***
В Портленде с погодой всегда творилось что-то неладное, будь то проливные дожди, заливающие улицы неделями на пролёт, яркое солнце, светившее резко, слишком горячо, или штормовые предупреждения в середине апреля. Вайолет наблюдала за этими изменениями из окна и проклинала собственную детскую версию за то, что выбрала комнату прямо под крышей дома, где было слишком много щелей, слишком много возможностей для дождя затопить её спальню, и слишком много попыток для ветра превратить её саму в ледышку. Братья и сёстры разводили руки в стороны и помогали двигать мебель подальше от уничтожающей влаги, каждый месяц меняли заплатки на крыше и не желали пускать сестру в собственные комнаты. В семье с таким количеством детей личное пространство ценилось. Отцу было всё равно на то, что происходит в жизнях детей, пока один из них не лишится магии насильно, лишь тогда он включал режим заботливого папочки и ставил непослушного старшего сына в «угол». Джошуа было плевать на проблемы дочери, он не смотрел на неё, слушал изредка и отправлял обратно в комнату, делал все, чтобы та на глаза не попадалась. Сначала было обидно, а потом стало всё равно. Никакой злости, чувство ничтожности прошло, уступая место безразличию. Поэтому он её и не любил, уж слишком была похожа на Кая. Эта странная, немного агрессивная, манера общения, зачатки которой поселились в Вайолет лет в двенадцать, тогда, когда все остальные побежали играть во двор, бросая сестру дома. Девочка не пользовалась особой популярностью среди братьев и сестёр. Все шарахались от нее, как от прокажённой, даже Кай смотрел с сочувствием, но нотки неприязни в его взгляде проявлялись так же редко, как гроза среди ясного неба. В детстве Кай не любил сестру ещё больше, чем не любил отца. От Джошуа можно было спрятаться за закрытой дверью комнаты, он бросал попытки как-либо повлиять на сына сразу, не искал новых способов достучаться до него, видел, что ему всё равно, махал рукой и уходил, не спуская с крючка магию, которая так и рвалась сделать больно. Вайолет не оставляла попытки поговорить с братом. Она родилась всего на два года позже, вторая, после близнецов. Упёртая и своенравная. Джо называла её хвостиком Кая, пока не словила на себе грозные взгляды обоих. Вайолет часами сидела под дверью его комнаты, убеждая, что отец любит его так же сильно, как и всех остальных, просто показывает это иначе, так же он обращался и с ней самой, вот только девочку успокаивать никто не приходил. И Кай упорно не понимал, с чего бы ей вообще с ним разговаривать, он выродок, ошибка природы, он недостоин занимать место в ковене, а она носится с ним так, будто бы это Кай младший. Он слушал её, но никогда не открывал дверь. Вайолет любила проводить время в одиночестве, больше, чем одиночество, она любила только старшего брата. Осень подкралась незаметно, принося с собой череду респираторных заболеваний. Мать сетовала, готовила детям бесполезные отвары из трав, Кай и Вайолет закатывали глаза синхронно, обречённо тыкаясь носом в чашку с зелёной бурдой. Вайолет играла на скрипке, все во дворе ее слушали, даже Кай. Она играла совсем тихо, для себя, прикрыв глаза и отдавая свою душу чарующим звукам. Ветер кругами носил пожелтевшие листья, они останавливались, терялись в такой же пожелтевшей траве, некоторые падали в лужи, там кончался их дивный танец, и кончалось все. Девочку расстраивала мысль о том, что эти чудные, красочные листочки размокнут и превратятся в грязь. Кай сказал, что и с людьми происходит всё точно также. Тише, ещё тише. Звуки музыки едва слышны, тонкие пальцы зажимают такие же тонкие струны, пальцы другой руки крепко держат смычок. Вайолет морщилась, когда ветер швырял листья ей в лицо, а маленькие фигурки Хелло Китти, которые она вечно таскала с собой, неприятно впивались в тело. Голые ладошки мёрзли, запуская цепную реакция, пуская по всему телу табун мурашек. Мать говорила, что это хорошо, то, что у Вайолет есть музыка. Успокаивающая и убаюкивающая, но только когда ты сам этого захочешь. Лист застрял у её ноги. Потом ещё один зацепился за капюшон куртки. Вайолет думала, что если долго сидеть неподвижно, природа включит тебя в свой круговорот, как если бы ты был деревом или обширным кустарником. Опавшие листья и гниющие плоды будут прижиматься к корням, птицы — садиться на ветви, ветер засыпет песком, а дождь превратит песок в грязь. Вайолет представила себя деревом и усмехнулась, сдерживая смех. Ярко-жёлтый