***
Снова она стояла здесь — в глубокой, паталогической нерешительности перед огромными, как ей казалось, дверьми. Радовало только, что гвардейцы сменились — вчерашние бы точно пришли к выводу, что у княгини серьезные проблемы с перешагиванием порога. Ее опять скрутил необъяснимый страх, из-за того, что ее возможный визит вызовет у Сианны еще большее раздражение. Но Анариетта все-таки решилась наплевать на чувства сестры и вошла в покои. Она осмотрелась: пустота, почти полная, не считая пары горящих свеч, темнота и звенящая тишина — обычная обстановка в комнате Сианны. Но почему-то именно сейчас эта жутковатая атмосфера, всегла витающая вокруг образа сестры, вызывала в ней страх и тревогу. Сидящая в кресле с бокалом вина в одной руке и книгой в другой Сианна даже не повернула головы, неотрывно глядя на пожелтевшие страницы книги. «Гражданская война в Туссенте» — Анариетта сразу узнала этот потертый старый томик исторического цикла. Почему же с ней стало так сложно разговаривать? Раньше же все было так просто и легко — никого ближе сестры не было, и только ей Анариетта могла доверить все свои переживания и секреты. А теперь… она даже не могла толком подобрать нормальных слов, чтобы завязать разговор. Боялась сказать что-то не то, выразиться не так — страх испортить и так плохие отношения был слишком силен. Уже прошло, по меньшей мере, три минуты, но княгиня так и не проронила ни слова. Сианна тоже молча смотрела в книгу, изредка шелестя страницами. — Я бы хотела извиниться, — собравшись с духом, на выдохе произнесла Анариетта, пряча руки с заломанными пальцами за спиной, — Я повела себя образом не достойным ни правителя, ни сестры. Ни воспитанного человека. Самая сложная половина дела сделана. Осталось дождаться победоносной ухмылки, торжествующего взгляда и признать собственное поражение. Но у Сианны, видимо, были другие намерения. Как всегда: непредсказуемые и непонятные никому, кроме нее самой. Она собиралась в очередной раз поиздеваться над сестрой, что, по всей видимости, стало ее единственным развлечением. — Да плевать я хотела на твои извинения, — не отрываясь от книги, небрежно бросила та, — Можешь засунуть их себе куда поглубже. Это было неожиданно даже от такого человека, как Сианна. Сколько княгиня себя помнила, сестра всегда приходила в садистский восторг, когда той приходилось извиняться перед ней или признавать собственную неправоту. Но сейчас-то она чего хотела добиться своими заскоками оскорбленной до глубины души гордости? Княгиня заметила важную деталь — за деланным равнодушием взгляд Сианны задумчиво остановился, перестал бегать по строчкам текста. Она ждала чего-то. Видимо, хотела посмотреть, какие еще попытки расположить к себе сестру предпримет расстроенная Анариетта, как будет еще унижаться и изворачиваться из сложившейся неловкой ситуации. Наверняка, она выглядела жалко. А той нравилось чувствовать ее ничтожность на фоне своего явного превосходства. Хорошо, пусть потешит свое самолюбие, пока может. Не всегда же так будет продолжаться. — Тогда чего ты хочешь? — прямо спросила Анариетта. Она понимала, что поступала до ужаса неправильно, давая безумной сестре возможность диктовать условия. Но желание хоть как-то угодить ей было слишком сильно, сильнее здравого смысла. Было безумно. Княгиня безумно жаждала сделать все, что сестра попросит, лишь бы та не чувствовала себя некомфортно в стенах собственного дома. Только бы она была, наконец, после стольких лет лишений и мук, счастлива. Каждый ведь заслуживал в своей бренной жизни хоть немного счастья, а Сианна — более всех заслужила. И Анариетта была готова идти ради нее на любые жертвы. И если во имя этой благой цели ей придется еще немного пострадать — она готова и сделает это с улыбкой на устах. За то, что Сианна, как никто другой, осчастливила ее своим появлением. У княгини никогда не было никого ближе нее, и только встретившись снова, она почувствовала в полной мере, как сильна ее привязанность. Сестра привязала ее к себе сразу, тридцать пять лет назад, когда ничего не понимающая будущая княгиня впервые встретилась с ней глазами. И все время этой связью