Obsession

Октябрь, деревня Кёнсан

Шум прибоя усыплял мерными покатами волн. Веснушчатые румяные щеки щекотали белокурые волосы, которыми играл солоноватый морской ветер. Юный мальчишка 19-ти лет, дремая, сидел у скалистого утеса, держа на коленях папирусный блокнот и угольный карандаш. Сквозь не до конца затянутое облаками небо, пробивались последние лучи солнца, от которых защищало отвесное деревце, чудом державшееся корнями в породе. Водная гладь была утыкана тройкой рыболовецких судов, возвращавшихся в порт из-за настигающего шторма. Резкий раскат грома вырывает из сладкого сна, напугав юношу, от чего тот выронил карандаш наземь. Непонятная тревога окутала разум и побежала морозными мурашками по спине. Еще один раскат немного трезвит. Блондин, придя в себя, стал немного прислушиваться, уловив краем уха женский плач со стороны деревни. Быстро собрав свои вещи в плетеную сумку и отряхнув льняные штаны, он поспешил на тревожные крики. Выбежав на главную площадь, парень едва не врезался в сына конюха, что стоял поодаль от толпы, столпившейся у церкви. Подтянутый крепкий брюнет выглядел довольно спокойно, в отличии от вороного взнузданного коня, которого тот держал за повод. — Чан, что случилось? Почему на площади столько людей? — поинтересовался мальчишка, успокаивающе похлопав лошадь по шее. — Феликс, привет, — с улыбкой ответил друг, — не знаю, сам только приш... Договорить темноволосый не успел, перебитый одиноким ударом траурного колокола. На площади воцарилась тишина, а из высоких кованых дверей храма вышла монахиня и остановилась на верхней ступени. Женщина облачённая в черные одежды и капюшон, трясущимися руками держала нагрудный крест патриарха. Подняв заплаканные глаза, она гулко выкрикнула в аккомпанемент начавшемуся дождю: — Да услышит меня каждый прихожий! По воле Господа нашего, Ангелы забрали раба своего верного и отца нашего на небеса, — еще один звон колокола. — Патриарх мёртв! Да упокоит же Господь его душу светлую. Пусть земля ему будет пухом, а память вечной. Поклонившись под последний звон колокола, женщина зашла в церковь, игнорируя вопросы о причине смерти и возгласы. Два друга лишь тихо прошептали "Аминь". — Как же так? Святой отец Кан был всеми любим, что же случилось? — тихо спросил Ли, продолжая трепать лошадь по холке от чего та успокоилась. — Чему ты удивляешься? В Кёнсане вечно что-то случается, — также тихо ответил Чан. — Нам должны прислать другого епископа из монастыря. Думаю завтра к вечеру он уже прибудет. Но Феликс поникший в свои мысли уже не слушал друга. Ему было жаль отца Кана, тот ему был близок. Ли любил помогать ему при церкви. Он был сыном пахаря и разбирался в садовничестве, поэтому храм всегда утопал в садах и буйноцвете. Постоянные беседы, обсуждение мифов и легенд, чтение откровения были любимой забавой с детства. Этот добродушный мужчина научил его читать и рисовать, а сегодня его не стало... — Эй, — окликнул старший, залезая на коня, — не вешай нос и иди домой, промокнешь же, — ноль внимания. — Завтра дам Венеру, — и подмигнув в ответ на улыбку Ликса, ускакал вниз по улице в сторону дома семьи Ян. Феликсу повезло. Чан был близким другом и хорошим человеком, младший ни разу не видел его за бездельем или отлыниванием. Родители познакомили их еще в детстве, с тех пор брюнет ему как старший брат, который всегда защищает этот хрупкий нежный цветок. Но был за Баном все-таки грешок, хотя можно ли назвать это грехом, Феликс не знал. Хоть ему и сватали без конца то одну, то другую девушку, только Ли знал, что сердце парня отдано младшему сыну семьи рыбаков — изящному и мягкому Чонину. Родители часто уходили надолго в море, позволяя им втайне встречаться. Тайну брюнета знал только Ликс, случайно заметив пару в степи, где старший учил Яна ездить верхом. Феликс еще никогда не видел Чана таким счастливым.

Разве может любовь быть грехом?

Он не собирался выдавать влюбленных и конюх это знал. В качестве благодарности за хранение тайны, он пару раз в неделю давал ему лошадь, ведь больше чем рисовать, Феликс любил Венеру — белая кобыла с ногами цвета тумана. Чан всегда говорил, что она тотемное животное Ли. Такая же светлая и добрая, а в глубине души загадочная и покорная.

***

Вечер субботы. Бан, как и обещал, оседлал младшему лошадь и отпустил в степь. Пробежав по хребту они спустились к утесу, где стоя на краю обрыва, наблюдали как зловеще-красное солнце пряталось под воду. Осенью быстро темнеет. У моря стало холодать и юноша решил возвращаться в деревню. Обычно оживленные улицы, были темными и безлюдными. Ни в одном доме не горели окна и не слышно было лай собак, посему Феликса пробрало дрожью. Тишину, будто вымершего, поселения разрушал только цокот подков о брусчатку и гул ветра. Со стороны площади показался мелькающий слабый свет. Спешившись, Ли взял Венеру за повод и вышел из-за края забора, дабы увидеть источник света. Не так далеко от него, в сторону церкви направлялось три человека в черных постригальных мантиях и капюшонах. Те, что по бокам держали факела, от которых шел слабый треск. Вдруг непонятно чем напуганная лошадь заржала и стала на дыбы, чем привлекла внимание трех теней. — Тише, Вена! — шикнул юноша, дернув повод на себя. Кое-как он успокоил животное и снова перевел взгляд на площадь. Трое мужчин стояли у входа в церковь, обернувшись к нему. Тот, что в центре, повернулся к напуганному парню и замер на пару секунд, разглядывая его. Феликс же стоял в оцепенении, не в силах сдвинуться с места, несмотря на желание сбежать и колотящееся сердце. Неожиданно для младшего, человек потянулся руками вверх и медленно снял капюшон, от чего тот остолбенел в заворожении еще больше. Бледная кожа, голубые, как небосвод, глаза и белые волосы до плеч, завязанные на затылке в тугой хвост. Длинная шея, опоясанная черным воротником колоратки, и волевой подбородок с острыми уголками челюсти. На виднеющейся из широкого рукава изящной кисти были намотаны бусы розария, что поблёскивали в свете факелов. Это был молодой парень, на вид не намного старше самого Ликса, и он был чертовски красив.