свитер с заглавной буквой её имени пропускал холод. И кололся. Под свитером не было майки, а руки не грели теплые перчатки. Так она себя наказывала. Мать этого не понимала и пыталась повлиять на дочь, но все попытки были провальными, она оставила свои причитания при себе, усерднее отпаивая девочку чаями с малиной и шиповником. Вайолет по натуре своей была очень сурова к себе и собственные наказания отменяла очень редко. Она наказывала себя за любой проступок, настоящий и вымышленный. Она была безразлична к своим страхам и фантазиям. Мороз и колючий свитер искупал позор страха перед ночью. Страха, который заставлял её укутываться в одеяло с головой, не оставляя и малейшей лазейки для кого-то, кто приходит в темноте. Страха, который лишал возможности пить перед сном, чтобы потом не мучаться, борясь с желанием пойти в туалет. Страха, о котором не знал никто, потому что жила она выше всех, рядом не было никого, кто мог бы заметить, узнать позорную тайну. И всё равно она стыдились этого. Боролась каждую ночь, проигрывала и наказывала себя за проигрыш. Вайолет поступала так всегда, сколько себя помнит. Это была игра, в которую она играла сама с собой, потому что больше было не с кем, она завоёвывала каждую ступеньку взросления долгими мучениями, которым подвергала свое тело. Часами простаивала на коленях в холодной комнате, игнорируя деревянные щепки, впивающиеся в коленки, приседала сотни раз и отказывалась от десерта. И все её крохотные победы пахли поражением. Она побеждала лишь часть себя, внутри оставаясь трусливой девчонкой. Она боролась со страхом перед смертью — мыслями о ней, с застенчивостью — грубыми шутками. Но все это — затравленное, загнанное далеко — жило в глубине души, дышало её воздухом. Вайолет поражала домашних своей неоднозначностью. Она была застенчива и груба, была тихой и шумной одновременно, всегда скрывала свои достоинства, показывая всем лишь недостатки. У неё были стихи, она прятала их в неприметном блокноте, вырывала страницы, когда надоедали. У неё была скрипка — подарок старшей сестры — она хранила её в черном футляре и прятала под кроватью. У Вайолет были большие мотки шерсти, она училась вязать из них красивые свитера для своей семьи. Она родилась странной, не плакала и не кричала, когда хотела есть. В восемь она была не слишком красивой, но и не уродливой, с длинными, непослушными волосами цвета вороньих перьев, синяками под глазами, она была неуклюжей и рушила все вокруг. В двенадцать она стала тонкой, как струна её скрипки, тише и спокойнее. Она держала серьёзное лицо, чтобы выглядеть старше. Втайне читала романы, в которых герой умирал долгой мучительной смертью, и сочиняла стихи. Бронте она прятала под подушкой, рядом с драгоценным блокнотом. . Вайолет любила свой дом, любила Портленд, она росла в одиночестве и умела уходить в себя, когда хотела быть в ином месте. На скрипке она лучше всего играла, когда рядом никого не было и никто не слышал. Любая мелодия — даже самая сложная — словно ее приносил ветер, все получалось сразу. В лучших местах она жалела, что ее никто не слышит, но знала, будь рядом кто-то, так хорошо никогда бы не получилось. Вайолет играла, твердо стоя на ногах, не шелохнувшись от порывов ветра. Она впитывала в себя спокойствие и доброту, она заключила себя в невидимые цепи чистоты, сквозь которые не пролезут тощие, бледные руки тех, что путают душу. Двор заносило листьями. Во дворе росло два дуба и три непонятных куста, за которыми ухаживала мама. Эти кусты прижимались к стенам дома, если вывеситься из окна первого этажа, наткнешься на острые ветки. Дубы росли паралельно друг другу, будто отмечая невидимые границы двора, корни «взрывали» землю и виднелись среди травы. Летом хорошо отдыхать под дубом, что рос слева, он затенял свою часть двора почти полностью. Он вырос здесь задолго до того, как родилась Вайолет, и помнил те времена, когда кругом гнездились стаи сов. Девочка сидела на корнях этого дуба, сочиняя свои стихи. Как далеко простираются его корни? Она посвятила этому целую страницу в своем блокноте. Из кухонных окон валил белый пар, разнося по двору чудесные ароматы. Из окон второго этажа доносились причитания отца. Облезлые кошки обегали двор по периметру, охотясь на ворон, которые расхаживали по голым газонам, расшвыривая жухлые листья. Длинноволосая девочка в ярко-жёлтом свитере играла на скрипке свою волшебную мелодию, заключая себя в цепи одиночества. Кай смотрел на нее очень внимательно.***