Сианна играла с ней: стоило просто потянуть за эту ниточку — она прибежит по первому зову. Было ли это действие мутаций в ее организме, вызванных проклятием, глупое совпадение или воля Предназначения? Наконец, Сианна даже отложила книгу и задумчиво посмотрела на нее. Внимательные глаза прошлись по силуэту Анариетты снизу вверх и сверху вниз несколько раз, прежде чем сосредоточенно остановились на лице сестры. Княгиня невольно почувствовала волну промчавшихся, как разряд тока, по позвоночнику мурашек. Сестра смотрела не нее как-то не так, как никогда раньше. Но что скрывалось за этим странным и незнакомым взглядом, Анариетта понять не могла. Она подошла ближе, медленно сокращая расстояние между ними с нескольких метров до десятка сантиметров. Княгине стоило огромных трудов оставаться неподвижной, будто бы ее совсем не беспокоило столь близкое присутствие Сианны. Но ее выдавало все, что можно: частое дыхание, бешено стучащее кувалдой по груди сердце, бегающий взгляд, дрожь в коленях, плотно сжатые челюсти и заломанные пальцы. — Доверия. Доверия? К человеку, построившему против нее целый заговор? Анариетта всеми силами пыталась заставить себя доверять сестре, но выходило не очень — еще живы были в памяти слова ведьмака о несостоявшейся пятой жертве Бестии. Да и вообще, если бы она не доверяла Сианне — не стояла бы с ней лицом к лицу, полностью открытая для неожидаемого (или ожидаемого?) удара. — Мы сейчас в комнате одни, какие еще проявления доверия тебе нужны? — стараясь придать голосу спокойствие, что в присутствии сестры было по разным причинам невозможно, спросила княгиня. В ответ Сианна снова по-своему криво и неприятно усмехнулась. — Конечно, а за дверьми отряд, если не два, гвардейцев при полном параде. — Они защищают не меня от тебя, а тебя от… — От заблудившейся в коридоре крысы или случайно залетевшей мухи? — Сианна опять скривилась в ухмылке, качая головой, — Анариетта, — она театрально прикрыла глаза, произнося имя сестры с тянущей, издевательской интонацией, — Я могу прикончить тебя прямо сейчас пятью разными способами, так, что ты и пискнуть не успеешь… — Если ты собралась покончить с собой, есть много других более легких и безвредных для окружающих способов, — воодушевленно парировала княгиня, почувствовав прилив уверенности после сказанных слов. Искривленные в ухмылке губы Сианны еле дрогнули — она хотела улыбнуться, но пересилила себя. Вместо этого Анариетта получила в ответ угрожающий режущий взгляд. Уверенность сдуло, как ветром, недолго она продержалась. — У тебя по-прежнему идиотские шутки. Это о многом говорит. Ну конечно, не хватало того, чтобы сестра еще назвала ее идиоткой. Княгиня криво улыбнулась и подавила безумный порыв разозлиться, потому что тогда Сианна точно опять довела бы ее, если бы она дала ей повод. — Зачем ты мне все это говоришь? — она невольно почувствовала на своих губах горькую улыбку, — Я же хочу как лучше… — Кто-то же должен был открыть тебе глаза, — снова ухмыльнулась сестра, с явным удовольствием наблюдая перемену в лице Анариетты, — Ты же сидишь в своем сраном дворце на вершине мира, прямо как какая-то блядская принцесса, и не знаешь ничего, кроме удовольствий и достатка. А все мерзкие подхалимы вокруг, вместо того, чтобы говорить правду, только и делают, что пресмыкаются перед тобой. Каждое слово больно резало ее по сердцу, врезалось в голову так, что она в ближайшее время не сможет думать ни о чем другом. Чувства будто притупились, и Анариетта недоумевала: все, в чем она была твердо уверена до этой минуты, перестало иметь смысл, в момент стало всепоглощающей бессмысленной пустотой. Хуже всего то, что Сианна, как всегда, была права: она и правда — никто, еще один бессмысленый представитель человеческой расы. — Ты меня настолько ненавидишь? — сдавленно прошетпала она, всеми силами борясь с внезапно нахлынувшей волной эмоций. — Такого ты обо мне мнения? — по лицу Сианны мимолетно скользнула тень будто бы разочарования и даже обиды. Но уже через секунду она снова вызывающе усмехнулась и тут же посерьезнела. Она прекрасно владела своими эмоциями, настолько, что правдоподобно