.....непозволительно красив

Поднявшийся сильный ветер затушил правый факел. Эта же сторона лица незнакомца помрачнела. Волосы окрасились в черный, как смола, цвет. Светлая голубизна радужки затянулась таким же черным цветом, а уголок губ поднялся в нахальной плотоядной ухмылке. Он видел, что Ли напуган и, казалось, был доволен этим. Быстро накинув капюшон, незнакомец развернулся и, раскатисто грохнув железными дверьми, зашел в церковь. Феликса сразу отпустило оцепенение и он поспешил вернуть лошадь в стойло, с кучей вопросов в голове. Уже лежа в постели, он не мог перестать думать о загадочном незнакомце, что каким-то странным образом изменился в темноте. Списав все на темную атмосферу и бурную фантазию, он решил больше не мучить себя лишними вопросами.

***

Эту ночь парень спал беспокойно. Он все время ворочался и что-то постанывал во сне. Ближе к утру его, в холодном поту и напуганного, разбудила мама. За окном только светало, но она приказала не ложиться, так как скоро надо будет собираться на воскресную службу, а на вопрос, кто будет её проводить, ответила: — Прибыл священнослужитель из монастыря Святого Франциска, говорят он молод и необычайно красив. Отец ушел в поле, так что мы пойдем вдвоём, — сказала женщина и вышла из комнаты. Феликс кивнул и упал на подушку головой. Все тело ломило и побаливала голова, совсем не выспался. Он не мог вспомнить, что ему снилось и от чего подрывался пару раз ночью, но скинув все на погоду, стал одеваться. На улице начало холодать и хмуриться. Деревья из желтого стали заливаться красным, осень была красивой в этих краях, но не менее дождливая. Сезон пахоты и сбора урожая подходили к концу, люди готовились к зиме. Его мысли прервала мама, вышедшая из дома, после чего они направились на службу. Она как всегда долго собиралась, поэтому они немного опоздали и пропустили знакомство с пастором. Зайдя в церковь, парень сел на излюбленное место и только усевшись, решил поднять глаза на Отца, читающего проповедь. Это был тот самый незнакомец, которого Феликс застал вчера на площади. Стоя за аналоем, молодой священник выглядел еще загадочнее в свете восковых свечей. Его светлые волнистые волосы блестели и ниспадали на вышитый золотом епитрахиль. Черная одежда под ним контрастировала с аристократичной белой кожей и подчеркивала пушистые темные ресницы. Ли не мог оторвать от него глаз, пока мама слегка его не толкнула. Опомнившись, он быстро опустил глаза и сложил руки в молитве, которая все никак не шла с уст. Красивый певчий голос чтеца разносился эхом по церкви и младший наслаждался. Но не службой, которую обычно так любил, а приятным звонким тембром, вибрирующим в области груди. Молитва длилась уже около получаса. У блондина почему-то начало закладывать уши отрезая от мира звуков. Сглотнув пару раз, юноша снова прикрыл глаза в надежде, что все пройдет, но все-равно ощущал себя словно в вакууме. Появилось ощущение, будто он проваливается в сон, возможно от беспокойной ночи, а возможно от монотонного чтения. Вдруг по церкви эхом разнесся шепот: — ФЕЛИКС! Юноша резко поднял глаза в испуге и стал осматриваться. Реальность была какой-то холодной и резкой, будто его достали из-под толщи воды на кристальный мороз. Его позвал мужской голос, он точно это слышал. Но все прихожане вокруг сидели опустив головы, будто ничего не произошло, хотя прерывание службы было не самым лестным поступком. Паренек не понимал, что происходит, голова стала подкруживаться, но из прострации блондина выдернул хлопок закрытия книги — откровения, чтимого пастором. Проповедь окончена, а высокий блондин скрылся за диаконскими дверьми. Он не помнит как выбежал из церкви, не помнит как дошел домой. Мама узнала от соседей, что нового пастора зовут Хван Хёнджин, ему 23. Говорят он был преемником монаха за отсутствием родителей. Красивая внешность и, казалось бы, незначимая деталь как белые волосы располагали людей к новоприбывшему, даже несмотря на, недавнюю и весьма скоропостижную кончину, всеми любимого отца Кана.