— Тебе нужно перестать с ним ссориться, — Джо внимательно осматривала руку сестры, на которой красовался внушительный синяк, — тебе скоро исполнится восемнадцать и ты сможешь уехать. — Ему нужно перестать весть себя, как кретин, — Вайолет накинула на майку рубашку, скрывая за длинными рукавами синяк, — дети — цветы жизни, а у меня чувство, что когда Джошуа смотрит на нас с Каем, думает, что ему достались лопух и репейник. Джозетт вздохнула и встала с кровати сестры. Ей нравилась эта комната, нравилось проводить здесь время, отпускать себя и не думать о проблемах завтрашнего дня. Вайолет любила комфорт и уют, она всюду носила с собой эту теплую атмосферу, распространяла ее на окружающих людей. Здесь было гораздо темнее, чем во всех остальных комнатах, единственным источником естественного освещения являлось небольшое прямоугольное окно над изголовьем кровати. Под самой крышей болтался тонкий балдахин, который служил больше украшением, частью декора, Вайолет им совсем не пользовалась, скрываться было не от кого. Она цепляла на белую ткань значки Led Zeppelin, The Beatles и The Rolling Stones, и периодически простиралась её краями скрипку. Джо закатывала глаза, если ей удавалось застать сестру за подобными манипуляциями, но уже давно ничего не говорила. В этом была вся Вайолет. Опрятный хаос. Предельная аккуратность в выборе одежды, и полнейший ужас в волосах. Она любит приятно пахнуть, но бросается обнимать каждую бездомную собаку. Она игнорировала всякого, чье мнение шло в разрез с её собственным, и убеждала мать, что рычащие собаки её не покусают. Покусали, но это мало что изменило. На стенах висят дурацкие картинки из детских журналов, которые она повесила ещё будучи совсем крошкой, на крючках, которые тянулись неровной линией вдоль всей стены — шарф четвертого Доктора Кто в исполнении Тома Бейкера. Вайолет берегла его, как зеницу ока, не позволяла никому его трогать, даже дышать в его сторону. Джо это казалось странным, но она очень быстро привыкла к странностям младшей сестры. На другой стене — около зеркала — висел её портрет, немного потёртый и с заломами на краях, но Вайолет он нравился. Там же висели и её особенно удачливые стихи, красиво оформленные в цветастые рамки. Иногда Джо казалось, что комнаты этого дама существуют как нечто отдельное друг от друга, существующее в разных мирах, измерениях. Люди, живущие в этих комнатах совершенно не похожи друг на друга, разве что Кай и Джо отличаются внешней схожестью. — Как ты общаешься с Каем? — Это глупый вопрос, Джозетт, по средствам использования речевого аппарата, как и все люди на этой планете, конечно, если кто-то не научился говорить ушами, — Вайолет завалилась на спину, сбрасывая с ног тяжёлые ботинки и залезая под тёплый плед. За окном уже темнело. Горячий закат уже скрывался за горизонтом, уступая дорогу ночи. Демоны в ее шкафу начинали копошиться и точить когти, готовясь к скорой вылазке. В зеркале застыл её отчаянный страх. Джо всё ещё ходила по комнате, наступая на скрипящие половины, те, по которым давно никто не ходил, они находились около комода, стоящего у дальней стены, там, куда даже свет лампы не добирался. Когда-то там стоял крутящийся ночник, но его разбил Кай ещё тогда, когда их отношения с Вайолет нельзя было назвать даже дружескими. — Спокойной ночи, Вайолет. — И тебе не помереть во сне. Наверное, попытки заботиться о Кае — это единственное, что объединяло их с Джо, только сама эта забота была разной. Ненависть к отцу — то, что объединило Вайолет с Каем. Вайолет Паркер никогда «не дотягивала» до идеала. По мнению отца она была слишком слабой ведьмой, для которой даже самые лёгкие заклинания являлись непосильными, она не училась на отлично, учавствуя в школьных олимпиадах и конкурсах, как Джо. Она не взяла от родителей все хорошее, не являлась самой красивой дочерью, или самой талантливой скрипачкой. Ей с детства говорили, что она должна быть лучшей, но у неё не было сил. Она всегда думала, что причина в ней, думала, что виновата во всем, о чем говорит отец, уверяла себя, что ничьей вины в этом нет, только ее собственная. Наказывала себя и снова принимала уродливые слова. Джошуа из раза в раз повторял, что все трудности — это выдумка, отговорка для ленивых, всё это она придумала сама и это только её проблемы. Вайолет боролась с этой болью всю свою жизнь, позволила себе в ней раствориться, боролась, пока не стало всё равно. На мнение отца, на мать, на