Сквозь сумерки веков

Цансэ-саньжэнь, а теперь уже Вэй Цансэ было ужасно непривычно ограничивать свою свободу одним орденом. Разумеется, её вольный дух в любой момент мог сорваться с места и подобно лёгкому ветру устремиться в другие горизонты. Однако, теперь она была не одна. Всегда рядом мельтешили Чанцзэ с А-Сянем, две озорные копии друг друга — у обоих ещё детство не выветрилось — и Фэнмянь с Цзыюань. Дошло аж до того, что Пурпурная Паучиха начала звать её на ночные охоты — вот ведь! И всё же, крепко они сдружились за это время. За чашкой чая коротали длинные вечера, отпуская на ночную охоту супругов, следили за детьми по очереди, когда те были совсем маленькими, вместе ускальзывали на прогулки, когда дела были сделаны. Удивительно, что они смогли подружиться. Цансэ никогда не была глупой — она с первых дней в Гу Су поняла, что сестрица Юй её невзлюбила по какой-то причине. Позднее Чанцзэ, конечно, объяснил, что на первых порах Цансэ и правда вела себя как дикарка, но тому и правда была причина — на горе всë-всë по-другому было. После смерти родителей Фэнмяня весь Юн Мэн погрузился в траур, и Цансэ-саньжэнь искренне скорбела со всеми: госпожа Цзян была первой, кто принял её, кто обучал владению мечом, пусть решающую роль в этом непростом деле сыграл Вэй Чанцзэ... А господин Цзян иногда самолично выпроваживал «своих детей» на Ночные охоты, понимая, что вкусить бремя ответственности каждый из них ещё успеет. Родители Фэнмяня умерли практически в один день от болезни, эпидемией разнесшейся по всей Пристани Лотоса: поговаривали, её занесли нечистоплотные купцы. Цансэ не могла не приметить, что за месяц до происшествия Цзыюань лихорадочно отвечала на письма А-Фэнг тем, что они слишком заняты для их приёма, откладывая день отъезда. Столь удачное стечение обстоятельств насторожило мадам Вэй, и в один день, когда они с Пурпурной Паучихой беспечно распивали чай, спросила её: — Не специально ли ты это сделала? — Ты о чем? — насторожилась Цзыюань. Взгляд её темно-фиолетовых глаз метнулся в противоположную сторону комнаты, и Цансэ усмехнулась, прикрыв рот рукавом ханьфу. — Не ты ли занесла нам эту эпидемию? Нет-нет, не горячись, сестрица, просто А-Фэнг так давно хотела приехать, а у нас находились неотложные дела именно в назначенный день. А через месяц наступила эпидемия — мне кажется, что-то в этом есть. — Чтобы я, третья дочь главы Мэй Шань Юй, Пурпурная Паучиха, первая в списке прекраснейших молодых дев, супруга главы ордена Юн Мэн Цзян и мать его двоих детей, наслала на Пристань эту треклятую эпидемию?! — зашипела Юй Цзыюань, резко поднимаясь с места, — да это скорее ты сделала своими магическими штучками с горы! — Нет-нет-нет, я тебя вовсе не обвиняю! — примирительно замахала руками Цансэ, — просто на горе существовала особая техника...мгм... Даже вид медитации, я бы сказала. Её достигали десятилетиями, и она, судя сказаниям, могла давать возможность видеть будущее! Вот смотрю на тебя и думаю, не применяла ли ты её случайно? — добродушно усмехнулась она. Лицо Цзыюань приобрело странный оттенок. На нём не была нарисована злость или раздражение — только нечто глубокое, схожее с задумчивостью Сяомин, когда та не действовала на эмоциях. — А знаешь, — внезапно спокойно ответила госпожа Пристани Лотоса, — ты, пожалуй, единственная, кто поймёт меня и не сочтёт сумасшедшей. *** Юй Цзыюань всю жизнь говорили, что она сильная. Сначала обязывали не плакать во время прочтения слезливых книг, когда та была ребенком. Чуть повзрослевшую девочку учили добиваться своего кровью и потом, идти по головам, если придётся, как говорил отец. Её заставляли изнурять себя тренировками вплоть до обмороков, чтобы своеобразно закалять — и Юй Цзыюань радовалась, что перенеслась именно в спокойную учёбу в Гу Су. Она была третьей дочерью главы Мэй Шань Юй. Старшая затмевала всех вплоть до родителей, её гениальности и умению держать себя в руках завидовали многие. Средняя не отличалась выдающимися способностями, но храни того, кто посмел бы зарекнуться об её