Последняя миссия

Оранжевая одиноко сидит в столовой. Жутко хочется курить, но нельзя — увидят, конфискуют, и будет хорошо, если не отстранят от работы. Она вообще чувствует себя контрабандисткой со своими лекарствами, спрятанными в ящике с бельём, и сигаретами, которые даже в ящике прятать опасно — курение на корабле категорически запрещено. Она всегда носит сигареты и зажигалку с собой. В психбольнице кроме сигарет других развлечений не было. Пристрастилась. Воспоминание о больнице тоскливо и жгуче бьёт по мозгам. Оранжевой теперь даже в маленькой уютной палате медблока находиться жутко — хочется побыстрее сбежать, чтобы не видеть стерильно-пустых, душащих белых стен. Ей не хочется выглядеть слабой, чтобы не увидеть сочувствующих, снисходительных взглядов, но сегодня в медблоке её аж затрясло. Она мотает головой и пытается соскочить с этих мыслей. Она думает о том, что ей совсем не жалко Голубого. Вот, отличная тема для подумать. Даже не как бывшего сослуживца, а и просто как человека. Он был мразью. Он всегда был неуживчивым, скандальным, липким и острым на язык типом. Сам виноват, что его выгнали. Пил, дебоширил, дрался, насиловал. Чуть не изнасиловал новобранца. MIRA до поры до времени прощала ему всё — он отличный специалист по связи, если дело доходит до работы, но не настолько, чтобы бесконечно его терпеть. Терпеть его было невозможно. Все старые воспоминания похожи на вату, если пытаешься разглядеть их поближе. Вот и с Голубым так — Оранжевая помнит, как участвовала в вынесении решения об отстранении Голубого от работы в её отряде, но что произошло дальше… Не помнит. Может, лучше и не пытаться вспоминать? Голубого должны «похоронить» сегодня «утром». Синий распорядился. Держать на корабле труп нецелесообразно — в тепле он лишь начнёт разлагаться, шанса вернуть хоть какие-то останки на Землю нет. Слишком далеко. Пока она задумчиво кусает щёку и смотрит на мерцающие пылинки звёзд за иллюминатором, в столовую кто-то тихо заходит. Оранжевая больше чувствует это, чем слышит, и резко оборачивается. На пороге стоит Розовая. От резкого движения Оранжевой она аж вздрагивает. — Почему не спишь? , — Вопрос звучит грубовато, голос — хрипловато. Розовая мнётся и не решается зайти. — У меня бессонница, — наконец, выпаливает она, — Я водички попить только. — Заходи, я не кусаюсь. Розовая мышкой проскальзывает к крану с питьевой водой. Оранжевая не отрывает от неё взгляд. — Это из-за Голубого, да? , — наконец, спрашивает Оранж, смотря в спину мирно пьющей прямо из-под крана Розовой. Розовая закашливается, прижимает руку к груди. Когда она поворачивается, всё её лицо мокрое, а глаза красные. — Да, — Нет смысла как-то скрывать причину своей бессоницы. Розовой просто страшно, и жутко, и невозможно заснуть, когда., — Прямо сейчас среди нас шастает убийца, как вообще можно спокойно спать, зная это? Оранжевую разрывают короткие, невеселые смешки. — Ты же знаешь, что сейчас находишься с убийцей один на один? , — От этих слов Розовая вжимается спиной в раковину. Глаза её круглые, словно блюдца, — Спокойнее. Я в целом, не про этот конкретный случай. Розовую это ни капли не успокаивает. Она замерла, словно антилопа, которую на водопое подстерегла пантера. — Я не хотела тебя пугать, прости, зря я начала про это, — Оранжевая ругает себя за неосторожные слова. Тьфу ты. Неподходящий момент, плохая тема для разговора. Она неловко поднимается и собирается уйти к себе в каюту. Принять таблетки, полежать в кровати, подождать, пока не навалится густая темнота… — Что ты имеешь в виду? — Внезапно пищит Розовая высоким голосом. Оранж ловит взглядом, что она двигается ближе к стойке со столовыми приборами. Оранж вздыхает. — Ты