изобразить что-то или сдержать в себе вулкан страстей не составляло для нее никакого труда, — Я тебя не ненавижу, Анариетта. Это все, что пока стоит знать. И почему тогда Сианна норовила при каждом удобном случае уколоть ее неприятным едким замечанием, размышляла княгиня Она почувствовала, как в ней вспыхнул гнев. И к чему тогда вся эта сцена? Сестра ее «не ненавидит»? Если и правда так, почему она этого не показывает ни малейшим жестом, словом? Мимолетная вспышка гнева вскоре погасла, оставляя после себя слабость, делая ее уязвимой и беззащитной. Ей вдруг подумалось, что если в этот самый момент Сианна прижмет ее к стене, намереваясь опять как-нибудь съязвить и обидеть, она будет совсем не против, только поддержит ее. — А ты? — Сианна тронула застывшую сестру за руку, усмеяхаясь тому, как та вздрогнула и вся резко выпрямилась, — Ненавидишь меня, да? Анариетта подняла на нее взгляд и на мгновение за явно напускным равнодушием различила застывшее любопытство, которое замечала и раньше, но только сейчас оно было вызвано не безысходностью и скукой, а, будто бы, настоящим, искренним. Она чувствовала, что никогда ранее оно не было так сильно, как сейчас, никогда Сианна не казалась такой заинтересованной и беззлобной. — Нет, — только и ответила княгиня. Ее сердце бешено колотилось, словно в предвкушении чего-то еще непонятного, но очень значимого, от переизбытка противоречивых эмоций, — Как я могу тебя ненавидеть? — Думаю, можешь. Хочешь об этом поговорить? — неожиданно предложила Сианна, наклоняя голову и мило улыбаясь. Могла же быть очаровательной, когда захочет. Даже слишком — настолько, что перед этим совершенно чистым и искренним взглядом ярких глаз невозможно было устоять. Того взгляда, до боли знакомого, который сейчас был странно незнаком, потому что пробуждал в ней то, что никогда не вызывал раньше. Анариетта удивленно выдохнула. Вчера она чуть не испепелила ее ненавистным взглядом за попытку удариться в прошлое, а сегодня — сама предлагала покопаться в воспоминаниях. Странно, очень странно. И она разговаривала с сестрой на разные темы несколько часов, пока не поняла, что за окном уже давно рассвело — было, по меньшей мере около четырех утра. Ее любимое время. И хотя Анариетта не спала всю ночь, но впервые за долгое время она чувствовала себя довольной и отдохнувшей, полной сил. — Когда я сказала, что есть много способов прикончить тебя, ты не нашла все, верно? — неожиданно перевела тему разговора Сианна, — Ты так старательно делала вид, что спокойна, но на самом деле твои глаза судорожно бегали по всем углам. Признаться честно, ты меня знатно повеселила своим беспокойством, было очень трудно сдержаться и не засмеяться в голос. Так вот, шпилька — самый неочевидный. — Это же всего лишь украшение, — княгиня немного недоверчиво посмотрела на нее и пожала плечами. Казалось, Сианна снова хотела ее запугать. — Зато какое опасное, — сестра медленно подошла к ней сзади. Сейчас она выхватит эту несчастную шпильку и всадит ей в сонную артерию — славная смерть. Но она не набросилась на нее, желая жестокой и вероломной расправы, а лишь аккуратно опустила руки на плечи. Анариетте не было нужды поворачиваться, она и так помнила эти руки наизусть — гибкие и сильные, с выступающими сухожилиями и тонкими пальцами, чуть больно стискивающими ее плечи. Казалось, в напряженной тишине прошла вечность невиданного смятения, прежде чем руки передвинулись к ее шее и осторожно прошлись по мягким золотистым волосам, вынимая из них шпильку. Сианна поднесла дорогое украшение на теплый свет, со странной ухмылкой наблюдая, как голубые турмалины переливались всеми возможными оттенками на утреннем солнце. Анариетта же, не дыша, наблюдала за ней. — Этим правда можно убить? — наивно спросила княгиня, когда сестра перевернула шпильку и чуть дотронулась до острого конца. Изящные пальцы так бережно гладили золотистый металл, и все, чего она сейчас желала, — оказаться на его месте. Анариетта сидела в том самом кресле, что несколько часов назад занимала ее сестра, а та стояла рядом в нескольких десятках сантиметров. И сейчас Сианна не вернулась на свое место, чтобы