Моя лучшая фантазия

Арсений уехал уже минут 10 назад, но Шаст продолжает стоять на том же месте. Последние слова мужчины ударили будто кувалдой по голове, и мыслей не осталось. Так что Антон продолжает стоять с абсолютно пустой головой. Слишком невероятно то, что сказал Арс. Слишком трудно в это поверить. Шастун моргает несколько раз, отгоняя образ Попова, только что стоящего перед ним, и решает, что нужно пройтись. Он идёт не особо разбирая дороги, всё дальше уходя от клиники, с телефоном он вряд ли заблудится. Антон снова и снова прокручивает в голове их разговор, каждый раз обжигаясь этим «люблю», только в конечном счёте это причиняет лишь боль. Когда Антон думал об их отношениях, даже о том поцелуе, то не допускал шанса, что может нравиться Попову. Тем более, когда он узнал, что тот настоящий. Арсений ведь просто не мог его полюбить. Это невозможно. Да вот только он признался только что, глядя ему в глаза с такой болью, что и сомнений быть не может в правдивости. Антон так долго мечтал о взаимности, а когда получил, всё равно не может быть любимым. Шастун улыбается как-то безумно, так что мимо проходящая девочка тянется ближе к маме. Парень хмыкает и прячет дрожащие руки в карманы. Правильно говорил глюк, Антон просто не достоин: ни Арса, ни его любви. Жаль только, что Попов его полюбил, мучиться теперь придётся и ему. Шаст только надеется, что он сможет быстро разлюбить. Это же Арс, наверняка ему не составит труда найти того, с кем он сможет быть счастлив. Значит, у него всё будет хорошо. Ведь на это «хорошо» у Арса больше шансов, в отличие от Шастуна. Правильно он сделал, что ушёл. Так хотя бы один из них перестанет страдать. Вот только как же сильно хочется, чтобы он остался… Хочется сжимать его руку, а не несчастную пачку «Мальборо» в кармане. Внезапно начинается дождь, и Антон впервые обращает внимание на прохожих, которые начинают разбредаться под укрытия остановок и парадных, лишь бы спрятаться от холодного дождя. Вот бы люди также бежали от Антона, было бы больше счастливых вокруг. Через несколько минут улица совсем становится пустой, и только Шастун безразлично продолжает шагать дальше. Дождь усиливается, и он, натянув козырёк кепки, подносит зажигалку к уже наверняка промокшей сигарете и закуривает, выпуская дым к каплям дождя. Футболка, которая намокла за первые пару минут, неприятно липнет к коже, но Антону на это наплевать, и он поднимает глаза к небу, смотря, как идёт дождь, смывая с его лица слёзы. Ещё немного побродив под ливнем и уже порядком окоченев от холодного дождя, Антон решает вернуться к Оксане, которая наверняка переживает за него. Найдя дорогу обратно, Шаст снимает блокировку с телефона, замечая десяток пропущенных от Окси и Позова. Волновались. Из-за него. Снова. Антон опять поднимается на этаж к Окси, уже не обращая внимание на Элю, которая наверняка в шоке провожает взглядом ввалившийся в вестибюль мокрый комок печали. Подойдя к двери кабинета, Антон уже собирается войти, но потом предполагает, что у Окси, возможно, пациент, и спрашивает смской. Вместо ответа дверь резко открылась. Секунда, и Шаст втянут в кабинет за шиворот и усажен в кресло. — Сильно промок? — обеспокоено спрашивает девушка. — Угу, — Шастун обнимает себя, растирая плечи замерзшими руками. — Давай снимай это. — И чё я голый д-домой пойд-ду? — едва попадая зуб на зуб спрашивает Антон. — Или буд-ду сид-деть тут, пока не высохнет? — У меня были тут где-то Лёшины вещи, — говорит девушка, проходя к шкафу. — Давай раздевайся, воробушек, а то заболеешь. Шастун не спорит и пытается снять прилипшую к телу футболку дрожащими пальцами, что никак не хотят слушаться. — Держи, — девушка протягивает Антону свёрток вещей и отворачивается, пока тот скидывает остальную мокрую одежду и принимается торопливо натягивать предложенные вещи, чтобы согреться. — Оно м-маленькое, — тихо говорит Антон, садясь обратно в кресло, и поджимает босые ноги под себя, чтобы было