слабости! Она показывала себя сострадательным и проницательным человеком, что мог при необходимости взяться за рукоять меча. На фоне сестёр, занимающих первые места в списке красавиц, Юй Цзыюань оставалась бы бледным пятном, не тренируйся усерднее, не учась лучше всех, не подкрашивай лицо до неузнаваемости и восхищения мастеров. Она обязана была быть сильной, чтобы не позорить репутацию ордена. Чтобы выделяться на фоне сестёр. Чтобы заслуживать редкую похвалу родителей. И после замужества изменилось ровным счётом ничего. Быть сильной, потому что Фэнмянь был слабым по сравнению с ней. Быть сильной, чтобы при необходимости взять бразды правления в свои руки. Быть сильной, чтобы дети смотрели на неё. Она соответствовала и умерла, не преклонив голову перед вэньскими псами. Не издав ни единого звука, когда её пытали и буквально разрывали на части. Не взглянув в сторону супруга, мгновенно павшего рядом. Переродившись, Юй Цзыюань обязана была стать сильнее, чтобы защищать своих друзей... И его. Иначе всё бы пошло по знакомому сценарию. Иначе Цансэ и Чанцзэ скоро лежали мёртвыми, а Вэй Ин плакал в руках Цзян Яньли, раздираемый ненавистью приемной матери, болью от потери родителей и равнодушием со стороны окружающих. Иначе Цзян Фэнг умерла тоже, молча сгорев в лихорадке, вовремя не обратившись за помощью и помогая лекарям до тех пор, пока не смогла держаться на ногах. Раньше Юй Цзыюань считала её самопожертвование глупым и самонадеянным ходом; сейчас же понимала, что сестра Фэнмяня, та милая девушка с хрупкими руками, была сильнее их многих. Все доводы, воспоминания, несбывшиеся мечты выливались на Цансэ подобно резко наступившему дождю. Сначала Цзыюань рассказывала спокойно и весьма отстраненно; потом, свыкнувшись, позволила проявлять эмоции и долго захлёбывалась слезами, обнимая Цансэ. Ненавистную в прошлой жизни девчонку, смерти которой радовалась едва ли меньше рождения А-Ли. Юй Цзыюань и Цзян Фэнмянь выстроили крепкие доверительные отношения, основанные на взаимопонимании и любви; однако, она не была готова рассказать ему всё, как и не была с точностью уверена, поверит ли он такому скомканному и нереалистичному рассказу. Вэй Цансэ, по своей природе странная, воспитанная в горах, заботливо взращенная Баошань-саньжэнь, не могла не понять. Даже если бы Цзыюань сейчас врала, пускала фальшивые слёзы, выслушала бы и дала призрачный совет. А Пурпурной Паучихе осталось бы только ругать себя прошлую за то, что такую прелестную слушательницу ненавидела и — о, боги! — ревновала Цзян Фэнмяня к ней. Отчего-то Цансэ не ответила. Она крепче обняла плечи подруги, бережно прижимая её к себе, как ребёнка, и поглаживая по волосам. И Цзян Цзыюань, кажется, впервые ощутила себя понятой. *** Вэй Цансэ не любила приковывать себя к одному месту. Ей нужна была свобода и простор. А после трагических смертей супругов Цзян — развеяться. Гу Су Лань всегда выглядел ещё более траурно, но когда Фэнмянь предложил поехать с ним в Облачные Глубины, Цансэ просто не смогла ему отказать. Все знали, как сильно он переживал после смерти родителей и невозможности побеседовать тет-а-тет с сестрой, поэтому глава Гу Су, Цинхэн-цзюнь, предложил старому другу приехать. А-Юань от поездки отказалась — маленький А-Чэн прихворал, и она сидела с ним, то и дело ругая нянек за какое-то неправильное по её мнению действие. Первая отправила его съездить в Облачные Глубины и привезти ей любимый сорт укрепляющего чая. Вэй Чанцзэ был занят — тренировал адептов вместо покойного главы, и был явно не против, чтобы Фэнмянь взял с собой и Цансэ. Маленький А-Сянь увязался следом: ему было скучно, потому что А-Чэн болел, а А-Ли сидела с матушкой и братом. Дорогу туда они проделали относительно молча, перекинувшись парой фраз от силы ровно до момента, пока госпожа Вэй в ужасе не зашептала: — Фэнмянь, Лань Цижэнь же тоже будет? — Он там живёт, — спокойно ответил друг. Кажется, даже не поняв, как иронично звучат его слова. Вот Цансэ шутку оценила и засмеялась вперемешку с беспокойными нотками: — Я же ему