Кладбище звёзд

      — Только не говорите, что ваш день начинается с кофе.       Мужчина средних лет напротив грустно улыбается, возможно, даже отчаянно, облокачиваясь о стойку.       — Я бы пропустил пару шотов, но, к большому моему сожалению, сегодня вторник и мне, как и тебе, дружище, не повезло с работой, — усмехнувшись, произнёс мужчина.       На нём солидный, цвета синего неба костюм, лакированные туфли с удлинёнными мысами, неплохие часы, и, как на первый взгляд могло показаться, он занимает важную должность в одном из офисов среди прочего планктона, но по стечению обстоятельств этот джентльмен работает охранником в местной библиотеке, покрываясь плесенью и пылью, как стоящие на полках книги. Так что Пак с ним согласен: с работой им обоим не повезло, но они мало что способны с этим сделать. А может, просто их всё устраивает? Нет       — Лучше и не скажешь. Американо?       — Двойной и ложку сахара. Надо же как-то подсластить день.       Чимин, поджимая губы, вздыхает и, кивая своему помощнику, передаёт заказ.       По утрам у большинства людей любимая фраза звучит как: «Утро добрым не бывает», и Чимин с этим полностью согласен.       Кто вообще способен улыбаться по утрам и подставлять лицо палящему солнцу? В их небольшом городке — Чарльстон, штат Южная Каролина, не бывает аномальной жары, воздух здесь достаточно влажный, и любое время года кажется мягким, но в середине лета температура поднимается свыше 30 градусов, и в душном помещении, где работа не доставляет никакого удовольствия... Кто-нибудь принесите верёвку и мыло!       Чимин мысленно проклинает уходящую пару, на чьих лицах слишком довольные улыбки, и клянётся, что если в кафе войдёт ещё один такой же, то он свалит на внеплановый перерыв, и его завлекающий клиентов своими песнями администратор, ничего не посмеет сказать! Ибо у него стресс и только пачка сигарет спасёт этот утопающий ко дну день.       Парню с серо-синими волосами двадцать два года, и он не рад быть здесь. А где именно хочется, он и сам не знает и от безысходности укладывает подбородок на сложенные руки, пытаясь абстрагироваться, но звенящий колокольчик над дверью привлекает его внимание.       В светлое помещение входит удивительно яркая личность, которую не заметит разве что слепой.       Мужчина с выбеленными в светло-русый цвет волосами, улыбается жутко обаятельно, смахивает головой чёлку в сторону и жмурится от удовольствия витающих в воздухе запахов. Пахнет кофейными зёрнами и сахарной пудрой, определённо цветной карамелью и приятным одеколоном, шлейф которого тянется от длинной стойки. Подмечает мужчина.       Чимин пропускает тот момент, когда он находится уже напротив него и, опираясь на локоть, смотрит блестящими глазами-полумесяцами.       От него веет жизнью, в то время, как Чимин ненавидит каждый раз просыпаться по утрам. Смотря на удивительно приятного мужчину, он удерживается от желания скорчиться, но что-то мешает ему произнести хоть слово.       — Ты смотрел на меня, — говорит он резко, отчего Чимин вздрагивает и, моргая глазами, прочищает горло.       — Нет, не смотрел. Тебе показалось.       — Я так не думаю. Мин Юнги, — мужчина приветливо улыбается, укладывая руки на стойку, и, очевидно, ждёт чего-то.       Чимин вздыхает, указывая недалёкому на свой бейджик, висящий на стороне левой груди.       — О, приятно познакомиться, Пак Чимин, — пробует он имя на вкус и хмыкает чему-то надуманному себе в голове.       На очередную улыбку юноша закатывает глаза и вежливо спрашивает, что тот будет заказывать.       — Давно здесь работаешь? — спрашивает Юнги, пропустив вопрос парня мимо ушей.       — То, что ты знаешь моё имя, не делает нас приятелями, и я не обязан вести с тобой содержательный диалог. Моё дело исполнять твои пожелания насчёт бодрящего напитка.       — Я бодр.       Чимин закатывает глаза и недовольно смотрит.       — Я вижу. Тогда отойди и не мешай другим.       Мужчина оглядывается, но никого рядом в очереди не замечает, а Чимин, пользуясь этим, прячется за стойку, присаживаясь на пол.       — Эй, ты куда подевался? — мужчина вертит головой по сторонам, а после опирается о стойку и, приподнявшись, заглядывает за неё. — Вот и ты, — он приятно щурится, а Чимин, дуя губы, уползает на четвереньках подальше.       — Опять бездельничаешь? — Чимин мысленно покрывает не самыми лестными словами своего администратора и его способность появляться в нужный момент. Смотрит на него из-под ресниц, и давит извиняющуюся улыбку. — В твоих щенячьи глазах больше чертей, чем в аду. Так что поднимайся и принимайся за работу, и без фокусов, — басит начальник.       — Так вот, — Чимин в очередной раз вздрагивает от резкого выпада русоволосого мужчины, и убийственно косится в его сторону, но тот и ухом не ведёт. — Что насчёт ванильного мороженого с освежающей мятой и шоколадной крошкой?       — Будет сделано, — фыркает он и принимается накладывать замороженную сладость в невысокий стаканчик.       — А ты какое любишь?       — А я не люблю сладкое. С вас 4 доллара 34 цента, — мужчина вкладывает деньги в небольшую ладошку и довольно облизывается, когда получает мороженое.       После первой ложки довольно щурится, словно распробовал звёзды на вкус, и не отказывает себе в ещё одной ложечке, наслаждаясь холодом, оседающим в горле.       Электронные часы на руке пикают, и он, поднимая запястье, хмыкает, подмечая, что уже пора уходить.       Он поднимает глаза, ища взглядом парня с недовольной гримасой, и задумчиво облизывает губы, когда видит, как тот сбегает в сторону чёрного входа.       — Я ещё зайду, Пак Чимин! — кричит он, и юноша недовольно оборачивается, получая от администратора газетой по голове за побег. Попался.       Ричард вообще-то добрый мужчина, семьянин, и Чимина, к слову, тоже любит. Этого мальчишку он спас от голодной смерти, дав возможность здесь работать, и поглядывает за бойким юношей. Но чтобы котёнок себя хорошо вёл, его слегка пришугнуть следует, иначе совсем распоясается.       Красивый мужчина не покидает голову целый день. Да, Пак признаёт тот факт, что некий Мин Юнги, сколько бы лет ему ни было, выглядел более, чем хорошо. И улыбка его до того приятная, что Чимину становится тошно от того, что он был готов улыбнуться в ответ. Его красный пуловер с выглядывающим белым воротником рубашки удивительно шёл его худощавому телу, а джинсы свободного кроя, подвёрнутые в районе щиколоток, смотрелись модно в паре с белыми конверсами на толстой платформе, и он не уверен, можно ли ему дать больше двадцати.       За последние годы это единственные мысли, которые его так сильно волновали, и он сам же даёт себе за это пощёчину, потому что завтра среда, снова работа, сладко приторные кофе и мороженое, подлиза сменщик и куча, куча дел, которые превратились в один замкнутый круг без возможности выбраться, и странно бодрящий сознание и не только мужчина никак в этот водоворот не вписывается.       Чимин видит его на следующее утро, случайно повернув голову к окну, и испуганно ойкает. Но мужчина проходит мимо, уже собирается завернуть и в последнюю секунду поворачивает голову, смотря прямо на него. Юноша так и застывает, смотря, как чужие губы растягиваются в улыбке. Но его чайник закипает, когда тот подмигивает и ускользает так же быстро, как и появился.       Щёки отчего-то краснеющие, и в животе урчит. В его завтрак входил только кофе, и причитания органов понятны, но щёки всё ещё предательски горят.       — Ставлю пятьдесят долларов на то, что он вернётся, — говорит Сай, пихая его в бок.       — Ставлю сотку на то, что его нога переступит порог до полудня, — выкрикивает Марго, та самая подлиза, которая наблюдала за недовольным бурчанием Чимина весь день, подкалывая время от времени за утренний позор и сегодняшние горящие щёки.       — Вы оба проиграете, и денежки будут мои, — цедит сквозь зубы Пак и не знает, чего больше хочет. Чтобы тот не возвращался вовсе, или лёгких денег и бонусом заразительную улыбку?       Мысли снова крутятся вокруг мужчины, и он проливает на свой фартук кофе, слава всевышнему, холодный, но нет ещё и десяти утра, а он уже дважды облажался, и это угнетает.       Выходя в чистом из подсобки, он бурчит себе под нос о несправедливости середины недели и, почувствовав знакомый со вчерашнего дня парфюм, медленно поднимает голову.       Светлая макушка стоит у стойки, облизывая ложку мороженого. Чимин наблюдает, как сладость исчезает в чужой полости рта, взбитые сливки остаются на губах, а юркий язык слизывает всё это безобразие. Тот одет в то же, что и вчера, только свитер бежевый с мелким текстом в центре.       Пак встряхивает головой, понимая, что его засекли за подглядыванием, и гордо идёт к стойке получать свои денежки, ибо время 10:46.       — Позолотите ручку, — протягивает он ладонь со работникам и довольно улыбается, пересчитывая.       — Поздравляю. Ты на 150 баксов стал богаче, — сказал Юнги, доскребая мороженое. Шоколадное и по традиции — с вишенкой сверху.       — А ты повысил свой уровень сахара, с чем поздравить тебя не могу.       Мин усмехается.       — Почему же? У меня недостаток сахара в крови, так что этой замороженной сладостью я спасаю себе жизнь, — Чимин не принимает его слова всерьёз и фыркает, убирая купюры в карман джинсов. — Как насчёт порции макиато с солёной карамелью?       — Ну и дрянь ты любишь, — фыркает Пак количеству сахара и принимается печатать чек на 2 доллара.       — Знаешь, есть у меня кое-что вкусненькое таким не любителям сахара, как ты.       Чимин заинтересованно поднимает брови.       — Хм, удиви меня.       Юнги довольно щурится, не услышав в ответ что-нибудь язвительное, и переваливается через стойку, прямо к носу парня.       — Буду ждать тебя после смены, — говорит он и, оставив на пару купюр больше, уходит, махая уже за стеклом рукой.       Чимин заторможено переводит взгляд и дует губы, не веря ни единому его слову.       Под конец рабочего дня тучи сгущаются, обволакивая небо в серую вату, но вечер всё равно тёплый и яркий, свет жёлтых фонарей не даёт завязнуть в этой угнетающей массе.       Чимин любит тёплые вечера, но всё равно кутается в джинсовку с тёплой подкладкой, потому что с побережья дует морской ветер, проходясь холодком по его щекам.       Он поднимает голову к фонарю, наблюдая, как вокруг света кружит мелкая мошкара, и зачем-то оглядывается по сторонам. Будто кого-то высматривает. Выжидает.       Улица наполнена машинами, свист колёс пролетает в ушах, и слышны отдалённые разговоры единичных прохожих, но никого похожего на того мужчину.       Чимин досадно хмыкает. А вообще-то он ни на что и не надеялся. Вот ещё.       Подключая наушники к телефону, он включает нейтральную мелодию, засовывая капельку в ухо, а затем и вторую, но ту нагло вырывают и вставляют к себе в ухо, прижимаясь к его боку. В нос бьёт приятный одеколон, а копна светлых волос мельтешит перед глазами. В горле застревает ком возмущения, но ему слишком интересно, что будет дальше, потому молчит.       — ARIZONA — Don't Leave? А у тебя хороший вкус, — Юнги качает головой в такт мелодии, подхватывает под локоть и ведёт по улице, заворачивая за угол.       — Руки не распускай. Ты выглядишь очень опасной личностью. Думаю, у тебя есть тёмное прошлое, — говорит Пак, делая музыку потише, и вырывает руку из захвата.       — Думаю, и у тебя есть тёмные делишки, но ты ими со мной, конечно же, не поделишься, поэтому я не расскажу о своих.       — Резонно.       Прошлое — это та часть жизни, которой поделиться готов не с каждым, даже если это что-то хорошее. Чимин не из тех, кто распускает язык, но он был бы готов рассказать что-нибудь Мину, да бы узнать о его жизни, и, что заставляет его быть таким счастливым.       — Куда ты меня ведёшь? Помнится, ты говорил о чём-то вкусненьком, — Чимин первым нарушает тишину, слыша, как песня в плейлисте переключилась на другую.       — Смотря на тебя, я понимаю, что ты кое в чём нуждаешься, — говорит мужчина, растягивая слова. — Кусочки пазла должны собраться.       Чимин не желает больше задавать вопросов, чтобы не слышать больше таких вот ответов и, откидывая голову, наслаждается вечером. Ноги гудят, руки устали находиться в одном положении, а от запаха сладостей уже мутит, и действительно хочется чего-нибудь такого бодрящего, чтобы кровь забурлила и косточки встрепенулись.       — Это здесь! — Юнги снимает свой наушник и вынимает другой из уха Чимина, укладывая их тому в руки, и тянет за запястье внутрь яркого здания. <tabПри входе пахнет чайными листьями и жжёной травой, и, смотря на содержимое баночек, парень подтверждает свои догадки. В магазине никого нет, прилавок пустует, а на стойке из чайных чашек клубится сизый дым, и пахнет он очень странно.       — Ты зачастил, — из-за двери по правую сторону выходит мужчина, и как показалось Чимину на первый взгляд, в пижаме. Нечто похожее носят в Азии, называемое ханбоком, но таких вот в Чарльстоне он увидеть, никак не ожидал.       — Ммм, сегодня я не для себя. Сделай что-нибудь для него, не особо сладкое, — говорит Юнги, подмигивая мужчине.       Тот, усмехнувшись, кивает и принимается рыться на полках.       — Подожди немного, и я гарантирую, что тебе понравится.       Чимин убирает телефон в задний карман и решает довериться. Пахнет здесь не так уж и плохо, ароматы внутри тёплого помещения расслабляют, и дружелюбная улыбка хозяина заведения подкупает.       На прилавок ставят небольшую чашку с широкими краями. Седой мужчина помешивает чайной ложкой, по-видимому, чай, разгоняя горячий пар. Запах трав забивается в нос, и Чимин чувствует нечто знакомое. Он вопросительно смотрит на Юнги, и тот подмигивает, протягивая чашку.       — Попробуй.       