продолжить странный разговор, она вдруг подошла к сестре так близко, что та, казалось, опять забыла, как дышать, и медленно опустилась на пол рядом с ней. Был ли это тщательно спланированный еще один шаг вперед в ее сценарии или спонтанный жест, княгиня не знала и не хотела предполагать. Она, наверняка, смотрела на нее так, словно увидела впервые за сегодняшний день. Хотя, такую Сианну она точно видела впервые. Сестра так и ничего не ответила, только протянула Анариетте раскрытую руку, и та, не задумываясь, протянула свою в ответ, чтобы снова ощутить приятное покалывание разрядов тока в месте, где холодные пальцы касались ее кожи. Сианна медленно и молчаливо, словно художник, вырисовывала тонким концом на ее ладони какие-то узоры, но вдруг остановилась, поднимая взгляд на сестру, что завороженно следила за ее движениями, будто спрашивая разрешения. Анариетта кивнула. И почувствовала, как холодный металл резко и больно прошелся по раскрытой ладони, грубо рассек плоть, заставляя вздрогнуть и прошипеть. Сианна шикнула на нее, но тут же что-то успокаивающе невнятно прошептала. — Теперь видишь? Она отложила шпильку на стоящий рядом высокий деревянный столик, чтобы взять ладонь сестры двумя руками. Неглубокий на первый взгляд порез уже через мгновение закровоточил, неприятно заныл. Но стоило Сианне чуть дотронуться до него, поглаживая и пачкая бледные пальцы в насыщенной крови, и, казалось, вся боль прошла, предоставляя место странным и непонятным ощущениям, которые можно назвать даже приятными, посчитать… удовольствием? — Не ожидала? — Сианна улыбнулась, но не зло, а как-то мягко и снисходительно, добро. Совсем незнакомо. Слишком много незнакомых жестов за один день, — Тебе стоит знать, что удар придет оттуда, откуда совсем не ожидаешь. Она в последний раз ласковым движением коснулась раскрытой ладони, вытащила из кармана платок и неторопливо, даже будто бы заботливо перевязала им кровоточащую рану. — Я думала, крови будет меньше… — только и смогла вымолвить Анариетта, смотря, как ярко-красное пятно все сильнее расползалось по светлой ткани. Сианна снова беззлобно рассмеялась. — Пустяковая на первый взгляд вещь может оказаться… роковой. Когда княгиня вышла из покоев, исполняющие ее же приказ гвардейцы представились неприятными и злыми. Спокойные лица казались ядовитыми и злорадствующими, будто они замышляли что-то недоброе. Высокие своды потолка давили на нее со всех сторон. Анариетта неожиданно для самой себя приказала не закрывать больше двери и позволить сестре спокойно перемещаться без комичной орды охраны в пределах дворца. За несколько часов, проведенных с ней, она научилась смотреть на окружающий мир иначе. Совсем как Сианна. Все, что она видела, казалось, воспринимала через образ сестры. В ту ночь, плавно и незаметно перетекшую в утро, темные тусклые коридоры, до сих пор не до конца проясненные моменты, пульсирующая рана на руке — все вдруг стало неважным. Новый неизвестный мир рождался вокруг нее.Вопрос доверия
13 февраля 2021 г. в 01:42
Все возложенные надежды Анариетты остались неоправданными: последовавшее за тяжелой ночью утро нисколько не прояснило ее мыслей и не преподнесло никаких решений. Это было ее уже обычное утро, такое же нежеланное, как и все предыдущие за последние пару недель.
Княгиня надеялась, что сердечный разговор прошлой ночью с сестрой сможет хоть как-то сгладить углы в их непростых отношениях. Думала, что почувствует облегчение, сбросив груз невысказанных переживаний с плеч. Наивная. Сейчас она чувствовала себя еще более отвратно, чем когда-либо: голова адски болела из-за очередной бессонной ночи, а сердце разрывалось от неизлечимой боли.
Ее все раздражало. Солнце, как назло, светило слишком ярко, слепя уставшие глаза, изо всех окон до сих пор доносились приторно-радостные отголоски вчерашнего «праздника» — веселые песни и приятные при иных обстоятельствах музыкальные мотивы. Служанки, разбудившие ее утром не в ту минуту, льстили чересчур сильно и вели себя с ней слишком почтительно, неестественно. Даже завтрак, как всегда, был приготовлен отменно — отлично для такого паршивого настроения.
