Двадцать девять процентов

      Если подумать, то с самого начала можно было заметить кое-что подозрительное, размышлял Тобирама. Ему больше ничего не оставалось, кроме этого — лечащий врач, а, по совместительству, и любящий старший брат, накрепко запретил заниматься любой деятельностью. В глубине души альбинос подозревал, что это Хаширама сделал нарочно, решив прикрыть своё давнее желание дать отпуск Тобираме особенностями лечения.       А зараза требовала, по витиеватым заверениям Шодая, постельного режима, пока полностью не будет выведена из организма. И, так как отравили его приличной дозой, то лично он, Хаширама, глубоко восхищён тем, как вынослив организм его младшего братишки. И только чудо позволило ему дотянуть до родной деревни.       Чудо.       Сенджу чуть ли не плевался ядом, которого сейчас в нём плескалось в избытке. У этого «чуда» имелось имя, мерзкий характер, и маленький постыдный секрет на двоих, который Тобирама унесёт в могилу.

*** — Разве здесь не должен быть твой брат? — настырное зудение Учиха над ухом весь вечер отравляло Тобираме жизнь. Бродил неприкаянной тенью, явно не желая принимать участия в празднике, что устроили в честь присоединения одного мелкого клана к Конохе. Не сказать, что клану это было прямо-таки в радость, но существования прямо боком у свежевыстроенной деревни возможных агрессоров (а стычки в прошлом были и по отдельности с Сенджу, и по отдельности с Учиха) напрягало весьма ревностно относящегося к покою родного детища Хашираму. Слово за слово, гунбаем по хребту особо недовольных — иногда Мадара бывал весьма полезен в переговорах, ударили по рукам, и решили закатить пирушку. Глава клана весьма настойчиво трижды поинтересовался, точно ли хокаге-сама почтит их своим присутствием — и это не насторожило Тобираму. Но Хаширама в последний момент совершенно безответственно улизнул прочь, и компанию еще более помрачневшему Мадаре пришлось составить первому же советнику. — Разве слова «должен» и «мой брат» когда-либо сочетались? — цедит в ответ Тобирама, в очередной раз приняв предлагаемое ему саке. На вкус оно было куда хуже, чем то, что предлагали в деревне, так что минимум один плюс для клана. Но и это не настораживает Тобираму. В голове начинает уже звенеть, и что ему отвечает Мадара, он пропускает мимо ушей. А потом его хватают под локоть — бесцеремонно, как обычно, словно уроки хороших манер в клане Учиха и не преподавались, и уводят из теплого, уютного дома на улицу, продуваемую всеми ветрами. Сегодня Сенджу оставил дома меховой утеплитель, а потому быстро под порывами ледяного ветра стряхнул с себя хмельное очарование. Но лучше ему, отчего-то не стало, и вот это уже прозвучало не звоночком, но колокольным набатом. Почему-то, с явным похоронным мотивом. — Много выпил? — Грубое встряхивание за плечи, перед глазами уже двоится — о, Тобирама прекрасно знал, что за яд так действует, и потому не тратит время, отвечая четко и ясно. Учиха еще сильнее мрачнеет, хотя с его лица уже можно писать аллегорию Жнеца. А затем они, не сговариваясь, рванули на кухню, распугивая попадавшихся им гостей одним видом.       Сенджу, будучи пусть и не таким знаменитым лекарем, но познания в некоторых областях медицины имел, в ходе своих исследований набравшись понемногу из разных областей. И как затормозить действие яда, мог представить — чтобы дотянуть до дома, а не рухнуть уже околевшим трупом на пороге, не дождавшись помощи.       Мадара по указке Тобирамы перебирал баночки и коробочки, безо всякого пиетета отбрасывая в сторону то, что не подходило. Мешанина осколков хрустела под ногами, сам Тобирама уже жевал какие-то листья, но не хватало чего-то. — Мне нужен шок, — заторможенно и как-то вяло сообщает Тобирама, опять залипнув в одной точке взглядом, и чуть не заснув. Учиха машинально его встряхнул, рявкнув, что на том свете отоспится, и заткнулся. Такими темпами до него останется совсем недолго. А Мадара, что бы о нем не судачили в клане Сенджу, да и в своём, заявляться с остывшей тушей альбиноса к Хашираме не горел желанием. Во-первых, он никогда больше не сможет смотреть в глаза другу — и понимать, что мог спасти его брата, мог бы сделать что-то, не дать пережить такое же горе, что душило и его. Во-вторых… Это была явная попытка навредить Конохе, обезглавив её руководство — и плевать, что должен был попасться на это Хаширама, подобное покушение без внимания не должно было остаться. И Сенджу-младший, к тому же, составлял целых двадцать девять процентов боевой мощи скрытой деревни. Себя с Хаширамой Мадара объединил в гордые семьдесят, и один процент оставил на всех остальных. Но и двадцать девять — цифра немаленькая! — Шок, — повторяет Мадара, шарит по помещению растерянным взглядом, и выдает, — Мито беременна. — Тоже мне новость, — фыркает даже как-то оскорбленно Тобирама. Уж он-то, со своей развитой сенсорикой, давно учуял изменения в её чакре. — А она беременна не от Хаширамы, — тут же нашёлся Мадара, на что получил сверхскептичный взгляд, и сам вздохнул. Поверить в это мог только слепой и глухой идиот с рождения — потому что Первый хокаге жену свою любил, несмотря на то, что брак изначально строился исключительно как союз двух кланов. И сама Мито отвечала нежной заботой и такой же любовью своему супругу, не замечая иных мужчин рядом. Идиотом Тобирама не был, и провести его не удалось. — Ладно… У меня только один вариант.       Рывком дернув за ворот праздничного кимоно снова начавшего клевать носом Тобираму на себя, глава клана Учиха впился в тонкие, сейчас почти болезненно бледные губы мужчины поцелуем.

***       Медицинская помощь подоспела вовремя. Мадару с того дня Тобирама ещё не видел — он разбирался с кланом, решившим, что отравить за столом гостя сойдёт им с рук. Всё, что мог делать Сенджу — выть со скуки, отсыпаться сутками, доставать старшего брата, когда тот приходил его навестить, и плевать в потолок.       И ждать. Ждать терпеливо, как хищник, устроившийся с небывалым уютом и комфортом в засаде, пока любопытство не приведёт Учиха к нему. А ведь приведёт — не нужно гадать. Он бы тоже пришёл, если бы ощутил ответное касание губ, хоть секундное, но явно намекающее на продолжение.       И тогда Мадара уже никуда не денется.