идеальную Джозетт и всех остальных. Скрипнула дверь, сквозь которую не сочился свет. Вайолет вздрогнула, натягивая плед до носа, почти полностью за ним скрываясь. Глаза забегали по подушкам в поисках спасения, рядом был только плюшевый подсолнух. Ногу, которую не накрывало одеяло, так некстати защекотал мороз. — Это всего-лишь я, не строй в своей голове планы, как бы выскочить в окно, — облегченный вздох сорвался с губ и девушка сбросила с себя одеяло, выбираясь из удушающей жары. — Ты напугал меня, — Вайолет сбросила с плеч рубашку, которая за ночь точно пропиталась бы потом, и потянулась к бутылке с водой. Кай хлопнул по выключателю, заливая комнату светом, и рухнул на кровать, как и Джо до него, откладывая от себя что-то белое, заводя руки за голову и смотря на сестру с усмешкой. — Знаю, иначе не стал бы приходить так поздно. — Кай потянулся к принесённой вещи и положил её на колени сестры. Это были склеенные между собой ватманы, образовывающие собой один огромный лист бумаги. Вайолет с интересом развернула их и уставилась на рисунок. Её взору открылось что-то странное, с вывороченными ноздрями, пупырчатое, с очень волосатыми ушами и пучеглазое, но зато выкрашенное в ярко-розовый цвет. — Это кто? Ты кого нарисовал? — Гоблина, — радостно сообщил Кай, — в натуральную величину. Правда хорошенький? — Да, прямо хоть сожги, — Кай счёл это комплиментом и самодовольно усмехнулся, прикладывая руку к сердцу. — Кровь стынет? — Точно, стынет, — согласилась Вайолет, — а ещё сильнее остынет, если наткнуться на это ночью с фонариком. Кай поднялся с кровати, присаживаясь напротив прикроватной тумбочки, открывая поочерёдно каждый ящик, пока не нашёл то, что ему было нужно. Вайолет, кажется, даже не знала, что там есть коробок с железными кнопками, которые так усердно искал Кай. Он подхватил рисунок и зашагал прямо к страшному, темному углу, прикалывая к пустой стене розового гоблина. — Тебе бы сюда светильник, такую красоту в темноте держать, — он провел пальцами по комоду, стирая с него пыль и поморщился, вытирая руку об пижамные штаны. — Ты разбил его, — нахмурилась девушка, доставая из-под подушки книгу, — лет девять назад. — Ты никогда не забудешь об этом? — Паркер состроил печальное лицо, — я же не напоминаю тебе, что ты разбила мне нос. Вайолет приподняла бровь, бросая на брата упрекающие взгляды. — Я перестану вспоминать это только тогда, когда ты принесешь новый светильник, — девушка встряхнула волосами, скрывая лицо, и обратила все свое внимание к книге, — и да, если бы я была Дартом Вейдером, я бы взорвала твою голову с помощью Великой силы. — К счастью, ты не обгорелый мужик в стрёмном костюме и с двумя детьми, — Кай выхватил из ее рук книгу, пробегаясь по строчкам глазами, — а я и не знал, что ты читаешь такие извращения, хорошо, что это не «Эммануэль». — Ну да, ты же у нас знаток таких книг, — Кай захлопнул книгу, пряча её под одеяло. — О чём ты с ним спорила? Улыбка в миг сползла с её лица, а голубые глаза потускнели. Вайолет не любила кричать о своих печалях, она переживала это спокойнее. Кай знал, что она страдает в этом доме, не физически, но морально. — Ты изменилась. — Это не так. — Ладно, — сдержать себя он смог не долго, — так о чем вы говорили? — Это только мои проблемы, Кай, тебя это волновать не должно, — Вайолет посмотрела на брата, с глазами полными надежды на то, что он прекратит этот бесполезный разговор, — я не хочу об этом сейчас говорить. Вайолет перевернулась на бок и прикрыла глаза, искренне надеясь, что сон скоро настигнет ее. Теплая рука брата на талии стала последней каплей и девушка провалилась в беспокойный сон. На бледной щеке мерцал след от слезы. Кай Паркер не был идеальным братом, идеальным сыном или идеальным другом. В прочем, другом он вообще никогда не был. Он не был даже идеальным человеком. Кай просто был, такой какой есть, со всеми своими изъянами и шероховатостяси, он часто ругался с отцом и сестрой, на мать внимания он не обращал. Мать для него была пустым местом, человеком без голоса и своего мнения. Таких людей он не любил. Не любил и Джо за то, что была лучшей, за то, что к ней отец прислушивался, за то, что она была ведьмой. А он нет. Но он любил Вайолет. Не так сильно и не так искренне, как должен брат любить сестру. Для него малышка Летти, так он назвал ее, когда они были помладше, была скорее отдушиной, чем-то постоянным в этом доме, она никогда не менялась. Каю она нравилась. Но не как сестра.