теплее. — Ну извините, мой муж не такая шпала, — Оксана бросает оценивающий взгляд на Шастуна, пытающегося натянуть рукава свитера на ладони, и затем вытаскивает откуда-то плед, укрывая им дрожащего парня. — С-спасибо. — Ну? — спрашивает Суркова, подтягивая своё кресло ближе к Антону. — Что «ну»? — непонимающе смотрит Шаст, сильнее кутаясь в плед, так что видны остаются только глаза. — Что он сказал? — Кт-то он? — Арсений, — недовольно цокает Оксана и, поднявшись, идёт делать Шастуну горячий чай. — А тебе он что сказ-зал? — Это не важно. — То, что он мне сказал, тоже больше значения не имеет, — бормочет Антон, пряча нос в ладонях, переставая стучать зубами. — Это ещё почему? — девушка оборачивается к Шастуну и, скрестив руки на груди, опирается бедром на край стола, недовольно смотрит на парня. — Потому что ушёл он, и ясно дал понять, что я отравляю жизнь нам обоим. Девушка продолжает внимательно смотреть на Шастуна, пока чайник не закипает, заставляя вернуться к чаю. — Он ведь не так сказал, да? — Да… Но лучше бы так. — Шастун, из тебя всё клещами вытягивать надо? — Сказал… Сказал, что любит меня… — тихо произносит Шастун, заставляя девушку повернутся к нему. — Правда? — переспрашивает Суркова, будто не веря услышанному, и смотрит куда-то в пространство, пока Антон не вырывает её из раздумий. — Да. — А ты? — А что я? — Ты идиот. Точнее вы оба. Что ты ответил? — Ничего. — Совсем? — Ну я охуел, — отвечает Шаст, пожимая плечами. Девушка показательно хмурится, делая вид, что о чём-то задумалась, а затем переводит взгляд на Антона. — Знаешь, мне кажется, надо было что-то сказать. — Да? — Да, Шаст! Тебе пять лет что ли? Когда люди признаются в любви, они ожидают ответа как бы, — Оксана возвращается с двумя чашками и, протянув одну Антону, снова опускается в кресло. —Желательно идентичного. — Да какая теперь уже разница, — еле слышно говорит парень, наблюдая за вихрем чаинок в чашке. — Как какая? Шастун, это твой мужик, и ты собираешься его так просто отпустить? — Не мой. И ему лучше будет без меня. — У вас мозги одни на двоих что ли? — Шастун вопросительно поднимает бровь. — Попов то же самое говорил. — Видишь, мы сошлись во мнениях, — говорит почти в чашку Антон, легонько касаясь губами чая, но он всё ещё слишком горячий, зато в самый раз чтобы греть руки. — Ага, и разошлись в жизни. — Да что я-то могу?! Не насильно же мне его держать! У него есть право выбора. И он сделал правильный. Вот ты мне скажи, зачем ему больной психопат? Зачем ему такое ничтожество, как я? — Оксана встаёт с кресла, отвешивая Шастуну подзатыльник, и тот, прошипев под нос «а-а-ауч», продолжает под грозным взором девушки. — Я бы тянул его вниз. Он не был бы счастлив рядом со мной. Мы оба не были бы счастливы. — А сейчас вы прям самые счастливые люди на свете, — Суркова начинает расхаживать по кабинету, переодически бросая взгляд на парня. — Заметно по твоим красным глазам. Антон отводит взгляд в сторону. — У него это пройдёт. Ты же видела его. Долго он не будет скучать. Оксана останавливается перед ним и перестаёт двигаться, на минуту задумавшись о чем-то. Заглянув парню прямо в глаза, она тихо говорит: — Я видела его глаза, когда он говорил о тебе. — И что? — сделав глоток горячего чая, Антон недоумевающе поднимает взгляд. — Так Дима смотрит на Катю, — словно ребёнку на пальцах поясняет она. — Только он в добавок грустным был. — Вот видишь! Это всё из-за меня. Я делаю ему больно, — Шастун отчаянно смотрит на Окси. — Без боли не бывает любви. Без страданий мы не узнаем, что такое счастье. Все делают друг другу больно, — она тихо хлопает Антона по плечу и грустно улыбается. — Но не так, как я. — Есть ведь что-то ещё, так ведь? — Оксана щурит глаза и упорно ждёт ответа, смотря на Шастуна и не моргая. — Он… он всё видел, — сдаётся тот, проиграв в импровизированные гляделки. — Что? Тихо вздохнув Антон опускает взгляд на пол, рассматривая узорчатый паркет и решаясь на признание: — Это он