1977

В баре темно, свет исходит только от неоновых лампочек и вывесок, навешанных тут и там. Густо пахло сигаретным дымом, кофе и смешавшимися в одно духами. Ваня делает музыку погромче, чтобы приглушить недовольные и радостные крики. Игра в самом разгаре, карты уже по второму кругу выкладывают на столы, а любимых постоянных клиентов не видать. Только Даня сидел в гордом одиночестве в углу, пил вискарь неразбавленный и томно пялится в стену. С Ваней он только поздоровался и больше ни слова ему не сказал, что было странно, и Рудбоя не устраивало. Но отойти от стойки сейчас не представлялось возможным — Ваня наблюдал за интересной и всратой игрой одновременно, ожидая, когда Паша наконец продует торговцу рыбы с местного рынка, и можно будет продолжить заниматься своими делами. — Ну что там? Что у тебя по картам? — торговец, чье имя начиналось и заканчивалось на одну и ту же букву, которую Ваня не запомнил, выпил уже треть бутылки водяры, но оставался все таким же свеженьким, каким был час назад. — Карты говорят, что ты пидор. Больше ничего тебе не скажу, — Паша сидел с веером из карт в пальцах, делая вид, что активно продумывает ход, но на самом деле придумывал пути отхода и отмазку, из-за которой он не сможет закончить партию и позорно проиграет. — Мда, Паш, позорище, — Смеется Рудбой, наливая в чей-то мутный стакан такое же мутное пиво. Эльф не обращает на бармена никакого внимания. Паша, к слову, просто ненавидит проигрывать и изо всех сил пытается сейчас не остаться в дураках, наплевав на все внешние раздражители. Дане наблюдать забавные Пашины потуги в игру со взрослыми людьми было даже не смешно, а как-то жалко, но не самого эльфа, а его противника. Игра явно была очень скучной. Да и вообще вечер не задался с самого начала: играть было откровенно не с кем, ничего интересного не предлагали, а пить в одиночестве занятие привычное и уже не доставляющее никакого удовольствия, а опьянение его все равно не настигнет, так что пить было почти бесполезно. Его одинокое созерцание прерывает звук громко выдвинувшегося стула, его скрип, визг ножек по деревянному полу. Напротив него бесцеремонно опускается мужчина средних лет. На вид он какой-нибудь моряк-алкоголик, для жены и детей он — капитан дальнего плавания, а на самом деле сидит в их городке месяцами и только пьет, пьет и проигрывает деньги в карты таким же дуракам, как и он сам. Даня брезгливо морщит нос, уловив смрад спиртяги, хотя с его-то образом жизни данный аромат его смущать не должен. Даже наоборот — запашок спирта уже должен стать любимым. Но водка все еще не сместила в списке самых любимых запах хвои, моря и табака. Мужчина откашливается, кажется, несколько минут кряду, и потом хрипит что-то не вполне членораздельно, кидая на липковатую поверхность стола колоду карт. — Сыграешь? — А тебе есть что предложить? — скучающе интересуется Даня, впрочем, беря колоду в руки, начиная тасовать карты. Просто так он бы играть не стал, разумеется, но на какую-нибудь безделицу возможно, но только потому, что сегодня все равно больше ловить нечего. На стол без лишних церемоний бросают увесистый мешочек с монетками. — А тебе? — хмыкнул моряк. Карты ложатся на стол, к ним подсаживается Паша, все же проигравший и желающий наблюдать за чуть менее неинтересной игрой, чем была у него самого. Уж в картах Даня хорош, и маг был уверен в своих силах. Даня был уверен, потому смело стянул с запястья браслет из морских ракушек, собранных им лично лет двадцать назад. И само украшение Даня кропотливо мастерил сам, научившись этому мастерству у морских нимф в тот же год. Он был уверен в своем мастерстве, и от того проигрыш был еще унизительнее. Даже Паша расстроился — он надеялся на ожесточенный бой, но Дане просто не повезло с картами. Вечер становился все поганее, Даня выгнал из-за своего стола и довольного своей добычей моряка, и Пашу, и снова остается в гордом одиночестве, допивая свой вискарь. Но домой все равно не хотелось. Там Юра проводит какие-то ритуалы, скачет с бубнами вокруг криво связанных кукол, воет раненым зверем и читает на латыни детские стишки. Дом Дани за несколько дней, что в нем провел Томас, превратился из обычной, приличной такой помойки, в дурку, в которую