Напиток обжигает язык, но Пак больше уделяет внимание сухому травяному привкусу, так знакомо напоминающему травку, которую он курил в первый год по приезде сюда, так сказать, баловался. Он чувствует, как тепло и лёгкость наполняют тело. Оно, словно, те ватные облака, и от удовольствия он закатывает глаза.       — Думаю, мы ему угодили, — Чимин кивает на реплику русого мужчины и, допив чай до дна, ставит кружку на прилавок.       Довольный, словно кот, обнюхавшийся мяты, он выходит на воздух, дыша полной грудью.       — Признаю, тебе удалось меня удивить, — говорит Чимин, засовывая руки в карманы.       Юнги стоит по правую сторону, улыбаясь, и глядит из-под ресниц. Смотрит так заинтересованно, о чём-то усердно думая. У Чимина появляется ощущение, что нужно бежать. Стоять рядом с кафе, где торгуют наверняка незарегистрированной травой, но, к слову, очень бодрящей, не лучшее, что можно сделать вечером. Его ждёт тихая квартирка и старый диван с одной маленькой, но очень мягкой подушкой.       — Что ж, спасибо за... — подбирает слова, — за это. Мне пора. Бывай! — парень машет рукой, уже не оглядываясь на мужчину, и ускоряет шаг, пока стемнело не так сильно.       Некий Мин Юнги приходит в кафе ежедневно, и его временные рамки: это с восьми, и до десяти утра. Чимин предполагает, что тот заходит перед работой, но когда Мин заявляется в середине дня, он так думать перестаёт. По какой-то причине в этом районе он ошивается довольно часто, и по началу, казалось из-за того чайного магазина с травкой за углом, но на второй неделе Пак начинает думать, что дело в нём. И не то что бы его это напрягает, скорее, неподдельный интерес интригует.       Юнги встречает его с работы и в эту пятницу, появляясь из-за угла, и нагло хватает за руку, не слушая чужие возражения.       Они выходят на оживлённую улицу с киосками, которые стоят вдоль по дороге к пляжу. Для них это выгодно: так легче завлекать туристов, которые стремятся попасть к набережной. Чимин вот плавать не умеет, и для него, подобно кошке, вода — зло, и он очень надеется, что Юнги не тащит его искупаться.       Мужчина идёт, закинув голову к небу, где уже появились первые звёзды, и солнечный круг давно закатился за горизонт. Он смотрит широко раскрытыми глазами и улыбается уголками губ, постепенно растягивая их в улыбке, и хмыкает себе под нос, явно о чём-то думая. С Чимином он этим не делится, но на шестой день «знакомства» поделился числом прожитых лет. Двадцать восемь, и парень тогда неприлично таращился на лицо мужчины, разглядывая морщинки на лбу и в уголках глаз, которых не было, лишь при улыбке. Но тогда он не просто улыбался, он смеялся в голос, привлекая всё внимание посетителей. Чимину хотелось сквозь землю провалиться, но он твёрдо стоял, тараторя извинения, отчего Мин только сильнее заливался.       В свои двадцать два Пак чувствует себя очень старым, таким, по которому катком проехались, и, смотря на Юнги, который ведёт себя, будто ему снова восемнадцать, как-то становится грустно от того, что он ходит вечно с недовольным лицом и его улыбка сродни затмению. Так же редко, но зрелищно, как однажды выразился Юнги.       Они проходят порядка трёх ларьков, и тут мужчина останавливается у одного и просит подождать. Если тот купит снова какую-нибудь дрянь, он просто развернётся и уйдёт. Вот прямо уйдёт, и, даже сожалеть не будет, и не обернётся, чтобы посмотреть на озадаченное лицо старшего, по-кошачьи опущенные уголки губ и бровки домиком. Да чтоб его.       — О-оу нет, только не это.       Юнги протягивает ему самую настоящую розовую сахарную вату на палочке. Ту самую, огромную и воздушною, от которой сразу скулы сводит, стоит вспомнить привкус сладости.       — Почему? Тебе не нравится это ощущение, когда эта сладость буквально тает у тебя во рту, а в горле приятно искрит, и ты... — начинает он, в привычной манере закатывая глаза.       Чимин вскользь задумывается о том, какое наслаждение он испытывает во время оргазма, если такая мелочь доводит его до экстаза.       — Тебе точно двадцать восемь?       — Да, а тебе двадцать два, но почему-то я люблю сладкое и улыбаюсь, а ты — нет, — подмечает мужчина и, отщипывая большой кусок ваты, тут же укладывает его в рот и довольно облизывает губы.       Выглядит чертовски аппетитно, и смотрит он ещё так вызывающе. Сразу понятно — не отстанет.       — Если я попробую, ты перестанешь улыбаться?       — Почему? — смотрит русоволосый недоуменно, причмокивая губами.       Ужас какой, и послал же ему Бог такого.       — Потому что от твоей улыбки у меня уже сахарный диабет, — выдавливает из себя Пак, отщипывая маленький кусочек под аккомпанемент хриплого смеха.       Смешно ему. А вата действительно вкусная.