Анариетта нисколько не сомневалась, что Сианна в этот самый момент тоже раздражается по какому-нибудь поводу, и только это осознание делало ее чуть менее злой и возмущенной.
Так, она решила, что ничего более не сможет испортить ей настроение еще сильнее, и, все еще питая надежду на счастливый финал этой странной сказки, рискнула пригласить Сианну отзавтракать вместе. Все равно она бы отказалась, почему не показать ей лишний раз свои намерения решить все конфликты и выказать полное расположение?
Тем сильнее было удивление княгини, когда двери обеденного зала распахнулись, и в проеме возникла ее сестра, как всегда в окружении вооруженных солдат. Будь на ней кандалы, можно было бы поспорить, на какую казнь ее ведут: повешение или обезглавливание?
— Доброе утро, — Анариетта попыталась выжать из себя приветливую улыбку, чтобы казаться, насколько это было возможно, более дружелюбной.
— Доброе, — коротко и сухо отозвалась Сианна. Всем своим театрально-преувеличенным жалким видом она напоминала великую мученицу, а не сестру княгини.
Анариетта ничего больше не добавила, не желая утомлять ни себя, ни Сианну пустыми и нервотреплющими разговорами «для приличия». Не стоило даже пытаться: вчерашняя ночь яркое подтверждение тому, что мимолетное расположение сестры легко спугнуть. Она и так соизволила почтить ее своим присутствием — довольно щедрый жест.
Сианна опустилась на стул с высокой резной спинкой на противоположном конце длинного стола. Специально ведь так сделала: могла выбрать место ближе к сестре, но вместо этого препочла оказаться напротив нее — на равных условиях. Незначительное, казалось, совсем случайное движение, но не для Сианны, ничего не делающей случайно.
— Вино-то будет? — устало обратилась она к накладывавшему ей еду лакею.
— Вино-с? — его глаза удивленно распахнулись, а брови поползли вверх, — С утра-с?
Сианна небрежно отмахнулась от него, разочарованно вздохнув. Видимо, зря Туссент зовется краем веселья и славится разнообразными винами, если их не подают к столу при каждом приеме пищи.
Она определенно знала, что, по всем правилам, начинать трапезу должен суверен. Знала, и потому специально с до отвращения спокойным лицом, прямо глядя сестре в глаза, первая сделал глоток из инкрустированного красными камнями бокала, еще и демонстративно подняла его. Словно подвергала сомнению положение Анны-Генриетты. Или бросала ей вызов. А, может, она правда столько времени провела вдали от светских мероприятий, что совсем забыла все их тонкости — Анариетта надеялась именно на это больше всего. Ведь Сианна ничего не делала просто так.
К счастью или несчастью, она не сказала больше ни слова, лишь иногда выпрямлялась, откидываясь на высокую и узкую спинку стула, и изучающе смотрела на сестру, словно пыталась понять, о чем та думала. Будто бы она и так не знала.
Некоторое время спустя Сианна молча поднялась из-за стола и подошла к широкому окну, глядя как дрожащие солнечные блики играют на разноцветном витражном стекле. Утро было в разгаре. Никакое другое утро не могло сравниться с этим: на ярких зеленых склонах золотыми иголками рассыпались лучи, искорки солнца играли на листве деревьев дворцового сада, а небо было свежим и высоким, густо-синим — вся природа казалась юной и дышащей. Анариетта почти физически чувствовала, как та о чем-то сосредоточенно думала, слышала, как вертятся в ее голове мысли.
Она простояла еще несколько минут, задумчиво глядя на южный пейзаж с разноцветными зданиями у подножия белого княжеского дворца, иногда прямо-таки страдальчески вздыхая и поджимая губы. Налюбовавшись прекрасными видами и, скорее всего, что-то тщательно обдумав, она неторопливо развернулась на каблуках и так же медленно направилась обратно к столу, к сестре. Сианна беспардонно оперлась о край стола и скрестила руки на груди. Анариетта заметила, как откровенно занервничала стража у двери при виде такой опасной близости сестер, одна из которых еще вчера была преисполнена решимости убить другую.
— Ну, и долго это будет продолжаться? — наконец, спросила она.
— Что? — стараясь выглядеть как можно более спокойной, переспросила Анариетта. Сегодня все чрезмерно раздражало ее. И почему-то именно сегодня сестра решила подосаждать ей еще сильнее, словно тыкала палкой голодную львицу за не очень надежной решеткой: одно неверное движение, неподходящее слово — и ей конец.