теперь было еще тяжелее возвращаться. Там теперь воняло тяжелыми благовониями, но не такими, какими пользовался сам Даня, а какими-то специальными и бесполезными, но воняющими смертью. Он поворачивает голову на звук хлопнувшей двери, на знакомый голос. Саша как всегда приносит за собой жизнь, рядом с ним будто всегда как-то по-другому, не так, как без него. Даня часто думал, что если бы не вся эта канитель с погодой, если бы все это происходило не из-за него, и если бы он мог что-нибудь исправить, то возможно, хотя тоже маловероятно, они с Сашей могли бы стать друзьями. Они бы могли вот так же точно пить вместе, но разговаривали бы на равных, и не о том, сколько Даня создает проблем, а о чем-нибудь интересном. Дане хотелось бы узнать, о чем с хранителем леса можно поговорить. Он, должно быть, может рассказать много всего интересного. Хотя, обычно Саша с ним и не разговаривал особо. Только по делу. Не было никогда такого, что друид мог обсудить с ним недавно прочитанную книгу или какие-нибудь последние неинтересные сплетни, которыми так часто делится с Ваней и Пашей, или погоду, например… Нет, ладно, обсуждений погоды им в последнее время хватает. В общем, Саша редко снисходил до разговора с ним, с Даней, а если и решал поболтать — то злился и рычал, требовал чего-то, чего Даня, даже если бы очень захотел, исполнить не смог бы. — На что сегодня играют? — Саша лавирует меж столов, засматриваясь на ставки и ход чужих игр. — Уже и без тебя все проиграли, леший, — бросает Даня, все еще глубоко оскорбленный и огорченный своим проигрышем. Саша вдруг на него смотрит как-то так, будто ожидал чего-то другого от Дани. Возможно, он хотел бы просто его тут не видеть, чтоб не портил общую картину приятного вечера в кругу друзей. Даня им не друг, он как изгой в компании глупых подростков. Один Ваня не чурается его, можно было бы даже сказать, что они друзья, но Даня точно знает, что дружить с ним никто на самом деле не стал бы. Возможно Рудбой просто хорошо воспитан и не привык относиться к людям и иным существам, как к ничтожествам. Даня на этот взгляд только скалится, показывает ровный ряд верхних зубов, гоняет по дну своего стакана звонкие подтаявшие льдинки. Хочешь защититься — нападай. Даня жил этим правилом, ему больше ничего и не оставалось. Не защитишь себя сам — никто этого не сделает. Так было в детстве, юношестве, так есть и сейчас. Никто не полезет защищать чёрта с бараньими рожками и комплексом царя. Даня больше и не смотрит в сторону людей, он запахивает свой потрепанный свитер поплотнее и отворачивается к окну, наблюдая, как местный мальчишка гоняется за дворовым псом. Это зрелище было намного интереснее всего, что происходило внутри бара. А Саша усаживается за один из столов, принимаясь тасовать чужие карты. Когда партия начинается, Саша заводит разговор — игра была монотонна, но от пьяного мужика настоящего покера ожидать и не стоит. — Ну я туза ему выложил и оп! Безделушка у меня в кармане, интересно, сколько за нее возьмет ваш барахольщик? А кстати, вот один мой знакомый боцман, царствие ему небесное… Кикиру сложно вытаскивать из непрекращающегося потока информации что-то нужное. Сначала были истории про жену и кракена, как-то связанные между собой. Кажется, схожестью характеров. Потом о потерянной в море шляпе и крысах в трюме. А потом мужик заговорил о «черте этом, играл отлично, но какой-то неприятный такой, знаешь, что я решил его валить!» Саша вдруг решает, что пора делать ставки. К их столу подтаскивает стул Паша, садится к Кикиру поближе, ноги под себя подбирает, внимательно рассматривает его карты, усмехается довольно. — Так что ставишь? — мужик улыбается как-то мерзковато, а потом тыкает грязным пальцем в Сашин перстень. Красивый, любимый и старый, старше этого самого мужика лет на восемьдесят. Кикир колеблется. Карты хорошие конечно, да и соперник настолько невменько, что выиграть можно будет за пару взвешенных ходов. Кикир прислушивается к собственным мыслям. Его, почему-то, преследует ощущение, что этот мужик не имел права Даню так расстраивать. Приезжий какой-то моряк, совершенно невменяемый идиот не имеет права лезть в их мир, портить то, что и так уже отвратительно плохо. Саша не может