***

Всю следующую неделю Феликс чувствовал себя измотанным и слабым. Беспокойные ночи выбивали из сил посильнее чем день в поле под пекущим солнцем. Разболтанное состояние отзывалось болью в висках и шумом в ушах. Отец смотрел с сожалением, а мама готовила чаи с экстрактом ромашки и лаванды. Но все успокаивающие отвары ни капли не помогали. Юноша продолжал тяжело дышать во сне и стонал в холодном поту, иногда подрываясь среди ночи. Проснувшись в шесть утра, он так и не смог сомкнуть глаз. Заверив маму, что это лишь осенняя хандра, блондин решил прогуляться верхом перед службой. Погода все больше портилась, хотя море было спокойным. Стоя у пруда в лесу, Ли заметил Чана с Чонином. Чан на гнедом, а его возлюбленный на серебряном коне. Снова убежали пока родители спят. Феликс улыбнулся, глядя на пару. Их любовь была такой искренней и чистой, о такой любви хочется кричать. Он всегда удивлялся, как им до сих пор удалось удержать это в тайне. Хотя даже если кто-то и узнает, Чан возьмет все на себя, он защитит его. Ухмыльнувшись себе под нос, он снова поднял глаза на парней. Чан, наклонившись к русому, тягуче целовал того, опершись о круп чужой лошади. Блондин улыбнулся, наблюдая за нежностью старшего. Но поцелуй пришлось разорвать — коню старшего захотелось пить и животное уверенными шагами протопало к ручью. — Зевс, жадный конь, все испортил, — шутя чертыхнулся брюнет, на что Ян мило посмеялся, подъехал к парню сам и поцеловал того вновь. Многие не принимали мужеложства в их время. Некоторые отрекались от своих детей, некоторые пытались это лечить, кто-то наказывал, а кто-то прибегал и к более жестоким мерам. Но для Феликса любовь была вещью абстрактной, бесполой. Они были красивой парой, и он желал им только счастья, не видя ничего порочного в их чувствах. Дабы не мешать милующимся, он развернулся в сторону деревни и, пришпорив коня, поехал обратно. Скоро начнется проповедь, не стоит опаздывать. Решив не заезжать домой, он направился сразу на службу. Он оставил Венеру во дворе церкви и угостил ее яблоком. — Не убегай, ладно? — потрепав кобылу по шее, мальчишка оставил повод непривязанным и ушел в здание. В это воскресение людей меньше. Сегодня довольно холодно, да и многие в прошлый раз пришли с целью увидеть нового пастора. Некоторые лавы были полностью свободными, а свечей вполовину меньше. Служба началась спокойно. Отец Хван вышел к аналою, развернул молитвенник и, мимолетно улыбнувшись Феликсу, тихо начал молитву. Бессонные ночи снова начали давать о себе знать: пригретый теплом свечей, он стал проваливаться в дрему. Окунувшись в сладкую негу, он заметил, что голос стал тише. Переведя взгляд к середине зала, Ли замер. Пастор смотрел прямо ему в глаза. Молитва продолжала звучать, но губы молодого патриарха не двигались. Феликс был не в силах разорвать зрительного контакта. Он чувствовал себя словно под гипнозом, рассматривая того. От подвесного кадило в его руке струился тонкий дымок. Он кружился вокруг его светлой шеи, пропитывал золотые волосы. Только сейчас он заметил завязанную от виска к хвосту маленькую косу с вплетенной в неё черной лентой. Кажется, в прошлый раз она была золотой. Ли чувствовал его дыхание, чувствовал как размерено двигается его грудь под черной хлопковой рубахой. Видел, как ткань прилегала к острым ключицам, и как над белым квадратиком стойки воротника виднелось адамово яблоко. Он чувствовал его запах, казалось расстегни пару пуговиц рубашки и можно коснуться теплой, подтянутой.....

....стоп

О чем он вообще думает? В церкви! Ужаснувшись своим греховным мыслям, юноша тряхнул головой. Это был сон? Осмотревшись, Ликс опять посмотрел на Хёнджина. Тот, также как и вначале, опустив голову к книге, читал, приближаясь к концу. Разглядывая парня, ему вдруг стало невыносимо жарко. Хотелось скорее выйти на свежий воздух, а лучше глотнуть холодной воды. Феликс измучено потер глаза и, с трудом дождавшись конца службы, вылетел стрелой из храма, не заметив ухмылки Хвана. Блондин немного подышал и спустился по ступеням к лошади. Венера спокойно щипала остатки зеленой травы и стала мягко бить копытом, балуясь с "хозяином". — Заскучала девочка? Пока юноша гладил кобылу, он не заметил как к нему подошел Хёнджин. — Феликс, верно? — привлек к себе внимание он. — Отец Хван, — младший поспешил поклониться, — да, верно. Откуда вы знаете мое имя? — У прихожан узнал. Я много о тебе слышал, — добродушно сказал пастор, у него был действительно красивый голос, да и сам он вблизи был еще красивее.

.....непозволительно красив для человека

— Что же? — с улыбкой поинтересовался Ликс. — Например, что этот прекрасный сад твоих рук дело. Очень красивый, мне повезло. — Я лишь помогал, — снова улыбка, но уже смущенная. — Любая помощь должна быть воздана. Хочу чтоб ты знал, что всегда можешь ко мне обратиться, я буду молиться за твою душу. — Вы очень добры ко мне, — поклонившись с улыбкой, младший оседлал лошадь и, махнув на прощание, уехал к дому семьи Бан, чтобы оставить Венеру в конюшне.

***

Во дворе было совсем тихо. Глав супружеской четы снова не было, наверное заканчивают полевые работы или отправились на рынок. Так или иначе Феликсу, по их словам, всегда открыты ворота их дома. Для этих людей он был как второй сын. Они дружили семьями, от того он и дружен так с их сыном Чаном с самого детства. Тихо зайдя в стойло, мальчишка стал расседлывать Венеру. Расстегнув приструги из битой кожи, седло едва не вывалилось на пыльную солому из ослабевших рук. Бессонные ночи в который раз напомнили о себе слабостью и тряской по всему телу, что переросло в волну раздражения, покалывая электрозарядами где-то в районе затылка. Пересилив непослушное тело, он повесил седло на деревянную стойку и стал вычесывать гладкую шерсть кобылы, утопая в мыслях. Ли с детства корил себя за невысокий рост, излишнюю худобу. Он с улыбкой вспоминает, как сердился на Чана, когда тот называл его веснушки и тускно-белые волосы милыми. Ему все хотелось поиграть в рыцаря, но нежная натура всегда заканчивала все одинаково — друг утирал ему слезы рукавом стеганной рубахи и втихаря таскал сладкие пирожки с полевыми ягодами у тетушки Бан, которая с улыбкой делала вид, что не замечает. Но прошло время и многое изменилось. Хоть Ли и осознавал свою хрупкость в виде невысокого роста и худощавости, годы взяли свое. Костлявое телосложение сменилось подтянутыми рельефными изгибами, блеклая копна обрамилась в красивые морозно-белые локоны, а сила приобрела немного иного представления. Физически юноша не блистал, но он был силен духом и верой. Его сила была в его чистоте, в его личном мире который он создал сам. Венера, рисунки, церковь и сад в ее дворе. Его оазис, его Эдем, в который нельзя пускать змея искусителя, что позарится на запретный плод. Феликс заметил, что задремал на лошади, только когда та слегка дернулась, опуская голову к поилке с водой. Тряхнув головой, парень отложил щетку и похлопал любимицу по крупу, мол та на сегодня свободна. Нужно хотя бы сегодня попытаться нормально поспать. Голова начинала побаливать....