— А хотя бы вот это, — она кивнула на напряженных гвардейцев, — Я даже вздохнуть спокойно не могу — эти противные рожи всюду дышат мне в затылок.
Мало кто был бы в восторге от постоянного надзора, княгиня это понимала. Но не она одна диктовала правила. Анна-Генриетта была первым человеком в Туссенте, ее личность имела для мировой истории значение, если не равное императору Эмгыру вар Эмрейсу, то лишь немного уступающее ему. Больше власти, чем она, имел, разве что, Пророк Лебеда. Но и княгине, зачастую, приходилось поступать наперекор собственному желанию, считаться с неугодной, но справедливой точкой зрения других. Ведь, проигнорируй она мнение большинства, поступи по-своему, не во благо княжества и его жителей и гостей, того и гляди — недолго до недовольств. А где недовольства — там и копящаяся годами злость, перерастающая во всепоглощающую ненависть, ослепляющая народ и непреклонно ведущая его к пропасти, на краю которой долгие годы балансирует Анна-Генриетта, стараясь не пошатнуться от малейшего дуновения ветра волнений.
— Мне казалось, все разрешилось очень оптимистично, — если Сианна ударилась в размышления, то проблема задевала ее сильнее, чем можно было представить, — Прямо как в какой-то сраной сказке для глупых детей. Злое чудовище мертво, главные героини будут жить долго и счастливо и прочая слащавая хрень…
«Злое чудовище». Скорее безвольная игрушка в руках очень умелого кукловода. Который, вдоволь наигравшись и разбив ее от скуки, все равно всю вину свалит на мастера — фарфор, видите ли, был слишком хрупок, а нити тонки.
И хотя Сианна казалась внешне спокойной, Анариетта знала эту неестественную интонацию слишком хорошо: она чуть сдерживалась, чтобы не начать все крушить. Даже челюсти сжимала в такт громко стучавшей крови, от бурления которой на висках обозначились вены.
Для ее же блага будет сдержаться.
Анна-Генриетта теперь не только ее младшая сестричка, которой из-за плохого настроения можно дать подзатыльник, когда захочется, она не просто выросла в независимую женщину, которая в случае чего, несомненно, (наверное), сумеет за себя постоять. Она ее княгиня, а Сианна, несмотря ни на что, ее подданная. И она будет, нет, обязана ей подчиняться, как бы не хотелось обратного.
И пусть вчера Анариетта позволила сестре вдоволь поиздеваться над ней, но сегодня та обязательно пожнет плоды собственных извращенных игр. Ей давно пора понять, что имеет дело больше не с маленькой и глупой девчонкой, а с могущественной правительницей.
— И что не так? — княгине стоило больших усилий поднять голову и выдержать сверлящий до глубины души взгляд. Она выдерживала сотни, тысячи по-разному пронзительных взглядов за свою жизнь. Но не один из них не был таким гипнотизирующим, как у Сианны.
— Я ни на каплю не ощущаю себя «счастливо». И, уж поверь мне, это ставит под большое сомненье все «долго».
Зря она решила высказать свои опасения насчет их будущего. Один из гвардейцев тут же крепко сжал рукоять меча. Все присутствующие в зале, казалось, перестали дышать. Даже из-за окна с улицы не доносилось больше ни звука. В кричащей тишине Анариетта слышала, как скрипели зубы сестры и как нервно билось о грудную клетку собственное сердце.
У нее был единственный верный выход. Проигнорировать. Просто стойко проигнорировать все нападки. Пытаться переиграть Сианну в ее играх — пустая и бессмысленная трата времени и нервов — все равно она уже до мелочей продумала все исходы и нашла разные способы повернуть удачу на свою сторону. Она всегда выйдет победительницей в войнах, что сама начала, даже проиграв все сражения.
И сегодня Сианна не собиралась отступать. Она никогда не отступала, и этот раз — не исключение. Хотела довести начатое до конца, несмотря на отчаянные и безрезультатные попытки сестры препятствовать ей. Распрямившись, она медленно наклонила голову сначала к одному плечу, потом к другому, так что хруст позвонков эхом пронесся по замершему помещению.
— Нет, я все понимаю, до суда это было разумно и обоснованно, но сейчас? Какой толк держать меня в четырех стенах? Что я сделаю? Буду сеять хаос и вселять ужас одним своим присутствием, находясь рядом с благочестивыми поддаными Ее Сиятельства, милостивой и достопочтеннейшей княгини?
