сделавший для него был счастлив, ведь Шеф только и мечтал о встречи с дочерью. — А что ты думаешь об Ариме? – Всем и так известно, что он думает. — Я бы хотел, чтобы он умер. – Ута молчит, поощряя говорить дальше. – Я видел его – он пострадал, и он старается ради нас. Оказывается, он и сам гуль. Наполовину. Плевать. И то, как он заботится о ней… Он только о ней и говорил, хотя сам был в крови и еле стоял на ногах. Похоже, он её действительно любит. Но каждый раз, когда я вижу его, я думаю о том, что он убил мою сестру. И каждый раз вспоминаю Хикари. Она стоит у меня перед глазами, и… Мне становится недостаточно. Я хочу, чтобы он страдал сильнее. Чтобы умер. Сестра остаётся мертвой, несмотря на все перемены. Время повернуть вспять ничто не может. Йомо на самом деле не верит в мир, ни в то, каким его представляет Йошимура, ни в тот, в создание которого его втянули. Мир означает прощение, а он никогда не сможет простить его. Йомо помогает только потому, что это ему нравится больше нежели кровавый четвертый район Уты. И он рад, что Йошимура и Ирими с Комой теперь снова заодно, время, когда «Антейку» рвался на части было невыносимым. Сейчас спокойно, но счастливым он себя не чувствует, и никогда не почувствует. — О чём ты думал, когда устраивал масштабный побег из Кокурии? – Он спрашивает тихо, но хочется кричать. На Уту всегда хочется кричать, поэтому он переучивается на тихий голос. — Мне было скучно. – Просто отвечает Безликий. С ним всегда так, про других всё знает, но о себе ничего не рассказывает. Йомо остаётся только вздохнуть. Чтобы ударить его со всей силы, не досчитав в голове до десяти.***
Кишо молча стоит около двери, не решаясь зайти. Семьдесят часов с побега. Он в порядке, насколько это возможно при его травмах, но во всяком случае уже не чувствует себя бесполезным и способен защищаться или планировать дальнейшие действия. К нему вернулось спокойствие, как только эффект сильных обезболивающих спал. Он выбрал терпеть боль, но оставаться с ясной головой, и несколько раз налгал о своём самочувствии. Он давно принял решение. Сомнений не было. Его тревожили другие вещи. Семьдесят часов в кафе «Антейку». V не идиоты, и в первую очередь должны проверить это место, зная, что их сотрудник – отец преступницы, и отцовские чувства один раз уже брали вверх. Никого не было. Как только он пришёл в себя окончательно, Ирими объяснила список правил. Не спускаться со второго этажа. Не подходить к окнам. В случаи облавы спуститься в двадцать четвертый район, благо в кафе имеется «вход». И туманное «кое-что случилось». Что-то затормозило V. Или они прекрасно знают их местоположение, но у них другой план. И тогда начнётся зачистка. Пострадает всё кафе. Но всё-таки был позитивный вариант. Кишо перекрутил в голове сотни идей, но всё сводилось к одному – ему нужно знать, что знает V. И пока что у него не было способа выяснить – взломать мощную систему тайной организации ему не под силу, а шпионить он не сможет. Во-первых, за ним следят Кома с Ирими, во-вторых, пока он полностью не восстановится, он приметен и ограничен в движениях. Оставалось только плыть по течению. Но он легко смирялся с любой ситуацией. Надо было также узнать, как вообще происходил побег. Он запомнил очень смутно. Начать расспросы стоило с того, как они поняли, где искать. Единственным ответом был Безликий, который мог понять, что к чему, но это вариант событий был не из приятных. Он также не знал, какое сегодня число. Время в Кокурии притупилось. В комнате были часы, но не календарь. Что происходит в стране он тоже не знал – телевизор был на первом этаже, а газет не было. Слишком много неизвестных. В голове стучало одно имя. Дверь распахнулась, на пороге появилась Ирими. Она