От судьбы не убежишь

      — Почему мы так быстро уехали? — Сокджин поморщился и повернул бутылку воды в руках, прижимая ее другим боком к пульсирующему виску.       Юнги притормозил на светофоре и посмотрел в зеркало заднего вида.       — Юнги? — Сокджин на пассажирском сидении застонал, когда тот резко дал по газам на зеленый свет.       — Ему нужно было время, чтобы прийти в себя. И я его дал, чтобы он расслабился, успокоился и ослабил свою бдительность.       — Ты же не на рыбалке, — закатил глаза Сокджин, — еще скажи, что уже скормил ему приманку и теперь только ждешь, когда можно будет дернуть за леску с крючком.       — Но это действительно так, — счастливо рассмеялся Юнги, не отвлекаясь от дороги и продолжая плавно вести машину.       — Маньяк, — фыркнул Сокджин, зажмуриваясь. — Но ты помни, что Чимин и мой друг тоже, я не позволю тебе его вывести в горы и сделать все те страшные вещи, которые я уже успел себе нафантазировать.       — Ну, если ты боишься любви до гробовой доски, — поддел его Юнги, — то я не буду говорить тебе, когда соберусь его вывозить.       — Это тупая шутка.       — Ты первый начал, — пожал плечами Юнги, все еще пребывающий в прекрасном расположении духа.       Сокджин открыл глаза, покосился на него, а затем, не выдержав тишины, все же серьезно спросил:       — Вы виделись всего три раза. Ты уверен, что он тот самый, а не просто увлечение?       Юнги заулыбался, показывая десна и щуря глаза.       — Ой, не делай такое страшное лицо, я сейчас ослепну от твоего счастья.       — Он тот самый, Сокджин, я это чувствую. Я даже не могу тебе передать, каково это быть рядом с ним. Я такого еще ни с кем не испытывал. Как будто я знаю о нем все, настолько мне комфортно и спокойно.       — И все?       — А еще я уверен, что на шоу он говорил не о моей таинственной второй половине, а о себе, — заехал на парковку Юнги, ловко останавливая машину на привычном месте.       — Я тоже заметил его странное поведение. Он обычно не так рассказывает о посторонних людях, а прости, ты для него тогда был лишь знакомый.       — Что говорить о нас, даже некоторые мои фанаты сделали предположение, что это может быть сам мистер провидец.       — Если это так, — Сокджин нахмурился, открывая бутылку и делая пару глотков воды, — тогда Чимин сейчас умышленно пытается делать вид, что это не он твоя пара. Зачем?       — Ты сам сказал, мы виделись всего три раза, — Юнги отстегнул ремень безопасности.       — Какой ты все понимающий, — скривился Сокджин и первым вышел из машины, назло громко хлопнув дверью. — Так что ты теперь будешь делать? Проверишь о ком он говорил на самом деле?       Юнги вышел из машины следом за ним и поставил ее на сигнализацию. К счастью, на парковке кроме них больше никого не было.       — Зачем? Я уверен, что это он. Так что теперь осталось дело за малым — доказать ему, что не стоит бояться быть рядом со мной. Я не кусаюсь вне постели.       — И как ты это сделаешь?       — Буду показываться перед ним так часто, как только смогу. Пусть сам убедиться, что нас сводит сама судьба, а заодно и успеет привыкнуть ко мне и узнать получше, если его смущает именно это. Но он не сможет от меня сбежать и ему придется рано или поздно все признать.       — Ты дьявол во плоти, — восхитился Сокджин, когда Юнги направился в сторону своей студии звукозаписи. — Эй, подожди, зачем ты меня сюда привез? Мне вообще-то надо домой! Юнги?!       — Так вызови такси, — рассмеялся Юнги, поворачиваясь и шагая теперь спиной вперед. — Я не обещал отвести тебя туда, куда ты хочешь!       После чего он снова развернулся, нормально идя и даже поднял руку, чтобы помахать ему на прощанье.       — Дьявол, — повторил Сокджин, смотря на его удаляющуюся фигуру и чувствуя, что Чимину очень не повезло со второй половинкой.              Легкие сдавливало со всех сторон и безумно хотелось сделать хоть глоток воздуха, но Чимин не мог. Не получалось и выплыть на поверхность, хотя он греб руками, ногами, но вокруг была беспроглядная темнота, в которой не получалось понять, где верх, а где низ.       В какой-то момент он сдался, останавливаясь и зависая посреди тонны воды. Терпеть больше не было никаких сил, и он не выдержал, сделав вдох. Вода тут же затекла ему в горло, нос, он попытался закашлять, но это только ухудшило ситуацию. До его гибели оставалось совсем ничего.              