И правда, почему? Почему княгиня продолжает держать ее под семью замками, когда все самое страшное, казалось, кончилось? Сианна же отказалась от намерений довести свой план до конца, иначе она не стала бы тратить драгоценные дни и прирезала Анариетту осколком стеклянного бокала в первый же раз, когда они остались наедине. Так ведь? Она же не выжидала удобного случая? Нет, невозможно, в мыслях княгини это звучало настолько же глупо, насколько отчетливо ясно. Сианна никогда с такой демонстративной легкостью не отказывалась от своих планов. Пока что было слишком страшно и опасно развязывать ей руки полностью. Она еще не до конца верила в искренность отказа сестры от завершения пути мести.
— Если тебя что-то не устраивает, мы можем пере…
Сианна не дала ей завершить предложения, рассмеявшись. Не натужно, не театрально, искренне рассмеялась. Но что было такого смешного в ее словах?
— Если бы это был вопрос, он был бы риторическим. А вышло утверждение, не имеющее смысла. Это напоминает мне ситуацию, когда матушка, бессовестно вычеркивая меня из своей жизни, сказала что-то вроде «Сии благородные рыцари будут оберегать тебя от всех напастей». Что было дальше — ты прекрасно знаешь. Смешно, да?
Очень.
По крайней мере, Анариетта ее раскусила: Сианна собиралась пользоваться своим положением жертвы, пока оно актуально. А актуально оно будет всегда — слишком велика вина их семьи перед проклятой княжной. Так или иначе, сложная и таинственная натура оказалась поверхностной и легко разгадываемой. Хотя… Это же Сианна. Черт знает, что у нее в голове. Может, она всего лишь хотела, чтобы сестра так думала. А та, слишком сильно жаждая разгадать ее загадку, наивно дала желаемое, словно добровольно легла под нож гильотины и даже расстегнула воротничок.
Но предельно ясно, что сестра хотела вить из Анариетты веревки в свою пользу. Да что говорить, все ее окружение пыталось, и Сианна не исключение. Она была бы рада сделать что-то для ее удовольствия, но, как ни хотела, не могла. Не сейчас. Нужно проявить силу, твердость, показать, что она уже не такая бесхребетная младшая сестричка. Только бы не поддаться, не уступить под напором настойчивым взглядом холодных глаз и вкрадчивых речей.
— Если ты хочешь, я позову капитана стражи, и вы решите эту проблему…
Поддалась. Глупо и мгновенно, сдалась без боя. И правда, она до сих пор такая же бесхребетная, беспринципная, слабохарактерная… Анариетта могла подобрать десятки синонимов своей слабости, но от этого ни сколько не становилась сильнее. Она всегда проигрывала на фоне с Сианной, и дело было не только в превосходстве последней. Ей словно хотелось проигрывать, но почему, княгиня сама толком не могла понять и сформулировать причину.
Сианна снова рассмеялась, заполняя негромким смехом весь обеденный зал. Анариетта невольно поежилась, передергивая плечами и незаметно сжимая под столом руки. Если сирены и правда существуют, даже их смех не настолько сладкий и опьяняющий, как смех старшей сестры. От него было не по себе, но, несмотря на это, его все равно хотелось слушать часами.
— Прекрасно, — Сианна ухмыльнулась с нахальной уверенностью в глазах, — Ты, как обычно, сестренка, перекладываешь всю ответственность на других…
— Что ты имеешь в виду? — Анариетта нахмурилась, не сводя взгляда с безрассудно-смелого лица.
— …чтобы в случае чего-то непредвиденного, оказаться невиновной, — спокойно продолжила она, разводя руками и поджимая губы в хорошо замаскированной улыбке.
Теперь уже княгиня скрежетнула зубами, чудом не раздробив их. Она, наконец, поняла, к чему сестра клонила. Завела весь чертов разговор из-за одной только цели — окончательно вывести ее из себя. Стерва. Готовая на любую жестокость подлая интриганка.
— Прекрасная стратегия, — будто чувствуя закипающий в ней гнев, улыбнулась Сианна.
Княгиня испытывающе посмотрела на нее снизу вверх. Ей Богу, еще чуть-чуть, еще капля в чашу весов ее терпения и самообладания, и Анариетта перевернет этот огромный стол вместе с рассевшейся Сианной.