правда хочешь, чтобы я рассказала? Я тебя уверяю, к сегодняшнему случаю я не имею никакого отношения. — Раз уж сказала «А», говори и «Б», — со всей серьёзностью цедит инженерка. — Ну, я же военная, — разводит руками, — Я не думала, что хоть кто-то питает иллюзии по поводу того, чем занимаются военные, — Кажется, Розовая немного расслабляется. Такое размытое и обезличенное объяснение её не пугает. Она шумно выдыхает. — Значит, все военные на корабле — убийцы? , — уточняет она. Оранжевая поднимает взгляд к потолку. — Все. — Ну вот, а я надеялась, что среди вас найдётся какой-нибудь могучий защитник, на которого можно будет положиться, а вы сами кого захотите положите, — посмеивается Розовая, но быстро умолкает. — Я не говорила, что мы обижаем гражданских. Наш долг — обеспечить вашу безопасность, — Внутренне Оранжевая сама морщится от того, как фальшиво это звучит. Повисает тяжёлое молчание. А потом плечи Розовой начинают мелко дрожать. Она пытается сдержаться, но по щекам начинают течь нервные слёзы. Оранжевая немного теряется и немного раздражается. В её планы на вечер не входило успокаивать плачущих девушек. Она поднимается из-за стола, хватает с него салфетку из пластиковой салфетницы, подходит ближе и протягивает Розовой с расстояния вытянутой руки. — По правде говоря, если бы погиб кто-то другой, а не Голубой, я бы в первую очередь подумала, что убийца — именно он. Не стоит его оплакивать, поверь мне. Розовая мнётся, но салфетку принимает. Шумно сморкается. — Я не оплакиваю его. Мне просто… Страшно. Не знаю, кому доверять. — Я тоже. Оранжевая отходит на некоторое расстояние, разворачивается и направляется к выходу из столовой. Может быть, Розовой надо побыть в одиночестве, проплакаться, выплакать все нервы до ощущения пустоты. Когда уже не колышет ни одна эмоция. Ей самой это помогало. Хотя, в каюте это делать куда безопаснее. Она бросает через плечо: — Если не боишься меня, могу проводить до каюты. Оставаться здесь одной может быть опасно. Розовая непроизвольно всхлипывает, но старается держать голос. — Да какая разница, я всё равно сегодня не усну. — Ты всегда можешь попросить у Белого снотворное. Розовая, милашка Розовая с по-детски круглым личиком щерится так злобно, что не по себе даже Оранж. — Да ни за что. Я в жизни теперь в медблок не сунусь. Оранжевая хмыкает. Хоть в чём-то они, кажется, сегодня друг друга поняли. — Ну, как знаешь. Спокойной ночи. Или беспокойной, как посмотреть тогда… А я спать. Она растворяется в полумраке коридора и направляется к каютам. Спустя несколько секунд слышится, как Розовая отрывается, наконец, от раковины, и крадучись идёт за ней. Боится остаться одной в столовой больше, чем боится её. Было бы даже смешно, если бы не было так грустно. Оранжевая никак не подаёт вида, что заметила Розовую, идущую за ней шаг в шаг. Хоть военная и идёт впереди, к инженерке спиной, она в случае чего успеет развернуться к ней лицом. Мало ли, Розовая прихватила с собой вилку. Оранжевой становится парадоксально веселее от этой мысли. Розовая, затыкивающая её вилкой. Умора. Нет, Розовая точно не убийца. Оранж не привыкла недооценивать людей, но Розовую довольно легко раскусить. Она явно впервые в жизни столкнулась со смертью, даже не видела её в глаза, а уже готова развалиться от ужаса. Когда они уже совсем рядом, буквально за угол завернуть — и коридор с каютами, военная что-то слышит на грани уловимого. Писк, тонкий, противный, словно телевизионная антенна сломалась. Оранжевая замедляет шаг, давит на уши, отпускает — звук не пропадает. — Слышишь? , — обращается она к Розовой. Розовая замирает. Не ожидала, что её заметили ещё в самом начале. Но послушно