....кажется будет гроза.

***

Надежды на нормальный отдых рассеялись так же быстро, как и появились. Единственное что изменилось, это сами сновидения. Было в них что-то потаенное и развратное. Что-то грязное и жаркое. Феликс не раз вскакивал разгоряченный и возбужденный. Просыпался от своих же стонов и колющей боли на внутренней стороне рук. В ту ночь он, сидя на кровати, рассматривал ладони, в которых так яро сжимал мятые простыни своей мокрой постели. Непонятки одолевали его все больше. Как ему, послушнику и рабу божьему, могли сниться такие грешные видения. Не дожидаясь воскресной службы, юноша под грузом вины опустился на колени в молитве, прося о прощении. Ощущения запятнанности жгло огнем по голой коже, а память настойчиво пыталась воссоздать лицо, что так навязчиво начало являться ему в мокрых снах. Но даже молитвы не спасли душу и разум от сладостных мучений. Как только солнце сменялось серебряным серпом, Ликс шел в свою комнату как на эшафот. Стоит только коснуться головой подушки и начнется Афинский вечер. Его личный Содом и Гоморра. Грешный пир на чистоте его души. Эту ночь он запомнит надолго. Ночь, когда Отец Хван душил его тяжестью своего тела, когда всюду касался горячими губами, а языком выписывал иероглифы на нагом теле. Запомнит его угольно-черные коротковатые волосы и не менее черные глаза. Запомнит как кружилась голова от шепота и гортанных стонов с хрипотцой и как неосознанно поскуливал в подушку, от натянутых на затылке волос. Он подорвался на заре, с возбуждением в штанах и слезами, наворачивающимися от стыда. Тогда он едва лоб себе не разбил в мольбе о прощении всевышнего, которая перерастала в истерику. Насилу успокоившись, блондин переоделся и пошел подышать воздухом. На улице еще едва-едва начало светлеть и была кристальная тишина. Щеки слегка стянуло от высохших слез, а красноватые глаза подпекали. Приняв решение немного прогуляться, он вышел за двор и заметил слабый свет в конюшне двора напротив. — Кому это не спится так рано? — сам себе задал он вопрос и направился туда. В одном из стойл, в свете керосиновой лампы сидел Чан-хён, что дернулся, завидев гостя. — Напугал. Чего не спишь? — Пришел задать тебе тот же вопрос, — ответил тот с легкой улыбкой. — Что делаешь? Бан ничего не ответил и лишь повернул к Феликсу плод его занятия — необычайно красивая конная амуниция ручной работы. Старший кажется решил сделать подарок Чонину своими руками. Блондин тихо присел к изделию и аккуратно коснулся кончиками пальцев. Золотистые и черные нити красиво контрастировали с такой же черной кожей. Множество заклепок и подвязок, блестящие металлические кольца и стремена. Тщательно обработанные отверстия в ремнях и главная деталь: по периметру нижнего слоя кожи, виднеющегося из-под мягкой подушки, была вышита дорожка из обсидиана. Драгоценный камень цвета вороньего крыла завораживал своей глубиной и темнотой. — Такой же черный, как глаза Хёнджина....— подумалось ему, но раздумья прервал друг. — У тебя все в порядке? Выглядишь уставшим.... — Да, не обращай внимания. Очень красивая упряжь, — отмахнулся тот. — Ты уверен? Твоя матушка говорила, ты плохо спишь последнее время... — Это для Чонина? — проигнорировал Ли вопрос, не желая говорить на эту тему. — Феликс, не переводи тему. — У меня все хорошо, — с долей раздражения, нелюбовь показывать свою слабость брала истоки с детства, — ничего серьезного. — Не злись, Ликси, я беспокоюсь. Я знаю тебя не первый год, а еще я знаю, что ты не умеешь просить помощь, когда она тебе нужна. Младший вздохнул и уронил голову на плечо, все-такого же спокойного, брюнета, который вернулся к работе. — Ты прав, извини. Но тебе правда не стоит беспокоиться, ты же защитишь меня как всегда? И утащишь у мамы сладостей, чтоб я не плакал? — с улыбкой спросил парень с воспоминаниями о детстве, на что Бан посмеялся и мягко потрепал его по волосам. — Конечно. Как всегда. Дальше они сидели в тишине и Феликс задумался. Пусть Чан и опекал его излишне, в чем-то он был прав. Он не умел просить о помощи, пытался всегда справиться со всем сам и зачастую это выходило ему боком. Юноша был скромным, но гордым, независимым и верным Господу и самому себе. Если он и просил помощи, то только у Него. Но кажется пришло время для более мирских мер, а просить об искуплении как и раньше становилось стыдно. Его мучения длятся не один день и не одну неделю. Надоело каждый раз покоряться и прогибаться под образом Хёнджина, пусть эта пытка и была сладкой. Пусть его красивое лицо и было настоящим искушением, которому хотелось поддаться, ощутить наяву, удовлетвориться и насытиться им. Бан Чан натолкнул его на хорошую мысль. Отец Хван сам сказал, что Ли может обратиться к нему. Он еще не знает, как будет объяснять происходящее, но план выбить клин клином кажется уже не таким отчаянным.