— Это неправда, — грязная ложь из уст родной сестры сильно задевала ее чувство собственного достоинства, заставляла вести себя подобно ребенку, — Не было такого ни разу.
— Правда, Анариетта.
— Нет, — уже громче повторила княгиня. Ярость медленно наползала на ее мягкое и открытое лицо и делала его жестким и некрасивым.
— Да, — Сианна, в свою очередь, оставалась непоколебимо спокойной, как каменная статуя. Много же ей пришлось пережить, чтобы научиться настолько хорошо властвовать собой.
— Нет! — Анариетта старалась не позволять себе лишний раз повышать голос, но не сейчас, когда ее провоцировали таким нахальным методом. Она резко вспрянула, отталкиваясь руками от стола, так, что стул под ней протяжно завизжал, скрипя ножками о мраморную плитку. Ошибка. Непоправимая ошибка. Княгиня знала, что сестра еще заставит ее наделать ошибок но, что сразу, не ожидала.
Сама Сианна не пошевелилась, на до тошноты уверенном лице не дрогнул не единый мускул, в то время как стоявшие у дверей гвардейцы и прочие слуги за секунду побелели. Гнев княгини был редким событием, но тем сильнее пробирал страх познать его на себе.
Анариетта тяжело вздохнула, устало опускаясь обратно на стул. Голова загудела сильнее обычного, внутри все похолодело. Интересно, Сианна довольна ее срывом или готовит что-то еще, чтобы ее добить?
— Ты и сейчас выставишь меня виноватой в своей несдержанности, — спокойно заметила она — точно собиралась идти до победного конца, — Никак не можешь признать свои недостатки.
— Какие недостатки? — подняла голову княгиня, спрашивая. Всегда ровный царственный голос дрожал, норовя то ли сорваться на крик, то ли вовсе пропасть, — Что я опять делаю не так?..
— Плохая память.
Что? Что она забыла? Что упустила? В вопросах, касавшихся Сианны, сестра помнила все до мелких незначительных деталей. Слишком дороги были те радостные и одновременно грустные воспоминания. Или сестра нарочно говорила непонятными метафорами, пытаясь запутать ее еще сильнее и ввести в еще большее заблуждение? Так или иначе, у нее это отлично получалось.
— Ты делаешь вид, что решаешь проблемы, но на деле — перекладываешь эту обязанность на других и благополучно забываешь обо всем. Даже если что-то пойдет не по плану — ты выйдешь сухой из воды. Ну вот что именно ты, а не твои прихвостни, сделала для Туссента за годы своего правления?
Это здесь при чем? Намек, что она плохо справляется со своими обязанностями и Сианна справилась бы лучше? Конечно, ей же предназначалось править Туссентом, а не маленькой Анариетте, совсем не готовой к грузу ответственности за целое княжество на плечах. Но она прикладывала все усилия, чтобы эта неподготовленность не сыграла со всеми злую шутку, ежедневно выкладывалась по полной, компенсируя количеством вложенного труда его качество. Настолько, что Туссент, вероятно, ждала бы менее завидная участь, прийди к власти такая… своеобразная правительница, как Сильвия-Анна.
— Можешь только изображать из себя дохрена важную шишку, но ты ничем не лучше других, — Сианна сделала долгую паузу, явно наслаждаясь моментом своего триумфа, — Даже хуже.
— Хватит, — тихо процедила Анариетта, сжимая руками шероховатую деревянную поверхность стола, — Перестань…
Старшая сестра снова нагло ухмыльнулась — чего бы она не добивалась, из этой «схватки» она вышла полным победителем.
— Что, это тоже хочешь забыть? — она продолжала раздражающе улыбаться, действовала княгине на нервы, — Я замолчу, ты — кинешься делать вид, что делаешь что-то очень значительное, позавыб обо всем и обо всех… — Сианна поджала губы и покачала головой, отходя от стола, — Все, как было раньше. Как и должно быть.
Она встала и поспешно скрылась за дверьми и, будь у нее возможность, несомненно бы хлопнула ими со всей силы, так, что затрещали бы стены и задрожали окна. Анариетте не хватило ни сил, ни желания, проводить ее даже взглядом, но она и так знала, что бессовестная ухмылка не сходила с лица сестры.
Но Сианна была неправа: весь остаток дня, каждую чертову секунду, княгиня думала только о ней.