понять, почему Даня не проклял этого пьяницу как-нибудь, или не обманул в конце концов. Он ведь в этом мастер, как казалось Кикиру. Саша кидает взгляд в угол, в который забился Даня. Он весь какой-то колючий, но не так, как это обычно бывает — едко-колючий и устрашающе агрессивный, а какой-то… Лица не видно, и невозможно считать эмоции, но пальцы мелко дрожат, отстукивая какой-то ритм по столу. Основания рогов покрываются черным налетом, и Саша уверен — руки до локтей тоже чернющие, но в темноте бара это сложно рассмотреть. В общем, Саша сделал вывод, что маг действительно расстроен своим проигрышем. И не было никаких сомнений, что «неприятный черт» — это и есть Даня, у которого пьяница выиграл, наверняка сжульничав. И поджав губы, Саша стягивает со своего пальца кольцо с аккуратным зеленым камушком. Паша на это удивленно вскидывает брови. Саша обычно на ставки не играет, предпочитает игру на интерес, а тут еще и кольцо свое любимое ставит непонятно кому. Паша за взглядом друга не следит и мыслей его не читает, потому и не может понять таких опрометчивых поступков. А Саша тоже не мог, но ему вдруг очень захотелось, чтобы неприятный мужик остался ни с чем. И мимо быстро пробежала мысль о том, что будь они в другом месте, и если бы это не показалось слишком странным и неуместным, то Саша набил бы мудаку лицо. От злости ли, или это просто природное мастерство, но Саша действительно закончил партию ровно через пятнадцать минут, не только выиграв браслетик обратно, но и, как ему самому показалось, унизил мужика, как и хотел. Паша хлопает его по плечу, хвалит игру, самого Сашу, предлагает выпить пива. Кикир отказывается. — Нет, Пашенька, а то Анечка не пустит меня обратно в лес, — усмехается Саша, а сам пялится в темный угол, пытаясь рассмотреть мага, склонившегося над столом. Тот, кажется, очень увлечен разговором с самим с собой. Его губы шевелятся, пальцы двигаются, рисуя на столе какие-то фигуры, глаза крепко зажмурены, и он часто-часто мотает головой, будто отказывая кому-то. Паша все щебечет Саше на ухо что-то о том, как хорошо он сам сыграл и о том, что выиграл симпатичную пару перчаток, которые подарит девчонке в кондитерской по соседству. Саша кивает, словно болванчик, и безуспешно пытается прочитать по искусанным в кровь губам, что же маг так активно отрицает. Не получается. Саша никогда не мечтал стать импатом, научиться читать чужие мысли, проникать в головы магов и людей, но сейчас ему больше всего прочего хотелось прочитать то, о чем думает Даня, почему он нагоняет на них эти беды, о чем говорит с голосами вокруг себя. Когда Кикир поднимается, нечаянно задев Пашу плечом, тот замолкает, пихает Сашу в бок в ответ. Осознав, что никто его уже не слушает, эльф поднимается и удаляется к Ване, к бару, сетовать на сложную судьбу и пить разноцветные настойки. Кто-то разбил стакан, Рудбой орет на него, на полу расползается липкая спиртовая лужа, Саша тихо, между делом, шепчет короткое заклинание, испаряя жидкость с деревянного пола. Даже пятна не останется. Бытовая магия обычно бесполезна для друида, живущего в дремучем лесу, но когда, например, нужно собрать осколки какой-нибудь колбы или разжечь костер — она пригождается. Потому однажды Кикир и обучил ей Пашу, когда тому едва исполнилось пятнадцать. К столу Саша подходит уже не такой уверенной походкой, но пальцы в кармане нащупывают выигранный трофей, и он успокаивает себя тем, что пришел не просто так. Решает не садится, небрежно бросает на стол браслет. Ракушки глухо брякают о дерево, и Даня вздрагивает плечами, как от неожиданного выстрела, и резко разворачивается к Саше. В карих глазах на секунду проносится страх, мелькают еще не ушедшие мысли, легкое смятение, и все это видно так отчётливо, что Кикир сначала тоже пугается. Потому что, несмотря ни на что, они еще никогда не были так близко, никогда Саша не видел в Дане ничего, кроме кромешного хауса и надменного нечто, а сейчас в нем наконец-то стремительно мелькнуло что-то другое. Но все заканчивается также быстро, как началось, и Даня приходит в себя. Берет себя в руки, глаза и лицо в целом снова не выражают ничего, кроме равнодушия и легкой брезгливости. Он смотрит на то, что Саша кинул перед ним. Абсолютно бесполезная побрякушка теперь почему-то кажется почти оскорблением. Ему будто принесли похвастаться трофеем. Поднимает глаза, смотрит прямо в зеленые болотца снизу вверх, неинтересные такие лужицы в темноте, как лужи на брусчатке за окном. Даня думает, что они его даже почти раздражают.  — Раньше ты только ко мне в «гадюшник» приходил, а теперь и тут компанию рвешься составить? — Даня едко усмехается, а что еще остается? Смотреть вот так, снизу, было неприятно, будто бы Саша и так не ведет себя с Даней так, будто друид тут — высшее существо, что намного разумнее и в целом приятнее какого-то непонятного чудища. Даня постоянно видел к себе такое отношение, можно сказать, что уже и привык к нему, так что ничего другого даже в мыслях не допускает. Чтобы больше не ошибаться, Не обжигаться, На что-то не надеяться. Сашины шестерёнки работали туго и неохотно, хоть он и трезв. Ему вообще в последнее время тяжело думать внятно рядом с Даней, потому что даже самая разумная и невысказанная мысль казалась просто до смешного глупой, под насмешливым и холодным взглядом мага. Мысли, конечно, генерируются с трудом, но умные мысли пока не покинули Сашу насовсем, так что он, за неимением второго стула за столом, садится прям на столешницу, неловко перекидывая длинные ноги через Даню, ставит их на подоконник. Чтобы их лица находились на одном уровне. Высоту стола он в расчет не брал и посчитал, что его поза и так достаточно унизительна. Они посидели молча какое-то время. Глядя глаза в глаза, будто играя в какие-то злые гляделки. Моргнул или отвел взгляд — проиграл полцарства, дочь, достоинство, честь и последние крупицы здравого разума. Саша сдался первым.  — Ну все, теперь ты должен мне душу, — как бы между делом вбросил Даня, перебирая пальцами край Сашиной рубашки. А у Кикира в голове снова только такие мысли, над которыми маг бы посмеялся, и потому они остаются не озвученными. Например мысли о том, что душа — не такая уж большая цена за то, чтобы рассматривать эти чернющие глаза напротив подольше и понять наконец, что же происходит в этой загадочной голове. В эту ночь буря поутихла, дождь пропал вовсе, и было тихо-тихо, пока Саша сидел напротив и молча позволял смотреть на себя в ответ. Даня думает, что Саша хороший, когда молчит. *** Маленькую комнату на первом этаже освещают только свечи и огонь из камина. Мужскую фигуру едва видно в темноте, он стоит рядом с детской кроваткой, монотонно покачивая ее из стороны в сторону. Ребенка оттуда не слышно, но тот все качает люльку. В помещении пахнет пылью, по углам завелись пауки, а на кухне теперь господствует тараканий рой. В остальных комнатах поместья холодно и мрачно, там никто не появлялся уже несколько месяцев, с наступления осени. Даня один в единственной отопленной комнате, а а голове только мысли о том, что если сейчас искра из камина попадет на ковер и все вспыхнет — он точно не станет тушить. Его лицо... выражало так много эмоций, что сразу их и не разобрать. Он жмурится, запрокидывает голову, поджимает губы. Пальцы до глухого скрипа сжимают плетеный край кроватки, и Даня отдергивает их, будто обжигаясь. Нужно рассмотреть что-то еще, сложить пазл воедино наконец, Но картинка идет рябью, очертания расплываются на водной глади, становятся мутными, едва различимыми, и исчезают совсем. — Нет, не сейчас! — Саша вскакивает, потом снова опускается на колени, опускает пальцы в ледяную воду, руку по локоть, будто это как-то поможет. — Да твою мать! — Кикир обессилено валится на мерзлую землю, закрывает глаза. Картинка теряется в череде других мыслей и образов. — Ну а чего ты хотел? — Ваня спускается с мокрого камея, на котором стоял все то время, что Саша колдовал, — Едва ли Даня в восторге от того, что ты решил ворошить его прошлое. В Ванином голосе не проскакивало сомнение. Он давно не разделял поступки на «хорошие» и «плохие». Его попросили о помощи — он помог, выбрав меньшее из двух зол. И теперь пусть Кикир сам разбирается с тем, что узнал, если он хоть что-то понял разумеется. А у Саши теперь больше вопросов, чем ответов, но одно он понял точно в то утро — ничего интереснее и запутаннее Дани он не знал ничего и никого. Саша не любил неразгаданные загадки.