***

Начало понемногу светать. Утро выдалось довольно спокойным, хотя возможно Феликс не замечал многого вокруг себя из-за раздумий. Сегодня он был решительно настроен переступить через себя и взять ситуацию в свои руки. Он нормально не спал больше двух недель. Кто-то скажет, что это не так уж и много, но самому Ли кажется, что он не спал вечность. Оставив друга в стойлах, юноша пришел домой, где на кухне уже шуршала мама. Хоть он и устал, помощь ей тоже нужна, да и готовить ему нравилось. Ближе к полудню женщина отпустила сына, пока тот не уснул за столом в третий раз. Она неоднократно предлагала ему вызвать лекаря, но строптивый парень вечно отказывался, что неизменно злило её на почве беспокойства. — Такой же вредный, как и отец, — всегда приговаривала она, но оставляла право выбора за сыном. На улице накрапывал осенний легкий дождь, а во дворах ни души. Где-то со стороны южного леса шумел ветер, где-то трещало сухое деревце и шипел затухший костер в чьем-то дворе. По пути к церкви Феликс раздумывал над тем, что скажет Отцу Хвану. Стоит ли говорить, что это его образ не дает ему спать ночами? Стоит ли вдаваться в подробности всего того блуда, что он с ним творил? А главное, как отреагирует старший если он расскажет без утайки как юношеское тело еженочно млело в его, будто бы реальных и осязаемых, руках? Уже стоя во дворе храма, Ликс остановился и поднял глаза на колокольную башню. Сегодня та выглядела еще более зловеще, прорезая темные грозовые тучи, поблекшим от времени крестом. Из витражных окон, незакрытых ставнями, пробивался слабый свет восковых свечей. Глубоко вздохнув, блондин шагнул к каменным ступеням. С каждым шагом решительности становилось все меньше, а желание бросить эту затею все больше. Но уже стоя у двери он снова зевнул и едва не свалился с ног, что прибавило бравады. Кованные мокрые двери знакомо скрипнули, впуская гостя. Святой Отец, как и ожидалось был на месте. Весь в черных одеяниях в виде брюк и рубашки, он любезно обсуждал что-то с двумя монахинями. В, обычно холодном, помещении было тепло и уютно. Ли неосознанно засмотрелся на старшего. Пусть тот был и не намного старше, высокий рост и одежда священнослужителя делали его мужественнее и статуснее. Парень снова зевнул, чем привлек внимание Хвана. Тот завидев Феликса, что-то сказал женщинам и медленным шагом направился к младшему. — Феликс, — приветственно улыбнулся он, — рад тебя видеть. — Добрый день, Отец Хван, — поклонился тот, а старший сложил руки за широкой спиной. — Чем обязан? — Мне нужна ваша.....помощь.... Феликс снова растерялся. Он не знал как начать разговор и какая конкретно помощь ему нужна. Юноша пришел к Хёнджину, дабы избавиться от него же в его сновидениях, хотя, стоя сейчас перед ним, он не уверен, действительно ли он не хочет больше видеть его ночами. Из мысленного потока его вырвал женский кашель из-за спины златовласого пастора. Похоже младший оторвал его от важных дел. — Извини, Ликси, сейчас мне нужно идти. Приходи в церковь после захода солнца и я выслушаю тебя, — вежливо поклонившись, ушел в сторону тех же монахинь, с которыми скрылся за диаконскими дверьми. В измученной голове набатом било это мягкое обращение «Ликси»‎. Именно так Хёнджин называл его во снах, когда шептал непристойности на ухо или поцелуями извинялся за грубость. Уже стоя на улице, он скатился по дверям на пол и потер ладонями лицо. — Я схожу с ума? — сам себе задал он вопрос, — Тс, Ликси.... Пренебрежительно выплюнув свое прозвище, он направился домой. У него появилось еще немного времени подготовится к разговору. Пусть предыдущий и выбил его немного из колеи, отступать он не собирался. Это не может продолжаться вечно, а так как утешающих прогнозов не наблюдается, нужно попытаться сделать хоть что-то. У него было ни много ни мало три часа, которые он решил провести на утесе. От слабого дождя пришлось спрятаться под излюбленным деревцем, которое летом защищало от палящего солнца, а в демисезон от капризов природы. Море беспокойно шумело, когда-никогда крикнет чайка. Все такое знакомое и родное. Парень провел здесь не один год. Кёнсан был отличным поселением, окруженным с севера и юга cосновыми борами, один из которых выходил в скалистый хребет. Феликс давно обскакал их на Вене. С востока к селению шла главная дорога к городу, а западная сторона выходила к утесу, откуда открывались лучшие закаты у моря. Солнце скрылось под гладью морской воды и небо понемногу сменяло красный отлив на черный. Мальчишка так и не смог придумать, что он скажет, поэтому придется действовать по обстоятельствам.

***

Словно в дежавю, он снова стоял у дверей Божьей обители, не решаясь их отворить, но собрав волю в кулак, зашел внутрь. Отец Хван стоял у подсвечника и тушил некоторые свечи металлическим колпачком на длинной ручке. — Я ждал тебя, — спокойно произнес старший, — что у тебя случилось? — В общем.....я хочу покаяться.... — ответил тот и медленно пошел вдоль рядов лав. — Каются в грехах, Феликс. Что такого ты мог натворить? — с усмешкой. — Мне снятся сны, — нерешительно начал он, подошел к продолговатому жертвеннику в центре и коснулся черного бархата, которым он был накрыт, — они....не дают мне спать.... Старший прошел к соседнему подсвечнику, оказавшись за спиной парня и продолжил тушить некоторые свечи, погружая помещение в полумрак. — Что же такого в твоих снах? — все также спокойно, в отличии от младшего, который нервно прикрыл глаза, собираясь с мыслями. — Каждую ночь....я.....я отдаюсь мужчине, — судорожный вдох, — у меня не получатся ему противостоять....это неправильно.... На какое-то мгновение, юноше кажется, что он выпал из реальности. Начала кружиться голова, а дыхание участилось. Темнота не давала собраться и начинало становиться жарко. Вдруг чьи-то губы и прохладный нос провели вдоль шеи, а к спине прижалась чья-та грудь. — Противостоять? Не похоже, что ты сильно сопротивлялся, когда стонал подо мной. Феликс испуганно ахнул и резко развернулся. Перед ним стоял он. Тот самый Хёнджин, что истязал и порочил чистоту его души. Глаза метались по человеку перед ним. Длинные золотые волосы были короткими и угольно-черными, добродушную улыбку сменил плотоядный оскал, а глаза цвета небосвода почернели и топили в себе словно смола. — Где Отец Хван? — напугано прощебетал Ли, медленно отступая, когда вместо ответа получил лишь смех, — я не понимаю... — Брось, Ликси, — тот сделал шаг за ним, — ты все понимаешь, — еще шаг. Блондин продолжал отходить назад, как загнанный зверек. Обсидиановые глаза гипнотизировали и подчиняли. История повторялась....