***

      Они начали неплохо проводить время вместе. И Чимин не понимает, когда этот мужчина выдвинулся в списке «друзья» на первое место. В общем-то, этот список пуст, и Мин там числится единственным, но отчего-то Чимину от этого ещё приятнее.       Его появления он ждёт, как прихода долгожданного дождя, и тот приходит, промокший до нитки, конечно, без зонта, но улыбается, стуча зубами, и просит двойной латте.       Они хорошо проводят время. По крайней мере, Чимин так думает, потому что Юнги улыбается, он выглядит самым счастливым человеком на планете и вытворяет такие вещи, за которые ему бывает стыдно, и он совершенно не понимает, что с ним не так. Но он соврёт, если скажет, что ему это не нравится.       У Юнги руки всегда прохладные и ощущаются как-то по другому, отчего парню всё время хочется их укутать в свои маленькие ладошки, согреть своим дыханием, потому что это кажется правильным.       Он никогда ни о ком не заботился и понятия не имеет, что нужно делать, зато Юнги, кажется, осведомлён достаточно, чтобы одним только присутствием укутывать его, словно плед.       Мужчина зачем-то поддерживает его за руку, когда они переходят дорогу, и машин не то чтобы много, их вовсе нет, но Чимин не возражает. Юнги всегда поит его ободряющим чаем, и нет, не тем с дозой наркотиков, а обычным, зелёным, особенно в те прохладные вечера, когда он выходит из кафе, после девяти вечера.       Он ждёт его каждый вечер и ему всегда хочется спросить, есть у него вообще хоть какие-нибудь дела, но он видит, как мужчине искренне нравится то, что он делает, и он в благодарность дарит лёгкую улыбку, которая всё чаще начала появляться на его лице.       А ещё Юнги нравится, когда его называют «хён», как принято в Корее, откуда он родом, и Чимин ничего против не имеет. Это слово кажется каким-то родным и Юнги тоже.       — Доброе утро. Если вы встали так рано, вы или гонитесь за мечтой или всю ночь гнались за чем-то ещё, в любом случае идите вперёд, остановиться всегда успеете, — говорит Юнги, влетая в кафе с утра пораньше.       Чимин вопросительно приподнимает бровь и усмехается, пересчитывая деньги в кассе.       — Что? Я услышал это по радио. И знаешь, сегодня я собираюсь сделать именно это! — договаривает и, проходясь ладонью по серым волосам Чимина, уносится к выходу.       — Что? Хён, о чём ты?       — Сегодня я не собираюсь останавливаться!       — Юн... Эй, хён, куда ты!?       Чимин моргает, а мужчины уже и след простыл. Куда он и зачем, парень так и не понял. А чего вообще заходил — непонятно, но он был рад его видеть. Он, как приятное напоминание, что всё-таки есть ради чего просыпаться с утра. И пару дней назад он ещё боялся этих мыслей, но мужчина часто говорит о том, что нужно наслаждаться приятными мелочами и не задумываться над их смыслом. Пак так и делает. Ведь Юнги профессор философии в университете, ему можно доверять.       Пак лежит головой на его худых бёдрах, прикрывая рукой лицо от солнечных лучей. Он мечтал провести этот выходной в горизонтальном положении, так он хёну и сказал, когда мужчина появился перед порогом его маленькой съёмной квартиры, ожидая, что тот отстанет, но Юнги покачал головой и вытащил его из дома.       Теперь они сидят в парке на одной из деревянных лавочек. Он в пижамных клетчатых штанах и песочной худи, пропахнувшей теперь не только его запахом не особо свежего тела, но и одеколоном Юнги.       — И твои студенты приходят это слушать по собственному желанию? — интересуется Пак, пытаясь вслушаться в лекцию, которую мужчина ему зачитывает вот уже полчаса.       — Ты хоть что-нибудь дельное уловил? — наклоняясь над лицом младшего, спрашивает Юнги, и тот вертит головой, отчего мужчина усмехается, откладывая учебник. — На самом деле, мои лекции — это обычные беседы на простом языке, и тот, кто хочет, тот поймёт.       — Ты всегда это говоришь, хён.       Юнги ставит ему щелбан, и потешается над видом надутых губ и сдвинутых бровей младшего. Чимин вздыхает и вновь прячет глаза в изгибе локтя, норовя поспать часок-другой, но, зная мужчину, тишина продлится не более пяти минут, а то и меньше.       — Вот я всё не могу понять, — начинает неожиданно для себя Чимин, устраиваясь поудобнее, и чувствует, как прохладные пальцы копошатся в его волосах, пропуская по коже головы разряды. — У тебя что, совсем нет того, о чём можно волноваться?       — Почему ты так решил?       — Потому что ни разу не видел тебя в подавленном состоянии, а если ты молчишь или о чём-то задумываешься, то после улыбаешься, как дурачок. Не знаю, что у тебя там в голове, но...       — Боишься? — интересуется мужчина с осторожностью. Потому что напугать этого парня — последнее, чего он хочет.       — Последний раз я боялся грозы в детстве, после детство закончилось, и в какой-то момент я забыл, что такое страх и каково это, когда коленки трясутся и дыхание учащается. Я... Не знаю, потерялся, и последние несколько лет для меня, как день сурка.       — Мне становится грустно, когда ты так говоришь, — нотки грусти не утаиваются от слуха младшего, и он, убрав руку, смотрит на мужчину, что тут же соприкасается своим лбом с его.       Вблизи его глаза насыщенно-карие, похожие на жжёный сахар, с густыми ресницами, такие живые, но кажется, будто кукольные, какие-то не такие. Что-то в них не так, и это пугает Чимина не на шутку, а вкупе с тихим голосом, который что-то шепчет, так и вовсе вздрагивает.       — Ты слушаешь?       — А-ага.       — Врёшь, но это ничего, мне всё равно уже пора.       Юнги гладит Пака по голове, касаясь места за ушком, и аккуратно приподнимает голову, укладывая макушку на свой подложенный кардиган.       — Юнги, подожди.       — Мне правда пора. Увидимся... завтра, — мужчина улыбается уголком губ и скрывается за деревом, шагая всё дальше от него по аллее.       Чимину кажется, что он сказал что-то не то и при следующей встрече следует извиниться, и неважно, за что конкретно. А ещё вернуть кардиган, который слишком мягок, чтобы не уткнуться в него носом и не прижать к щеке.       Юнги всегда одевается не по погоде. Сейчас свыше двенадцати градусов, но его цвет лица по-прежнему не румяный, холодный тон не покидает его лицо, делая хрупким на вид, и та тёплая одежда обычно свободного кроя делает его таким несуразным и уязвимым, но Чимину он по-прежнему нравится. Он не знает, как именно, но чувствует, что если вдруг тот исчезнет, то вместе с ним пропадёт и частичка чего-то дорогого.       Чимину всегда было легко с чем-то расставаться, будь то вещь, работа или семья, которая находится за многие мили от него, но когда Юнги не появляется третий день, сердце неумолимо сжимается и подаёт тревожные сигналы.       На четвертый день он намеревается позвонить ему, но понимает, что они так и не обменялись телефонами, и от этого становится только больнее, ведь он банально не может спросить «как дела?», не знает, где тот живёт и название его университета, где тот работает — тоже. Кажется, он толком ничего о нём и не знает, кроме имени, хотя он говорит всегда так много, но зацепиться Чимин никогда не успевает, и слова, будто ветер, проносятся сквозь него, когда нужно было бы ухватиться за них покрепче и, бросив всё, отправиться на его поиски, но колокольчик над входной дверью звенит, оповещая о новом посетителе.       Юнги приподнимает большие солнечные очки и сажает их на макушку, убирая со лба пушистую чёлку. Он похлопывает по впалым щекам и дует губы, рассматривая новшества на прилавке.       — Хён, — зовёт юноша осторожно, и мужчина поворачивает голову на голос, подходя ближе. — Где ты был? Я волновался.       Мин проводит рукой по гладкому столу и в какой-то момент его жилистую ладонь накрывает поменьше и тёплая. Он вздрагивает и поднимает голову, смотря во взволнованные глаза. Улыбается уголками губ и сжимает ладошку, наслаждаясь чужим теплом.       — Юнги, ты в порядке? — вновь спрашивает Чимин, уже обойдя прилавок, становясь напротив мужчины вплотную.       — Прости, я... Повздорил с семьёй, ничего серьёзного, но мне нужно было побыть одному. Это было очень эгоистично с моей стороны, я и подумать не мог, что ты будешь так переживать, — говорит он виновато.       — Ты придурок! Задница ты, хён..!       Чимин продолжает бранить его в неприятном контексте на эмоциях, пока не замечает, как мужчина начинает тяжело дышать и закатывать глаза. Юнги опирается рукой о стену, но ноги подкашиваются за секунду, и он оседает в руках Чимина на пол.       Пак берёт его холодные щёки в ладони и громко зовёт, прося открыть глаза. Кажется, его собственные начинают неприятно пощипывать. Он слышит, как кто-то вызывает скорую.       В себя он приходит только в больнице, когда врачи забирают Юнги в палату, а его просят подождать снаружи. Никто ничего ему не говорит. Он видит, как туда-сюда снуют врачи, то выбегая из палаты, то забегая с какими-то приборами.       