вытащил меня из ванной. Он видел, что я сделал. Видел, что не справился, видел, что я слабак. — Антош, — девушка делает небольшую паузу и просит: — Посмотри на меня, — дождавшись, пока Шастун поднимет взгляд, она ласково убеждает его: — Это не важно. Всё нормально. — Нет. Всё не нормально. Я не нормальный. — Хорошо, — несоглашаясь соглашается Оксана и спрашивает: Почему ты слабак? — Я перестал бороться, — мысленно коря себя за это, он взглядом просит прощения у своего бывшего психотерапевта за то, что вся его работа пошла к чертям собачьим. — А сейчас ты что делаешь? Борешься за своё счастье? Показываешь человеку, который тебя любит, что он не безразличен тебе? Стараешься стать лучше? Стараешься сделать хоть что-то? — пытаясь донести суть до своего друга, Суркова задаёт ему вопросы, ответ на которые очевиден. — Нет, — очевидно. — Значит ты считаешь, что сдаваться тогда и сейчас правильно? — Да, — а, погодите-ка. — Нет. Не знаю. Я… — Антон окончательно запутался. Он делает ещё один глоток чая, задумчиво потирая ручку кружки. — Ну, давай же. Расскажи мне. — Ты больше не мой мозгоправ. — Больше нет. Но я все ещё твой друг, — Оксана улыбается и усаживается обратно, видимо устав стоять. — Я не знаю, что делать. Я должен был дать ему право уйти, — Антон не эгоист и понимает, что не может запрещать Попову что-либо. Это был его выбор. — Который он сделал потому, что ни ты, ни я не дали ему повод остаться, — озвучивает очевидное Оксана, откидываясь на спинку своего кресла и тяжело вздыхая. — А ты здесь причём? — вспоминает Шастун. — И почему он вообще здесь оказался? — какова роль Оксаны в их отношениях? И что он тут делал? Антону ни черта не понятно. — Хотел узнать, как ты. Предлагал помощь. — А ты что? — Наорала немного, — безобидно пожимает плечами, мол, пустяки. — Окси! — Он довёл тебя. — Он не имеет отношения к моей шизе, — Арсений ни в чем не виноват. Это только вина Антона и ничья больше. Тем более Арса. — Но это из-за него ты перестал пить таблетки, и всё привело к этому. — Действительно, он ведь каждый день на улице встречает психов и решает им помочь! — усмехнувшись, он откидывает руки в стороны, не замечая, как повышает голос. — Что-то сделать надо было. — Он и сделал, он ушёл. — Вас к семейному психологу надо. — закатывает глаза Оксана, поднимаясь. — Так, ладно. У меня скоро пациент, нужно подготовиться. Так что последний вопрос, на который я ожидаю короткий, честный ответ, и ты валишь домой, греться, пить горячий чаёк и докладывать мне о том, что не сдох по дороге. — Хорошо, — легко соглашается Антон, тоже встав и допив остывший чай. — Ты его любишь? — остановившись напротив, она наклоняет голову вбок и ждёт ответ. — Да, — без тени сомнения выдаёт Шастун. — Давай шуруй домой. И не смей загоняться, — Оксана идёт в сторону двери, подзывая следовать за ней. — Окси… — Попытайся хотя бы. Я всё понимаю, но будешь себя мучать — лучше не станет. А я тут пока придумаю что-нибудь, — она придерживает дверь, приглашая на выход, и Шаст замечает уже ждущего своего времени пациента. — Да что тут можно придумать? — не понимает Антон, что можно решить в данной ситуации. Разве что положить их в одну палату в психушке. — Вот придумаю и скажу. — Ладно. — Стоять, — вспоминает Суркова. — Вещи свои забери, я их стирать не буду, — она собирает мокрые вещи и вручает этот подарок от всего сердца Шастуну. — Пока, — машет Антон рукой, пока его чуть ли не силой выталкивают из кабинета. — Напиши мне, когда будешь дома, — заботливо просит Оксана и захлопывает за ним дверь, перед этим пригласив ожидающего мужчину. — Ок, — Антон говорит уже сам себе и плетётся обратно домой пешком. Шастун подозревает, что рефлексия ему сейчас совсем не поможет, но вот только деваться от неё некуда. Он обещает себе, что его мысли никогда не вернутся к теме смерти, чтобы не случилось. Потому что самоубийство — отрицательная форма свободы от боли. А он изо всех сил попытается найти положительную.