....но уже наяву.

— Почему ты смотришь так напуганно? — Хёнджин бедрами припер мальчишку к жертвеннику, а тот оторопело оглянулся, с осознанием, что отступать некуда, — Ты так отчаянно льнул ко мне каждый раз. Не знал, что Божьи мальчики такие страстные. — Хватит! Прекратите! — злость вперемешку с нервами переполняла, грозясь вылиться в истерику. Хоть он и был прижат, старший продолжал надвигаться от чего пришлось упереться одной рукой ему в грудь, а второй в поверхность за спиной. — Хватит? — снова смех. — А ночью ты просил меня не останавливаться. Попытка отстранить брюнета не увенчалась успехом. Хван оказался куда сильнее, чем он думал, поэтому не смог его остановить, когда тот наклонился к уху, вынуждая почти лечь. — Я — Отец Хван, — насмехаясь пробасил он. — Я — твой грех, — едва коснувшись белой шеи мягкими губами. Феликс застыл в шоке. Все происходящее какой-то бред. Пастор был его спасением как он думал, но оказалось тот и являлся источником всех бед. Демон и искуситель, что мучил сладкими пытками столько времени. Почему именно он стал жертвой? Почему он? Последний вопрос он произнес вслух дрожащим голосом, пока «пастор» продолжал выцеловывать шею. — Ты расстроен? Хах, все обычно рады мне. Я хорош в своем деле. — Почему?! — Тебя так легко дразнить, — улыбнулся он, — бьешься как птичка в клетке. А душа....мммм. Говорят чем чище душа, тем она слаще. Вдруг Хван пользуется моментом и припадает к чужим губам. Руки сразу обвивают худую мальчишескую талию, ощущая как где-то глубоко трепыхается сердце. Старший чувствует его растерянность. Тело Ли хочет поддаться, но мозг не дает. Искуситель на то и искуситель. Он вынуждает бороться, но не с ним, а с самим собой. Горячий язык нагло проникает в чужой рот. Поцелуй выходит рваным и грубым. Феликс вспышками ощущает, как Джин кусает его губы. Тело не слушается и он, словно в бреду отвечает, не понимая, что творит. Влажный язык пробегает по ряду зубов и, захватив в плен чужой, посасывает его. Старший продолжает напирать и укладывает парня на спину, оказываясь меж разведенных ног. — Знаешь какова твоя на вкус? — оторвавшись, спрашивает брюнет с тяжелым дыханием. — Твоя похожа на черешневое вино. Такая сладкая и пьянящая, такая терпкая и прозрачная. С каждым глотком хочется все больше и больше. Она словно опиум, мутнит рассудок, делает зависимым. Хван прижимается к напряженным бедрам своими. Феликс чувствует как тот твердеет и покачивает бедрами, имитируя толчки. Руки Отца гладят напряженный плоский живот и бока под задранной рубахой и чем ниже они спускаются, тем сильнее все стягивает внизу. Ликс издает первый стон, но он не ожидая такого, резко приходит в себя и отталкивает Хёнджина, очередной раз вызвав смех. — Это так смешно? — Чем больше ты сопротивляешься, тем хуже делаешь себе же, — проигнорировав вопрос сказал он, — Подчинись — вот твоя панацея. — Никогда! — Феликс спускается с жертвенника на дрожащие ноги, но старается не подавать виду. Быстро опустив рубашку и, зачесав растрепанные волосы, направился к выходу из церкви, обогнув Хвана. — Думаешь, я отпущу тебя? — эта фраза вынудила остановиться, — Настанет день, и ты сам придешь ко мне. Ли не знал, что ответить, поэтому просто молча вышел из храма, грохнув дверьми.

***

С той ночи все стало еще хуже. Если раньше Хёнджин приходил к нему во снах, то сейчас он стал мерещиться бедному Феликсу и среди дня. И непонятно действительно ли это был он или это лишь галлюцинации, которые, к слову, игнорировать с каждым разом было все труднее и труднее. Его образ все время смотрел на него с ухмылкой, с этой бесящей, но чертовски красивой ухмылкой. Кажется Хвана забавляло сопротивление мальчишки, либо же он просто безбожно издевался и истощал юное тело. Днями и ночами он сводил с ума мыслями о себе же. Раньше если Ли что-то тревожило, он ложился спать чтобы не думать о наболевшем. Но сейчас ему не видать покоя даже во сне. Хотя Феликс, кажется, уже даже не разбирал что сон, а что реальность. Очередным страстным четвергом младший ворочался в своей постели. Хёнджин в его сне держал его запястья над головой и целовал так нежно и тягуче, что по телу дрожь бежала. Приятная тяжесть его тела и тепло, что он источал, кружило голову. Он шептал какие-то глупости на ухо, вжимался бедрами в чужие. Мальчишка всем свои нутром ощущал, как животное желание старшего смешивается с его собственным и адреналином кипит в венах. Отец Хван впервые был нежен с ним, томно целовал шею и грудь, свободной рукой гладил горячие бока. Моментами все было очень смутно и рвано, кажется он пару раз просыпался, но потом снова отрубался. А утром искренне не мог понять происхождение синюшных следов на своих запястьях. С прогулками верхом пришлось временно завязать после того, как он едва не упал с Венеры. Бессилие было неизменным, но животное ощущало неуверенность и слабость всадника, от чего брыкалось и не слушалось. Рисунки тоже отошли на второй план. Что вообще можно нарисовать трясущимися руками? Парень умудрился даже с Чаном поссориться. Друг всячески беспокоился, но Феликса выводили из себя любые его слова. Он наговорил много лишнего, они едва не подрались. Чонин разнял. Только придя домой, блондин осознал, что натворил. Хёнджин постепенно отбирает все, чем он так дорожил. Рушит райский сад Эдема. Ликс боролся, правда боролся, но понимал, что проигрывает в этой битве с самим собой. Его ломает и тянет к Хёнджину магнитом и кажется сил сопротивляться все меньше. И демон это знает, может это и есть причина его неожиданной нежности в последнее время? Пытается подсластить пилюлю? Что ж, у него получается потому, что Бог кажется слеп и глух к нему. Ему больше нечего терять.