Живот болел и к горлу все время подступала горькая тошнота, которая откашливалась небольшими дурно пахнущими сгустками. Чимин поднес к губам белый платок, который тут же окрасился кровавыми пятнами и, дрожащими руками, откинул его в сторону. Смятая ткань упала у его кровати на пол, где лежало еще несколько таких же испачканных шелковых отрезков.       У него больше не было сил сражаться. Не было и желания продолжать влачить такое существование, которое даже жизнью не назвать. Его снова пробил озноб, доходящий буквально до костей, выворачивающий их вместе с жилами и Чимин свернулся в клубочек, пытаясь хоть так облегчить свою боль. Живот продолжал гореть огнем, и он знал, что его отравили, как и знал то, что противоядие ему не успеют дать, даже если его успеют найти.       Это будет чудо, если он сможет встретить рассвет, но Чимин уже и не мечтал о нем. Все чего он хотел — в последний раз увидеть любимого и, наконец, перестать сражаться, перестать держаться из чистого упрямства. Он же заслуживал немного покоя?       Дверь в комнату с грохотом открылась, створка ударилась о стену и как ураган, внутрь забежал он.       — Подожди, совсем немного, и…       Чимин открыл глаза и улыбнулся кровавыми губами, протягивая руку к любимому. Его тут же схватили за ладонь горячими пальцами и прижали к мокрой от слез щеке.       Его предсмертное желание исполнилось — он умрет, смотря ему в глаза.              Путь вперед освещался только луной, но Чимин упрямо продолжал идти вперед, спотыкаясь и придерживая рукой простреленное плечо. Как бы он не пытался зажать рану, кровь все еще стекала по пальцам, но он даже и не думал остановиться, чтобы перевязать ее. У него просто не было на это времени. Да и боль от ранения все равно была в разы меньше, чем та, которая сжирала теперь его сердце.       Он так боялся опоздать.       Именно поэтому он спешил, даже не захватив с собой фонарь, именно поэтому шел вперед, спотыкаясь и шатаясь, по тайной тропинке к дому Перта. Потому что боялся прийти, когда станет слишком поздно.       Он был таким глупым, таким высокомерным, считающим себя истинным посланником богов, с которым ничего не могут сделать. Он ошибался. Он был не прав и насчет себя, и насчет Перта, который также, если не сильнее, теперь страдал из-за него. Который принял удар, предназначавшийся ему, на себя.       Он должен был хоть попытаться все исправить! Если это еще было возможно.       Впереди показался деревянный дом, в котором только в одном окне горел свет. Талэй, сжав губы, быстрее зашагал, но остановился, когда увидел на лестнице сидящего слугу. Парень склонил голову к рукам, закрывая лицо и судя по дрожащим плечам, хороших новостей не было.       Талэй буквально замер на месте, чувствуя, как от страха начали неметь пальцы на руках, но все же заставил себя медленно подойти к нему.       — Бим.       — Кхун Талэй, — вскинул тот голову и даже ночью, почти без освещения было видно его заплаканное лицо и опухшие глаза Сокджина. — Кхун Талэй, Кхун Чай, он… прошу, вылечите его!       Парень буквально свалился с лестницы, падая перед ним, складывая руки в молитвенном жесте и ударяясь лбом об землю.       — Спасите Кхун Чая, жрец!       Талэй сжал челюсть, чувствуя, как заскрипели зубы и едва заставил себя успокоится. Он жив, Перт все еще жив, а значит, он успеет его увидеть. Успеет хотя бы попробовать исправить неисправимое.       — Проведи меня к нему.       — Да, жрец, — парень неловко вытер слезы, размазывая грязь по щекам и шустро поднялся на ноги, чтобы тут же ступить на лестницу. Талэй не стал от него отставать и, продолжая зажимать рану, двинулся следом.       В комнате, кроме Перта, лежащего на полу больше никого не было. Огонь в фонаре, стоящий возле входа, уже скоро должен был погаснуть и Талэй скривился. Здесь еще сильнее пахло железом, кровью, потом и тем самым, противным сладковатым запахом, который не нес в себе ничего хорошего.       — Лекарь ушел незадолго до вашего прихода, но он… — Бим замолчал, судорожно сглатывая, после чего заставил себя продолжить срывающимся шепотом:       — Он сказал, что ему не дожить до рассвета, кхун Талэй.       Талэй только кивнул, потому что, смотря на Перта, никто не смог бы сказать ничего другого.       — Оставь нас.       — Да, кхун, — Бим в последний раз посмотрел на своего хозяина, после чего тихо вышел, прикрыв за собой дверь.       Талэй подошел ближе, после чего сел рядом с Пертом, с жадностью всматриваясь в его лицо. Бледная кожа, обветренные бескровные губы, синяки под глазами и капли пота, собирающиеся на висках. Его явно лихорадило, но лекарь, судя по всему, дал лекарство, от чего тому больше не было больно. Даже из-за ужасной раны на животе, замотанной марлями, сквозь которые проступала кровь.       После такого действительно не выживали и это было чудо, что он умер не сразу.       — Перт, — Талэй кончиками пальцев прикоснулся к его щеке, чувствуя такое бессилие и обреченность, которые еще никогда в жизни его не накрывали. — Прости меня, любимый.       Перт молчал, только ресницы вместе с глазами под веками чуть зашевелились.       — Я не смогу тебя спасти.       Талэй зажал губу и поднял глаза к темному потолку, пытаясь сдержать слезы. Это была его, только его одного ошибка, но расплачиваться за нее теперь предстояло любимому.       — Талэй, — Перт едва слышно позвал его, и он тут же схватил его за руку.       — Я тут, — он не был уверен, бредит ли Перт или очнулся, но все что ему оставалось — быть рядом с ним до последнего. Это все, что он мог сделать в этой ситуации.       — Талэй.       Перт закашлялся, открыл мутные глаза и не сразу даже понял, что рядом с ним кто-то был.       — Я здесь, — голос у Талэя все же сорвался, и он прижал чужую руку к своим губам, целуя сбитые костяшки.       — Не вини себя, — Перт повернул голову в его сторону и попытался улыбнуться. — Я ни о чем не жалею.       — Ты не умрешь!       — Талэй, — ласково, на грани слышимости позвал Перт и грустно улыбнулся. — Я люблю тебя.       — И я тебя, я очень тебя люблю, мой Кхун Чай, — тут же заверил его Талэй, чувствуя, как помутнело в глазах и как первая слеза стекла по щеке.       Перт едва заметно шевельнул рукой, после чего закрыл глаза и Талэй почувствовал, что это все. Точка невозврата.       Все закончилось.       Это ощущалось как обрыв. Обрыв всего — чувств, эмоций, мысли, души в конце концов. Вот он перед ним — любимый человек, его Перт, но… в то же время его уже здесь не было.       Талэй в последний раз поцеловал его руку, после чего аккуратно положил на живот, поверх бинтов. Не было смысла проливать слезы, потому что он не оставит его одного надолго. Не позволит душе Перта блуждать в темноте.       Оставалось только сделать последнее дело в этой жизни, чтобы потом, спустя года, века — не важно, они снова могли встретиться, снова смогли влюбиться в друг друга и на этот раз остаться вместе.       — Я обещаю, Перт, что во всех своих воплощениях буду любить только тебя, — торжественно поклялся Талэй и где-то в отдалении громыхнул гром, подтверждая принесенное богам обещание. — И я возьму твою карму на себя.       Он больше никогда не позволит умереть ему первым. Все несчастья, случайности, превратности судьбы он лучше примет их на себя.       — Подожди меня еще немного, — погладил его по щеке Талэй, после чего достал прикрепленный к поясу нож и без промедления полоснул себя запястью. Кровь тут же брызнула в разные стороны, но вместо того, чтобы зажать рану, он опустил в нее пальцы другой руки и начал водить ими по полу, рисуя вокруг них символы и приговаривая старые, уже забытые для всех мантры.       Он сделает так, что они встретятся в следующих воплощениях.       Он сделает так, чтобы жизнь его любимого всегда была мирной.       Он заберет на себя всю плохую карму Перта и позволит тому быть счастливым.       И ради этого он готов отдать свою жизнь и свои силы.              Чимин резко вскочил в постели, тяжело дыша и чувствуя, как сердце ходит ходуном в груди. Лицо у него было мокрое от слез, а руки дрожали так, будто он действительно сейчас раз за разом умирал. В воде, в автомобильной аварии, корчился от отравления, сгорал из-за болезни, падал с высоты, но самое страшное и запоминающееся все равно было то самое, последнее воспоминание. Когда он собственными руками перерезал себе ножом вены, проводя кровавый ритуал и отдавая в качестве дани собственную жизнь.       Его жизнь, его добродетели взамен на счастье и спокойное существование его любимого.       Юнги.       Чимин обнял себя за плечи, мелко вздрагивая и жалея, что мистические силы вернулись к нему именно в этом воплощении. Лучше бы он ничего не знал!