Проходит не один час, он отсчитывает каждую минуту, поглядывая на настенные часы. Ему предлагают горячий напиток, но он отказывается, потому что это только Юнги предлагает ему чай, только он имеет право о нём заботиться. Он хочет, чтобы тот сейчас стоял перед ним и по-прежнему улыбался с книгой в руках или промокшим котом, которого он подсунул на днях, прося позаботиться. И Чимин заботится, даже к ветеринару сводил, все прививки ему сделал и, как полагается, почесывает за ушком по вечерам, тихо шепча в макушку «Мин», названного в честь того самого чёртового Мин Юнги.       — Извините? — над Чимином возвышается доктор в белом халате и маске, только что вышедший из палаты.       У парня моментально глаза загораются бешеным огнём, и он вскакивает на ноги, тут же оседая обратно, потому что они не держат ослабевшее тело.       — Давайте без резких движений, хорошо, — врач успокаивающе поглаживает парня по спине, пока Чимин пытается поставить в голове правильный вопрос. — Кем вы приходитесь Мин Юнги?       — Другом? — неловко говорит юноша.       Врач что-то хрипло бурчит и открывает лежащую на коленках папку.       — Вы знаете, что с ним происходит?       — Откуда..? Да как я должен знать, вы же врач! — вскрикивает он, но тут же успокаивается под ладонью врача, нажимающего на его плечо.       — У Юнги был эпилептический припадок вследствие внутричерепного давления.       — Это очень серьёзно?       Смотря в напуганные, полные непонимания глаза парня, врач догадывается, что тот не имеет понятия о состоянии друга, и размышляет над тем, как преподнести ему эту информацию. Говорить о подобном всегда тяжело, даже если он делал это не единожды. Ему встречались десятки тысяч людей с подобными заболеваниями, это его специальность, он привык смотреть в умирающие глаза и полные горьких слёз всех тех, кому дорог умирающий человек.       — Чимин. Так ведь тебя зовут? — юноша кивает. — Чимин, у твоего друга рак.       Вслед ему говорят, что какое-то время Юнги проведёт под присмотром врачей и навестить его можно будет только завтра вечером после всех процедур, названия которых он так и не понял. Да и не нужно ему этого знать! Как вообще так...получилось? Как такое могло случиться с его хёном? Зачем он появился в его жизни, если всё знал? Знал и молчал!       Теперь понятны эти кукольные глаза, нездоровый цвет лица и холодные руки. Всё было под носом, а он, как дурак, не обращал на это должного внимания. Юнги всегда интересовался, как у него дела, заботился, а что делал он?       — Эгоист херов! Ходил светил своей блядской улыбкой, когда, блять, радоваться было нечему. И мне, сукин сын, ничего не сказал! Это же такая мелочь — болеть раком. Да каждый, вашу мать, второй такой!       Чимин срывает злость на всём, что попадётся под руку. Кот в ужасе прячется под тумбу, куда летит подушка и телефон с трещинами на пол-экрана. От врача пришло сообщение, что Юнги можно навестить.       — Хер он меня ещё увидит! Перееду в Висконсин к тётке, а надгробное прощание по почте отправлю, придурок.       Стены содрогаются от осколков посуды. По трубам уже стучат соседи, прося не шуметь, но Чимин посылает их на три буквы и, беря телефон, раз за разом перечитывает сообщение.       Текст выглядит размытым из-за пелены на глазах, и он отшвыривает телефон в сторону, выходя на балкон.       — Дерьма кусок! Вот ты кто, Мин Юнги! Да чтоб я ещё хоть раз твою улыбку эту увидел..! — кричит он и плачет навзрыд, опускаясь на колени.       Гнев сменяется болью, да такой сильной, что сигануть с шестого этажа кажется неплохой идеей, чтобы её остановить.       Тогда остановится всё. Пак много об этом думал, ещё до появления Мин Юнги. Жизнь никогда не была на его стороне, всегда поворачивалась жопой, и, возможно, он заслужил, но чем он провинился? Чем Юнги, который так любит жизнь, заслужил подобное?       Чимин никогда не сталкивался с подобными заболеваниями, слышал что-то отдалённо и, как многие, понимает, к чему всё это ведёт.       — За что ты так над нами издеваешься!? — кричит он в небо, но его никто не слышит. — Подкидываешь мне такое дерьмо, дрянь!       Он не знает, кого винить, но кто-то же должен за это отвечать. Он не в ответе за то, что в его убогое кафе, в котором он работает, зашёл этот мужчина, что продолжил приходить и накрепко засел в сердце. Он не в ответе за то, что ему нравится, это происходит и всё. С первой улыбки, с первого взгляда или даже с первого вздоха.       — Жил бы я себе дерьмово и жил, один, в прогнившей квартире, может, и помер бы через пару лет, так нет, я должен взять ответственность за свои чувства, которые испытываю к человеку, который, сука, умирает! Почему я должен это терпеть? Почему Юнги... — он осекается, осознавая, что может чувствовать в этот момент русоволосый мужчина. Возможно, нестерпимую боль, о которой умалчивал всё это время, скрывая за улыбкой. Ведь так делают принявшие положение дел люди, которым осталось недолго?       Чимин зарывается пальцами в волосы и тихо скулит, сидя на холоде. Юнги ещё жив, он совсем недалеко от него, всего в паре кварталов, но такое ощущение, что его уже нет, и он тонет вместе с ним, как капитан вслед за тонущим кораблём.       Золотистого цвета кот бьётся мордочкой о его ногу, мяукает громко, будто говорит что-то, будто понимает и перелезает на его колени, вставая на лапки.       — Ты не представляешь, как ты меня бесишь, — шипит он на кота, вытирая рукавом толстовки слёзы. — И почему я должен любить тебя? Ты ведь тоже когда-нибудь умрёшь, намного раньше меня. И почему вообще любить кого-то так больно?       Чимин прижимает кота к себе, и тот не рыпается, мурчит, потираясь о пухлые влажные щёки хозяина.       В этот вечер Чимин к Юнги не приходит, он находит в себе силы приехать в больницу только на следующий день к обеду, и ноги его всё такие же ватные, а неприятный в горле ком и поступающие слёзы никуда не деваются.       Он делает глубокий вздох, поднимая голову к серому небу, и шагает в больницу.       Мужчины в палате не оказывается, и Чимин, перепугавшись, находит медсестру, которая объясняет, что его состояние стабильно, и он вышел на улицу.       Уняв быстро бьющееся сердце, юноша выходит в больничный двор, оглядываясь по сторонам.       Хрупкая фигура в больничных штанах и такой же рубашке сидит на одной из дальних лавочек с книгой в руках. Он не переворачивает страницы, кажется, он упрямо смотрит на буквы, но не может их прочесть или заставить себя вдуматься в прочитанное.       Чимин подходит тихо, но Юнги всё равно замечает его присутствие и откладывает книгу, двигаясь, уступая парню место. Юноша мнётся недолго, но присаживается рядом, опуская в землю взгляд.       От мужчины по-прежнему приятно пахнет, и запах лекарств почти не чувствуется. Юнги выглядит собой, без особых видимых изменений, но Чимин знает, что его тело говорит о большем.       — Тебе, наверное, уже сказали? — начинает Юнги тихо.       — Твой врач, — отвечает младший, боясь поднять взгляд.       Он чувствует, как мужчина на него смотрит, ждёт, пока он что-нибудь скажет. Чимин никогда не считал себя особо эмоциональным, его диапазон довольно узкий, но ему кажется, что если он сейчас откроет рот, то оттуда польётся всё, о чём он так долго молчал, чувствует, как душа хочет говорить, но понимает, что такое поведение может только ранить Юнги. Умирающие люди не хотят, чтобы о них плакали. Никто не хочет.       — Но, хён, как... Почему? Всё же было хорошо, у тебя ничего не болело. Ты же такой... Юнги, — начинает Чимин, поворачиваясь корпусом к старшему, и глаза застилает пелена, стоит ему увидеть всё те же хрупкие черты лица и кошачью улыбку.       — Ну что ты сопли распустил, а? Да, у меня рак, я смертельно болен, но к чему лить слёзы? И не смотри на меня так, Чимин. Заранее говорю, что ты ничего не можешь с этим сделать, и никто уже не может, единственное, что я могу — это жить. Просто жить, и ты живи вместе со мной.       У парня спирает дыхание. Он прокручивает в голове услышанное и хочет надеяться на ещё долгую жизнь, о которой говорит мужчина.       — Но...       — Год, плюс-минус месяцы. И если я ещё раз увижу на твоём лице слёзы по этому поводу, то больше никогда не приду в кафе, — Чимин икает на услышанное и хлопает глазами.       — Юнги.       Мужчина подсаживается ближе и, развернувшись корпусом, прижимает Чимина к себе, обнимая за плечи. Пак чувствует, как громко бьётся чужое сердце, как его насыщает кровь, оно горячее, как и дыхание, опаляющее его щёку.       — Чимин, я хочу тебя попросить только об одном. Никогда, никогда не смотри на меня так, будто тебе меня жалко, будто ты знаешь, что я умираю. Забудь.       — Я... — парень не находит слов и начинает злиться. — Да как ты можешь просить о таком!       — А взамен я сделаю кое-что для тебя. Буду тем, кем захочешь, только перестань ходить с грустной миной и всем дерзить, показывая, будто тебе никто не нужен. Я заставлю тебя полюбить эту жизнь.       Чимин не любит жизнь и вряд-ли сможет её полюбить, когда она так безжалостно с ним поступает. Помимо подножек, зарывает ещё в глубокую яму, заставляя биться в агонии от привязанности, перерастающей во что-то очевидно большее к умирающему человеку.