***

Родителей дома не было и не будет еще несколько дней. Ли стоит на кухне с откупоренной бутылкой домашнего вина, отпитой почти наполовину. Саркастично улыбаясь, он вспоминает слова Хёнджина. — Так вот какова моя душа на вкус. В глазах немного плывет, а мысли путаются. На улице пошел первый снег, знак ли? Сегодня пора покончить со всем этим. Эмоции смешанные: злость с истерическим смехом. Юноше впервые так весело за последний месяц. На улице достаточно светло из-за полной луны. Идет снег, но совсем не холодно и плевать, что в одной рубашке. Феликс буквально вваливается в церковь. Пастор, стоящий лицом к иконостасу, оборачивается к источнику шума. Он спокоен и расслаблен. Как и полагается, облачен в подобающие одеяния, даже золотые локоны подвязаны бантом из атласной ленты. — Я ждал тебя, — улыбается он. — К чему это маскарад? — язвит парень и получает в ответ хмыканье. Он только и успевает моргнуть, как перед ним более привычный демон Хван Хёнджин. На нем черные брюки и такого же цвета рубашка. Колоратки нет, а несколько верхних пуговиц расстегнуты, с претензией на дерзость. — Я же говорил, что ты придешь ко мне, — проводя тыльной стороной пальцев по румяной щеке. — Ты не оставил мне выбора, — на выдохе. Хёнджин медленно обошел парня и прижался к его спине. Руки сразу нырнули под рубаху, поглаживая от низа подтянутого живота до шеи. Пока ладони блуждали по коже, мягкие губы влажно целовали место в области ключиц. Мальчишка сразу начал млеть в объятиях. От старшего пышет жаром и энергией, от которой колени подкашивались. Едва задев затвердевший сосок, рука опустилась непозволительно низко к кромке брюк. Внизу сразу все стянуло в тугой узел, что Феликс невольно прикрыл глаза. Но Хван резко развернул его лицом к себе, толкнул к жертвеннику и прижал бедрами. Юноша не успел и рта раскрыть, как его заткнули мокрым поцелуем. Горячий язык сразу нырнул в рот, оглаживая десна и небо. Пошлые звуки эхом разносились по церкви. Пока губы горели от покусываний, пуговицы одна за другой расстегивались в юрких пальцах. Дыхание совсем сбилось, Ликс тяжело дышал прямо в рот демона. Поцелуи от губ стали спускаться по бледной груди и ниже, расцветая лепестками засосов, словно ветвь сакуры. То ли алкоголь, то ли Хёнджин мутнил сознание, поэтому уже не было дела до противной победной ухмылки. Чужая нога настойчиво потирала пах, от чего мальчишка тихо захныкал. Брюнету нравилось то, что он видит. Захмелевшее и разгорячённое тело покрывалось испариной и мурашками от его действий. За их долгие нетелесные ночи он хорошо изучил младшего, знает его слабые места и нагло пользуется этим. Он с удовольствием гладил нежные бока и напряженные бедра, наблюдая за тем, как Ликс отзывается на ласку. Как весь поджимается, стоит только сжать мягкую ягодицу, или хнычет как дитя. Ткань штанов начинала неприятно тереть, поэтому Феликс поджимал и закусывал губы не в силах попросить. — Ну же. Попроси меня, — чужая рука кружила у паха, подразнивая. — я же вижу, как тебе хочется. — Пожалуйста.... — прохныкал мальчишка. — Пожалуйста что, Ликси? — Коснись меня.....там.....прошу. — Какой плохой мальчик, — процокал Хван в ответ и резко нырнул ладонью под нижнее белье, сжимая чужое возбуждение. Феликса аж подбросило на бархате. Он схватил того за руку и сдавлено простонал. Словами Хван сыпал соль на рану, но то что он делал с ним было несравнимо ни с чем. — Мы только начали, а ты уже такой мокрый там, — пальцы ритмично двигались по затвердевшему аккуратному члену. Ли неосознанно гладил коленом бедро парня напротив, как бы прося дать большего, но ласка наоборот прекращается. Он распахивает глаза и видит, что священник присел перед ним на колени. У Ли перехватило дыхание от этой картины: Хван Хёнджин, перед ним, на коленях, с глубоким вырезом шелковой рубашки, плотоядно улыбается исподлобья и приспускает его брюки с бельем, дабы оголить ноющую плоть. Блондин не сопротивляется, просто не может. Позволяет делать с собой все те вещи, о которых он раньше молил о прощении, а сейчас о продолжении. Джин горячим языком проводит вдоль всей плоти, и реакция не заставляет себя долго ждать. Пылающее поджарое тело дергается, как от разряда током, а черный вельвет комкается в сжатых тонких пальцах. Хёнджин обхватывает головку губами, а язык играется с сочащейся дырочкой на ней, после чего вбирает член глубже в полость рта. Внутри влажно и горячо, и так хочется толкнуться бедрами вперед. — АаАгх....Боже.... — Ли не может сдержать стона, когда старший начинает двигать головой, умело лаская член юрким языком. Очень умело, до звезд перед глазами. Хёнджин ведь демон, искуситель, его работа быть идеальным и доставлять удовольствие. Он и есть удовольствие, воплощение страсти и похоти. Кукловод влажных снов и возбуждающих мыслей. Уши краснеют от чавкающих звуков. Хочется сжать волосы на затылке старшего, толкаться в тесную глотку и кончить глубоко внутрь. Но Хван не дает собой управлять — он здесь главный. Он втягивает щеки, от чего юнец задушено стонет в ладонь. Губы скользят по нежной коже, а оргазм начинает судорогами подниматься от стоп к промежности. Язык кружит по плоти, дыхание сбивается совсем, и грудь ходит ходуном. — ....