не спала несколько суток точно, и Кишо очень жалел, что отчасти из-за него. Он не заслуживал такой заботы. Его вина перед «Антейку» возрастала в геометрической прогрессии. Он зашёл в комнату и аккуратно присел на стул перед кроватью. — Что с ней? – Голос хрипел, то ли не восстановились связки, то ли из-за эмоций. Хаяси окинула его взглядом, словно хотела понять, можно ему говорить или нет. — Знаешь, что такое RC-депрессанты? – Он впервые такое слышал. — Нет. — Одно из изобретений CCG. На людей они слабо действуют, но у гуля способны вызвать понижение RC-клеток в крови. – Она говорила спокойным будничным тоном, к которому он привык. Таким тоном она часто рассказывала о способе убийства. Он не знал, откуда здесь появилась Хаяси, всё выглядело сюрреалистично, но каким-то странным образом все участники событий оказались в одном месте в одно время. Горькая ирония, принимая во внимая все обстоятельства. – Препарат экспериментальный. По задумке, после его распыления или после инъекции гуль не может выпускать кагуне, а его регенерация замедляется. То есть, становится возможным одолеть опасного гуля с меньшими потерями. Но пока он не совершенен. Распыление может повредить и человеку – начиналось воспаление глаз, у некоторых приступы удушья. И неизвестно, как долго действует препарат. Больше часа, но насколько больше? Ей ввели последний образец. Кишо перевёл взгляд на бледное лицо Это. Она спала, но беспокойно. Дыхание было быстрым и поверхностным. — Прошло семьдесят часов. Какую дозу ей ввели? – Железные тиски сдавили грудь. — Я вначале тоже подумала, что индивидуальная реакция организма. Но её RC-клетки и клетки, на основе которых сделан препарат несовместимы. Я не хотел, чтобы она шла со мной. Она не заслужила этого. Он перевел взгляд на тонкие прозрачные трубки, тянувшиеся от огромного пузыря до синих вен на сгибе локтя. Вокруг головы была обмотана смоченная в холодной воде тряпка. — Что это значит? – Он спросил тихо, понимая, что ничего хорошего. — Препарат отключил её регенерацию. Многое зависит от дозы, которую ей ввели. У неё изначально больше количество RC-клеток, но неизвестно, улучшит это ситуацию или нет. В лабораторных условиях можно было бы прогнать всю её кровь, очистив её, но сейчас это невозможно. Надо ждать, пока всё не выйдет само. Я постаралась облегчить процесс как могла. — Я останусь. – Он не договорил в слух с ней. Хаяси посмотрела на него долгим взглядом. Я виноват. Я ничего не сделал. — Не забывай, что тебе тоже нужно лечение. Несколько часов, а потом пойдешь отдыхать. – Кишо кивнул, понимая, что останется здесь дольше. – Нужно отключить капельницу, когда она закончится. Только отключи, сам не поменяешь. Она долго не спит, поэтому давай ей пить и охлаждай с помощью воды. Не сможет пить, давай лёд, самое главное – избежать обезвоживания. Капельница помогает поддержать баланс, но ей нужно как можно больше жидкости. Жаропонижающее давать каждые три часа, следующий раз через сорок минут. Антибиотики каждые шесть часов, но это ты тоже сделать не сможешь, поэтому разбудишь Ирими-сан через четыре часа, она как раз поменяет капельницу. Обезболивающее – если попросит. Если начнутся судороги, просто следи, чтобы она себе не навредила, и чтобы не захлебнулась рвотой. И пожалуйста, если чувствуешь себя хуже, не надо сидеть, тебя заменят. Хаяси осторожно проверила его бинты, а потом ушла, поджав губы. Она тоже выглядела как человек, давно не спавший. Кишо присел ближе к Это. Руки у неё были горячими и мокрыми. Кишо сжал челюсти. Он забыл, что есть такое чувство как злость, но сейчас оно медленно набирало обороты. — Я здесь, — прошептал он ей, смачивая тряпку и прикладывая к вискам. — Только я должен был пострадать. Прости меня.