прислушивается. — Слышу, — наконец, выдавливает она. — Тихо! , — шепчет Оранж, выбрасывает вбок руку, когда Розовая делает шаг вперёд. Розовая утыкается в её локоть грудью и тут же беззвучно отшатывается назад. Слышно, как в коридоре открывается дверь, кто-то шумно и торопливо делает несколько шагов, пищит панелью для набора кода. Снова открывается дверь. Закрывается. И тишина. Через секунд тридцать Розовая шелестит: — Что это было? Оранжевая может лишь пожать плечами. Кто-то перепутал каюты? Но как это возможно, если код у всех персональный? Кто-то с кем-то поделился своим кодом? Или кто-то был в чужой каюте, и ретировался в свою? Одни вопросы, и никаких ответов. Она делает тихий шаг в сторону коридора, быстро выглядывает и снова прячется за углом. Там никого. — Пошли, только не шуми, — а ладонь нащупывает в кобуре шокер. Они молча расходятся к своим дверям, быстро вбивают свои коды и скрываются в своих каютах. Оранжевая напоследок кидает косой взгляд в сторону Розовой, прежде чем дверь закрывается. Тяжёлый выдох. Как-то это всё подозрительно. Жаль, непонятно, возле чьих кают была движуха. Сейчас прислушивайся-не прислушивайся, звукоизоляция хорошая, ничего не услышишь. Оранжевая стягивает с себя шлем, кладёт прямо на стол. Расстёгивает костюм, вешает на крючки в шкафу. На створке шкафа изнутри есть небольшое зеркало. Оранжевая предпочитает не смотреть в него, но сейчас взгляд что-то как-то сам цепляется за отражение. Какие же огромные у неё синяки под глазами. — Мда, подруга, ты видала деньки и получше, — сообщает Оранж отражению и захлопывает дверцу. Наклоняется, выдвигает нижний ящик. В нём неровными рядами сложены спортивные топы, трусы, носки. Под всей этой мишурой спрятано множество небольших белых банок с красноватыми таблетками внутри. Этикетки с мелко напечатанными на них буквами гласят, что лекарство не предназначено для применения вне стационаров. К сожалению, без таблеток у Оранж начнёт потихоньку протекать чердак, так что… В лечебнице выдали почти всю двухгодичную дозу разом. Оранжевая глотает таблетку насухую, ничем не запивая. Через минуток десять наступит блаженное спокойствие, и можно будет поспать почти до побудки. Этого более-менее хватит, чтобы восстановить силы. А пока не начало клонить в сон, Оранжевая снимает рубашку от термокостюма и выуживает из топа мятую пачку сигарет и зажигалку. Это всё, что у неё есть. Чем реже будет курить, тем на дольше хватит. А потом придётся переходить на ЗОЖ. Оранжевая ухмыляется. Её образ жизни никогда нельзя было назвать здоровым. Бесконечные мотания по свету и бойни непонятно за что как-то не особо этому способствовали… Она щёлкает зажигалкой, закуривает и блаженно выдыхает едкий дым. Две затяжки будет достаточно, чтобы немного унять дрожь в пальцах. Всю сигарету сжигать не обязательно, нужно быть экономной. Чтобы не оставить никаких следов, она тушит сигарету прямо о металлический корпус зажигалки. Немного взрывоопасно, но других вариантов особо нет — если Синему опять взбредет в голову проводить досмотры, то круглые жжёные следы где-нибудь на полке шкафа выдадут её с головой. Пусть лучше так. Она лениво пережёвывает пластинку жвачки, пока стягивает с себя штаны. Ложится на кровать, не укрываясь одеялом. На тело разом валится вся усталость, скопившаяся за день. Даже руку не поднять. На бок не перевернуться. Или это просто начало действовать лекарство?.. Когда жвачка теряет вкус, Оранж просто проглатывает её. И валится в тяжелый, тёмный сон. Каждый раз один и тот же сон. И каждый раз она просыпается от этого сна ещё до побудки. И долго смотрит в потолок, силясь вспомнить, о чём же он был. Образы уплывают сквозь пальцы. Она не вспомнит и на этот раз.