м-м-м....даааа~ Еще пару вспомогательных фрикций рукой и прохладный нос касается гладкого лобка. Теснота давит на головку и Феликс, не сдержавшись, кончает с закушенной губой в плотно прижатое горло. Алкоголь и оргазм, кажется, выбили из сознания. Он не заметил как остался без обуви и низа одежды, оставаясь в одной белой рубашке, которая интимно спала с плеч. Он резко приходит в себя, когда получает обжигающий шлепок по ягодице. — Мы не закончили, — с полуусмешкой произносит «священник». Младшего сдирают с жертвенника и чуть ли не швыряют на, также покрытые вельветом, ступени у иконостаса. Сидя на бедре, он оборачивается. Джин опускается к нему и разводит колени в стороны. Возбуждение заново тугим узлом стягивается в паху. — Ты же не думал, что я буду с тобой нежен? — шепот в румяное ухо. Он нависает над Ликсом. Порядком взмокший и возбужденный, он не может оторвать от него глаз. Белые волосы и такая же белая фарфоровая кожа, так красиво контрастирует с красным бархатом ступеней, на которых тот лежит, и зардевшимися щеками. Открытый и оголенный телом и душой, Феликс готов на все, что ему прикажут. — На колени. Блондин покорно выполняет приказ, опершись локтями о верхнюю ступень. Еще один шлепок и кожа горит, а Ли мычит на грани боли и наслаждения. Он ощущает, как влажные пальцы кружат у сжатого колечка мышц. Первый палец ощущается дискомфортом. Мальчишка жмурится и приподнимает бедра, когда чувствует горячую грудь спиной. Всякие пошлости и непристойности томным голосом на ухо отвлекают, от проникновения второго пальца и следом, третьего. Сущность демона не дает чувствовать боль, поэтому через какое-то время он начал извиваться и прогибаться, от длинных пальцев внутри. Волна напряжения отошла, как отлив, но вернулась цунами, когда Хёнджин толкнулся головкой в мокрую тесноту. Хоть он и старался растянуть парня, девственные стенки туго поддавались напору. — Не сжимайся, это даже не половина. Ликс протяжно провыл. Ему не с чем сравнивать, но казалось, что Джин был огромным. Тот грубо проталкивался глубже, за плечо толкая к себе навстречу. Боли не было, но дискомфорт никто не отменял. — Я сказал, не сжимайся, — еще шлепок. Тугие стенки медленно раскрывались, но Хёнджину надоело ждать. Он и так долго терпел, томил Ликса столько времени. Рывком, старший вошел до упора, а Ли под ним сорвался на крик. Молодой Отец закинул голову и закатил глаза, облизнув верхнюю губу. Внутри было так горячо и тесно, что он едва не кончил, не смотря на столетия опыта. У него были тысячи: мужчины, женщины, мальчики, монахини, другие демоны, но ни один из них не сравнится с Ли Феликсом. Никто ранее не вызывал в Хване таких эмоций, он один в своем роде. Белоснежный самородок, который хочется опорочить и подчинить. На спину обрушился град из засосов и укусов. Старший начал резко вбиваться, с каждым разом все глубже. Простата набухала от трения и становилась все чувствительнее. Мальчишка поскуливал, прогибая спину. У обоих внутренности сводило судорогами. Хёнджин вплел пальцы в волосы на взмокшем загривке и сжал до ответного стона. Тело отзывалось на каждое прикосновение, что неизменно льстило. Ему нравилась покорность Ли, его чувственность и податливость. Он всеми фибрами ощущал возбуждение юноши, контролировал его сознание, держал в узде. Несмотря на все это, Феликсу временами приходилось подставлять руку, упираясь в чужие бедра. Хван срывался на бешеный ритм, бил по простате так сильно, что ощущался дискомфорт граничащий с болью. — Можешь помолиться своему Богу, может он тебе поможет, — хохотнули из-за спины. Блондин, словно в бреду, повинуется и начинает молиться. Если быть откровенным, пастор не ожидал, что тот действительно послушается. Отче наш вперемешку со стонами и поскуливаниями из уст парня, который отдается ему прям под иконостасом вызвали волну ревности. — Ааахгх....святится.....аАаахаа.....имя~аааа... — Да как он смеет? — пронеслось в голове старшего. С целью проучить он начинает вдалбливаться в млеющее тело с новой силой, пока тот не утратил способность говорить. — Да будет... мхфм.....воля твоя.....аааххга Хёнджин пожалуйста.... Феликс начал дрожать и, так и не коснувшись себя, содрогнулся в оргазме. Джин зажмурился одним глазом, от того как сильно сжался парень и кончил следом, потянув того за волосы на себя. Демон еще долго мучил мальчишку. До потери сознания и слез, до стертых колен и ноющей поясницы. Ночь была длинной и не менее страстной. Когда Хёнджин все же дал истерзаному телу покой, блондин начал приходить в себя, лежа на бархате, мокрым от слез, пота и спермы. — И что теперь, — сухо спросил он осипшим голосом, — убьешь меня и найдешь себе новую игрушку? Хёнджин лениво повернул голову к нему и посмотрел в глаза. — Кажется ты не понял, сладкий. Не ты одержим демоном...

...а демон тобой....