бородку состригла! Даже глава Цзян не удержался, усмехаясь. Вэй Ин же рассмеялся в такт матери, сидя у неё на руках, потому что стоять на мече ему было ещё рановато. *** Облачные Глубины встретили холодом. Хоть какая-то стабильность в этом мире. Цинхэн-цзюнь и госпожа Лань ждали, кажется, очень долго. Они расспросили гостей насчёт того, как те добрались; получив в ответ стандартные фразы, наконец пригласили в свой дом. Налюбовались маленьким А-Сянем и пообещали познакомить с А-Хуанем и А-Чжанем. Цансэ была в восторге: детей шицзе она, кажется, даже ни разу в жизни не видела! «Несомненно, они будут красавцы, — подумала она, — у них же такие замечательные родители!» В цзиньши было свободно и уютно: редкая мебель соответствовала обстановке комнаты. Два ребёнка, что-то усердно рисующие на подоконнике, синхронно подняли головы, а после встали, склоняясь в почтительном жесте. Вэй Цансэ не могла удерживать эмоции более. Она обняла обоих, поцеловав в макушку каждого и довольно наблюдая за тем, как краснеют кончики их ушей. Вэй Ин с радостью занял место матери: — Я А-Сянь, а тебя как зовут? — обратился он к своему ровеснику, самому младшему. Мальчик не обладал умением открыто выражать чувства — он с недоверием посмотрел на Вэй Ина, но всё же протянул ладошку. — Лань Чжань, — сказал гордо, — а Лань Сичэнь — мой брат. Вэй Ин, радостный оттого что разговорил Ванцзи, засыпал его множеством других вопросов: боится ли он собак, покажет ли кроликов, не скучно ли ему в Облачных Глубинах? Дальше Цансэ уже не слушала: её внимание привлекла чужая фигура, заметная в окне. Её сердце сжалось. Лань Цижэнь. Бедный юноша! Он снова отрастил бородку, и на этот раз она была хуже, чем предыдущая! Теперь вместо своих молодых лет второй господин Лань смотрелся настоящим стариком! «А у него такое красивое лицо, — грустно думала Цансэ, — он же ещё больше красавец, чем его брат!» Всё же, овладеть заклинательством под надзором Баошань-саньжэнь было легче, чем понять мужчин. Она выбежала из цзиньши, окликая его, и только потом вспомнила, что нельзя переходить на бег. Благо, Цижэнь замер, не осознав масштаб катастрофы в полной мере, пока Цансэ не заключила его в кольцо рук. — Братец Лань! Эта бородка сделала тебя достопочтенным старейшиной! — заявила она и обиженно отстранилась, чувствуя его попытки вырваться. (А уже потом — наблюдая за алеющим то ли от гнева, то ли от смущения лицом) — Цансэ! Ты что себе позволяешь! — чуть было не повысил тон Цижэнь, — или, правильнее уже говорить госпожа Вэй? — показалось, или грусть на секунду мелькнула в его словах? — Как хочешь, братец Лань, хоть чудачкой с горы, хоть саньжэнь Цансэ — без разницы! — усмехнулась она, вновь сокращая расстояние между ними, — прости за бородку, пожалуйста! Но она правда так ужасно смотрелась на тебе! И до сих пор смотрится! — Цансэ, — Лань Цижэнь попытался придать строгость взгляду, но попытки сошли на нет, как он встретился с её нежно-серыми глазами, переливающимися в лучах солнца. На его лице чуть было не появилась улыбка, — я давно простил тебя. Нельзя держать обиду — правило тысяча сто восьмое. Мне только страшно о том, что будет, когда твой сын приедет сюда учиться. — О, я буду знать, что отдаю А-Сяня в надёжные руки! — её глаза игриво заблестели, — ну, как у тебя дела? Не виделись уж сколько... На письма не отвечаешь! — Нет времени, — лаконично ответил Цижэнь. Цансэ рассмеялась, перебивая: — Наверняка есть правило, запрещающее игнорирование писем от старых друзей. — Двести пятьдесят восьмое, — меланхолично ответил он, а после протер глаза, — я назначу себе наказание! — Не надо никаких наказаний, хоть одно пошли, — обезоруживающе улыбнулась Вэй Цансэ, — чувствую, мы будем у вас частым гостем: сдается мне, что дети подружились. — Кошмар, — схватился за голову бедный Лань Цижэнь, — чтоб мои племянники! Это всё твои гены! «Неисправим» — заключила про себя молодая женщина, кратко и с усмешкой прощаясь. Какая-то часть этого мира всегда должна оставаться целой, даже если вся его мозаика треснет по швам.